Дурак, заика и спецкласс

Глава 5

Среди прочих учителей в спецклассе выделялась учительница по рисованию – Марта. Её все так и называли – просто Марта. Потому что она была очень… Своей, что ли? Она всегда улыбалась, когда заходила в класс, и, что удивительно, дети ей тоже улыбались. Выглядела она не очень внушительно: маленького роста, худая, с тонкой косичкой на плече. Голос у неё был подходящий для такой внешности: высокий, похожий на детский. Но ребята её всё равно очень уважали. Кто-то в классе не мог читать, кто-то писать, кто-то считать, но рисовать могли все. И что бы ни было нарисовано, Марту всегда это восхищало, кажется, совершенно искренне.

Но однажды Марта вошла в класс без своей привычной улыбки. Все радостно повскакивали с мест, но она не поздоровалась, даже не взглянула на ребят. Прошла к окну, встала спиной. Дети скованно молчали, две девочки пытались вяло перешёптываться, но, в целом, никто ничего не говорил.

Длилось это не меньше минуты, пока Марта не повернулась и не кивнула – это означало, что можно сесть. Садились непривычно тихо и аккуратно, даже ножками стульев по полу не скрипели.

– Я, наверное, не имею права вам этого говорить, – начала Марта. – Но вы сидите тихо и слушаете. Поэтому я скажу. Я нашла в журнале рисунок, который нарисовал кто-то из вас. На этом рисунке якобы нарисована я… Меня там нарисовали очень гадко, подло и грязно. Настолько грязно, что я даже не могу вам его показать…

По классу прокатился шёпот: «Кто это сделал? Кто?».

– …И я так расстроена не потому, что на рисунке именно я, – продолжала Марта. – А потому что, получается, всё напрасно. Я думала, что учу вас искусству, учу понимать прекрасные вещи, и что вы умные и хорошие ребята, а оказалось, среди вас есть и другие. Мне очень жаль того, кто это сделал, и я не знаю, как ему помочь. Поэтому я и расстроена.

Когда речь зашла о «грязном», Лёня сразу посмотрел на Мишу. Вспомнил слова, которые он зло выкрикивал, осуждая свою мать. А ещё Миша девчонок не просто не любил, а презирал, постоянно говорил про них гадости.

Миша, поймав взгляд Лёню, отвернулся.

Тем временем в классе начался гвалт.

– Да я руки оторву тому, кто это сделал!

– Вычислим, и мало ему не покажется!

– Лучше пускай сам признается, а то хуже будет!

Марта морщилась от этих выкриков так, как будто у неё что-то болело:

– Пообещайте мне, что не будете пытаться выяснить, кто это…

– Ещё как будем! – заспорили с ней.

– Вы совсем меня не уважаете? – устало спросила она.

Только после этого вопроса класс постепенно начал затихать и погрузился в рутину урока: зашуршали, заскрипели карандаши и кисточки. А Лёня не мог перестать смотреть на Мишу. Тот, натыкаясь на его взгляд, дерзко вскидывал подбородок, мол, чего тебе? Но чувствовал себя неуверенно и нервничал – это было заметно.

А в понедельник, после уроков, классная руководительница сообщила, что из-за той глупой выходки Марта уволилась. Вот так вот. Написала заявление по собственному желанию и ушла.

Классуха стояла перед доской, скрестив руки на груди. Наверное, считала, что выглядит грозно, но это уже давно никого не впечатляло. Сказала:

– Я больше ни дня не останусь вашим руководителем!

Раньше бы нашлись пару человек, кто начал бы шушукаться и убеждать её, что она всем очень нужна и «Не уходите от нас, пожалуйста!». Но тогда все были очень потрясены новостью о том, что Марта уволилась, поэтому слёзных признаний в любви классуха не дождалась.

С уроков шли медленно и невесело. Тащились даже, а не шли. Миша шёл рядом с Лёней и нарочито бодро обсуждал футбол:

– Помнишь того д-д-дурака, со шрамом на н-н-носу? Он в-в-вчера даже по в-в-воротам не п-п-попал, – тараторил Миша. – У них т-т-тренер просто к-к-кретин, я давно говорил, что надо по-по-поменять этого…

– Это ты, – перебил его Лёня.

Неожиданно для самого себя перебил. Вырвалось, и всё.

– Ч-ч-что – «это я»? – то ли правда не понял, то ли дурачком прикинулся.

– Это ты Марту нарисовал, – ответил Лёня.

Кажется, получилось так естественно и уверенно, что Миша даже не осмелился спорить. Сразу пихнул Лёню в плечо:

– А т-т-ты чё её за-за-защищаешь?

– А ничё, – слабо огрызнулся Лёня и тоже пихнул Мишу в ответ. Не очень хотелось его толкать, а тем более развязывать драку, но приходилось «держать марку», соответствовать.

– Ты типа д-д-добренький?

– Ну и что? Добрым быть не больно.

Миша неприятно сощурился. А потом неожиданно отвесил Лёне подзатыльник.

– И так не б-б-больно?! – с вызовом спросил он.

– Не больно! – упрямо ответил Лёня.

Тогда Миша ударил его по скуле. Не очень сильно, но ударил, и Лёня автоматически схватился за щёку.

– И т-т-теперь не б-б-больно?

Лёне бы тогда развернуться и уйти, может, на этом дело бы и кончилось. Но уж слишком раззадорил его Миша.

– И теперь не больно, – жёстко ответил Лёня и улыбнулся.

– Чего л-л-лыбишься?

– А я знаю, почему тебе всюду эта тема мерещится…

Лёня понимал, что не надо этого говорить. Что это прозвучит жестоко. Он ведь даже пожалел Мишу сначала, понимаете? Пожалел. Марта – она ведь очень хорошая и честная, про неё никто никогда плохого не мог сказать. И Лёня подумал, что, чёрт возьми, Миша, наверное, настолько несчастен из-за всей этой ситуации дома, что даже чужого счастья простить не может. Он его понимал, но почему-то всё равно сказал:

– …Да потому что у тебя мамаша такая.

Дальше Лёня плохо запомнил, что было. Они вцепились друг в друга, как бойцовские псы, и били друг друга как попало: и кулаками, и ногами, и плакали, плакали одновременно, но всё равно били и били, пока их кто-то не растащил, Лёня запомнил только расплывчатые и неясные круги лиц, когда его волокли куда-то по школьному коридору, тяжело опустили на стул, кричали и поливали чем-то холодным, а потом привели в кабинет директора и усадили на диван. Лёня лёг и уснул, а когда проснулся, у него сильно болела голова. В ногах сидел какой-то мужчина с пустой табачной трубкой во рту. Мужчина сидел согнувшись, устало сложив руки на коленях.

– Ты лучше просыпайся, – посоветовал он. – А то сейчас директор придёт.

– А вы кто? – Лёня сонно и тупо уставился на него.

Сначала он испытал смесь раздражения и злости к этому человеку, по привычке решив, что он, как это делают все взрослые, сейчас примется его ругать. Но затем внимательней вгляделся в его лицо. Симпатичное такое лицо, которое могло бы показаться строгим, если бы не большие улыбчивые глаза. Такие глаза больше подошли бы ребёнку, чем взрослому.

– Я учитель на замену. Рисование, – проговорил он. – Смешно: меня отговаривали, говорили, что в классе одни ненормальные дети. Я ответил, что глупости это, но первое, что увидел, подходя к школе: ваше смертоубийство.

Лёне не понравился этот ответ. Выходит, теперь он поверил, что они поголовно – больные? Но услышав слово «рисование», Лёня сразу всё вспомнил. То, что он по глупости ляпнул Мише, и как они потом дрались. Мысли заскакали в разные стороны.

Лёня спросил:

– Где Миша?

– Соперник твой? У инспектора.

Они помолчали. Лёня встал с дивана и прошёл к кулеру, набрал ледяной воды. Она привела его в чувство, хотя внутри всё продолжало дрожать.

Словно прочитав его мысли, учитель вдруг сказал:

– Ты не обижайся, я коряво выразился. Я всё ещё не считаю, что вы ненормальные. Всякое бывает… Что у вас случилось?

Лёня молчал.

– Не можешь сказать?

– Не могу… – проговорил Лёня.

Стыдно было признаться, что он выдал Мише такое.

– А инспектору ты тоже не сможешь рассказать? – спросил учитель.

– Нет! – чуть не закричал Лёня.

– Но ведь вас могут исключить, – сказал мужчина. И тут скрипнула дверь.

В кабинет ввели Мишу: хмурого, мрачного, с подбитым глазом и синяком на виске. Лёня даже поморщился от сочувствия к нему: в висок ударить – это больно… Неужели он действительно так ударил?

– Теперь ты, – отчеканил инспектор, равнодушно глядя на Лёню.

И Лёня пошёл за ним. Чувство стыда было куда мучительнее мыслей об исключении. Он знал, что виноват, он был единственным виновным в этой ситуации, потому что сжульничал. Знал слабое место и ударил по нему. Миша бы так никогда не поступил. Он хоть и гадкий, и глупый, и грубый, но не подлый. А Лёня – подлый, и это понимание было хуже всего на свете.

Глава 6

Лёня в кабинете школьного инспектора раньше не бывал никогда. Это место, окутанное множеством легенд, представлялось ему мрачным помещением с голыми стенами, абсолютно пустым, если не считать одинокого стола со стульями в центре. В общем, настоящая комната допроса, как из фильмов про полицейских.

Но в реальности все оказалось не так. Это был обычный кабинет, по планировке похожий на кабинет психолога. Единственное, что выдавало его реальное предназначение – фотографии «проблемных» учеников на стене. Выглядело, как плакаты с мошенниками в общественном транспорте под заголовком: «Их нужно опасаться». Среди последних приклеенных фотографий Лёня увидел свою.

Его усадили на жёсткий холодный стул с железной спинкой. Велели ждать прихода матери.

Но вошла не мать, а Марта. Она была какой-то запыхавшейся, словно долго бежала, с непонятным отчаянием во взгляде. И, будто собрав всё это отчаяние в один комок, она выдохнула:

– Лёня! Лёня, ну как же так!

Зажмурившись, Лёня вскочил и бросился к ней: обнял, уткнувшись в плечо, и заплакал. Ему хотелось почувствовать себя маленьким, как в детстве, когда так можно было укрыться от всего мира, от всех проблем. Сейчас он понимал, что это его не спасёт, но упорно цеплялся за последние возможности побыть ребёнком.

А Марта обняла его в ответ и легонько погладила по волосам.

– Лёня, – тихо повторила она. – Только не говори, что это из-за того глупого рисунка.

Лёня отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо. Но Марта отвела взгляд. И он подумал: нет, она сама не считает, что дело в рисунке. Скорее всего, она просто подсказывает ему выход. Проще простого: сказать, что Миша нарисовал гадкий рисунок и Лёня защищал честь учительницы. Тогда из преступника он сразу превратится в героя.

На них смотрел инспектор. Это было бы удобно, конечно, только Миша скорее всего уже рассказал правду. Рассказал, что Лёня оскорбил его маму, и что это Миша защищал честь другого человека.

– Это не из-за рисунка, – ответил Лёня.

Ему показалось, что Марта облегченно выдохнула, а может, это был его собственный выдох.

– Да что вы с ними разбираетесь, – сказал инспектор. Голос у него был скрипучий. – Это ж спецкласс. Умственно недоразвитые. Обычный случай, – головой он при этом качнул в сторону фотографий, висевших на стене, имея в виду, что все эти дети – ученики спецкласса.

– Знаете, – буркнул Лёня, глядя на Марту. – Давайте так и будем считать: я ударил Мишу, потому что я умственно недоразвит.

– Нет, Лёня, – ответила она. – Не хочу я так считать. И не буду.

Лёня испытал тёплую благодарность за этот ответ. Хотел сказать ей что-нибудь хорошее, но инспектор оборвал мысль:

– В общем, я с этими формальностями уже хочу покончить, – он начал складывать бумаги на столе. – Тот, второй, мне всё рассказал, если тебе добавить нечего, я молча вас ставлю на учёт, и расходимся.

– Нечего, – коротко подтвердил Лёня.

Когда они с Мартой вышли из кабинета, оказалось, что новый учитель всё ещё сидит один – директор так и не пришёл.

– Ну, как дела? – спросил он.

Марта развела руками:

– Тоже думает, что если спецкласс, значит, всё…

Лёня столкнулся с учителем взглядом. Ему показалось, что он почувствовал какое-то осуждение, словно и этот взрослый согласен с этим многозначительным «всё». Ну, пускай соглашается. Пускай хоть что думает, раз уж этот учитель такой.

– Лёня, – обратилась к нему Марта. – Можешь подождать в коридоре?

Это известные штучки взрослых людей. Если просят выйти – значит, будут говорить о вас. Как будто дети – это какой-то предмет мебели, который можно переставлять с одного места на другое. Чуть что неудобно стало, так сразу: «Выйди, нам надо поговорить».

Но Лёня покорно вышел из кабинета: пусть отведут душу, пусть поговорят о них, всё равно это уже ничего не изменит. В коридоре стоял Миша – хмурый и снова в кепке, надвинутой на глаза. Они помолчали с минуту. Потом посмотрели друг на друга и одновременно спросили:

– И что?

От неожиданности также одновременно рассмеялись.

– Что «и что»? – первым спросил Лёня.

– Рас-рас-рассказал ему про р-р-рисунок?

Лёня даже опешил:

– Конечно, нет… При чём тут рисунок? Я думал, это ты рассказал… Ну… Про маму.

– А п-п-причём тут она? – ещё больше нахмурился тот. Лёня заметил, что Миша всегда говорил про маму «она». – И в-в-вообще, я тебе не т-т-репло какое-то.

– Я вообще-то тоже, – насупился Лёня.

Они снова замолчали. Тишину прервала Аля из класса, в котором Лёня раньше учился – класса для нормальных. Она якобы шла мимо, а на самом деле специально хотела навстречу попасться. Чтобы спросить:

– Лёня, как дела?

– Тебе какое дело? – лениво огрызнулся тот в ответ.

И подумал, что она похожа на ведьму. Вся зализанная, с двумя крысиными косичками, ещё и красная, как рак.

Аля пошла дальше, так и не удовлетворив своё любопытство. Ну, конечно, хотела всем рассказать, как Лёня себя чувствует и как собирается отпираться – в их образцовом классе не часто такие драки случались.

А Миша так и стоял рядом, хмуро поглядывая из-под козырька кепки. Всю короткую перебранку, Лёня чувствовал это напряжение и этот взгляд. Посмотреть Мише в лицо было страшно. И среди всех тревожных мыслей вертелась одна главная: «Что теперь ему сказать?».

Лёня, конечно, знал, что сказать. Но это очень трудно. И совершенно необходимо. Сейчас было важнее всего на свете переступить через стыд и сказать: «Миша, прости меня, пожалуйста, я дурак, я сам не знаю, как мог такое сказать».

– Миша… ты…

Но Миша торопливо перебил:

– С-с-слушай, сегодня п-п-показывают кино про з-з-зомби, после уроков к-к-как раз успеем…

И стало понятно, что говорить уже ничего не надо.

Глава 7

Нового учителя по рисованию звали Тимофей. Он тоже представился коротко и по имени, как Марта. Лёня опоздал на урок, потому что они с Мишей соревновались в «кто дальше плюнет», и когда всё-таки пришёл, свободных мест почти не осталось.

– Я сяду за последнюю парту, – сказал Лёня. Там сидела Настя.

– Будь осторожней, Настя очень увлекается, когда рисует, – предупредил Тимофей.

Настя сидела, вымазавшись в жёлтой краске, пытаясь нарисовать солнце пальцами. Кисточки она, кажется, не использовала из принципа. Всё вокруг неё было жёлтым, красным, голубым – всех цветов радуги.

Лёня кивнул и осторожно прошёл к последней парте.

Рисовали школьный двор. Створки окна были приоткрыты, через них пробивался удушающий запах черемухи – это было чуть ли не единственным, что Лёне нравилось в школе. Больше нигде черемуха не росла, и этот аромат можно было уловить только здесь.

Лёня подался вперед, чтобы лучше видеть школьный двор. Он не использовал карандаш для наброска, когда рисовал пейзажи, поэтому сразу положил первые мазки на бумагу. Он вглядывался в смурное школьное утро, стараясь разглядеть черемуховые ветви. Смутные тени домов перекрывали их, но он знал, видел тысячу раз: ветви тянутся к земле белыми гроздьями. Он рисовал их наугад. Рисовал, и впервые за долгое время чувствовал себя спокойно.

– Ты всё делаешь неправильно, – это Гена обернулся с передней парты. – Зачем ты рисуешь окно, если надо рисовать то, что за ним?

– Просто мне хочется нарисовать пейзаж, как через оконную раму, – объяснил Лёня.

– Это тупо.

– Нет, не тупо, – блаженно улыбаясь и легкомысленно размазывая краску, сказала Настя. – Лёня очень умный. У Лёни желтые пуговицы на рубашке. Я люблю жёлтый.

Она странно говорит, потому что у неё задержка в развитии. Лёня это от учителей услышал.

Гена хмыкнул и отвернулся.

Тимофей подошёл к Насте и принялся объяснять ей, как получить разные оттенки жёлтого. Лёне понравилось, как он с ней говорил. Многие учителя обращались с Настей, как с младенцем, другие вообще старались ее не замечать, а для Тимофея она, казалось, вообще ничем не отличалась от других. В общем-то, все в спецклассе были не такими, как «другие», но на уроке рисования это забывалось. Так было раньше, с Мартой, так получалось и теперь.

Потом Тимофей остановился над рисунком Лёни. Стоял и смотрел. А Лёня ждал. И почему-то нервничал.

– У него неправильно, да? – снова сунулся Гена.

– Всё правильно, – ответил Тимофей.

Лёня выдохнул.

– Твой рисунок – это правильно для тебя. У Лёни своё «правильно».

Лёня не знал, умеет ли рисовать на самом деле. Его рисунки никогда не выделяли, разве что Марта хвалила, но она из тех учителей, кто похвалит любого – лишь бы приободрить. Это хорошо, но это непонятно: как ему тогда узнать, способен ли он рисовать на самом деле? Но хорошо у него получалось или нет, одно было точно: ничего, кроме рисования, не приносило ему такой лёгкости, не пробуждало внимательности к окружающему миру.

Из кабинета Лёня уходил последним: он был дежурным и относил мольберты в примыкавшую к классу подсобку. Поставив к стене последний, он задержался: внимание приковали к себе листы с репродукциями фресок, аккуратно сложенные на полке. И вдруг услышал, как в кабинет кто-то вошёл: застучали каблучки по паркету. И хотя в подсобке его и так было не видно, он всё равно присел – на всякий случай.

Вошедшая поздоровалась с Тимофеем, и Лёня понял, что это Марта. Коротко расспросив о том, как прошёл урок, она вдруг начала рассказывать про каждого в спецклассе. И удивительно, но то, что она говорила, было совсем не похоже на скучные сухие характеристики.

– Настю хвали чаще и при всех, – напутствовала Марта. – Ей это очень нужно.

Лёня слышал, как скрипит ручка: похоже, Тимофей записывал всё, что она рассказывала. Когда речь зашла о Мише, Лёня напрягся ещё больше.

– Миша читать не умеет, – говорила Марта. – Но, думаю, это неправда.

– Почему?

– Он заикается. Скорее всего, он просто стесняется читать вслух.

«А ведь правда!» – ахнул Лёня про себя. Конечно, если бы он заикался, ему бы тоже не хотелось читать вслух перед всем классом. Как же он сразу об этом не подумал?

– А Лёня? – Тимофей спросил о нём сам.

– У него хмурый вид, но доброе сердце. Они все – добрые. Но с этими детьми нельзя жалеть себя.

Они помолчали. В тишине кабинета Лёня слышал тиканье часов.

– Даже если тебя на них не хватает, ты должен их любить, – продолжала Марта. – Должен. А если не можешь – лучше уходи.

Снова тишина и гнетущее молчание. Как бы заканчивая свою мысль, Марта добавила:

– Такое мало кто может.

Лёня почувствовал, что у него от неудобной позы затекает тело. Хотелось замереть вместе с Мартой и Тимофеем, почувствовать эту тишину, раствориться в этой странной педагогической грусти, но он переставал чувствовать ноги. Стараясь бесшумно выпрямиться, он задел плечом полку и одна из репродукций полетела на пол. В попытке поймать её налету Лёня наделал ещё больше шума: сбил рядом стоящий мольберт и случайно вскрикнул.

И листы, и мольберт почти одновременно и оглушительно громко свалились на пол.

Каблучки опять зацокали. Лёня поднял голову и столкнулся взглядом с Мартой. Она смотрела растерянно, но совсем не сердито. Будто бы хотела посочувствовать ему, но не могла подобрать слова.

Нужно было что-то сказать. Она ведь хорошая, и так славно отозвалась о нём. Но вместо слов, Лёня просто сорвался с места и выбежал из класса.

«Стой! Стой, остановись! – мысленно кричал он сам себе. – Нельзя убегать сейчас, не смей, негодяй!».

Но бежал. И школьный коридор в глазах сливался в один тёмный тоннель. В нём будто включился какой-то неуправляемый мотор, и он не мог даже сбавить скорость.

Надо же: убегал, впервые поверив в доброту другого человека.

Глава 8

– Как дела в школе?

Мама всегда встречала Лёню этим вопросом. Иногда хотелось не возвращаться, лишь бы не слышать его снова и снова. Какие у него могут быть дела? И что взрослые каждый раз хотят услышать? «Сейчас расскажу, как у меня дела, – сердито думал Лёня, сдёргивая с воротника рубашки галстук и кидая его на кровать. – Училка по географии сказала мне, что я умственно-отсталый, а математичка назвала дебилом, на физкультуре все смеялись, потому что я не смог перепрыгнуть через козла. И всё это за один день, который хуже, чем вчерашний, а завтрашний будет хуже сегодняшнего, и так всю мою жизнь, которая состоит из одних чёрных полос. И ты со своими вопросами радости в неё не добавляешь!».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.