Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней
- -
- 100%
- +
– Не всех, – заметил Рудомир.
– Не всех, – согласился князь. – В Тавриде и возле Оливии они еще вполне живут. Но в целом там власть сарматов, которые суть скифы, их разновидность. И хунну – это тоже разновидность скифов, как и сарматы. Только вот сарматы давно впали в смуту и утратили свое могущество. Еще каких-то триста лет назад они представляли собой несокрушимую силу. Сейчас же нет… Тем более что хунну воюют по древнему скифскому обычаю, налегая на лук и стрелы. А у сарматов плохо все с бронями… В общем, я бы на них не надеялся. Тридцать, сорок, максимум пятьдесят лет, и хунну докатятся до Днепра.
– И придет наш черед… – глухо произнес Вернидуб.
– Вот-вот. Доходчиво изложил? – поинтересовался Берослав.
– Вполне. Гёты их не удержат?
– Нет. А камень удержит. Точнее, крепости каменные, построенные в нужных местах и по уму. Для чего нам и нужно укрепляться, не тратя впустую ни единого вздоха.
– И как ты это хочешь делать? – мрачно осведомился Рудомир.
– Смотри, – произнес Берослав, доставая пачку исписанных листов. – До хунну нам еще нужно дожить. И пока у нас главное уязвимое место – это пороги на Днепре. И броды. Чуть что – все перекрывается. С этим нужно что-то делать. Я думаю, надо искать путь на север. По Оршице.
– Волоки? – подавшись вперед, спросил Вернидуб.
– Пока да. Но в будущем нужен канал. Это, грубо говоря, канава, по которой можно протащить лодку. Вот такую, видишь? – показал князь на эскиз чего-то очень похожего на английский нэрроубот[8]. – С такими лодками работ меньше всего. Они достаточно узкие, чтобы проходить по тонким канавам… хм… каналам.
– И много потребуется работ?
– Надо будет прокопать около двадцати тысяч шагов канавы под них. От озера в верховьях Оршицы до устья Лукесы через озера и всякие ручьи. Перепады высот там небольшие, так что и копать немного. По прошлому году я там прошелся – замерял.
– Помню-помню. С какой-то странной приспособой лазил, – улыбнулся Рудомир. – Тогда так и не рассказал зачем.
– Ничего странного в ней нет, – улыбнулся в ответ Берослав. – Палка, на которой прикреплена стеклянная трубочка, заполненная маслом с пузырьком воздуха и заглушенная с торцов. Очень удобно: чуть наклонил – пузырек сместился. Две такие штучки позволяют мерный шест ставить строго в небо. И по нему с помощью той зрительной трубки отмечать, где земля выше идет, а где ниже.
– Вы долго тогда шли.
– Три недели. Что позволило нам составить вот это описание будущего канала, – потряс князь бумажками. – И посчитать затраты усилий. Грубо говоря, сколько дней работать людям с лопатами нужно, чтобы все получилось. Вот. Видишь? Сотня человек управится за дюжину лет. Три сотни – года за четыре. Если же применять сотен пять да лошадей с особыми плугами, вот такими, с высоким отвалом, года за полтора, максимум два.
– А реки не потекут вспять?
– Могут. Так что в этих местах, – потыкал он пальцем по импровизированной карте, – надо будет сделать поворотные задвижки. А вот тут – пруды запрудить с запасами воды для питания. Устройство и задвижек, и прочих механизмов я вот здесь описал, – потряс он другой пачкой листков. – Кроме того, вдоль всего канала нужно набить бревен, укрепляя берег. Чтобы лошадкой тянуть такую баржу.
– Это еще работы.
– Да, но они того стоят. Одна лошадка сможет тащить на веревке две-три такие лодки. Шагом. Проходя весь путь от Берграда до устья Лукесы дня за три. Три такие лодки вмещают груза почти столько же, что и ромейские корабли, приходящие к нам. День отведем на погрузку-разгрузку. Ну и обратно. Совокупно восемь дней на полный оборот. За навигацию, то есть время, пока нет льда, одна… ну хорошо две лошадки, которых для отдыха поочередно надо менять, смогут на этом пути переместить около девяноста лодок в каждую сторону. За год. Это порядка двадцати пяти – двадцати семи ромейских торговых кораблей, что по порогам могут нормально проходить к нам[9].
– Много.
– Да. Именно. А значит, мы сможем везти к Двине железо, а обратно рыбу, соль и прочее. В первую очередь, конечно, рыбу. Соленую и особенно сушеную. Скажешь, оно того не стоит?
– Стоит. Более чем. Тем более такими малыми усилиями.
– Потом, как это завершится, нужно будет прокопать такой канал от Днепра к верховью притока реки Сож. Вот тут, мимо рощи. Чтобы укрепить связи кланов. Ну и пробивать путь на восток – в притоки реки Ра. Хотя мне больше нравится название Волга.
– Зачем? Разве этих двух путей не хватит?
– Прокопав канал туда, в долину реки Ра, и поставив там какую-никакую крепость, мы сможем ходить в низовья большой реки, к Гирканскому морю. Там много дешевой соли, которую лопатами гребут в соленых озерах. Что ты так на меня смотришь? Это важно. Если по какому-то стечению обстоятельств нам перекроют и путь на север, и на юг – через восток мы оставим себе возможность выжить.
– И только? – усмехнулся Рудомир.
– А тебе этого мало?
– Довольно сложно себе представить, что нас так обложили, – резонно заметил Вернидуб.
– Гёты победили и заняли пороги на юге. Это возможно? Вполне. На севере же их родичи, подначиваемые ими, закрыли нам реку и всякий торг. Скажет, такого случиться не может?
– Может, – нехотя согласился он.
– Вот! Жизнь полна чудес. Посему всякое может приключиться. Но даже если беды удастся избежать – этот путь сулит великую пользу. Ведь мы сможем плавать по Ра и ее притокам, скупая меха, мед, воск и прочее ценное. Как ранее ромеи, что ходили по нашей реке.
– Им сии товары без особой надобности.
– Им – да. А нам – нет. Да и не так уж и без надобности. Мех мало-мало берут, если добрый. И прибыток с него лишним не будет…
Беседа потихоньку разворачивалась все шире, глубже и интереснее. А эти трое волей-неволей скатывались во что-то отдаленно напоминающее командно-штабную игру. Да так до самого позднего вечера тут и просидели.
Играли.
Прикидывали, что к чему и как лучше поступить.
Карточек проектов наделали вместе с ресурсами. И с их помощью занимались планированием. Пытались «нарисовать» некую пародию на пятилетний план развития. Обкатывая заодно и факторы так называемых «лебедей», то есть непредсказуемых позитивных или негативных случаев. Больших и значимых настолько, что ими не получалось пренебречь…
Глава 6
171, кветень (апрель), 29
Берослав медленно выехал на коне на небольшой пригорок, с которого открывался вид на пашню. Несколько секунд спустя к нему подтянулась свита из четырех всадников, и он восторженно произнес:
– Красота-то какая! – жестом указывая на округу, что раскинулась перед ними.
Эхо отозвалось в этот раз весьма вульгарно.
Или это был какой-то местный житель, ругавшийся с кем-то в стороне? Кто знает? Но анекдотичная ситуация возникла сама собой, подняв немало настроение Берославу.
По одному из полей медленно катились конные сеялки. Все пять штук, изготовленные и опробованные еще по прошлому году.
Обычная двуколка, с колес которой «снималось» вращение на бронзовый вал делителя сразу на пару десятков ручейков подачи семян. Из деревянного «корыта» в трубочки путепроводов попадали семена. Самотеком. От падения на землю струей их отделяли только «кулачки» этого делителя, отсекающего по одному-два зерна за оборот. Они падали в грядку, сразу за зубцом, ведущим ее нарезку, и мгновение спустя засыпались вторым, идущим чуть сзади и со смещением вбок.
Просто и кондово настолько, насколько можно.
Берославу банально не хватило фантазии сделать как-то более изящно. Но даже так весьма недурно все работало, очень сильно снижая расход семян по сравнению с обычным засевом руками. Просто за счет равномерности и заглубления – особенно заглубления, что являлось просто фундаментально важным. Ведь теперь птицы не выклевывали посадочный материал на добрые две трети. А значит, что? Правильно. Урожайность выше. И удельная эффективность поля тоже выше.
– Любуешься? – поинтересовался Гатас, выехавший в этот раз вместе с ним. В его голосе сквозило что-то вроде насмешки, но сокрытой такой, сдавленной.
– Это все плод моих трудов. Отчего не любоваться?
– А я вот не могу смотреть на всю эту возню в земле. Отвращение вызывает.
– Отчего же? Это, – махнул рукой князь, – важный источник богатства.
– Для меня богатство – это кони, коровы, овцы… но никак не пашня.
– Это все от бескультурья, – фыркнул Берослав.
Роксолан нахмурился.
– Когда-то давно, очень давно, многие тысячи лет назад люди бегали по полям и лесам, живя лишь тем, что могли собрать да поймать или убить. И было их мало. Словно волков или даже меньше. Потому как жили будто звери.
– Я слышал, что и ныне такие бывают, – заметил Добрыня.
– Бывают. Конечно, бывают. Мир развивается неравномерно. Где-то густо, где-то пусто. И ничего с этим не поделать. Так вот. Охота, рыбалка и собирательство тех же грибов да ягод нам достались оттуда – из тьмы веков. Дело доброе, но много людей с этого не прокормить. Потому-то люди и придумали производящее хозяйство.
– Что сие? – поинтересовался Гатас.
– Это когда ты не присваиваешь найденное, а делаешь нужное сам. Одновременно возникло кочевое скотоводство где-то на просторах Великой степи и земледелие в районе Плодородного полумесяца.
– А где сие? Название-то какое благодатное – Плодородный полумесяц, – спросил Рудомир.
– На юге. По рекам Тигр и Евфрат и рядом с ними. Так вот люди в степи стали приручать животных и пасти их, живя с молока, творога и порою, по праздникам, с мяса. Другие же рыхлили землю и сеяли, а потом жали.
– И что? – недовольно спросил Гатас, не понимая, куда ведет князь.
– А то, что сеющие очень скоро размножились до великого множества. Стали ставить города, прокладывать дороги, строить корабли и развивать ремесла. То же оружие с бронями делать, ткани и многое иное во множестве. А те, что кочевали со своими животными, так и остались малочисленны и бедны.
– Но сильны!
– Гёты и квады совсем недавно показали, что это не так. А еще ранее – я показал. Никакая степная конница не в состоянии пробить крепко сбитую пехоту в добром снаряжении, если только не случайность. Сила степи заключается в бардаке земледельцев, которые промеж себя ругаются. Собери в кулак роды всех сарматов от восхода до заката и выставив единое войско и… как ты думаешь, сумели ли бы они разгромить Римскую империю?
– Не знаю.
– А тут и знать нечего. Нет. Не сумели бы. Вон Парфия воюет так же, как скифы да сарматы. Ну почти. Конницей, что копейной, что лучной. Имея опору на хозяйство древних народов Плодородного полумесяца, отчего конница их многочисленна и хорошо снаряжена. И что? Ее предел – мелкая возня в Леванте, который она даже отнять у Рима не в состоянии. Конница полезна, но не когда против нее выходит много хорошей пехоты или надобно брать города. Мы ведь тоже когда-то кочевали…
– ВЫ?! – удивился Гатас.
– Наши с вами предки около пяти тысяч лет тому назад жили одним племенем и говорили на одном языке. Потом они разошлись. Половина пошла на закат, половина – на восход. А так да, кочевали. Но время шло. Мы шли вперед. А вы – нет.
Гатас промолчал.
Ему ужасно не нравилось то, что он слышал.
– Видишь эти поля? – спросил Берослав, махнув в их сторону рукой.
– Вижу, – нахохлившись, ответил двоюродный брат Златы.
– Вот тут их шесть. На первом мы садим горох, на втором – озимую пшеницу, на третьем – репу, на четвертом – чечевицу, на пятом – жито, на шестом – чеснок. В первый год. На следующий – смещаем[10]. И там, где надо, вносим торф, перемешанный с золой. Это такая горючая земля, от которой плодородие полей повышается.
– К чему ты мне это говоришь?
– Вон там, – продолжил Берослав, – еще три таких шестиполья. Там другие культуры растут. Частью. Видишь? Их все можно охватить одним взором. С них мы получаем и пшеницу, и рожь, и овес, и жито, и репу, и свеклу, и морковь, и чеснок, и лук, и иное. Много. Достаточно для того, чтобы две сотни человек могли сытно питаться круглый год. Еще и на скот останется. А из-за многообразия культур мы не так зависимы от погоды. А сколько прокормит степь с такой земли? Одного прокормит?
– Быть может, – после долгого размышления ответил Гатас. – Если зимой не слишком сильный снег будет. Но одному в степи не выжить.
– Вот-вот. А теперь погляди туда. Видишь покосы на заливных лугах?
– Конечно.
– С них до снега мы два или даже три урожая травы снимаем. Сочной. Складывая ее вон туда. Вон навесы. Там ямы, в которых трава квасится. Через что всю зиму мы можем кормить лошадей, коров, коз и овец. По округе мы расчистили заимки, где покосы на сено ведем. Два раза в год. Не жадничаем и по осени вносим торф с золой, дабы земля не беднела, и раз в несколько лет оставляем на отдых, выкашивая и не собирая траву. Тут же, в заливных лугах, река сама справляется по весне, когда разливается и покрывает их илом.
– И что? – дергался все Гатас.
– С этих покосов мы можем держать полсотни лошадей и коров, а также сотню коз да овец. В основном, конечно, лошадей и коз. Это все окрест. Вон все, что видно. А как у вас там, в степи?
Гатас промолчал.
– Из реки, что вон течет, тоже поступает еда – через ловлю рыбы да сбор ракушек. Мы ими не брезгуем. По берегам опять же растут рогоз да камыш, корни которых весьма питательны. По опушкам леса лопух обитает, и мы ему в этом помогаем, ибо его корни, хоть он и сорняк, тоже ладная еда. А в лесах мы собираем желуди. Много. И охотимся на зверя али птицу и даже на змей. Не кривись.
– Змеи! Как их можно есть?!
– Ты, кстати, уже их откушал, – улыбнулся Берослав.
– ЧТО?!
– Вчера утром, помнишь, необычное тушеное мясо, что положили в кашу? Вот это они и были, тушенные с чесноком. Ты еще нахваливал их.
Двоюродный брат жены побледнел, а потом даже слегка позеленел. Но сдержал рвотный позыв.
– Они весьма вкусны, – улыбнулся князь. – Мы их ловим, кожу снимаем и выделываем, а мясо едим, в основном тушеным. Ужей стараемся не трогать, так как они зело полезны в хозяйстве и безвредны для людей, а гадюк выбиваем как можем.
Сармат покачал головой и, осуждающе глянув на Берослава, спросил:
– Какой еще отравой вы меня кормили?
– Это не отрава. Это вкусное и нежное мясо, которое мы добывали специально, чтобы угостить тебя.
– Кошмар, кошмар…
– Но тебе понравилось? Будешь еще?
– Буду… – после излишне затянувшейся паузы ответил родич.
– Отлично. К-хм. Так вот. Вот эти пашни и покосы, а также промыслы позволяют нам добывать еды подходяще для того, чтобы кормить сытно двести пятьдесят человек, тридцать пять лошадей, двадцать коров, сто коз и овец, а также полсотни гусей и двадцать пять свиней. С гусями мы пока еще возимся – есть возможность увеличить их поголовье до двух, а то и трех сотен.
– Невероятно! – покачал головой Гатас. – И все это с одного пятачка?
– Да. И это не предел, – усмехнулся князь. – Мы сейчас занимаемся селекцией. Это отбор семян и живности для выведения нужных нам качеств. Если так пойдет, то лет через десять-двадцать мы сможем увеличить урожаи в полтора-два раза. Да и с живностью что-нибудь решим. Но на вольном выпасе им не выжить, без нашего подкорма. Гусей, как я говорил, приумножим. А там, – указал он в сторону Оршицы, – мыслю поставить множество прудов для разведения рыбы. Да и тут, видишь? – указал он на странные посадки между полей.
– Там какие-то ростки. Это деревья?
– Да. Молодые дубы. Они дают много желудей, которыми можно откармливать свиней, а значит, и поголовье их увеличить. А вон там, видишь? Вон у леса.
– Вижу. Что сие?
– Ульи с пчелами. Пять штук пока. Это мед и воск. Сейчас учимся с ними работать. Потом, как освоимся, еще разведем…
Гатас чем дольше слушал, тем больше впадал в прострацию. Осознавая, НАСКОЛЬКО богаче получается оседлое земледелие по сравнению с кочевым скотоводством. И разнообразнее по питанию.
А потом, заботливо подведенный к этим мыслям за ручку, внезапно понял, что там, в степи, ведь тоже есть земля. И кочевать совсем необязательно, чтобы жить хорошо. И…
– …только никто не примет это, – угрюмо подвел итог он своим размышлениям.
– А и не надо.
– Почему?
– Сам посуди, воины твои тут, с тобой. Они живут у нас и видят, как у нас славно. Теплые, сухие дома, сытная еда. Вернувшись в степь, они очень крепко задумаются, ведь к хорошему быстро привыкаешь. Из-за чего они в этом вопросе станут твоими союзниками.
– А старейшины и главы родов?
– Кто они против дружины? Особенно победоносной, – усмехнулся Берослав.
– А ну как не согласятся?
– Так в чем беда? Мы потихоньку по реке спустимся и крепостей поставим там малых. А при них пашни. И кто за теми твердынями будет присматривать, как не ты и твои люди? Ладно, разберемся. В конце концов, это дело будущего.
– Ой и сложно это будет, – покачал головой Гатас.
– Жизнь вообще сложная штука.
– У нас гости, – произнес Добрыня, указав рукой в сторону реки.
Все обернулись.
По Днепру медленно поднимались ромейские торговые корабли. Небольшие. Наверное, самые мелкие из более-менее ходовых. Тонн по сто – сто пятьдесят грузоподъемностью. Другие просто по-человечески через пороги и броды пройти не могли. И эти-то приходилось упряжками волов тащить местами.
– Первый конвой[11] в этом году, – произнес Берослав, когда понял, кто там нагрянул.
– Дай бог – не последний, – с каким-то странными нотками в голосе произнес Добрыня.
– Вот не надо, не надо! Если не верить в победу, то проще пойти и удавиться! – с раздражением буркнул князь. – Лучше скачи в крепость. Пусть готовятся разгружать. И мерки не забудь…
Добрыня кивнул.
И, пришпорив коня, рванул по указанному адресу. Ему было явно не по себе от мыслей про предстоящую кампанию. А может, дело заключалось в том, что близость Гатаса его сильно раздражала. Он и так терпел его с великим трудом.
– Дюжина кораблей! – присвистнул Рудомир. – Лихо они лето открыть решили.
Берослав же достал зрительную трубу из чехла, притороченного к седлу. И несколько минут их вдумчиво рассматривал.
Молча.
Просто пытаясь соотнести осадку, команду и прочую суету. Мало ли – римляне решили совершить операцию по захвату и вывозу в Империю важного носителя информации? Хотя этого не вскрыть так просто. Разве что продолжительным наблюдением. Так-то ничто не мешало им иметь в трюме, кроме воинов, еще и балласт, дабы не выдавать себя. Другой вопрос – дотумкают они до этого или нет. Все же для Рима такого рода операции были совершенно нетипичны…
Никто из соратников на эту тему не нервничал, а он не спешил их смущать своими мыслями. Однако с тех самых пор, как в нем поселилась эта тревога, первым к кораблям князь не выходил. Пока уже разгрузка не началась. А они не тянули и почти сразу пускали работников, чтобы те товары из кораблей вытаскивали на берег.
Дело-то было небыстрое.
Потом измерение.
И лишь затем торг.
С мерками все оказалось смешно и грустно.
Весной 169 года, когда пришел первый весенний караван, остро встал вопрос о мерах. Просто, чтобы не вести дела на глазок.
Маркус после достаточно долгой беседы сумел обрисовать ситуацию в Риме по этому вопросу. Вызвав удивившую его безмерно реакцию:
– Бардак! Как вы живете?
Он даже как-то не нашел, что на это ответить.
Берослав же, посидев и подумав, решил взять в римской системе мер подходящие для него ориентиры. И на их базе «нарисовать» привычную ему СИ. Ну хотя бы в некотором приближении.
Как он поступил?
Сорок римских дюймов, которые они называли унцией или «большой палец», составляли примерно метр. Ну почти[12]. Он в «стопу» поместил не дюжину, а десяток таких дюймов, а из четырех «стоп» составил «метр».
Ну а что?
Взял греческое слово μέτρον, имевшее значение «мера», и чуток довел до ума – адаптировав под местные, праславянские фонетические нормы.
Так вот – сделал метр, ввел и от него начал плясать. Выведя все остальные, привычные ему единицы измерения. Правда, порой называя их странными словами. Но это было в общем-то неважно.
После чего сделал сводную таблицу с развернутым пояснением – что к чему и как считать. Добавил к ней таблицы для перевода из новых мер в старые и наоборот. Включая всякого рода греческие, египетские и прочие. Напечатал такие брошюрки и наделал эталонов. Насколько сил и точности хватило.
Ну и по осени вручил все это богатство Маркусу, поставив того в ступор. Он просто не понимал, зачем все это и для чего. Так-то ему было неважно, как именно мерять, поэтому он лишь пожал плечами и уже в 170 году завозил товары, заранее оцененные под новые мерки Берослава.
Оно бы дальше и не пошло, оставшись локальным курьезом. Однако в начале 170 года Берослав передал купцу для реализации три сотни печатных книг на латинском языке. Кратких таких, лаконичных брошюр, в которых описывал десятичную позиционную систему счисления, новые цифры и методы записи чисел, а также математических действий. С массой примеров.
Ну и систему мер.
В пользу своих выдумок он выводил возможность любому имеющему эталон римского дюйма вывести все. Причем точно. И на любом удалении от Рима. Что позволяло уменьшить путаницу. А также давало высокое удобство проведения расчетов, как научных, так и хозяйственных. С многочисленными примерами…
Берослав вообще активно увлекался книгопечатанием, да и просто – печатью. Ограничиваясь, в сущности, только объемом производства бумаги, который был пока весьма и весьма скромным.
Накопил мало-мало? Выпустил какой-нибудь тираж в сто-двести экземпляров. Потом снова копит. В основном для местных нужд, но и для экспансии в римскую культурную среду он порой что-то делал.
А еще он печатал деньги.
Бумажные.
С помощью резного металлического клише, сделанного рабом-ювелиром под его чутким приглядом. Точнее, тремя клише – каждое под свой цвет краски. И пересылал полученные изделия с оказией в Египет.
По чуть-чуть.
Вводя в оборот без лишнего фанатизма. Что, кстати, оплачивалось отдельно…
– Может, уже пора подъехать? – спросил Рудомир, когда на римские корабли вошли во множестве мужчины Берграда и стали выносить товары.
– Пора, – кивнул князь.
– Не понимаю, чего ты медлишь каждый раз.
– А и не надо, не пригодится.
Рудомир фыркнул.
Такие ответы его всегда задевали. Однако приходилось принимать их. Если Берослав не хотел что-то говорить, то это почти что невозможно было перебить. Один раз он попробовал. Попытался, натурально прилипнув как банный лист. Да вот беда – полученный ответ понравился ему еще меньше, чем такая отмашка. С тех пор он в «бочку и не лез», принимая как должно ситуации, в которых Берослав не желал отвечать. Злился. Порой даже ярился. Но держал себя в руках…
Глава 7
171, травень (май), 19
– СТРОЙСЯ! – рявкнул князь, подходя к бойцам, что «стеклись» сюда со всех союзных кланов. Что свободно болтались по плацу и болтали. Где-то стоя, где-то сидя. Местами даже втихую потягивали что-то из керамических емкостей. Явно не воду. Стараясь укрываться от лишних глаз в такие моменты, что дополнительно подтверждало подозрения.
Они пришли.
Бояре и ведуны выполнили общее решение и собрали людей в поход. А вот настроить их правильно не смогли. Из-за чего вид эти люди имели совсем не боевой. Было отчетливо видно – шли что на каторгу или того хуже…
– Что скисли? – хохотнул князь, подходя и хлопая по плечу Рудомира. – Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа останется за нами!
– Но какой ценой? – кисло спросил Вернидуб.
– А ты врага не жалей, не жалей. Убьем. Дурное дело – людей убивать. Но тут как иначе? Или ты его, или он тебя.
– Только они на нас еще не напали, – практически прошептал «мухомор».
– Если бы они на нас напали – поздно было бы уже. Поздно. В таких делах всегда нужно думать наперед и не ждать, когда тебя ударят. Видишь – тучи сгущаются? Ну и бей. Чего тянуть? Ибо тот, кто наносит первый удар, всегда имеет больший успех, чем обороняющийся.
– Ой ли?
– Но не все могут этим успехом воспользоваться. Жадность или глупость часто любые победы сводят на нет. А еще жалость и трусость. Впрочем, не о том сегодня нам надо говорить, не о том…
А дальше он пошел мимо бойцов, стараясь не отвлекаться на всякое ненужное…
– Надо бы каждый год смотр такой проводить, – громко произнес он Рудомиру. – По весне до посевной.
– Это еще зачем?
– Чтобы видеть, сколько на самом деле есть воинов у нас и в каком они состоянии. Ну и учитывать это, записывая с перечнем поименным.