Отвергнутые жёны, или Амазонки поневоле

Пролог

Утро только поднималось над становищем, а Мот уже орал, так, что с ветвей прыснули пичужки в разные стороны:

– Дая! Никчёмная баба! Лучше бы я взял в жёны змею! Та и то быстрее могла родить мне ребёнка!

Он шёл из шатра, таща за волосы крупную, смуглую женщину в полубессознательном состоянии. На земле оставались дорожки крови. Возле шатра воин с силой бросил её, приложив о валяющийся рядом камень. Бедняжка сипло втянула в себя воздух, закашлялась и сплюнула вязкую кровь, заполнившую рот.

– Чего разлеглась? – дикарь подошёл, с силой пнул её в живот, – мне нужны копья. Иди! Делай! Кормить тебя ещё…

Мот был крепок, когда-то Даю привлекла его стать. Высокий, хорошо сложенный, с бугрящимися развитыми мышцами. Мот был почти красив. Если бы не низкий лоб, скрытый спадающими волосами, и маленькие, глубоко посаженные глаза, в которых всё чаще вспыхивала злоба. Её отдал замуж отец, хорошо сторговался. Получил шкуры и ножи. Только забеременеть Дая так и не смогла. Вот уже который месяц она оставалась пустой. Кровь приходила, как положено, и вместе с ней таяла надежда на рождение ребёнка.

Дая поднялась на четвереньки, отдышалась и встала на ноги. Согнувшись в три погибели, побрела за копьями для охоты. Женщины племени отводили от неё взгляд, словно она была чумной.

– Безмозглая жаба! – неслось ей вслед. – Долго тебя ждать?

Она ускорила шаг, отыскала, где вчера Мот мастерил новые копья для охоты, прихватила пару покрепче и вернулась, положив оружие к ногам воина.

– Никчёмная, – бросил Мот, брезгливо морщась. Он подозвал ещё несколько охотников и ушёл.

Дая смотрела ему вслед, тихо мечтая, чтобы на охоте его растерзал ящер. Тогда она станет свободна. Сможет вернуться в свой шатёр. Если примут. Отец может и воспротивиться. Когда одна дочь оказывается бесплодной, то и на остальных падёт это клеймо. Как потом выдавать их замуж? А она старшая. По ней будут судить остальных.

Женщина обтёрла листьями кровь и принялась за обыденные дела. Вечером придёт муж. Если он будет недоволен, то утренние побои покажутся ей лёгкой разминкой.

Дая машинально погладила сломанную и плохо сросшуюся руку. Мот ударил в тот раз слишком сильно. Потом пожалел об этом, ведь жена не могла хорошо работать.

Вечерело, и в груди женщины затеплилась надежда, что провидение будет к ней благосклонно. Мот не вернётся. Вот заскрипели старые ворота… и её муж появился в деревне, таща на плече тяжёлую тушу. Дая печально вздохнула, выходя ему навстречу.

– Я решил, – сказал ей после ужина Мот, сыто рыгнув, – убирайся. Ты не можешь родить.

Он запустил в Даю большой костью, та заслонилась, однако удар пришёлся по больной руке. Женщина тихо охнула, из глаз брызнули слёзы, которые она торопливо вытерла. Мот не терпел плача. Голова болела после утренних побоев, и Дая слышала всё, как сквозь вату.

Уйти? Куда? Она растерянно оглянулась на своё скудное, но такое привычное хозяйство. Маленькая хижина, на земляном полу – сухая трава, сверху которой лежала пара шкур. Дая не представляла жизни за пределами родной деревни. Там джунгли, и любое существо – её враг. Дая не умела там жить. Она, как и все женщины, не училась охотиться и обращаться с оружием. Даже таким примитивным, как каменные копья и ножи.

Она женщина. Её удел: разжигать очаг, готовить пищу, собирать фрукты и коренья, выделывать шкуры и рожать детей. И даже существование со злобным и жестоким мужем казалось ей лучше, чем остаться в джунглях одной.

– Ты плохая жена, – не унимался Мот, – даже отец отказался забрать тебя. Ты никому не нужна. Пустое бревно.

Не тратя больше слов понапрасну, он встал и с силой пнул Даю, так, чтобы та отлетела ко входу. Женщина выкатилась из хижины. На неё уставились любопытные глаза, но ни один человек не пришёл на помощь. Что делать с женой, решает муж. И никто другой.

Мот приблизился, Дая инстинктивно сжалась. Воин схватил её за волосы. Его излюбленный метод разговора с женой. Потащил в сторону ворот, на ходу заломил руку. Женщина шла, понукаемая оплеухами, что сыпались на затылок. Кулак мужа был тяжёлым, Дая почти не видела, куда её ведут. В голове звенело, перед глазами всё плясало.

Перед воротами они остановились. Мот развернул её к себе. За его спиной стояли зеваки.

– Убирайся! – он с силой ударил её в грудь, отчего Дая вылетела за ограду, упав плашмя на спину. Скорчилась на земле, пытаясь сделать глоток воздуха, – увижу возле деревни, убью, – прорычал Мот и с силой захлопнул калитку, разделив её жизнь на до и после.

Она долго плутала по джунглям, спасалась на деревьях от динозавров и забивалась под могучие корни от тигров. Брела, сама не понимая куда. Дая знала: если её увидят воины племени, то убьют. Отныне она для них чужая. Родные отреклись от неё.

Дая открыла глаза. Снова воспоминания не давали покоя. Оглянулась. Маленькое племя, спасшее её от верной гибели, состояло из женщин. Таких же отвергнутых, как она. Ей повезло набрести на эту деревушку, затерянную в непроходимой чаще.

За силу и выносливость, за мудрые решения остальные жительницы вскоре признали за ней главенство. Так она стала вождём изгоев.

***

Посреди бескрайнего леса, где царили могучие папоротники и приземистые саговники (прим. автора – примитивные вечнозелёные пальмы), на поляне, затянутой вьюном с узорчатыми листьями, возвышалось дерево. Оно сотни лет наблюдало за стремительной жизнью вечно спешащих куда-то зверей и летящих птиц. Если бы исполин, покрытый нежными, похожими на веер, листьями, мог говорить, то назвал бы всё это одним словом – суета.

Столетия дерево тянулось к солнцу, наращивая свою могучую крону, в тени которой сейчас лежало странное двуногое существо. Ещё будучи ростком, дерево не раз встречало подобные создания. Они медленно крались по лесу в поисках пропитания, или стремглав скрывались в высоких заросля, либо на его ветвях от хищников. Но это создание не походило на других. Оно лежало неподвижно, слегка подрагивая, лишь изредка тихие стоны срывались с губ. Его шкура была светлой, а шерсть почти белой. Те двуногие, что стаями бродили здесь, имели тёмную кожу и чёрную, свалявшуюся поросль.

Исполин не любил именно этих, светлокожих двуногих. Веками они забирали из леса его собратьев, убивали, вырывая с корнями. Но это существо вело себя странно тихо, словно уснуло. Спать в джунглях опасно. В разгаре дня и подавно. Легко стать добычей прожорливых хищников.

На ветку с соседнего дерева спланировал любопытный микрораптор, устроился поудобнее, изучая того, кто был внизу. Добыча не по зубам, и юркий хищник, ростом в полметра, скользнув по ветвям, был таков.

На поляну, постоянно оглядываясь, не видать ли где голодных врагов, вышла стая парксозавров. Они заметили двуногого и замерли, вожак осторожно приблизился, шумно втягивая воздух. Существо мёртвым не было. Взмахнув длинным хвостом, ящер пустился бежать, ведь никогда не знаешь, чего ожидать от спящего, так лучше увести стаю на другую поляну, где полно сочной травы.

Тени уже начали сгущаться под массивными ветвями, когда существо пошевелилось. Стоны стали громче, на землю закапала кровь, а значит, скоро кто-нибудь из плотоядных придёт на вожделенный запах пищи.

Почему странное создание не пытается бежать? Лес опасен для всех без исключения, никто не может сидеть здесь, обагряя землю алой жидкостью. Верная смерть.

Двуногое приподнялось на тонких, слабых конечностях, облокотилось о могучий ствол. Стоны сменились всхлипами и тихим бормотанием.

Лес продолжал свою обычную жизнь, не зная, что чужой озлобленной волей здесь очутился человек, не предназначенный для этого мира.

Глава 1

Слёзы всё катились из глаз, затуманивая взор. Я ощупывала землю вокруг себя, в который раз убеждаясь, что происходящее – не сон. Окрест меня шумел незнакомый лес, его разноголосье говорило о том, что здесь кипит жизнь. Я вздрагивала от каждого шороха, пытаясь понять, где же очутилась? Вот скрипнула ветка под чьим-то тяжёлым шагом, с дерева на плечо упал листок, отчего кожу покрыли мурашки. Я положила его на ладонь и поднесла к глазам. Гинкго. Но этого не может быть! Эти деревья родом из Китая, откуда им взяться в Африке, куда мы приехали с очередной гуманитарной миссией?

Сознание прояснялось, но мозг всё ещё усиленно пытался обработать поступающую информацию. Такого просто не может быть! Потому что… не может.

Поляну окружали папоротники в два моих роста. За ними высились какие-то хвойные деревья. Профессиональное чутьё биолога услужливо подкидывало информацию об окружающем мире, а я пыталась не потерять сознание… Снова.

По щеке текла кровь из неглубокого пореза на виске. Сорвала пару листьев и тщательно вытерла лицо. Рядом со мной валялся походный рюкзачок с аптечкой «скорой помощи». Достала хлоргексидин, ватный тампон и смыла спёкшуюся кровь. Тщательно протёрла руки. В лесу сгущались сумерки, а значит, скоро ночные хищники выйдут на охоту. Нечего дразнить их аппетитным запахом.

То, что это был первобытный лес, причём в прямом смысле этого слова, не было сомнений. Оставалось найти ответ: как в нём очутилась я, жительница двадцать первого века?

Привычка учёного-биолога анализировать всё вокруг помогла справиться с паникой, захватившей сознание. Дурнота, накатывавшая удушливой волной, потихоньку отступила. Все версии оставим на потом, а пока надо найти безопасное убежище. Повезло, что «местные» обитатели не встретились, и лучше попытаться отложить наше знакомство на как можно более долгий срок. Подозреваю, подобное рандеву закончится для меня только одним: стану главным блюдом на чьей-нибудь пирушке.

Попыталась встать на ноги, колени предательски дрожали, и каждый шаг давался с трудом. Может, меня опоили чем-то в треклятом племени, куда мы приехали?

Ладно, все домыслы на потом. Сейчас надо выбираться из этого леса или искать убежище на ночь.

Пригнувшись к земле, практически на четвереньках, пробиралась по зелёному ковру, устлавшему почву. Палые листья и вьюны приглушали звук шагов, но я всё равно передвигалась медленно, боясь наступить на сухую ветку. У ночных охотников крайне чуткий слух.

Или эти придурковатые аборигены унесли меня от нашего лагеря и бросили? Опять не давала покоя мысль о том, как же я очутилась здесь? Да нет, растительность не африканская.

Ползём дальше. Хоть бы какая нора или канава попалась, где можно переждать до утра. Если сверху прикрыться листьями папоротника, те чуть приглушат мой запах.

Сумерки сбежали, оставив после себя кромешную тьму. Полог леса был затянут сплошным зелёным шатром, ни единого луча света. Ни луны, ни звёзд. В отдалении раздавались странные писки и шуршание, словно кто-то мелкий перебежками пересекал лес. Я замерла, прислушиваясь.

Шорохи стихли в отдалении.

Переждала пару минут и только занесла ногу для очередного шага, как воздух буквально сотрясся от настолько грозного рыка, что я упала на пятую точку, прикрыв голову руками. Мамочки! Что за зверюга может так голосить?!

Стараясь не шевелиться, просидела скрючившись минут пять. Мысленно дала себе затрещину: укрытие не найдено, и потому надо двигаться дальше, пока громкоголосый не учуял меня.

Шорохи в джунглях усилились, протяжно скрипели деревья, листва грозно шлёпала по моей спине, словно подгоняя.

Страх холодными тисками сдавил грудь, стало тяжело дышать, накатила паника и я сорвалась с места в карьер, помчалась куда-то не разбирая дороги. Первобытный ужас, вырвавшись из глухого уголка сознания, куда я загнала его днём, почувствовал свободу и вовсю резвился в моей голове, сердце судорожно сжималось, заставляя кровь взбудоражено бурлить в венах.

Сзади послышались чьи-то шаги, мерные, как топот слона. Господи, да где же я?! Прибавила скорости, так что ветер засвистел в ушах, ветки стремились залезть в глаза и выколоть. Мчалась со скоростью пули, в ушах шумело, дыхание срывалось и я со всего маху врезалась всем телом в высокий забор. Звёздочки заплясали перед глазами, пытаясь хоть как-то осветить неприглядную действительность.

Несколько минут лежала, приходя в себя после удара. Забор…Забор… Забор! Люди!!!

Со стоном перевернулась на живот, затем заставила себя встать на четвереньки и только потом на ноги и, уперевшись ладонями о частокол, стала обшаривать стены в поисках калитки или ворот.

Долго брела, не в силах понять, почему забор такой длинный, вряд ли таким огорожен один дом. Под ладонями были грубые брёвна, стянутые одеревеневшими верёвками. Где вход, не по воздуху же люди залетают за ограждение?

Шаг, ещё… и вдруг в прорехе между брёвнами замерцали проблески света, я припала к щели, пытаясь рассмотреть, что там. Получалось плохо, глаза, привыкшие к темноте, слезились от любого лучика. По двору скользили какие-то тени, не разобрать, мужчины, женщины и люди ли вообще? Ладно. Не сходим с ума, успокаивала я себя, кто ж ещё может построить забор, не обезьяны же. С губ сорвался нервный смешок. А на плечо легла чья-то рука.

Глава 2

Присев от неожиданности и чуть не обмочив штаны от страха, повернула голову. За спиной стояла женщина. Она приложила палец к губам, недвусмысленно намекая, чтобы я не шумела.

Я кивнула, сглотнув ставшей вязкой слюну. Она потянула меня за собой, мы прошли вдоль ограды и через узкую калитку попали во двор. Невольно прикрыла рукой глаза: посреди хорошо утрамбованной площадки горел костёр, заставляя щуриться после темноты.

Когда немного привыкла к свету, огляделась. Мы находились в небольшом селении, состоящем из тростниковых хижин; вокруг меня собирались женщины разных возрастов, молчаливые, темноволосые и смуглые, они выступали из окружающей тьмы, словно ночные кошмары.

Все были одеты в какие-то жалкие подобия юбок, похоже, что из грубо выделанной кожи, грудь украшали такие же то ли топы, то ли повязки. От них страшно смердело давно немытым телом с примесью какого-то разложения, должно быть, от плохо выделанных шкур. Волосы новых знакомых коротко острижены, даже скорее срезаны тупыми ножами.

Ко мне приблизилась высокая, плотного телосложения женщина, с грубыми чертами лица. Она что-то гортанно сказала, однако, я ни слова не разобрала. Тётка подошла ближе, потрогала мои волосы, удивлённо что-то бормоча, пощупала руки и плечи, поцокала, покачала головой. Снова обратилась ко мне. Я отрицательно махнула, стараясь показать, что не понимаю её.

Она на пару минут задумалась, потом ткнула себя в грудь:

– Дая!

Её рука уткнулась в меня, брови вопросительно приподнялись.

– Аня, – ответила я.

Женщина удовлетворённо кивнула:

– Ана, – и снова понесла что-то на своей тарабарщине.

Из толпы вышла седая, сгорбленная старуха, она держала в руках какой-то кривой сосуд, который мне и всучила. В нём оказалась вода. Я понюхала питьё, попробовала. Вроде чистая. С удовольствием выпила всё, только сейчас поняв, как меня одолевала жажда.

Дая довольно кивнула, снова что-то сказала и, взяв меня за руку, подвела к бревну, заменявшему скамейку. Мы сели возле костра. Мне подали большой лист, на котором лежали плоды гинкго и семена бенеттитов (прим. автора – группа вымерших древовидных голосеменных растений, внешне похожие на современные саговники).

Кто пробовал ягоды гинкго, по виду напоминающие сливы, знает, что вкус у них приемлемый, кисловатый, похожий на киви, а вот запах… Как у прогорклого сливочного масла. Но выбирать не приходится. А вот плоды бенеттитов мне пробовать не доводилось, они “вымерли” задолго до моего рождения. У меня опять вырвался нервный смешок. Задолго. Ага. Миллионов за сто с хвостиком. Я осторожно откусила крахмалистую мякоть, по вкусу, как картошка, только чуть сладит. С кислыми гинкго самое то.

Я съела всё угощение и, приложив руку к груди, склонила голову, в знак благодарности. Дая улыбнулась. За это время не заметила, что нас обступили, наверное, все женщины селения. Интересно, а мужики куда подевались? На охоте, что ли? То-то у них мяса нет. Переводя взгляд с одного лица на другое, вдруг увидела у двоих странные уплотнения на лбу.

Заинтересовавшись, подошла ближе к одной из них и осторожно показала на свой лоб, а затем на её. Но та лишь непонимающе захлопала глазами, потому я обернулась к Дае, молча прося позволения осмотреть аборигенку.

Та кивнула, а я буквально чувствовала её искренний интерес ко мне и ко всему, что я делала.

Усадив ту, что с шишкой, пропальпировала её голову и убедилась, что это подкожные паразиты: на лбу виднелись характерные высыпания красновато-коричневого цвета. Припухлость явно сильно чесалась, доказательством тому были следы от ногтей. – Плохо, – вслух сказала я, – может начаться заражение.

Отыскав свой рюкзак, вынула из него складной нож. К сожалению, в таких условиях способ избавиться от них только один – вырезать. Если оставить как есть, ткани, после того, как личинки покинут тело донора, неизбежно загниют. И тут передо мной встал вопрос: как отреагируют аборигенки, когда я начну резать их подругам лицо. Замерев с ножом в руке, растерянно оглянулась на Даю.

Она продолжала с неугасающим интересом наблюдать за моими манипуляциями. Я подошла к ней, взяла в руки лист, оставшийся после ужина, указала на лоб, потом на растение и разрезала его. Глаза Даи расширились – выражение лица стало недобрым.

Я замахала руками, показала опять на лоб и на земле, наклонившись, нарисовала червяка с зубами. Дая долго смотрела на моё художество, потом кивнула, на лице отразилось понимание. Видно, такой случай у них не впервые.

Осторожно подошла к женщине, погладила по плечу, Дая тоже что-то сказала соплеменнице. Та вытаращилась на мой "складишок", но сидела, не двигаясь.

Приложила лезвие к коже “пациентки” и сделала аккуратный надрез, благо нож был острым. Из ранки показались потёки гноя вперемешку с белёсыми тонкими червями длиной сантиметра три. Вытащив спонж и антисептик, взялась удалять личинок. От гнилостного запаха к горлу начала подкрадывать тошнота, но я мужественно терпела.

Когда с первой больной было закончено, приступила ко второй. Та бесстрашно подставила голову, у неё опухоль виднелась над бровью, напоминая огромную бородавку. Надрез, чистка, обработка. Готово.

Женщины заворожённо смотрели на меня, точно на божество. В итоге подошли ближе, чтобы осмотреть лбы больных, а некоторые протянули руки, чтобы потрогать свежие очищенные ранки, но я резко воспротивилась и запретила им туда лезть.

Подняла с бревна чашку, в которой приносили питьё, показала на неё. Дая кивнула старухе и та засеменила прочь, вскоре вернувшись с водой. Я полила на руки, как смогла, отмыла их. Подняв голову, заметила, сколь недобро блеснули глаза аборигенок. Эге, а вода тут, похоже, в дефиците. Не забили бы, в знак благодарности. Поставила чашку назад и, приложив руки к груди, поклонилась Дае.

Та верно истолковала мой жест. После чего взмахом ладони отправила соплеменниц по шатрам. Вскоре все разошлись, и мы остались вдвоём.

Дая указала на мой рюкзак, я открыла и подала его. Женщина сначала осмотрела сумку, буквально принюхиваясь к ней. Потом боязливо запустила руку внутрь. Вытащила коробочку с медикаментами, посмотрела на пузырьки и блистеры через прозрачный пластик, потрясла, обнюхала и сморщилась. Отставила аптечку в сторону. Пришла очередь прокладок и тампонов. Эти она вознамерилась попробовать на вкус, но я вовремя её остановила. Вот как объяснить, для чего подобные вещи? В итоге показала удушающий жест, обхватив руками своё горло. Если проглотит, то помрёт.. Дая с опаской убрала предметы подальше от себя. Из сумки появились расчёска, зубная щётка и паста, маленькое полотенце. Женщина повертела всё в руках, открыла рот, собираясь что-то спросить, но потом махнула и сложила всё назад.

Глава поселения поднялась и поманила меня за собой. К костру из темноты вышли две женщины, наверное, часовые. Мы прошли к большому шатру, внутри земля была застелена неказистыми циновками и охапками какой-то мягкой и душистой травы, возле входа притулились пара плошек, ещё какая-то мелочёвка. Дая похлопала по сену и прилегла сама, я примостилась рядышком и не успела погоревать о своём бедственном положении, как тут же уснула.

Глава 3

Мне снилась моя нормальная, настоящая жизнь. Любимая работа, командировки.

Всё было как у всех. Детство с родителями в маленьком городке. Однообразие будней: школа, пыльный двор с изломанными ржавыми качелями. Подруги и друзья, с которыми бегали воровать зелёные яблоки, играли в вышибалы, прыгали в классики и строили шалаши из веток. Скромный выпускной, танцы под хрипящие колонки, сдержанные слёзы родителей. И аттестат на имя Анны Шевелёвой.

После школы уехала поступать, но в отличие от многих подруг, ни юридический, ни экономический, и подавно ни филологический факультеты меня не манили. Всю свою жизнь я мечтала о профессии биолога. Родители отговаривали, прочили мне будущее учителя в захолустной школе с минимальным окладом.

Но на третьем курсе мне улыбнулась удача. Меня, студентку биофака, пригласил работать к себе профессор биоинженерии Спорышев, наш преподаватель. Им требовался лаборант, и я с радостью согласилась. Он стал моим научным руководителем, под началом профессора защитила диплом. Меня перевели на должность этолога (прим. автора – наука, исследующая все виды врождённого поведения, инстинкты).

Институту биотехнологий, при котором и состояла наша лаборатория, предложили международный проект, и нам предстояло его реализовать. Мы ездили по странам, собирали материал для новейших разработок биоинженерии.

Я любила свою работу, поведенческий анализ живых существ, один из занимательнейших разделов биологии. А путешествуя по странам, изучала материал, как говорится, в естественных условиях.

Дома меня ничего не держало. Замуж я не торопилась, обрастать ни бытом, ни детьми в мои планы пока не входило. Быстротечные романы затухали сами, как только уезжала в очередную длительную поездку. Свободная, как птица, летела туда, куда меня приглашали в командировку. И строила грандиозные планы.

Так, меня и занесло в маленькую деревушку, затерявшуюся на просторах Бенина. Поселение находилось на берегу небольшой речушки. Я впервые очутилась в настоящей африканской саванне: высокие акации, деревья карите, пальмы дум, пожелтевшая от палящего зноя трава, переливающаяся на солнце расплавленным золотом. Животные, почти не потревоженные человеком, были частыми гостями возле нашего лагеря. Антилопы Ориби, пугливые и быстроногие. Львы, наполняющие округу своим грозным раскатистым рыком. Осторожные гепарды, крадущиеся среди высоких трав. Нахальные гиены, не дающие спать по ночам.

Неподалёку мы разбили свой лагерь, куда, как к себе домой зачастили местные жрецы вуду. Деревенские жители были у них на положении рабов. Их колдун, жуткий, неприятный старик со странными жёлто-зелёными глазами, раздражал меня больше всех.

Мы вынуждены были мириться с порядками аборигенов, исследования требовали времени, и ссориться с местным населением никак нельзя. Иначе можно остаться в саванне навсегда, в качестве корма для гиен или шакалов.

Иногда нас приглашали на местные праздники, куда мы также вынуждены были ходить. Так сказать, визиты вежливости.

На одном из таких вечеров мы впервые поспорили с колдуном. Мне претили кровавые жертвоприношения, даже если была зарезана простая курица. Обычно я очень терпимо отношусь к другим религиям, будучи атеисткой. И никогда не спорила со священниками или жрецами. Но тут, бьющие барабаны и заунывное песнопение било по вискам, после тяжёлого дня хотелось отдохнуть в тишине, а не слышать экзальтированные крики одурманенных селян.

Я резко отозвалась о неприятных обрядах и их бессмысленности, а наш недалёкий переводчик, Дима, по просьбе колдуна, пересказал всё слово в слово. Старик злобно блеснул глазами, но ничего не сказал в ответ. Начальник, Геннадий Петрович, во избежание конфликта, извинился, и мы быстро ретировались к себе.

Вскоре все забыли об этом происшествии. Все. Кроме самого колдуна. В тот вечер нас пригласили снова на праздник. Почему нас не насторожило практически полное отсутствие селян, не знаю. У костра сидели жрец и жрица, в их иерархии я не сильна, колдун готовился к какому-то обряду. Нас усадили на почётные места.

По деревне поплыл запах местных благовоний, разгорелся костёр, мерно застучали барабаны. Старик затянул не то молитву, не то песню, что-то подкидывая в огонь. Я не следила за обрядом, скучающим взглядом обозревая окрестности.

В лицо внезапно поднявшийся ветер швырнул мне дым костра, на глаза навернулись слёзы, в неверном мареве горячего воздуха заплясали размытые тени. Они извивались и корчились под ритм барабанов. Я приняла их за своё разыгравшееся воображение. Протёрла глаза, но миражи никуда не исчезли. В ярком ореоле огня они вели свой жуткий хоровод. Голос колдуна стал пронзительней, песня сменилась странным речитативом, тени словно выросли, дотягиваясь до полуночного неба, казалось, они вторили словам старика, подчиняясь ритму бухающих барабанов. В висках гулко застучала кровь, в глазах заплясали искры, сливаясь в разноцветное полотно, застилающее взор. Потом всё завертелось в бешеном фантасмагорическом танце, тело стало невесомым, и я провалилась, как Алиса в кроличью нору. Только полёт мой был не столь красочным. Меня мутило, перед глазами сплошным роем вертелись то ли огоньки костра, то ли чьи-то злые лики, скалившие свои пасти и глумясь надо мной. Я прижала к себе рюкзак, единственный предмет, который хоть как-то связывал меня с реальностью. А потом меня выкинуло под дерево, пребольно приложив об землю.