- -
- 100%
- +
Алиса проснулась от звонкой тишины. Переборки судна не вибрировали, двигатель молчал. Качка полностью отсутствовала. Ну, наконец-то, пришли на промысел в район ЦВА. Слава тебе Господи! Алиса раздвинула шторки иллюминатора и посмотрела за борт. Рядом был пришвартован какой-то пароход. Посмотрела на часы. Без пяти четыре. Пора на объектт. Привела себя в порядок, оделась и вышла на палубу. С правого борта пришвартован БМРТ «Рембрант», с левого «Сказочник Андерсона». Ну и хорошо. Загрузимся и пойдём на заход, а потом и до дома, вскоре, дошлёпаем. Скорее бы кончился этот дурацкий рейс. Замучилась уже. Только придём в родной порт, сразу же спишусь. Возьму выходные и ничего, ничего не буду делать. Только отдыхать. Посмотрела направо – берём рыбий жир, а «Сказачнику» отдаём пресную воду. У себя на судне опять все отключили. Хотя бы предупреждали. Опять кофе не попить. А со «Сказачника», что это к нам перегружают? Рыба какая-то ценная. Ишь, коробки какие красивые. Импортная упаковка. Алиса посмотрела вдаль. Огромный, яркоогненный шар, поднимался из-за горизонта, и в лучах этого, восходящего солнца, сверкает радужно чешуя рыбёшек, которые, как воробьиная стая, выпархивают из волны, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, и вновь исчезая в следующей волне.
– Ишь, как красиво! – с восхищением сказала Алиса.
Она пошла в кладовку, взяла ведёрко и прогуливаясь по палубе, стала подбирать ещё трепетных рыбёшек, не сумевших перелететь через пароход и упавших на палубу. Днём поджарим рыбку с Сильвией, подумала Алиса и понесла ведро с рыбой поварихе, которая умела делать деликатес из летающих рыбёшек. Закончив уборку, Алиса вошла в каюту. В каюте был дубак. Кондишин гнал такой холодный воздух, что впору было одевать валянки. Регулятор почему-то не работал. Алиса отключила кондишин и открыла иллюминатор. Корма «Рембранта», как раз вровень с иллюминатором Алисы. На корме мужики таскают огромные мешки с рыбной мукой и матерятся на чём свет стоит. Что уж они там не поделили? Бог их знает. Алиса высунулась в иллюминатор.
– Ребята! Прекратите выражаться. Противно слушать.
– Эй, рыжая! Тебя там что, не топчут? Почему такая злая? – спросил бородатый, толстый и пузатый мужик, лет тридцати.
– Не тебе бы говорить, не мне бы слушать. Ты небось забыл, как это и делается. Ишь, пузо распустил! В зеркале только себя и видишь.
– Что Иван, получил? Не задирай красивых женщин.
Мужики заулыбались, Алиса закрыла иллюминатор. По трансляции объявили, что в 21 час, всем членам экипажа, прибыть на общесудовое собрание.
С утра день не задался. В банный день столько работы, что к вечеру, с ног валишься, а тут ещё эта истеричка Анжела, устроила в прачечной такой визг, аж уши заложило, из-за того, что Алиса её не пропустила, без очереди, поменять бельё. С пеной у рта, выскочила из прачечной и понеслась к старпому. Ему пришлось её отпаивать валерьянкой. Потом старпом долго и нудно распекал Алису, доказывая ей, что та только и делает весь рейс, что гробит здоровье членов экипажа. Скоро работать некому будет, так как по милости Алисы, весь лазарет забит больными. Нет, думала Алиса, выходя из каюты старпома, добром это не кончится. Достала меня уже эта старпомовская подстилка. И, что ей надо? Неужели эта дура не понимает, что не сможет она командовать экипажем, даже если будет спать с кэпом. Морду ей что ли набить? Этого мне только не хватало. Никогда у меня ещё столько проблем не было, сколько в этом рейсе. Алиса сменила бельё и заправила постель главмеха. Отжала в ведре половую тряпку и со злостью бросила её, на большой, письменный стол главного механика. Затем, минут пять, возила этой тряпкой по полированой глади стола. Вот только так я могу вам, сытым сволочам, хоть чуть-чуть сделать пакость. Вот у меня сегодня День рождения, а кому я нужна? Кто об этом вспомнил? Алиса в наволочку сгребла грязное бельё и огорчившись уже окончательно, поволокла это бельё в свою каюту. Лень было идти в прачечную и менять эту грязь, на чистое бельё. Да ну, его всё. Сделаю завтра. А сейчас приду, завалюсь в свою кроватку и буду думать, и вспоминать, что-то хорошее, хорошее. Светлое, светлое. Ведь было же в моей жизни, что-то приятное? Было, было. Было, да сплыло. Как быстро годы пролетели. Ведь кажется, ещё вчера ходила в детский садик, а потом первый класс. И я круглая отличница. Все мои тетради с пятёрками на доске почёта. Как же того мальчишку звали, который таскал мой портфель? Ещё, вроде бы не старая, а уже склероз. Постой, постой, сейчас вспомню. Его звали Вася, а я это имя терпеть, почему-то, не могла. Наверное из-за частушки: «Милый Вася я снялася…» Гадость какая! А ещё так называют котов. Ну, наверное, поэтому я его и возненавидела, а ещё, наверное потому, что он отнимал у меня портфель и тащился за мной, аж до моего дома. Все мальчишки нашего класса, бежали по другой стороне улицы и хором кричали нам вслед: «жених и невеста, замесили тесто, тесто засохло, а невеста сдохла.» И я с обидой вырывала у него портфель, и била его этим портфелем по спине, и со слезами убегала домой. А потом мы с мамой получили квартиру и переехали жить в другой район. Мама перевела меня в другую школу. А потом мы, случайно, встретились на танцах уже взрослыми, и этот Вася, вырос красивым парнем, но как ни странно, ни у него, ни у меня, не возникло никаких чувств, хотя и он, и я, узнали друг друга. А ведь в семь лет ходил за мной, как тень и называл меня куколкой. Да я и вправду на куклу была похожа. Все мальчишки за мной бегали. Пирожки, бутерброды дарили. Поэтому девчонки на меня злились. До 16 лет у меня ни одной подруги не было. С мальчишками дружила, а с девчонками нет. Зря меня мама девчонкой родила. Я и форму старалась не одевать. Сколько раз меня из школы выгоняли, когда на мне были брюки. Спасибо директору школы. Вот кто меня любил! Сколько он мне шалостей прощал, за которые другой бы не поздоровилось
Помнишь, спросила сама себя Алиса, как ты притащила на урок французского языка, рыжего котёнка и засунула его в парту, а котёнок возьми да и выпрыгни в середине урока. И выперся, паразит, в центр класса, перед доской. Взял и нагадил. Наш француз был похож на арлекино. Худой, длинный. Бледное, бледное лицо, впалые щёки, редкие серые волосы на голове и почему-то, всегда сальные и прилизанные. Рот, как нитка. Вечно какой-то плаксивый. Руки ниже колен. Спина всегда сгорблена. Круглые, толстенные очки. Он, наверное, ни черта не видел. Ну, как нормальный человек, смотрит перед собой и не видит, что перед ним лужа и кучка, и он умудряется наступить именно туда, подскользнулся и растянулся, перед партами, во весь свой двухметровый рост. Весь класс зашёлся в гомерическом смехе, настолько это было комично. И только мне было не до смеха, так как француз считал, что всё зло в классе исходит только от меня. Где-то, конечно, он был прав. Уроков я ему много сорвала. А, как было не срывать? В кинотеатре премьера нового, модного фильма «Королева Шантеклера». Билетов не достать. А я всё-таки купила десять билетов, себе и своим друзьям мальчишкам. Начало сеанса в пять вечера, а у нас в это время урок французского. Ну, кому он нужен этот французский, когда такой фильм о испанской примадонне? Ну, кто устоит? Конечно я с пацанами выгнала весь класс в коридор, вывернули мы все лампочки, к цоколю приклеили бумажки, а затем ввернули их на место. Во всех классах горит свет и только в нашем темно. Нас и отпустили с уроков. На другой день электрик открыл секрет директору, о странном явлении темноты в нашем классе. Директор вызвал меня на ковёр и исключил из школы, ровно на три дня, в надежде, что за эти три дня, я исправлюсь, и морально, и физически, и перестану огорчать учителей своей родной школы, своими фокусами. Много он мне чего прощал, а разлюбил меня в 10 классе. До 10 класса, он мне прощал ношение брюк в школу и мини юбки, но когда я обрезала свои шикарные косы, они у меня были до пояса и каждая толщиной с кулак, он меня просто возненавидел. Носить косы было уже не модно. Что же мне отставать от других? Боже! Какая получилась причёска! Шапка белокурых волос. Головка, как у принцесы. Я сама себе нравилась. И припёрлась я 1 сентября в школу, в клетчатой ковбойке, в мини юбке и туфельки на каблучках. Супер-пупер. Модель с обложки модного журнала. Построение линейки, то есть все классы школы, строились в линейку в центре школьного двора. Директор со счастливым, праздничным лицом, готовый всех и вся поздравить с началом учебного года. И, вдруг, его взгляд останавливается на мне, и резко глаза становятся такими же, как у кобры перед прыжком. Лицо, из розовощёкого, приобретает цвет недозрелой сливы. Вначале он втягивает в себя воздух, а затем, извергает громкий хрип: – Хорошенькая! (Хорошенькая, это моя фамилия и я безмерно благодарна судьбе, за столь благостную фамилию. Особенно смешно всегда звучит, когда меня раздалбывают.) Помню, старпом орёт, как бешенный:
– Хорошенькая! Ты почему не сделала то-то…
– Ну, да. Конечно хорошенькая.
И у него всю злость, как рукой сняло. Рассмеялся и махнув рукой, ушёл. Конечно, трудно рапекать человека с такой фамилией, если ещё эта фамилия соответсвует внешности. Ну, вот. Орёт директор на весь плац:
– Хорошенькая! Шагом марш на середину!
А я и вправду хорошенькая. Выхожу, как королева. Все улыбаются, ласково на меня смотрят и только директор, как удав на кролика.
– Ты куда пришла, красавица? На подиум? Где твоя комсомольская совесть? Или замуж захотела? Ну, что есть желающие жениться на этой лахудре? Я упала с самосвала, никто замуж не берёт. Я спрашиваю есть?
В тот год готовили два выпуска. Два одинадцатых и два десятых класса. И все мальчишки сделали шаг вперёд. Моё лицо сделалось пунцовым, как румяный бок персика. Директор от такого бестыдства открыл рот. Огорчённо махнул рукой и ушёл. Завуч противным, тягучим голосом. велела мне встать в строй, а желающих на мне жениться, пристыдила и сказала, что им, выпускникам школы, следует думать о хороших оценках и не быть «Митрофанушками». Так мне директор и не простил моих красивых кос. И на меня, стриженную лахудру, не смотрел весь учебный год. И только вручая атестат, сказал с сожалением:
– Ты сама не понимаешь, какой красоты себя лишила.
И пожелал мне поумнеть. Так мы с ним и простились. И больше никогда не встречались. Наверное он меня не простил, а я его всё равно часто вспоминаю и так тепло, так светло становится от этих воспоминаний. Замечательный он человек. Детей очень любил. Раздолбает, раздолбает, а потом простит, по голове погладит и такое тепло исходило от его рук, такая забота, что некоторые нарочно старались чего-нибудь натворить, чтобы попасть к директору на раздалбон. Алиса повернулась на бок и уставилась взглядом в переборку каюты, как-будто там проносились сцены из её прошлой жизни. А помнишь, как училась в эстрадном училище? Голодно, холодно. Зато весело как! Конечно голодно. Стипендия 35 рублей и из них 15 рулей отдай за квартиру, а не отдашь – тётка выгонит. Во ведьма была! А жадная?! Жаднее её я больше и не встречала людей. Жрёт лапшу с жирной курицей у нас на глазах, её пяти квартиранток, тощих, голодных девчонок. Уплетает, зараза, за обе щёки. А щёки жирные, трясутся. Живот огромный и ходит вверх-вниз и весь колышится от наслаждения. И пот ручьями стекает по морде. Она морду даже не вытирала. Меня, от этой сцены, всегда почему-то тошнило, то есть хотелось быстрее сбегать и блевануть. А у моих сожительниц по квартире, всегда возникало обострённое чувство голода. Наверное потому, что жили впроголодь. Но я ведь тоже не мармеладом питалась. Попробуй проживи на 20 рублей целый месяц. Хватало только на хлеб, маргарин и чай с сахаром. А потом, эта жирная стерва, после жорева, устраивала нам, через стенку, сеансы секса со своим ухажором, то есть, такое же жирное порево, со стонами, вскрикиваниями и противным, противным скрипом панцирной кровати. И бесконечные вопросы:
– Тебе хорошо?
Однажды мои нервы не выдержали и я выскочила в коридор и стала орать, как ненормальная.
– Вы жирные ублюдки! Прекратите орать. Вам хорошо, а мне плохо.
Толстуха вылетела в чём мать родила. Забежала в нашу комнату и через минуту вышвырнула мой чемоданишко за дверь и меня вытолкнула туда же со словами:
– Пошла вон шлюха из моего дома.
А ведь я ей только, только заплатила за квартиру. Плакали мои денюжки. Она мне их так и не отдала. И потащилась я со своим чемоданчиком в нашу общагу, в которой для первокурсников почему-то не было мест. Не селили, но надо мной сжалилась комендантша. Сдвинули в одной комнате койки и поставили кровать для меня. И стало нас шесть человек в одной комнате. В тесноте, да не в обиде. Жить стало веселее, но ещё более голоднее. В доме у толстухи я жила с работающими девчонками с ткацкого комбината. И хоть по тем временам, зарплата у них была небольшая, едва дотягивали от аванса до получки, но в светлые дни зарплаты, они позволяли себе праздник живота, а заодно и мне, от их щедрот, перепадало. Им приятно было подкормить дурочку студенточку. Они себя чувствовали на высоте, немножко рокфелерами и смотрели на меня свысока. Я не обижалась. Не до гордости, когда от голода в животе бурчит. А теперь сплошная нищета. Как на грех, в нашей комнате, собрались все те, кому родители помогать не могли. Шмотками мы менялись и поэтому, всегда выглядели прилично. А пригород был зажиточный. Хорошо люди жили. Большие дома, сады. Поросята хрюкают. Люди сало едят. Курки жирные, шустрые сквозь заборы туда, сюда шныряют. Не могла я на такое смотреть. Подговорила девчонок устроить засаду. Купили мы со стипендии леску, большие крючки на большую рыбу, накопали червей, залезли в чащу кустарника, нанизали червяков на гачок и ждём, когда жадная курица заглатнёт нашу наживку. В первый раз мы поймали, аж три курицы. Устроили праздник живота. И так нам это понравилось, что стали мы туда ездить через день. Но сколько верёвочке не виться, а кончик всегда будет. Сидим мы значит в засаде, а курка дура, видно плохо заглатила крючок и разоралась, раскудахталась, как базарная баба. Её, наверное, на весь район было слышно. Вот тут нас тёпленьких и взяли, и под белы рученьки в воронок посадили, и в районную милицию привезли. Умница наш директор училища. Ночью вылез из тёплой постельки и притащился в ментовку, договорился с начальством, что берёт нас на поруки и, что с его студентами такого больше не будет. Привёз всех на своей машине в училище, посадил в рядочек в кабинете и стал вежливо распрашивать, как мы докатились до такой жизни. А когда узнал, что мы кур таскали из-за голодухи, попросил у нас даже прощения, за свое бесчувственное отношение к нам. Пообещал, что всё исправит. И правда, вскоре мы зажили и весело, и сыто. Директор из студентов, которые не получали финансовой поддержки, организовал агитбригаду. Взял в аренду автобус, заказал афиши, а инструменты у училища были. И поехали мы по сёлам, по посёлкам с концертами. Я была и конферансье, и певица. В сёлах, где мы выступали, все пацаны в меня влюблялись и бежали за автобусом, аж до околицы села, со свистом и улюлюканьем. Приятно вспомнить. После концерта каждый участник получал по 4 рубля, а я за конферанс на 2 рубля больше. Это были деньги! Но жадность фраера губит. Так и я попалась, как кур во щи. Возвращались мы с концерта и пошёл разговор, кто и сколько сможет сожрать шоколадного мороженого. Я возьми и ляпни, что запросто слопаю 25 штук. Сашка Вернигора остановил автобус и купил 25 эскимо на палочке. Я их с дуру и сожрала. Ума нет – считай калека. Через день попала в больницу с гнойными гландами. Принеприятнейшая операция, доложу я вам. Накрылась моя карьера медным тазом. Учёба тоже. Ткнула с горя пальцем в карту Советского Союза с закрытыми глазами, а открыв свои прекрасные очи, обнаружила, что мой пальчик упирается в город Мурманск. Благо билеты тогда на поезд были совсем дешовые и очень даже доступные для бывших студентов. От юга до крайнего севера, аж до столицы советского заполярья, билет стоил 19 рублей, 40 копеек.
Алиса перевернулась на другой бок и посмотрела на иллюминатор. Боже мой! Уже рассвет. День рождения тю, тю. Можно сказать прошёл в воспоминаниях. И ни одна сволочь так и не вспомнила, что я родилась. Не пожелали мне ни счастья, ни здоровья, ни долгих лет жизни. Так тебе и надо! Сказала она сама себе.
– Ну, ладушки. Пора брать в ручки орудие труда и драить, драить. Когда это кончится? И зачем ты, идиотка, столько лет грызла науки в институте? Чтобы опять вернуться к швабре? Пути Господни неисповедимы. Думаешь одно, а жизнь тебе диктует другое. И получается, как в том анекдоте, – имеешь желание купить дом, но имеешь возможность купить козу. Алиса отдёрнула штору, высунула голову, вдохнула морского, прохладного воздуха и ахнула от удивления и восторга. Оказывается мы пришли в Лисабон и стоим на внешнем рейде. Хорошо виден берег, освещённый множеством ярких огней. Сыро. Небольшой дождь. Очень ветренно. Невдалеке стоит сухогруз. Чей, разобрать трудно. Ещё темновато.
В восемь часов ветер усилился, Дымка. Берега почти не видно. Дождь. Экипаж пригласили на общесудовое собрание. Инструктаж по заходу проводил старпом. Он очень интересно стал рассказывать о Лисабоне, что в прошлом году находился здесь 38 дней. Конечно, за 38 дней можно что-то увидеть и познакомиться с городом, а что можно узнать за 6 часов? Галопом по Европам. Старпом продолжал говорить о Лисабоне, и все его очень внимательно, и заинтересованно продолжали слушать. Он говорил, что Лисабон очень большой город, в котором можно легко заблудиться, поэтому увольнение будет только группами, чтобы не потеряться, а не из-за недоверия к экипажу. Ориентир следует держать на статую Христа. Она видна со всех точек города. Высота статуи 108 метров. Под статуей Божий Храм. Статуя построена на средства верующих в честь окончания второй мировой войны. Организовать экскурсию, чтобы всё это увидеть, администрация не может из-за недостатка времени.
В 12 часов видимость улучшилась. Дождь пошёл зарядами. К борту судна подошёл лоцманский катер. Алиса увидела, что на борт, вместе с лоцманом, поднялся бывший секретарь парткома Флота, Жиляев. Ребята говорили, что Мурманрыбпром вместе с какой-то португальской фирмой, организовывают совместное предприятие. Жиляев присматривает себе работу. Неплохо пристроился. Коммунисты у нас везде впереди. Без куска с маслом их не оставят. Во, жук! Пол-года назад отстоял в ремонте в Лас-Пальмасе. В рейс естественно, не пошёл. А, зачем? Горбатиться в море есть людишки и помельче. Ага. Смотри! Помполит и дед встречать вышли. Интересно у кого они кирять будут? Кажется пошли к деду.
В 18 часов поставили судно на внутренний рейд. Внутренний рейд в виде бухточки, или скорее, заливчика. Дождь прекратился. Стало тихо и тепло. Низко проплывали облака. Сгущались сумерки. Алиса накинула курточку и вышла на палубу. Темнота обволакивала пароход. И вдруг яркая вспышка света на берегу. Четыре огромных луча, пронзительно яркого света, осветили снизу статую Христа Спасителя. Алиса остолбенела от такого захватывающего зрелища. Христос раскинув руки, как-будто стараясь обнять весь мир, парил в воздухе. Алисе почудилось, что Исус улыбается ей. Именно ей! А не кому-то другому и спешит к ней по небесам на помощь.
– Ты ведь мне поможешь, правда? Я знаю, знаю, ты меня спасёшь. Неправду говорят коммунисты, что тебя нет. Ты здесь. Ты рядом. И я вижу тебя. Вижу какой ты добрый.
Алиса ещё бы, наверное, долго смотрела на статую и вела бы с ней бесседу, но услышала, как к борту подвалил катер лоцмана и два матроса вели под руки, в стельку пьяного, Жиляева. Его пересадили на катер, а заодно погрузили три ящика клыкача. Катер благополучно отчалил от борта судна. Неплохая поддержка для штанов, подумала Алиса. А ведь на собрании капитан дал информацию о том, что имеем на борту 600 тонн клыкача. Без клыкача пришлось бы идти в Таллин для разгрузки рыбопродукции. Имея клыкач, идём в Мурманск. Каждый ящик клыкача стоит 300 рублей. И чтобы не было потерь ценной рыбы, подменную команду заказывать не будем. Выгрузку будем проводить своими силами. Если потребуется привлечём к охране милицию. Каждый киллограмм должен дойти до прилавков к мурманчанам. Задача благородная, но по-моему, плохо выполнимая. Три ящика уже уплыли в Португалии. Сколько уплывёт ещё? Резкий треск, свист судовой трансляции, испугал Алису. Она вздрогнула и услышала из судового динамика объявление, приказывающее ей, срочно пройти в каюту главного механика. Алиса зашла в свою каюту и повесив в шкаф курточку, пошла к главмеху. Главный механик сидел развалившись в кресле, за своим рабочим столом. Мятая, белая, нейлоновая рубашка, была растёгнута до пупа на груди, которую покрывала пышная растительность, грязного с проседью цвета. Во даёт, удивилась Алиса, голова вся плешивая, а брюхо в шерсти, как у арангутанга. Большой, круглый стол посреди каюты, был заставлен грязной посудой, с объедками закусок. На ковре, возле этого стола, красовались извержения чьей-то блевотины и источали тошнотворный, неприятный запах. Главмех, не поднимаясь из-за стола, посмотрел на Алису пьяным, липким взглядом и кривя рот гнусной улыбкой, тыча коротким, толстым пальцем в сторону стола, нагло и надменно, изрёк:
– Я тебе приказываю быстро это убрать! Чтобы через пол-часа в каюте был идеальный порядок.
От подобного беспредела, Алиса обалдела. Она окинула его презрительным взглядом и сказала:
– Я Вам что, рабыня Изаура? И тружусь на ваших плантациях? Сам наблевал, сам и убирай. За свиньями пусть убирают свиньи. А я работаю на государственном предприятии и чью-то блевотину убирать не нанималась.
Она вышла из каюты главмеха и сильно хлопнула дверью. Через несколько минут её вызвали в каюту старпома.
– Как ты себя ведёшь? – заорал старпом.– Это просто возмутительно. Иди немедленно и наведи у деда порядок.
– Нет, – сказала Алиса.– Блевотину и горы грязных тарелок, пусть убирает сам. Или приглашает свою ухажорку. Я этого делать не буду.
– Ну, знаешь, ты уже всех достала.
Старпом, от возмущения наглым отказом Алисы, стал даже заикаться. Такого он ещё не видел за 15 лет на флоте, чтобы какая-то уборщица отказалась выполнять приказ руководства.
– Ну, что ж! – наконец выдавил он из себя.– Завтра ты будешь лишена увольнения в город. Понятно?
– Понятно. Хоть сто порций, но за свиньями убирать дерьмо не буду. Можно идти?
– Иди.
По трансляции вновь прозвучало объявление. Старпом вызывал к себе Шурочку. Вскоре Алиса увидела, как с ведром и шваброй, прошла к деду Шурочка. Главмех ненавидел Алису смертельной ненавистью. Из-за этой надменной куклы, сильно пострадал его брат. Эта вредная козявка, сломала всю карьеру Витька. И дернул же чёрт брательника, позариться на эту выдру.
Пять лет не может подняться выше 4 механика. И вообще, чуть гонн с флота не дали, но оставили всё таки мотористом. А визу закрыли. С тех пор и ползает на лихтере по заливу. А ведь дослужился уже до старшего механика. Соплей до локтей. И всё потерял из-за этой сучки. Встретил эту кралечку на свою голову. Витёк ехал мимо кинотеатра «Мурманск». Шёл проливной дождь, а эта фифочка, в шёлковом платьице, стоит на остановке под дождём. Пожалел дурак, посадил в машину и повёз, конечно, на Ленинградку. А кто же мог предположить, что она тоже работает на нашем флоте? И хитрая же змеюка! Ни возмущаться, ни орать, ни умолять его ни о чём не стала, а хитро так говорит, я мол стесняюсь. Выйди из машины, а я разденусь. Витёк уши развесил и вышел из машины. Стал около кустов и отливает себе неспеша. А ключ зажигания, осёл, оставил в машине. Ну, кто же знал, что эта зараза умеет машину водить. Услышав рёв мотора, Витёк повернулся к дороге и увидел, как его волга удаляется к Мурманску. Он рванул за машиной и совсем забыл, что штаны растёгнуты. Штаны сползли, и подскользнувшись на грязи, он упал и весь вывозился в луже. Через 20 минут его подобрали гаишники и отвезли в ментовку. Пол-года таскали в прокуратуру. Чуть срок не припаяли за попытку изнасилования. А кто её дуру насиловал? Сама ведь сказала, что она не против секса. Дело закрыли, но с должности полетел. И смотри, опять кочевряжится. Главмех с досады крякнул, достал с холодильника бутылку коньяка, налил пол-стакана и выпил одним глотком.
Козлов и Витёк уже месяц сачковали в медсанчасти. Палата светлая, чистаяя. Жратву им приносила Шурочка, а в промежутках между приёмами пищи, резались или в очко, или в подкидного. Увольнения в Лисабоне их, конечно, лишили, и как больных, и как проштрафившихся. Но положенную валюту, они получили. Валюту доверили Саньку, по кличке центровик. Санёк недавно перешёл из мотористов в донкерманы. Уже третий день ждали, когда же этот пёс, отойдёт от запоя и притащит им их спирт. Дверь распахнулась и через коминс переступил Санька центровик, с двумя пакетами в руках. Рожа расплылась в довольной улыбке.
– Ну, что салаги, скучаете? Заждались небось? Ну, ладно, не обижайтесь. Пиначет сёк. Всё время на хвосте крутится. А сегодня он у деда. Киряют наверное. Значит и нам можно. Во, держите.