Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

– Сколько там было кольчуг? – поинтересовался один из бояр.

– Все его ратники имели железные брони. Все! – воскликнул Рудомир.

– Одна тысяча пятьсот двадцать семь лорик хамат, – веско произнес Берослав, – и двести семнадцать лорик сквамат. В основном все обычные, но, получая их запас, роксоланы по нашему примеру удлиняли рукава с подолами. Таковых у них уже набежало сто пятнадцать длинных кольчуг и семнадцать таких же чешуй.

– А Гатас унес сколько?

– Сам он в чешуе длинной. В его отряде, как он сказывал, пятеро в коротких чешуях, девять в длинной кольчуге, остальные в простых.

– Больше полутора тысяч броней… – покачал головой Вернидуб. – Это теперь вся их знать добро защищена, как и их дружины.

– Не совсем, но близко к этому.

– Не совсем? Боюсь, что нам от этого не легче.

И все загалдели.

– Тихо! – повысил голос князь, которого такое поведение немало разозлило. – Высказывайтесь по очереди, не перебивая друг друга. Отсюда пойдем туда и далее по той лавке. Начинай…

Ничего хорошего они, разумеется, не сказали.

В основном все мысли сводились к тому, что надо забиться в дальний угол и не отсвечивать. А когда германцы придут – договариваться. Про предложение Гатаса даже и думать не хотели. Им дурно становилось уже от мысли выступать в поход, чтобы встретиться лицом к лицу с ТАКОЙ силищей.

Берослав же слушал и внимательно наблюдал за ними.

Он мог им приказать.

В принципе, после тех славных побед и того материального рывка, который он тут устроил, авторитет у него имелся невероятный. Да, будут крайне недовольны. Но подчинятся.

Но он так не хотел.

Дело слишком важное и опасное. Здесь из-под палки нельзя. Здесь мотивация высокая требовалась. Чтобы каждый осознавал высокую важность своей роли. И мыслил категориями в духе известной присказки «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва». Тем более что Берград здесь и сейчас имел значение намного большее, чем Москва в XIX–XX веках. Для людей, которые жили в землянках и полуземлянках, такой город был сосредоточением всего. Альфой и омегой. Центром их бытия, вокруг которого они выстраивали свое мироощущение.

Иного-то они и не видели.

Ну почти.

Кто-то бывал в Ольвии или еще где-то. Но те города находились невероятно далеко. Настолько, что почти мираж, почти неправда. А этот – вот он.

Князь же, слушая их, думал над тем, чтобы правильными вопросами и ремарками возбудить нужным образом. Дабы они сами осознали, что надо идти и драться. Насмерть. Стараясь вырвать победу, как в той песне из фильма «Белорусский вокзал» – одну на всех, невзирая на цену.

Зачем?

Он был честен с двоюродным братом жены.

Ни гёты, ни квады не успокоятся, пока не «решат вопрос» с Берославом и Берградом, которые в их понимании выглядели осколком Рима. Тем более что князь вообще был римским гражданином и аж целым центурионом.

Да, лишь формально.

Но для германцев эта условность не будет иметь ни малейшего значения. Враги той властной группировки, с которой работал Берослав, почти наверняка уже донесли все, что нужно, до конунгов. А если и не успели, то совершенно точно сделают это в ближайшее время. После чего вступит в работу метод больших чисел и противостояние статистик. Волна за волной они смогут совершенно опустошить все земли союзных кланов. Даже не прибегая к осаде крепости, как они порой в Римской империи и поступали.

И германцы не сарматы.

Леса они любили, понимали, ценили и умели в них действовать. Да с лодками были на ты. Посему выглядело все это до крайности мрачно.

В моменте – да, быть может, им и не будет дела до Берослава. Но вот, обжившись на новых землях, они точно про него вспомнят и придут порешать давно наболевшие вопросы. Посему в сложившейся ситуации не оставалось ничего, кроме как атаковать первым. И пытаться захватить инициативу в надежде на то, что получится выступить новым ядром рекристаллизации хотя бы части роксолан. Без которых, разумеется, ничего не получится сделать…

– Ты говоришь страшные вещи, – наконец после почти двух часов нервных дебатов произнес Рудомир.

– Страшные, – согласился с ним Берослав. – Но я не пытаюсь вас обмануть или ввести в ложное умиротворение.

– Если германцы такие сильные, то как мы можем нападать? Это же верная смерть!

– И да, и нет, – грустно улыбнулся князь.

– Ты надеешься на помощь богов?

– Отнюдь нет. Когда два могучих хищника встречаются в лесу, например медведи, как они поступают? Разве бросаются друг на друга?

– Нет, – почти синхронно ответили все.

– Вот именно! Нет. Они рычат, кружатся и всячески демонстрируют, какие они могучие. В какой-то момент кто-то из них решает уступить. И они расходятся. Просто расходятся. Знаете почему? – Он окинул присутствующих взглядом, но ответить никто не рвался. – Потому что, – продолжил князь, – их драка лишена смысла. Кто бы ни победил, он все равно получит такие раны, что вряд ли потом выживет.

– И к чему ты нам это говоришь?

– К тому, что если мы забьемся в дальний угол, то поступим как жертва, как еда. Ведь косуля, приметив медведя, как поступает? Правильно, бежит. Да и заяц тоже пытается как можно скорее скрыться с глаз долой. Хищники так не поступают.

– Да какие мы перед ними хищники? – с горечью воскликнул Вернидуб.

– Молодые и очень зубастые. Нам нужно всего каких-то несколько десятилетий продержаться в относительном благополучии. Потом уже нас никто не сковырнет.

– Вот! А мы ведь пойдем туда и просто умрем…

– Просто? Нет, – усмехнулся Берослав. – Они умоются кровью – будь уверен. И здесь ключевая хитрость. Один умный человек в далекой стране на восходе солнца сказал, что очень важно казаться сильным, когда ты слаб, и слабым, когда ты силен.

– Почему? – удивился Борята.

– Если ты силен, то, притворившись слабым, сможешь поймать врагов своих на неосмотрительности. Со спущенными портками, как говорится. Как германцы поймали сарматов. Ведь степняки недооценили своих врагов, повторив ту же ошибку, что и с нами ранее.

– А казаться сильным зачем?

– Чтобы многие крепко думали, прежде чем соваться. Чем сильнее и опаснее ты выглядишь, тем безопаснее твоя жизнь. А для того, чтобы выглядеть сильными, мы должны поступать соответствующе. Всегда помните про то, как ведут себя хищники. Разве какой медведь не явится, чтобы прогнать другого, который забрел на его землю и жрет там его малину?

Князь замолчал, выдерживая паузу. После чего вновь затеял очередной опрос, давая всем высказаться.

Слово за слово, чем-то по столу… то есть до самого обеда они еще беседовали, прежде чем Берослав добился от них желаемого.

Робели они.

Ой, робели!

Посему и старались найти хоть какую-то причину избежать злой участи. А князь загонял их в угол. Пинками словесными. Шаг за шагом направляя словно мелкий рогатый скот в загон. Не овец, которые послушны и неплохо управляемы, а тот скот, что любит кормиться на помойках и залезать в самые необычные места…

– На них лица нет, – едко заметила Мила, когда наконец Берослав это все шоу завершил, вынудив их добровольно проголосовать как надо.

Князь не стал ничего говорить.

Просто улыбнулся многозначительно и вышел во двор, чтобы самому отдышаться. Очень ему не хватало харизмы и ораторских способностей. Очень. Но умение убеждать через здравый смысл и логику все же сработало, пробившись через эмоциональные барьеры…

– В Ольвию, – произнес Берослав, протягивая послание дежурному гонцу. – Вручить лично центуриону.

– Твоему деду?

От этих слов князь скривился, хотя возражать не стал.

– Да, ему. Покушай и сразу же выезжай. Чем скорее, тем лучше, – ответил он и гонец, взяв кожаный тубус, буквально испарился.

Берослав же сделал еще несколько шагов и наткнулся на Гатаса, возникшего словно из ниоткуда.

– Гонец в Оливию? – с некоторым удивлением спросил он. – До чего вы договорились?

– А вот это мы сейчас с тобой и обсудим, – приобняв его за плечо, произнес князь.

– Со мной?! Я-то тут при чем? Это же ваше решение! – немало удивился тот.

– Мы сговорились действовать двумя разными образами, – соврал на голубом глазу Берослав. – То, как именно мы поступим, зависит только от тебя.

– От меня?! Но… хм… Хорошо, я слушаю.

– Прямо сейчас я хочу, чтобы ты поклялся на оружии не разглашать и никогда не использовать без моего разрешения то, что я тебе покажу и расскажу.

– Что же это?

– То, что позволит твою сотню всадников превратить по боевому могуществу в несколько сотен. А может, и более. Да, не великая дружина раса, но если мы так твоих людей укрепим, то сообща получим надежду на победу в открытом бою.

– А если нет? Если я откажусь?

– То мы будем совершать речные набеги, пожертвовав вами. Квады очень сильно пострадали от разорения, учиненного языгами. Сожженные посевы и разграбленные поселения не добавят им сил…

– Угнанные в рабство люди… – с легкой мечтательностью добавил Гатас.

– Нет. А вот этого делать не стоит.

– Почему? Это же деньги!

– Когда тебе нужно сделать жизнь людей невыносимой, их нельзя угонять в рабство и тем более убивать. Нет. Их нужно лишать еды, вынуждая уходить. Желательно куда-то подальше от тебя.

– Ну… – Гатас прямо завис.

– Впрочем, эту победу вы уже не увидите. Быстро переломить их настрой мы не сможем. На год-другой их запала хватит. А вас – нет. Скорее всего, и года не протянете…

Двоюродный брат жены несколько секунд промедлил. После чего достал меч и торжественно на нем поклялся. Призвав к тому еще и свидетелей, включая часть людей из своей небольшой свиты. В сущности всех, кто был в досягаемости в тот момент.

Берослав внимательно выслушал эти слова.

Кивнул.

И, позвав Зармака с остальными служивыми роксоланами, отправился на ту самую поляну, где некогда сам гарцевал на коне.

Местечко преобразилось.

Обзавелось рядом тренажеров и целей. Появились вешки разметки. И даже полоса препятствий для коней. Здесь и служилые сарматы, и сам Берослав, и еще несколько человек из его ближайшего окружения тренировались.

Он готовился и выращивал инструкторов.

Как оно все могло сложиться, князь не знал. А вот в том, что придется иметь дело с конной дружиной, – да, был в этом абсолютно убежден. Будь то вербовка сармат, или сборка их после катастрофы, или даже переобучение своих дружинников на конную службу.

Почему?

Так людей мало. Слишком мало. Так что большие пехотные формации ему были недоступны. Из-за чего конная ветка развития получалась, по сути, безальтернативной. Вопрос лишь в том – как, какая и когда…

Гатасу все показали.

И седло новое с высокими луками да со стременами.

И длинное копье, считай пику, с упором в ток. Из-за чего ей можно было довольно удобно оперировать одной рукой.

И большой каплевидный щит на удобном подвесе.

И шпоры с тупыми головками.

И не просто дали посмотреть, а продемонстрировали. Например, все пять служилых атаковали развернутым строем цели. Стремясь поразить их копьем словно вражеских всадников. Таранным ударом.

Р-р-раз!

Налетели они.

И круглые мишени, в которые целили всадники, резко пошли по кругу, тормозясь инерцией мешка с песком, подвешенного на противоположном конце.

А рубка?

Она выглядела просто прекрасно!

Всадники группой неслись галопом мимо веток и пытались отсечь их ударом спаты то на уровне головы бегущего пехотинца, то будто бы работая по всаднику…

Иными словами – красота.

Весьма юный Гатас просто растаял от этого буйства. Тем более что ему поясняли все, что его интересовало. Да не какой-то там лесной бэг, а опытные и матерые сарматы. Причем одного из них, как весьма бывалого вояку, он и сам знал. Видел в кочевье своего отца много раз.

– Это просто невероятно!

– А то! – хохотнул Берослав. – Я для себя берег. Хотел своих дружинников всех пересадить. Но судьба распорядилась иначе и теперь тебе показываю.

– Для себя? – еще сильнее удивился Гатас.

– Как есть для себя. Видишь какое поле? Я его специально разбивал и готовил, чтобы обучать тут разом много всадников. Закованные в железо могучие витязи – это сила, которой сложно противостоять.

– Это… это правда. Я… я… Мне сложно поверить в то, что я вижу.

– Сам ответь – укрепит ли это все твоих дружинников?

– Да! Да! Конечно!

– Рад, что ты это понимаешь, – благодушно произнес Берослав. – А теперь ответь мне на вопрос. Принесешь ли ты мне клятву верности, равно как и все твои люди, если дам вам всем такое снаряжение и обучу вас?

– Тебе?! Клятву верности?!

– Я не могу это все дать в руки тем, кто обернет мое же оружие против меня.

– Какую именно клятву ты желаешь?

– Личную клятву верности и признание расом.

– Мне нужно подумать, – обескураженно ответил паренек.

– Думай. Конечно, думай. Это вообще очень полезно. Если хочешь, можешь ехать к матери и с ней это все обсудить. Она у тебя умная и глупостей не посоветует. Да и с иными старшими о том поговорить бы было неплохо. Из орды.

– Я, пожалуй, так и поступлю.

– Разумеется. Как мы вернемся в город, я распоряжусь доставить тебя обратно. Тебе нужно сделать сложный выбор, и медлить с ним нету времени.

– Выбор… Тут не выбор. Тут гордость. Ты ведь понимаешь? Признать тебя расом многие не смогут, просто из-за гордости.

– Отлично, – скривился князь. – Когда германцы убьют всех, кто слишком гордый для моей помощи, остальные смогут обратиться ко мне…

Глава 3

171, сечень (февраль), 4

– Беда… – глухо произнес Добрыня.

– Что, опять? – устало переспросил Берослав.

– Не опять, а снова, – озвучил присказку самого князя его сподвижник, а Добрыня им уже был без каких-либо оговорок. Вот и втянулся – начал подражать, стремясь находиться с ним на одной волне.

– Так что случилось? – вяло улыбнулся Берослав, понявший, что речь идет явно о какой-то текучке. Потому как про серьезные вещи Добрыня никогда не шутил.

– Стена земляная треснула, – виновато развел тот руками.

– Твою… налево, – процедил князь, и они направились поглазеть на это «чудо расчудесное», которое уже порядочно всех достало…

Торговлишка с Римом шла.

А вместе с тем сахар и индийское железо уже в 169 году почти потерялись в плане стоимости. Просто за счет компасов, зеркал, ацетиленовых фонарей с карбидом и прочего. И за все это римлянам требовалось как-то платить. Причем желательно не серебром или золотом. Ну в основном.

Берослав охотно понимал их устремления и принимал простые товары. Из-за чего начиная с 169 года корабли стали приходить по пять-шесть раз в год. Что позволило заказывать довольно много всего, кроме еды. Например, ту же плинфу, то есть римский керамический кирпич. А делали ее разную. Очень разную. Но одно хорошо – вполне стандартизированную[3]. Что и позволило заказывать доставку плинфы одного общего типоразмера. А к ней и римского цемента. Того, хорошего, из Италии, с вулканическим пеплом, благо что в рамках Средиземноморья он вполне был доступен по всему побережью.

Зерно, масло, сыры, соль, кирпичи, цемент, цветные металлы, кислота и прочие химические реагенты… Все это хлынуло полноводной рекой. Во всяком случае, для местных эти объемы выглядели именно так, хотя экономика Рима этой «протечки» даже не заметила. Иная вилла где-нибудь в провинции порой во время перестройки могла «поглотить» куда больше подобных товар. Ну, исключая реагенты, конечно.

Каждый конвой привозил от пятисот до тысячи тонн грузов.

Для тихого и пасторального мирка верхнего Посожья это выглядело колоссально! А ведь римляне приводили корабли по несколько раз за год. Привозя на них не только товары, но и специалистов.

Ценных.

Очень ценных, без всяких шуток и оговорок.

Маркус покупал через свои связи подходящих рабов и вез их в Берград. Где князь предлагал им сделку – освобождение под обязательство службы и содержания. На первый взгляд, шило на мыло. Но в глазах этих рабов – хороший вариант, ведь их дети становились свободными.

Именно эти ребята и строили новую каменную крепость Берославу, собирая ее из привозимых материалов.

Почему не из своих?

Так их только-только прилаживались выпускать. А укрепиться нужно уже вчера. Причем чем основательнее, тем лучше.

Понятное дело, что, если бы не удалось раздобыть тех же каменщиков, умеющих хорошо кирпичи класть, – Берослав бы спешить не стал. Все одно некому это делать, и нужно их учить. Методом проб и ошибок, так как Берослав и сам каменщиком не являлся. А тут одно к одному шло. Ситуация даже выглядела так, словно его приучают к возможностям Империи. Прикармливают…

– Ну надо же! – аж присвистнул князь, когда пришел к проблемному участку. – Это вы как так сумели?

Смуглый мастер родом откуда-то с верхнего Египта потупил взор.

– Чего молчишь? Сказывай. Как получилось?

– Недоглядел. Видно, землю без просева сюда положили. Оттого трещина и пошла, как морозы прихватили, – ответил тот на ломаном славянском языке.

– Поправишь?

– Да. Но нужно этот участок разбивать и заново опалубки ставить.

Берослав дал добро и очень недовольно поглядел на его учеников – из местных. Вон стояли, потупившись. Наверняка ведь махнули рукой, поступив по принципу «и так сойдет», в который уже раз. И вот результат.

Одно хорошо.

Эти деятели напортачили, им же и исправлять. А это опыт. И нет лучше учебы, чем тяжелый труд, вызванный собственной безалаберностью.

Так-то они старались.

И эти, и другие.

Но постоянно случались казусы просто в силу отсутствия понимания процессов и низкой производственной культуры. Шутка ли? Они же даже толком из родоплеменного общества не вылезли. А тут такие задачи.

Сложно.

Очень сложно.

Их психику словно бы ломала об колено суровая реальность. Так что Берослав не сильно на них сердился. Понимал. Просто не спускал и не давал поблажек, стараясь как можно скорее более полным образом максимум местных людей переформатировать ментально. За волосы вытащив в иную, более подходящую реальность…

Началось все это строительство с донжона, сиречь великой башни, которую стали возводить еще в 169 году. В плане простой квадрат размером примерно двадцать на двадцать метров. Приблизительно. Разделенный на три трехметровых яруса со стенами толщиной пять, три и полтора метра. Первый этаж полностью глухой с колодцем, ледником и складами. Вход располагался на втором, куда вело высокое крыльцо. А сверху на башне покоилась выступающая боевая галерея по кругу и шатровидная крыша.

Просто.

Кондово.

И очень крепко. Даже для гладкоствольной артиллерии, то есть сильно на вырост.

Вокруг этого донжона в том же 169 году начали строить цитадель, опять же квадратную, только заметно больше – где-то пятьдесят на пятьдесят. С башнями по углам, одной из которой донжон и являлся, располагаясь в самой дальней части стрелки – у Днепра. Считай, на юге. Собственно, южной ее и назвали.

Западная и восточная башни были вдвое уменьшенной версией донжона, а вот северная являлась надвратной и ассиметричной – тридцать на десять. Все эти малые башни имели забитый землебитной массой первый этаж да с кладкой толщиной в три метра, идущей первые два яруса и полтора – на третьем. Пролеты же куртины были по толщинам подогнаны под донжон, только поднимались всего на два яруса.

К надвратной башне цитадели снаружи шел пандус, плавно «выруливая» на высоту в три метра. Гладенький такой. Почти без парапетов, чтобы можно было удобно простреливать со стен, вдоль которых он и располагался. И вот, достигнув нужной высоты, он поворачивался на девяносто градусов и упирался в подъемный мост, выступающий внешними воротами цитадели. Дальше проход шел вдоль башни и вновь поворачивал на девяносто градусов, спускаясь уже по внутреннему пандусу во двор цитадели.

Ну и само собой, нависающие боевые галереи шли сплошным каскадом – как снаружи, так и внутри. Так что противник, ворвавшийся во внутренний двор этого укрепления, должен был по задумке попасть в своеобразный «огневой мешок». При этом башни выступали наружу на половину своего профиля, имея бойницы для продольного прострела. А также сухой ров, окружавший цитадель, за который, кстати, и отступал внешний пандус ворот.

Шатровидные крыши же стояли на столбчатом основании – этаком своеобразном барабане, секции которого прикрывались снимаемыми щитами. Специально для того, чтобы там можно было разместить метательные машины. Через что выступали, считай, вторым ярусом боевых галерей – как по башням, так и по куртине.

Выглядела новая цитадель крепости монументально.

Не только по местным меркам, но и даже по римским. Нигде ничего подобного никто не строил. Понятное дело, не последний писк Ренессанса, но местные реалии явно обгоняли больше чем на тысячу лет.

Правда, цитадель пока лишь в черновую возвели. И ее предстояло еще отделать как изнутри, так и снаружи. Но даже так она внушала уважение всем вокруг, выступая инструментом продвижения и укрепления репутации князя. А уж если удастся ее нормально облицевать чем-нибудь красивым – и подавно…

Но и это еще не все.

Вокруг цитадели возводили землебитную стену протяженностью без малого в километр. Пока в один ярус, то есть поднимаясь на три метра. Вместо башен тут ставили этакие аналоги бастионов, выступающие за линию куртины каждые метров тридцать. Это все было, по сути, заготовкой, которую Берослав планировал позже облицевать римским кирпичом и нарастить еще на ярус.

Потом.

И так за два года удалось совершить почти что невероятное – с нуля соорудить кирпичную, ну ладно кирпично-земляную, крепость общей площадью около трех гектар. Чудо чудное, да и только.

Ее бы по уму доделать да застроить, без «экономии на спичках». А потом дальше уже расширяться, стремясь на следующем этапе окружить относительно легкой землебитной стеной так называемый нижний город, то есть еще порядка десяти-двадцати гектаров, которые он думал отдать под склады, производства, постоялые дворы и прочее.

Все это должно было превратить Берград в достаточно значимый город даже по меркам Римской империи. Здесь же, на среднем Днепре, так и подавно – считай, неприступный мегаполис. Ведь ничего тяжелого осадного сюда не притащить. Подкоп не сделать из-за высокого уровня грунтовых вод. Брать же штурмом это все – такое себе. Пока – да, можно, и то лишь потому, что эти укрепления еще не завершили. В будущем же едва ли кому окажется под силу.

Берослав специально делал так, чтобы укрепления города имели смысл даже спустя многие века. Более того, в некой отдаленной перспективе он хотел создать вокруг Берграда сеть передовых фортов. Небольших, но с чрезвычайно монументальными землебитными стенами под толстой кирпичной облицовкой. За несколько веков этот самый землебитный массив должен уже достаточно укрепиться, чтобы не сильно отличаться от природного известняка по прочности. А значит, что? Правильно. Ковырять их можно будет даже самыми суровыми гладкоствольными пушками до Второго пришествия[4]. Да и с нарезными можно изрядно вспотеть. Правильная же расстановка таких фортов позволила бы чрезвычайно затруднить любое правильное ведение осады.

Но это все когда-нибудь в будущем. Когда уже можно будет с жиру беситься. Или даже наследникам оставив сей план на вырост…

Поговорили еще с этим египтянином немного, обсуждая предстоящие работы. И тут Берослав приметил Валамира, который ждал его в сторонке хмурый как никогда. Того самого гёта из числа дальних родственников жены.

– Ты чего такой?

– Я поклялся тебе в верности, но воевать против своих… – произнес он и замолчал, оборвавшись на полуслове.

– Разве гёты не воюют промеж себя?

– Случается. Но как я посмотрю в глаза своей возлюбленной, если убью ее отца? А он не пропустит этой драки, уж будь уверен.

– Пойдем, – произнес князь, увлекая парня в сторонку. А то вон работники ушки навострили, явно заинтересовавшись новой историей.

– Освободи меня от клятвы, – сказал гёт, когда они отошли уже достаточно по его мнению.

– Чтобы ты пошел воевать против меня?

– Нет, – излишне порывисто произнес Валамир. – Просто пережду эту войну.

– Ты же хотел найти славу. Разве это не лучший способ? Гётов и квадов придет много. В сражениях с превосходящим противником любая победа – великая слава.

– Я хотел драться с роксоланами да языгами. Эта война… Она ведь не нужна.

– Не нужна, – вполне охотно кивнул Берослав. – Но она неизбежна. Я слишком дружен с Римом. А гёты и квады его на дух не переносят. Для них я являюсь врагом, причем безотносительно к тому, что я буду делать.