Спецназ по соседству
- -
- 100%
- +
– Поможешь? – спрашиваю прямо, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком просительно. – Я, кажется, погорячилась. Ручки устали и болят.
Он на секунду задумывается, словно взвешивая все «за» и «против». Затем медленно подходит.
– Могла бы и сразу попросить, – хмыкает, но все же забирает у меня пакеты. – Гордая слишком?
– Мог бы и сам помочь без просьб, – тихо бурчу себе под нос, затем добавляю уже громче. – Думала, справлюсь.
– Думать – это не твое, – хмыкает Глеб, и мы идем в сторону дома.
Мы идем молча пару минут. Тишину нарушаю я, не в силах больше сдерживать любопытство, которое грызет меня с самой первой встречи.
– Слушай, – неуверенно начинаю я.
Этот засранец берет и делает вид, что не слышит меня.
– А сколько тебе лет?
Вопрос, кажется, застает мужчину врасплох. Он наконец-то поворачивается и смеривает меня изучающим взглядом.
– А тебе зачем? – в его голосе слышится подозрительность.
– Просто интересно, – пожимаю я плечами, стараясь выглядеть как можно более безразличной. – Нам вообще-то жить вместе. Должна же я знать, с кем делю квартиру. На студента ты не очень похож.
На мужских губах появляется тень усмешки.
– Тридцать два, – бросает он. – Можешь звать меня «дядя Глеб», малышка.
Я фыркаю, чувствуя, как щеки начинают гореть. Тридцать два. На целых двенадцать лет старше меня. Это многое объясняет. И его самоуверенность, и эту снисходительную манеру общения. Он действительно считает меня мелкой. Да, в сравнении с ним, я и есть мелкая! И это жутко бесит.
Дядя Глеб…
Вечером, окрыленная успехами, я решаю устроить себе праздник. Раз уж у меня скоро будет работа, можно себя побаловать. Я приготовлю пиццу. Настоящую, домашнюю, с огромным количеством начинки, используя все те деликатесы, что накупила днем. Я включаю музыку, достаю муку, дрожжи и с энтузиазмом принимаюсь за дело. Я обожаю готовить, и тесто в моих руках быстро превращается в эластичный, податливый шар. Раскатываю тонкий круг, смазываю его томатным соусом, щедро посыпаю сыром, раскладываю кусочки колбасы, помидоры, болгарский перец, маслины. Настоящий пир! Отправляю свой шедевр в духовку, и по кухне тут же начинает расползаться божественный аромат свежей выпечки. Пока пицца готовится, я наливаю себе бокал сока и сажусь за стол. Самое время разобраться с таинственным прайс-листом.
Именно в этот момент на кухню, привлеченный запахом, заявляется Глеб. Он замирает на пороге, принюхивается и с удивлением смотрит на меня, а потом на духовку.
– Так вот чем пахнет. Я уж думал, у нас проводка горит, – лениво тянет он, направляясь к холодильнику. – А это ты решила кухню освоить. Похвально. Что у тебя там? Пирог из жженого пластика?
– Это называется пицца, дубина, – цежу я сквозь зубы. – Можешь погуглить, если забыл, как она выглядит. А теперь отойди от моей духовки, и даже не думай ее трогать!
– И что, даже не поделишься?
– Даже не мечтай, – отрезаю я.
Глеб только фыркает и подходит к холодильнику. Достает свой жалкий пакетик с пельменями и с важным видом ставит на плиту кастрюлю с водой. Он терпеливо ждет, пока вода закипит, и только потом высыпает туда замороженные полуфабрикаты.
Казалось бы, что может пойти не так? Но в этот момент его телефон издает короткую трель. Глеб вытаскивает мобильник, и на его лице тут же появляется довольная, немного хищная улыбка. Утыкается в экран, и длинные пальцы начинают быстро летать по клавиатуре. Полностью поглощенный перепиской, мужчина напрочь забывает о том, что пельмени нужно помешивать.
Я наблюдаю за этой картиной и только качаю головой. И после такого этот индюк будет что-то еще предъявлять мне по поводу навыков готовки? На моих глазах его ужин превращается в один большой, слипшийся, неаппетитный ком. Глеб даже не замечает, как вода начинает бурлить все сильнее и вот-вот выплеснется на плиту.
– Эй, шеф-повар, – не выдерживаю я. – У тебя там потоп намечается.
Он отрывается от телефона, матерится сквозь зубы и с отвращением вываливает свой «ужин» на тарелку, обильно поливая его кетчупом. Кривлюсь от неаппетитности картинки. Мужчина, сев за стол напротив, пытается прожевать свой «шедевр». А я снова утыкаюсь в список. Голова уже квадратная! Перечитываю с самого начала.
– «Императорский жезл»… Что за чушь? Это массаж палками, что ли? – бормочу себе под нос, пытаясь представить, как это выглядит. – Или… «Дыхание дракона». Может, это какая-то процедура с огнем? Или горячими камнями? Бред какой-то.
Я настолько погружаюсь в свои размышления, что не замечаю, как Глеб заканчивает ужинать и бесшумно подходит сзади. Заглядывает мне через плечо. Я чувствую его тепло, улавливаю легкий запах его парфюма. И вздрагиваю, когда его низкий голос раздается прямо у меня над ухом.
– Учишься?
Я вскрикиваю от неожиданности и резко оборачиваюсь. Этот наглец стоит совсем близко, его лицо всего в паре сантиметров от моего. Я вижу смешинки в темных глазах напротив и хмурюсь.
– Не твое дело! – огрызаюсь я, инстинктивно прикрывая листок руками.
– Что у тебя там? История Китая, что ли? Императоры, драконы, гейши. Дай-ка гляну…
– Не д… – начинаю, но Глеб оказывается проворней. – Эй! – одним резким движением он выхватывает прайс у меня из рук. Я пытаюсь отобрать, но мужчина легко поднимает руку вверх. Подпрыгиваю несколько раз, пытаясь дотянуться. Куда там! Мой метр шестьдесят против его почти двух.
Пока я прыгаю, этот засранец пробегает глазами по списку. Сначала его брови удивленно ползут вверх. Потом уголки губ дергаются в усмешке. А затем…
Глеб начинает ржать.
Не просто смеяться, а хохотать в голос. Громко, раскатисто, запрокинув голову. Он смеется так, что у него на глазах выступают слезы. Хлопает себя по колену, сгибается пополам, но не может остановиться.
Я стою, сгорая со стыда и злости. Что он там увидел такого смешного?!
– Отдай! – рычу я, заезжая ладошкой по мощной спине. – Это мне по работе надо! Порвешь, и что мне потом делать? Если меня не возьмут из-за тебя на работу, то…
– Ой, не могу… – выдыхает он, пытаясь отдышаться. – Детка… а-ха-ха… ты серьезно собралась там работать, мелкая?
Глеб наконец выпрямляется, вытирает выступившие от смеха слезы тыльной стороной ладони. Смотрит на меня, все еще подрагивая от смеха. В его взгляде читается такая смесь жалости и веселья, что мне хочется его убить.
– Хватит меня так называть! – взрываюсь я. Мое терпение окончательно лопнуло. – Слушай сюда! Я не детка! Не котенок! И уж точно не мелкая! У меня есть имя – Аврора. Запомнил? И да, собралась! Но это не твоего ума дело, придурок!
Мужчина смотрит на меня, все еще немного посмеиваясь. На его губах появляется ленивая, донельзя раздражающая усмешка. Он чуть наклоняет голову, разглядывая меня так, словно видит впервые. Слишком цепко и пристально. От макушки до пят.
– Запомнил, Аврора, – тянет он низким, бархатным голосом, словно пробуя мое имя на вкус. У меня по рукам непроизвольно бегут мурашки. Я слегка вздрагиваю от ощущений.
Глеб это замечает и снова хмыкает. Делает шаг ко мне, и его взгляд неожиданно становится серьезным, хотя в глубине все еще пляшут насмешливые искорки. Он чуть подается вперед, заставляя меня инстинктивно отпрянуть. Намеренно небрежно роняет:
– Но поверь, котенок, – наслаждаясь моей реакцией, видя, как я начала недовольно сопеть и пытаться испепелить этого гада взглядом. – Эта работа точно не для тебя. Даже не думай.
И с этими словами он протягивает мне мой дурацкий прайс, разворачивается и идет выбрасывать остатки своего ужина, оставляя меня стоять посреди кухни в полном недоумении, со списком странных услуг в руке и с сотней вопросов в голове.
Глава 5 (Глеб)
– Сава! Савицкий! – слышу за спиной и притормаживаю.
С другого конца служебной парковки ко мне чешет мой боевой товарищ – Марк Трошин. Раш – для своих. А в нашем отряде более известный по позывному Паук, за его фантастические навыки по части альпинизма. Мы служим плечом к плечу уже пять моих «питерских» лет, а дружим и того дольше. Поправочка: дружили. Пока этот олень не решил разрушить наше крепкое братское соседство, неожиданно воспылав сомнительными чувствами к какой-то танцовщице из Мариинки. И не съехал из нашей холостяцкой берлоги, впустив в нее что-то маленькое, ворчливое и занимающее своей харизмой все свободное пространство – этакое ментальное чихуахуа. Аврора. Имя красивое, но… На ум приходит ее дурацкий список «массажей», и с губ срывается ухмылка. Полный детский сад!
– Здоров! – подгребает ко мне Раш.
– И тебе не хворать, – жмем руки. – Тоже только приехал?
– Пробки, чтоб их, – выругивается друг. – Теперь у меня на дорогу уходит на порядок больше времени. Ненавижу этот район за его вечную загруженность. В метро хер протолкнешься. Маршрутки битком. Тьфу!
– Да ладно? – издевательски хмыкаю я. – Зато исторический центр, – подначиваю.
– Иди в жопу, – пихает меня кулаком в плечо он. – Аните так надо было. Ей там до театра пятнадцать минут пешком.
– Зато тебе до базы два часа на перекладных. А вот если бы ты остался жить со своим единственным преданным лучшим другом, то ездил бы на работу на тачке с ветерком.
– Скучаешь по мне? – поигрывает бровями этот идиот. – Признавайся! – укладывает свою лапу мне на плечо, похлопывая. – Горько плачешь ночами в подушку и ностальгируешь, сидя в одиночестве в углу моей пустой спальни? Дружище, ну ты же понимал, что наш с тобой союз по закону Российской Федерации был сразу обречен на провал. Если любишь – отпусти.
– Придурок, – посмеиваюсь я и дергаюсь, стряхивая клешню друга.
Мы вдвоем продолжаем свой путь в сторону базы. На улице ранее стылое утро. Вокруг всё серое и сопливое. Под ногами мерзкая чавкающая жижа, а с неба моросит: то ли дождь, то ли мокрый снег. В такую погоду круто валяться дома перед теликом. Идеально, если с какой-нибудь сексуальной телочкой в обнимку. Но впереди рабочие сутки: тренировки, собрания, выезды, облавы, бесконечные спасения и сопровождения. Телочками тут и не пахнет. Как и теликом. В рабочие дни мы с парнями сами превращаемся в героев боевиков.
– К твоему сведению, – бросаю я, вспоминая брошенное Рашем про одиночество, – ностальгировать в твоей спальне уже не получится. Она уже не пустая.
– Да ладно. Сдала? Так быстро, чувак?
– А ты думал, что Львовна будет сидеть и ждать, пока вы со своей Анитой разбежитесь?
– Мы не разбежимся. У нас любовь.
– Ха-ха. Знаю я вашу любовь. До первой ее истерики и твоего психа.
– Ты мне зубы не заговаривай. Подселенец. Кто он? Надеюсь, заплывший жиром скуф?
– Она, – нехотя бросаю я, зная, что с этого момента обрекаю себя на бесконечный стёб. – Это девчонка, – открываю дверь и захожу в административный корпус, кивая парню из службы пропускной охраны.
– Девчонка? – шлепает за мной следом Трошин. – Львовна сдала вторую комнату какой-то бабе? – удивляется, присвистывая. – Вот это новости! И чо, как? Красивая? Сколько лет? Без прицепа и лишних кило? Готовить умеет? Мужик есть? А перспективы?
– Если у нее кто и есть, то какой-нибудь сопли-подтирай из одной с ней ясельной группы.
– Не понял.
Мы заваливаемся в раздевалку, пожимая руки уже прибывшим парням из нашего отряда.
– Этой «бабе» двадцать лет, – говорю я, тормозя у своего шкафчика. – Соплячка еще совсем.
– А-а-а, – тянет друг почти разочарованно. – Но сексуальная? – и тут же лыбится.
– В тридцать два оценивать двадцатилетнюю пигалицу – педофилия.
– Не преувеличивай. Она уже два года как совершеннолетняя. А тебе еще не семьдесят, чтобы за тобой горшки выносить. У тебя еще все стоит. Так что? Ты не ответил на мой вопрос.
Я стягиваю с себя «гражданские» вещи, переодеваясь в форму, и, понимая, что Раш не из тех, кто сдаётся, бросаю:
– Возможно, она стройная, у нее горячие ножки, упругая задница и зачетные сиськи. Но весь ее образ разваливается, стоит ей только раскрыть свой рот.
– Ее рот всегда можно чем-нибудь занять. Если ты понимаешь, о чём я.
– Даже думать в этом направлении не буду, – отрезаю. Хотя, как у любого нормального, взрослого, здорового мужика фантазия тут же разгоняется, подкидывая картинки, которые противоречат всем моим жизненным принципам.
Я никогда не встречаюсь с женщинами. Никогда не живу с женщинами. И никогда не сплю с ними в одной кровати. Потрахались и разбежались – вот моя идеальная схема отношений. И всем моим подругам, как минимум, больше двадцати пяти лет, и у них уже давно молоко на губах обсохло. А ещё они не будут лить слёзы и истерить, когда сразу после секса я попрошу их удалиться с моей территории. Ибо обо всём и всегда договариваюсь «на берегу». Исключений нет. Аврора своим появлением и так нарушила одно моё железобетонное правило. И этого уже достаточно, чтобы я был зол. Но так сложились обстоятельства, и, увы, её я в этом винить не могу. Хотя она тоже хороша! Кто вообще подписывает бумаги не читая? Говорю же, глупый наивный ребёнок.
Десять минут спустя мы с парнями покидаем раздевалку и собираемся в общем зале. С минуты на минуту начнётся «планерка», где нам обозначат план действий на эту рабочую смену. Трошин падает в кресло рядом со мной и, пока нет полковника, бросает:
– Погоди, то есть ты сейчас живёшь в квартире с горяченькой молоденькой цыпочкой, не обременённой отношениями? До меня просто только дошло.
– Иногда я удивляюсь, за что твоя Анита на тебя запала. Умом не блещешь, юмор сомнительный, гол как сокол…
– Я обаятельный, общительный и хорош собой. О, а ещё у нас классный секс, – договаривает друг. – Кстати, и у вас он будет.
– У кого «у нас»? – с подозрением кошу я взгляд в сторону друга.
– У вас с новой соседкой, – подмигивает Раш.
– Нет, – обрубаю я.
– Гарантирую – будет.
– Уступаю своё место тебе. Если, конечно, твоя балерина не будет против такого фуэте.
– Что это? Какой-то новый мат? – хмурит лоб друг.
– Это движение, которым тебе навинтит пинка Анита, дружище, если ты хоть раз спросишь подобное при ней.
Марк, задумавшись, лезет в карман штанов за телефоном. Очевидно, он собрался искать в интернете, что такое «фуэте»? Я посмеиваюсь. Удивительно, как такой далёкий от эстетики и театра мужик умудрился очаровать такую нежную и тонкую натуру, как его балерина. На самом деле, смех смехом, но пара из них получилась красивая. Да и за друга я рад. Ещё бы не это дурацкое, мотающее нервы соседство…
В зале появляется командир нашего отряда – Никита Сотников. Как всегда, в чёрной спортивной форме и с планшетом в руке. Матерый мужик, хоть и всего на три года старше нас с Марком. Соту здесь уважают. Соту здесь слушают. А как иначе? Работа обязывает подчиняться старшим по званию.
Одним своим грозным:
– Закончили галдеть, парни! – Ник затыкает двум десяткам мужиков рты. И начинается наше традиционное утреннее собрание, где мы узнаем, что у нас на повестке этого дня. Полчаса «отсидки», а дальше всё по накатанной: тренировки, спарринги, отработка стрельбы в тире. На сегодня у нашего отряда стоит по плану тренировочный захват преступника, взявшего заложника. И одно сопровождение особо важного свидетеля в суд.
Нам – парням из СОБР – скучать не приходится. Вопреки расхожему мнению, будто мы тут целыми днями плюем в потолок и вся наша работа – выезды на редкие заявки. Которые, к слову, в огромном городе-миллионнике не такие уж и редкие. Просто чаще всего именно наша работа всегда остается «за кадром». Мы те парни в тени, которые делают всю самую грязную и опасную работу, при этом не раскрывая своих лиц и имен. Такие, как мы, далеко не ради славы идут сюда служить. Не ради похвалы, медалей или наград. Мы за идею. Спокойный сон наших родных и близких – превыше всего.
Задумываясь сейчас, даже сложно сказать, в какой момент моя жизнь так тесно переплелась со спецназом. Возможно, когда, будучи мелким пацаном, я видел, как матери было тяжело поднимать меня в одиночестве. Ведь мой отец оказался редкостным мудаком и бросил ее, когда мне едва исполнилось два, и я вырос и поклялся себе никогда не быть таким слабовольным дерьмом, как он? Возможно, будучи подростком, что-то екнуло в моем впечатлительном сердце, когда я смотрел выступление парней в черной форме на очередном параде в нашем маленьком городке на Урале? А может быть, все дело в распределении, когда в армии я попал в элитные войска и удивительно быстро въехал, «что к чему»? Шут его знает. Все случилось само. И по жизни пошло по накатанной. Армия, девять лет службы по контракту, заочно полученная вышка и больше десяти поездок в горячие точки. Понимаете, да, почему у меня кличка в отряде Турист? По миру меня помотало знатно. И лишь пять лет назад я решил попытать удачу и пройти испытание в отряд СОБР, до чёртиков устав быть «то тут, то там». Парни тут служат крепкие. Попасть сюда с улицы не просто невозможно – нереально. Да и не с улицы тоже. Надо быть обладателем стальных яиц и несгибаемой воли, чтобы не сдохнуть на первом же комплексе упражнений.
Мне повезло. Не сдох. Физуха у меня отличная. Послужной список и биография тоже. Меня взяли в отряд, и с тех пор я безропотно тяну эту лямку. Мне нравится моя работа. В другом я себя уже не представляю. Платят вот только маловато. Но покажите мне «бюджетника», который гребет бабло лопатами?
К слову, мы не всегда такие серьезные и угрюмые, как могло бы показаться выше. Мы обычные люди, которые умеют расслабляться, удивляться, увлекаться и юморить. Иногда (нет, почти всегда) наши шутки специфические и нередко ниже пояса (вспомним Раша), но куда-то же нам нужно сбрасывать накопившееся напряжение?
Короче, я люблю свою работу. Если надо, могу даже сюда переехать. База большая. Кину раскладушку в каком-нибудь старом дальнем помещении. Оккупирую местную кухню… Кстати, может, это не такой уж и плохой вариант? Уж получше, чем терпеть свою странную соседку Аврору.
Очередные двадцать четыре часа смены пролетают одним махом. Без эксцессов и ЧП. Утром мы с парнями заскакиваем в кофейню напротив и закидываем в себя сытный завтрак. Да расходимся: Сота живет в пяти минутах ходьбы от базы, Раш топает на метро, а я прыгаю в тачку и неторопливо качу в сторону своего пристанища.
Интересно, эта бедовая еще стены не снесла?
Черт, три выходных дня. Опять придется ломать башку над ужином. Может, котенок снова супа наварит? Вкусный, зараза, был. Я такой сам в жизни не приготовлю. Пять лет далеко от матери живу, уже и забыл, что такое домашняя еда. Эх…
Может, предложить этой чокнутой кулинарное перемирие?
Н-да, мужик, так она с тобой и начала делиться.
Доезжаю до дома и кидаю тачку во дворе. В квартиру захожу, стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить соседку. Да, я, может быть, и засранец, но не конченый придурок. Разуваюсь и, несмотря на плотный завтрак, слышу, как желудок урчит. Пытаюсь вспомнить, что у меня было в холодильнике. Но память после суток выходит из чата.
Я скидываю куртку и бреду на кухню. В квартире утренний полумрак и тишина. Этот дьяволенок еще наверняка сладко дрыхнет и в ус не дует, что некоторые наглые коты покушаются на ее еду. Ладно. Шутка! Не буду я жрать ее еду! Я сегодня благородный засранец.
С наглой ухмылочкой дергаю дверцу холодильника, открывая.
Моя улыбка словно в замедленной съемке стекает с лица, а глаза, напротив, лихорадочно шарят по полкам. Вернее, по маленьким розовым бумажкам, приклеенным на каждый (абсолютно на каждый!) гребаный продукт в этом холодильнике. Мои глаза мечутся между сыром, колбасой и бутылкой молока. Я выдвигаю ящик с овощами. И везде одно и то же.
Мое…
Мое…
Мое…
– Эт че за херня?
Мое…
Мое…
Мое…
На каждом контейнере, кастрюле и даже на начатой булке хлеба – мое. Серьезно? Даже куска хлеба жалко? И во всем этом обилии розовых бумажек я нахожу всего одну зеленую. На сиротливо стоящем в дверце пакетике с кетчупом. И написано на этом тошнотворно-зеленом стикере «мудака-соседа». Сначала становится в какой-то степени унизительно от осознания, что целый холодильник забит не моими продуктами. А потом я снова читаю, как она обозначила мой несчастный кетчуп, и… меня взрывает.
Мудака, значит?
Все мое благородство как рукой снимает. Я стягиваю с полки плоский контейнер и сую в него свой нос. Остатки приготовленной Авророй пару дней назад пиццы. Отлично. То, что доктор прописал! Чтобы щелкнуть по носу некоторых недорослей.
Срываю, комкаю и точным броском зашвыриваю в урну розовый стикер, и запускаю в рот первый кусок пиццы, откусывая разом половину.
М-м-м.
Воздушное тесто, застывший нежной корочкой сыр, сладкий перец и острая пепперони. Ни в одной пиццерии по городу я не ел ничего вкуснее. Пальчики оближешь!
Вторая половина куска исчезает во рту следом за первой. А дальше я и подавно теряю контроль над своим аппетитом. Падаю жопой на стул и, активно работая челюстями, уплетаю оставшуюся пиццу. Ем, пока пальцы в банке не хватают воздух, а мои уши – собственный разочарованный вздох. Зато теперь, кажется, я наелся и готов завалиться и отрубиться до обеда.
Закрываю пустой контейнер и оглядываюсь по сторонам, будучи уверенным, что эти уродские разноцветные стикеры точно должны быть где-то поблизости. Нахожу небольшую стопку и шариковую ручку с меховушкой на колпачке на подоконнике.
Чиркаю на бумажке:
«Было вкусно, но мало, котенок. P.S. Твой мудак-сосед».
И клею это розовое убожество на пустой контейнер, закрывая холодильник. То-то же. Детка, лучше не вписывайся в войну, которую ты гарантированно проиграешь.
С чувством выполненного долга гребу в свою спальню и запираю дверь на замок – во избежание появления всяких маленьких и мстительных. Опускаю жалюзи на окнах, чтобы ни один луч света не проник в мою берлогу, в которой я планирую впасть в спячку. Раздеваюсь и заваливаюсь на кровать, блаженно вытягиваясь на постели. Мозг уже не просто просит – требует – отключиться и проспать минимум часов шесть. И именно этому плану я и собираюсь следовать. Переворачиваюсь на живот, подтягивая к себе вторую подушку. Обнимаю ее и закрываю глаза. Сознание уплывает моментально. Я крепко-накрепко отключаюсь.
Глава 6 (Глеб)
Матушка всегда мне говорила, что если я сплю, то меня способна разбудить разве что начавшаяся ядерная война. Все прочие методы она на мне испробовала, еще когда я учился в школе. Но в этот день я узнал, что есть еще один неплохой способ заставить меня, вусмерть умотанного после рабочей смены, проснуться. Аврора, мать ее. И ультразвуковое:
– Гле-е-е-е-еб! Ну ты и скотина! – иглами врезается ее вопль в мои барабанные перепонки. Клянусь, я слышу, как они лопаются в моих ушах. Чпок-чпок.
Я морщусь и переворачиваюсь на спину, с трудом разлепляя глаза. Виски давит, башка тяжелая. Бросаю взгляд на часы на телефоне. Зашибись! Я только час назад лег спать. Теперь понятно, почему у меня состояние, будто поезд переехал. Вот же мстительная с…обака.
И зачем так орать? Ну стало у тебя в запасах на пару-тройку кусочков пиццы меньше. Не жадничай. В твои сорок килограмм она все равно не влезла бы.
Раскинувшись на кровати упавшей великолепной звездой, смотрю в белый натяжной потолок и прислушиваюсь к звукам, доносящимся из гостиной.
Судя по тихому бубнежу, моя шумная соседка выливает все свои недовольства на холодильник…
О, а еще херачит его дверцей туда-сюда…
А сейчас топает, как стадо бизонов на уроках по степу…
И…
Присвистываю.
Ничего себе! Эта невинная феечка знает даже такие слова? Крепко. Забористо. У нас даже самый отъявленный матерщинник в отряде не знает и половины произнесенных Авророй выражений. У, рот бы ее с мылом прополоскать.
Вопреки недовольству девчонки, меня вся эта ситуация жутко веселит. В какой-то момент я начинаю искренне посмеиваться, понимая, что время идет, а поток ее бубнежа и ругательств не затихает. Возникает ощущение, что в нашей гостиной открылся портал в преисподнюю и оттуда вылезли тысячи чертей, время от времени подрабатывающих портовыми грузчиками. И шипят, шипят, шипят. На своем. Адском. Ну, это чтобы вы понимали, как искусно умеет ругаться девочка Аврора.
Я теряю счет времени, развлекаясь. Наконец-то девчачье ворчание сменяется какой-то неопределенной возней. Перестаю улыбаться, напрягая слух. За дверью моей спальни что-то начинает происходить. Я слышу пыхтение, шуршание и скрип. Такой резкий, механический, словно деревянные ножки царапают паркет.
Хмурюсь.
Эта больная решила утащить холодильник к себе в спальню?
Хмыкаю.
Вот ни капли не удивлюсь!
Скрип повторяется, а следом за ним звучит натужное «ар-р-р-р».
Я не выдерживаю и поднимаю свою задницу с постели. Запрыгиваю в первые попавшиеся спортивки и щелкаю замком. Жму на ручку и открываю дверь. Впадаю в ступор.