- -
- 100%
- +
Мы с Ветрувией без сил свалились под деревьями, на траву. Я легла на спине, раскинув руки, и с наслаждением чувствовала, как редкие капельки дождя падают на лицо, пробиваясь сквозь листву.
– Хоть бы сейчас дождь на целый день, – тихонько сказала Ветрувия.
– Угу, – ответила я, понимая, что не смогу встать, даже если синьора Ческа с доченьками начнут месить меня, как то варенье.
Полежать спокойно не дала назойливая муха – она закружилась над моим лицом, а потом села прямо на лоб, противно щекоча лапками. Замахала руками, отгоняя её, и пробормотала известное стихотворение «нашего всего»:
– Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить да освежить себя –
Иной в нас мысли нет…
Дождь полил сильнее, весело ударив каплями по листьям старого платана, под которым мы с Ветрувией укрывались, и синьора Ческа разразилась новыми проклятиями по поводу упущенной выгоды. Я с кряхтеньем пошевелилась и легла так, чтобы дождь лился на лицо, и закрыла глаза, наслаждаясь. Как мало надо человеку для счастья, после того, как его отлупили, заперли, потом снова отлупили, а потом заставили работать в жару и у огня…
– Вечером можем сходить на озеро, искупаться, – предложила Ветрувия.
– Отличная идея!.. – сразу ожила я, и даже плечи перестали болеть.
Если я попала в этот мир через озеро, то, может, и обратно смогу вернуться тем же путём? Найти какой-нибудь мост и сигануть с него головой вниз… Ой, нет. Что-то это как-то слишком рискованно.
– Сейчас же! Купаться они пойдут! – рявкнула над нашими головами синьора Ческа, и мы с Ветрувией подскочили, переползая под ствол дерева, словно он мог нас укрыть. – Дома сидеть будете! Под замком! – пригрозила нам синьора, показав крепкий кулак. – И только попробуйте сбежать, лентяйки! Что разлеглись?! Ну и что, что дождь! Быстро перебирать апельсины! Гнилые в корзины, остальные – в кучи. Завтра доварим… – она посмотрела на небо, погрозила кулаком и ему, и, тяжело ступая, направилась в сарай, где суетился Пинуччо.
Остаток дня пришлось перебирать апельсины. Эта работа была не в пример легче, но гораздо противнее. Часть апельсинов сгнила до противной коричневой кашицы, и у меня все руки были вымазаны по локоть. У Ветрувии, Миммо и Жутти – тоже, но никто из них и не подумал помыться перед ужином.
Хотя, ужин тут был чисто символический – за грубым столом, вкопанным прямо в саду, расселось всё семейство, и синьора Ческа положила перед каждым ломоть серого хлеба и кусок сыра размером с ладонь. Посредине стояло блюдо с маринованными оливками и пучками свежей зелени, а ещё – миска с варёными яйцами.
Удивительно, но такой простой ужин показался мне кулинарным шедевром. Я уплела и хлеб с сыром, и варёное яйцо, и с аппетитом закусила оливками, не забыв про зелень. Чая, конечно, никто не предложил, но я вскипятила воду на жаровне и заварила апельсиновую корочку.
– Зачем ты это пьёшь? – с любопытством спросила Ветрувия, наблюдая, как я потягиваю свой «чай» из оловянной кружки, которую до этого три раза ополоснула колодезной водой.
– Так полезнее, – коротко ответила я.
– Раньше ты так не делала, – заметила женщина.
– Всё когда-то бывает впервые, – уклончиво ответила я.
После ужина полагалось отдыхать, но не нам с Ветрувией. Под присмотром синьоры Чески мы перемыли чашки и ложки, выскоблили стол, и только потом нам было разрешено умыться и отправиться по комнатам.
Вода в колодце была ледяная, но у меня уже не было сил, чтобы её согреть. Да и мыться не было сил. Я только ополоснула лицо, руки до локтя и ноги до колена. Так себе водные процедуры. Но остальные и об этом не позаботились. Видимо, в этой семье чистота не приветствовалась.
Когда я зашла в свою комнату, там было полутемно – сумеречный вечерний свет только-только проникал через небольшое окошко под потолком. Я села на краешек кровати, посмотрела на подушку с коричневой наволочкой – то ли такого цвета она была от природы, то ли от грязи… Подумала и положила на подушку сверху свою кофту. Кофта была, всё-таки, почище.
– И только попробуй сбежать! – раздался из-за двери голос синьоры Чески, а потом снаружи что-то лязгнуло.
Немного выждав, я на цыпочках подошла к двери, толкнула её…
Заперто.
Противная ведьма примкнула меня, как курицу в курятнике.
Я посмотрела на окошко под потолком и ещё раз вздохнула. Нет, тут я точно не пролезу. Повторить подвиг не получится.
Тело ныло от усталости, и я решила, что прежде всего нужно отдохнуть. Не известно что ожидает меня завтра, так что я должна быть в хорошей форме, а не развалюхой.
Сняв юбку, я осталась в одной рубашке, легла на постель, на спину, и смотрела в темнеющий квадрат окна, пока не уснула.
Снилась мне какая-то ерунда – я бежала по бесконечному лесу, пробиралась через заросли, но не убегала, а пыталась кого-то найти. И это казалось мне очень, очень важным. Я даже плакала, потому что этот кто-то не находился…
Когда я открыла глаза, то щёки были мокрыми – я, действительно, плакала во сне.
Было темно, даже окошка не было видно, и я собиралась спать дальше, но вдруг из темноты послышался то ли скрип, то ли шорох.
Ещё крыс тут не хватало!
Спать мне сразу расхотелось, я застыла и прислушалась.
Шорох повторился, а потом мне на лицо упало что-то мягкое, душное – подушка! – и кто-то с силой навалился на меня, закрывая мне подушкой рот и нос, и не давая дышать.
Я бестолково задёргалась, пытаясь сбросить с себя нападавшего и повернуть голову, чтобы глотнуть воздуха. Но кто-то перехватил меня за руку, продолжая давить подушкой на лицо, и я поняла, что не справлюсь. Лёгкие болезненно сдавило, сердце готово было лопнуть, я из последних сил взбрыкнула и попала пяткой по столу. Что-то упало с грохотом и звоном, и душитель вдруг соскочил с меня, утащив с собой подушку.
Широко открывая рот, я пыталась вздохнуть, надсадно кашляя, а в это время где-то раздался громогласный вопль синьоры Чески, которая грозно спрашивала, кто шумит ночью. Вернее, орала, как будто это её душили, а не меня.
Заметались по стене оранжевые блики, и вот уже грозная синьора со свечой в руке возникла в дверях моей комнаты.
Да, дверь оказалась настежь открытой.
– Сбежать хотела?! – накинулась на меня «матушка».
Я получила несколько затрещин, потом меня потаскали за волосы, а потом синьора Ческа увидела разбитый кувшин. Видимо, он упал, когда я толкнула стол ногой. Меня наградили парочкой затрещин ещё и за кувшин, а потом оставили одну, снова заперев снаружи дверь.
– Подождите… – запоздало прохрипела я, но синьора Ческа уже удалилась, на ходу обзывая меня неблагодарной гадиной и прочими нелестными словами.
Остаток ночи я просидела в углу, вздрагивая от каждого шороха, и с облегчением вздохнула, когда небо в окошке под потолком стало серым, и в комнату проникло хоть немного света.
Где-то закричали петухи, и флигель начал пробуждаться. Послышались сонные голоса, шарканье башмаков по каменному полу… Меня выпустили и велели разжечь огонь в уличном очаге.
Как это делается, я понятия не имела, но Ветрувия подскочила и помогла – положила под сложенные «шалашиком» поленья пучок сухой травы и тонкие щепочки, стукнула какой-то железкой о черный камень, и трава вспыхнула от снопа искр.
Я была настолько потрясена тем, что произошло ночью, что даже не поблагодарила Ветрувию. Только умывание холодной колодезной водой привело в чувство.
Значит, меня хотели убить. Придушить, как мышь.
И это, скорее всего, был кто-то из дома. Кто?
Я тайком обвела взглядом всех, кто сидел сейчас со мной за столом. Синьора Ческа читала молитву, чинно сложив ладони и закрыв глаза. Миммо и Жутти зевали, тётушка Эа сонно клевала носом, Ветрувия сидела прямо, как струнка, и молилась, кажется, совершенно искренне. Пинуччо тоже молился, но когда я посмотрела на него, вдруг поднял голову, улыбнулся и подмигнул, а потом опять опёрся лбом на сложенные руки, изображая молитвенное старание.
Синьору Ческу и Ветрувию я исключила сразу. Первой совсем не надо было нападать на меня под покровом ночи – хотела бы убить, давно бы убила кулаком, а вторая спасла меня из озера. Явно не для того, чтобы ночью придушить. Тётушка Эа? Что-то я не могла представить эту вечно сонную даму крадущейся в ночи с подушкой наперевес. Да и удерживал меня явно кто-то из молодых – если у меня не хватило силы сопротивляться.
Тогда остаются маменькины дочки и Пинуччо. Но им-то зачем от мня избавляться? И что мне делать следующей ночью?.. А ещё следующей?.. Не спать?.. Но рано или поздно я всё равно усну…
После завтрака, снова состоявшего из хлеба, оливок, яиц, зелени и сыра, мы снова всем семейством отправились варить апельсины. Тазы поставили на жаровни, разожгли огонь, и вооружились ложками. Сахар или мёд в это странное варенье никто добавлять не собирался, но я решила, что мне без разницы, что они тут варят. Мне надо выжить, а я ума не приложу, как это сделать.
Ночное покушение так меня потрясло, что я мешала ложкой, совсем позабыв об усталости.
Отпроситься в туалет и сбежать?
Так сбегала уже…
Попытаться ещё раз?
Не факт, что получится, только устану. Тогда точно усну ночью…
Рассказать обо всём Ветрувии? Попросить, чтобы ночевала со мной?
Да, это выход…
Пинуччо принёс очередную корзинку апельсинов, синьора Ческа заворчала, что апельсины гниют слишком быстро, и тут на поляне появился целый отряд людей – один всадник и девять человек пеших. Сидевший на лошади был мужчиной средних лет, полный, даже толстый, с круглым красным лицом с сальными редкими прядками, торчавшими из-под чёрной круглой шапочки. В руке он держал трость с резным набалдашником, а мой взгляд сразу остановился на его туфлях, торчавших в стременах – кожаных, с длинными острыми носами, с тяжёлыми пряжками, подозрительно похожими на золотые. Я уставилась на эти туфли, не понимая, зачем человеку в такой обуви заказывать варенье в захолустье.
– Кто здесь хозяйка? – спросил тем временем всадник высокомерно.
– Я – хозяйка, – синьора Ческа бросила тесак, которым крошила фрукты, и подбежала ко всаднику, на ходу вытирая руки фартуком. – Желаете прикупить вареньица? У нас всегда свежее и лучшее…
«Ну да, ну да, и даже ложки мы не облизываем», – подумала я, с трудом отрываясь от созерцания золотых пряжек и оглядывая сопровождавших всадника – все крепкие сильные мужчины, в каждого за поясом нож и палка длинной в локоть. Странные любители варенья.
– Ты – хозяйка "Мармэллаты"? – уточнил всадник.
– Франческа Фиоре к вашим услугам, – угодливо поклонилась синьора Ческа и тут же завизжала не своим голосом, потому что всадник приласкал её тростью поперёк спины.
– Где мои деньги?! – заорал он, снова замахиваясь. – Твой муж занимал у меня! Раз он сдох, то возвращай мне долг!
– Какой долг, синьор?! – вопила Ческа, пытаясь спрятаться от очередного удара за мордой лошади.
Двое мужчин, сопровождавших всадника, схватили «матушку» под белы рученьки и выволокли из-за лошади, поставив перед хозяином. Что касается нас – мы попросту позабыли о варенье, сейчас точно было не до него. Пинуччо оказался самым сообразительным и потихоньку попятился в сторону кустов.
– Какой долг, спрашиваешь? Ах ты, отребье! – всадник снова замахнулся, но ударить не смог, потому что лошадь под ним испуганно заплясала, и он вынужден был схватиться за узду, чтобы не вывалиться из седла.
Слуги придержали лошадь, кто-то подставил спину, и толстяк тяжело спустился на землю, отдуваясь и краснея ещё больше.
– Вот какие деньги, – он достал из седельной сумки пару исписанных листов и сунул под нос синьоре Ческе. – Твой муж получил их под расписку! А теперь ни мужа, ни денег! Значит, отвечать будешь ты!
Он замахнулся тростью, и «матушка» заверещала, пытаясь вырваться:
– Синьор! Я ничего не знаю про деньги! Джианне – не мой муж, он мой покойный сынок, а я – его бедная, безутешная мать! Через несколько дней огласят завещание, и мы выплатим вам все долги! Клянусь!
– Через сколько дней, говоришь? – немного поостыл толстяк.
– Через два дня, господин… э-э… – синьора Ческа замялась, – простите, не знаю вашего имени…
– Меня зовут Эсторре Занха! – толстяк подбоченился. – К твоему сведению, я – родственник герцога Висконти. Так что не советую со мной шутки шутить.
– Ну что вы, как мы смеем… – засуетилась Ческа.
Её отпустили, и она тут же бухнулась на колени, униженно кланяясь.
– Можно ли узнать, когда мой сын занимал у вас, и взглянуть на его расписки? – спросила она подобострастно, а я мысленно похвалила её за догадливость.
Правильно – прежде всего надо посмотреть расписки. Когда человека нет, всякий скажет, что покойник был ему должен.
Краем глаза я увидела, что Пинуччо уже скрылся в кустах, и подумала – не надо ли мне отправиться туда же. Осторожно положив ложку на край медного таза, я сделала шаг назад, потом ещё шаг…
– Вот расписки! – синьор Занха развернул перед Ческой бумажки, предусмотрительно не дав их ей в руки. – И, как видишь, чёрным по белому написано, что твой сын должен мне десять тысяч флоринов!
– Десять тысяч?! – взвизгнула синьора Ческа, впившись взглядом в расписки.
– И ни флорином меньше, – объявил синьор Занха, убирая расписки обратно в сумку. – Так что через три дня жду всю сумму. И никаких отсрочек.
Я сделала ещё шаг назад и нечаянно толкнула ногой пустые медные тазы, составленные стопкой и дожидавшиеся своей очереди быть наполненными апельсинами и оказаться над горящей жаровней. Тазы зазвенели, и все немедленно посмотрели на меня. В том числе и синьор Занха. Его красное хмурое и раздраженное лицо застыло, потом разгладилось, он прищурился, коснувшись указательным и большим пальцами уголков рта, и спросил:
– А это кто?
Синьора Ческа посмотрела на меня с такой ненавистью, будто это я была виновата в том, что её сынок задолжал кому-то деньги, и процедила сквозь зубы:
– Это вдова моего бедного сына, Аполлинария Фиоре.
– Красивое имя, – сказал синьор Занха и подбоченился.
Надо ли говорить, что мне это очень не понравилось, и я опять попятилась.
– Пожалуй, я заберу её, – синьор Занха махнул рукой своим слугам и указал на меня. – Чтобы время шло повеселее, пока не отдадите долг.
Глава 5
Сначала я подумала, что как-то неправильно поняла этот странный итальянский, но синьора Ческа выпалила:
– Простите долг – и забирайте её!
– Хо-хо-хо! – закатился от смеха синьор Занха. – Десять тысяч и за принцессу крови не дают.
– А она – не принцесса, – деловито заявила «матушка». – Она – комедиантка. Мой сын её из балагана притащил. А вы же знаете, что комедиантки в постели – то что надо. Огонь и лава. Мой бедный Джианне совсем от неё голову потерял.
– Да?.. – толстяк с ещё большим интересом взглянул на меня. – Ну тогда так и быть – тысячу прощу.
– Пять, – быстро сказала синьора Ческа.
– Две, – начал торговаться синьор.
– Четыре…
– Три…
– Идёт! – синьора Ческа прихлопнула в ладони. – Три тысячи – и она ваша, добрый господин.
– Эй, вы что это себе позволяете… – очнулась я. – Какое право вы имеете мною распоряжаться?! Ни за три тысячи, ни за десять…
– Берите её и едем, – велел синьор Занха. – Надоели мне эти репкины грядки, – он оглянулся и поморщился.
Разумеется, никакой репки тут не было, вокруг стояли фруктовые деревья, но я отчётливо поняла, что сильно сглупила, не дёрнув прочь, как умничка Пинуччо. Хотя, ему точно не грозило быть проданным богатому толстяку для любовных утех.
Всё-таки, я попыталась сбежать, но не успела сделать и трёх шагов, как слуги синьора Занха меня поймали и поволокли к своему господину. Я упиралась, но толку от этого было меньше, чем от комариных укусов.
– Пустите меня! Не хочу! – требовала я дрожащим голосом, но и от этого не было никакого толку.
Синьора Ческа провожала меня мрачной ухмылкой, Миммо и Жутти поджали губы и отвернулись, тётушка Эа безмятежно наблюдала, как меня волокут под ручки.
Помощь пришла внезапно, и с той стороны, с которой не ждали.
Ветрувия налетела на мужчин, державших меня, от души орудуя тонким сучковатым полешком.
– Беги, Апо! – заорала она, молотя слуг толстяка по чему попало.
Мужчины от неожиданности отпустили меня, прикрывая головы, и тут я уже я не растерялась – со всех ног стрельнула в кусты и помчалась по саду, не разбирая дороги. Мне были слышны вопли синьоры Чески и воинственный визг Ветрувии, и даже стало совестно, что я бросаю её одну, но тут позади раздались топот, треск веток и крепкие ругательства на пять мужских голосов, и совесть мгновенно утихла.
Минут пять я мчалась, просто спасая свою жизнь… Или, вернее – честь. Потому что сбивать долги синьоры Чески ублажая кого-либо – пусть даже самого герцога Висконти – в мои планы не входило.
Больше всего я боялась споткнуться, но мне везло – холмы тут были ровными, как ладони, и даже трава не особенно высокая, так что бежать было совсем нетрудно.
Я снова услышала громкие проклятия за спиной – кажется, кому-то попало веткой по лицу, и он громко костерил «проклятый сад» и «проклятую девку». Рассудив, что про девку – это про меня, я припустила ещё быстрее, задрав юбку чуть ли не до пояса, чтобы не запутаться в подоле.
Только спустя ещё пару минут я сообразила свернуть, чтобы запутать преследователей.
Нырнув под ветки олеандра, я пробежала метров сто и затаилась.
Слуги толстяка промчались мимо, а я на цыпочках покралась в противоположную сторону. Самое время спрятаться, а потом сбежать… Главное не заблудиться, как в прошлый раз…
– Она здесь! – заорал мужской голос где-то совсем рядом, справа, и я рванула влево, прямо через кусты.
Теперь я выдала себя с головой, и меня догоняли уже с двух сторон.
Я заметалась, не зная, куда бежать, и, вильнув из стороны в сторону, встала под грушевым деревом, стараясь дышать не слишком громко, и прислушиваясь.
– Чёрт! Я ногу пропорол! – крикнул кто-то впереди меня. – Догоним чёртову девку, я её вперёд синьора Занха распечатаю!
– Потом синьор тебя распечатает! – засмеялись в ответ.
Парочка крепких ругательств – и мужчины снова принялись искать меня.
Они шли цепочкой, безжалостно ломая кусты и шаря по всем зарослям.
Я оторвалась от дерева и, пригнувшись, рысцой побежала туда, где было тихо. Сердце бешено колотилось в груди, воздуха не хватало, и я с тоской вспомнила о всех прогулах по физкультуре в университете, и обо всех неслучившихся пробежках по утрам. Сейчас умение спринтерского бега мне бы очень пригодилось…
Деревья расступились передо мной, и я оказалась перед домом с синей черепичной крышей. Покосившаяся развалина – того и гляди рухнет. Окна без стёкол, прогнившее крыльцо, и дверь полуоткрыта, повиснув на одной дверной петле. Здесь и прятаться-то опасно… Ветрувия говорила про призрак колдуна, и Джианне лазал сюда, а потом утонул…
– Себастьяно! Ты здесь? – окликнули совсем близко, и я, пригнувшись ещё ниже, метнулась к дому, взбежала на крыльцо и юркнула в приоткрытые двери.
Внутри было полутемно и прохладно. Я прошла по коридору наугад, стараясь не попасть ногой в дыру в полу, зашла в какую-то комнату, где было пыльно, грязно и стояла какая-то не менее грязная мебель.
Окно закрывали ставни, но один ставень висел косо, и я подошла, заглядывая в щёлочку.
Я вовремя убралась из сада, потому что кусты олеандра перед домом шевелились, как живые. И из них то и дело высовывалась чья-нибудь голова, окликая друзей и спрашивая, нашли меня или нет.
Прижавшись спиной к деревянной стене, я несколько раз глубоко вздохнула, стараясь отдышаться. Сейчас они уйдут в другую сторону, я вылезу из окна и убегу…
– Да залегла она где-то!..
– Ищите, парни! Ищите!..
– Вы не орите, тогда услышим, где прячется!
Невольно я задержала дыхание, как будто по нему меня и могли обнаружить.
Спокойствие, Полина, только спокойствие. Сейчас они уйдут, ты выберешься в окно и…
Стоять и выжидать не хватало никакого терпения. У меня зачесалось всё тело, и я почувствовала, что начинаю паниковать. Хотелось завопить и броситься куда-нибудь, сломя голову – неважно куда, лишь бы бежать, бежать, бежать…
Но я усилием воли взяла себя в руки и зашептала стихи, чтобы хоть немного успокоиться.
Почему-то на ум пришёл Жуковский с его «Лесным царём». Наверное, потому что мне, как и тому бедному малышу, угрожала нешуточная опасность.
– …«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в тёмной короне, с густой бородой».
«О нет, то белеет туман над водой»…–
я начала читать второй столбик, и, правда, чуть успокоилась. По крайней мере, теперь не собиралась бежать, как испуганная курица, напролом.
Надо выждать…
– А-а-а-а! – раздался вдруг истошный крик, да такой, что я подпрыгнула, и сердце застучало ещё сильнее, чем когда я убегала.
– А-а-а-а! – захлёбывался кто-то криком. – Чудовище! Чудовище-е-е!..
– Это девка, дурак! – крикнули в ответ.
– Какая девка?! Там страшилище! С бородой!!.
Послышались ещё испуганные крики, а потом дружный треск кустов – похоже, мои преследователи отважно удирали.
Осмелев, я опять приникла к щёлке.
Олеандровые кусты колыхались уже где-то далеко, потом по лужайке между двумя рядами деревьев пробежали слуги толстяка – все в одном направлении, не оглядываясь, и стало тихо.
– Фух… – выдохнула я и села прямо на пол, на секунду закрывая глаза.
Тихий скрип заставил меня снова вздрогнуть, я встрепенулась, оглядываясь, и увидела, как дверь в смежную комнату медленно качнулась, приоткрываясь. Словно приглашала войти.
Признаюсь, в этот момент у меня волосы зашевелились. Может, не просто так сбежали слуги синьора Занха? И не просто так погиб Джианне?
Я продолжала сидеть на полу, не зная, что делать дальше – пойти в ту комнату, остаться здесь и прятаться, выпрыгнуть в окно…
Пока я раздумывала, дом тоже словно замер в ожидании – стало тихо, только было слышно, как щебетали птицы снаружи, да шумела листва апельсиновых деревьев.
Всё-таки я решила бежать и начала осторожно подниматься с пола. Так же осторожно подошла к окошку, стараясь не скрипеть расшатанными половицами. Осторожно взялась за ставень…
– Вот ты где! – рявкнул кто-то за окном.
Ставень распахнулся, и в окно до половины всунулся один из слуг синьора Занха.
Получается, не все убежали!..
Он попытался схватить меня за руку, но поймал только рукав. Я заорала ещё громче нападавшего, дёрнулась, и каким-то чудом освободилась от цепкой хватки.
Бросившись в открытые двери, я слышала, как мужчина лез в окно, грязно ругаясь.
Однако, оказавшись в соседней комнате, я поняла, что попала в ловушку. Здесь не было даже окна, а значит, и бежать дальше мне было некуда.
Я обернулась как раз в тот момент, когда мой преследователь был на пороге. Никогда ещё я не видела такого ужасного лица – исцарапанного, злого, разъярённого!..
Дверь закрылась резко и совершенно неожиданно.
Раздался глухой удар, затем вопль, и новая порция ругани.
Прижавшись к стене спиной, я смотрела на дверь, которая снова медленно открывалась – медленно, но уверенно, хотя никакого сквозняка не было. По-крайней мере, я не чувствовала никакого дуновения ветра.
Через открытую дверь я увидела, что мужчина только-только поднимается на ноги, пошатываясь и прижимая ладони к лицу. На его физиономии к царапинам добавились ссадины от удара дверью, а из разбитого носа так и хлестала кровь.
– Вот я доберусь… Сейчас доберусь… – хлюпал носом нападавший, но получалось не грозно, а жалко.
Он сделал ещё одну попытку схватить меня – бросился за мной в комнату, и снова получил удар резко захлопнувшейся дверью.
Я затаила дыхание, не веря своим глазам, но одновременно понимая, что происходит что-то необыкновенное. Такое же, как мой прыжок с «тарзанки» с последующим попаданием в прошлое.
В этот раз исполнительный слуга синьора Занха не смог подняться так прытко, как в первый раз. И когда дверь опять открылась, он сидел на полу, подстанывая и ощупывая нос, который противно хрустел при каждом нажатии.
– Нос сломала, ведьма!.. – проныл слуга, но ловить меня уже не рвался.
– Всё правильно, – сказала я, после небольшой заминки. – Я – ведьма. Самая могущественная в этих краях. Так что лучше убирайся отсюда и помалкивай, если хочешь жить.
Он насторожился, позабыв про нос, и заскрёб ногами, когда я медленно пошла на него.
– Я тебя заколдую, – продолжала я, глядя ему прямо в глаза. – Наложу на тебя проклятие. Если хоть раз попробуешь навредить невиновному человеку, если ещё раз посмеешь сюда вернуться, то превратишься в жабу! – тут я вскинула руки, скрючив пальцы на манер когтей и начала читать мрачно и торжественно, по-русски, разумеется: