Не умирай в одиночку

Все события, описанные в этой книге вымышлены.

Любое сходство с реально существующими людьми и событиями – случайность.

Больно…

Рук она почти не чувствовала. Времени тоже не ощущала. Да и не до этого было. Какое там чувство времени, когда тебя выворачивает от всеобъемлющего страдания, когда каждая клеточка организма кричит, нет, не кричит, а воет о пощаде.

Пить…

Воды нет. И все-таки что-то капает. Пальцы рук, которые она еще слегка чувствовала, были влажными и липкими. И почему-то очень горячими. Впрочем, ей сейчас казалось горячим все, особенно стена, на которой она висела, как тряпичная кукла, как Буратино на гвоздике. Только гвоздиков было не в пример больше. Да и вешали деревянного дурачка за бумажную курточку. Ему не вгоняли в ладони деревянные гвозди, которые жгли ее ладони как огнем.

Ногами она тоже не могла пошевелить. Да и зачем?

Глоточек воды… хоть капельку…

У нее уже почти не оставалось сил. Не хотелось бороться, не хотелось убеждать монстра, прятавшегося в лабиринте, что она никому ничего не скажет. Если, он, конечно, сохранит ей жизнь. Теперь, мутным клубком сознания, она понимала, что все ее слезы не стоят ничего. Терзавший ее демон придет снова, и снова будет мучить до тех пор, пока не насытится. Или пока она не умрет…

Как же жжет голову… Как же хочется пить…

Она совершенно не задумывалась над тем, как выглядит со стороны. Не до того было. А тому, кто все это затеял, казалось, нравилась эта пародия на Христа: маленькая обнаженная фигурка молодой девушки, прибитой толстыми гвоздями к деревянной стене. Терновый венок на голове с успехом заменял свернутый в рулон моток колючей проволоки, выполнявший свою функцию с не меньшим успехом. Острые шипы впивались в кожу девушки, когда она вырывалась из липкого забытья и неосторожно дергала головой. По шее, лбу и вискам непрерывным потоком текли струйки крови, капая на пару бумажных корабликов, валявшихся под ней на полу. Внизу крови было уже столько, что можно было утопить целую флотилию. Она все капала и капала, с ног, рук, а кораблики почему-то не плыли, а размокали и теряли форму.

Пить…

Все так невинно начиналось. Вначале был легкий флирт. Ей приходилось общаться с самыми разными людьми: эрудированными и не очень, виртуозами вранья и сексуально озабоченными придурками, молоденькими мальчиками, жаждущих любви опытной женщины и людей, у которых секс, увы, остался только приятным воспоминанием. С каждым из них она была разной: понимающей или презрительной, вызывающе-откровенной или чрезмерно сдержанной, хамоватой или напротив. Главное, что она была интересна всем. Ее появление всегда вызывало бурю эмоций. Кто-то ее обожал, кто-то недолюбливал, кто-то любил, кто-то ненавидел. Ей не было особого дела до этих мужчин и женщин. Только некоторые из них подпускались в ее свиту. Лишь с отдельными она дружила, лишь немногим позволяла заглянуть себе в душу.

Боль в руках была нестерпимой. Она застонала и попыталась поднять голову. Спутанные окровавленные пряди лезли в глаза, прилипали к щекам.

Как такое вообще возможно?

Эти самые пряди она заботливо лелеяла. В парикмахерской накануне этой жуткой встречи она сделала замысловатую прическу и даже (фу, какая пошлость!) позволила спрыснуть волосы лаком с блестками. Платье тоже выбирала целых сорок минут. Ну не могла же она явиться на встречу с Самым Лучшим Мужчиной в джинсах и свитере?

Лучше бы одела свитер. Лучше бы вообще сидела дома и не высовывалась. Как же больно… Однако даже несмотря на эту жуткую пульсацию в руках и ногах, она хотела одного.

Жить.

Она сопротивлялась, как могла. Но вино в ресторане было с таким странным привкусом. Она выпила пару бокалов и уплыла в серую бездну. А когда очнулась, то обнаружила себя, привязанной к стулу в какой-то странной комнате, с белыми стенами, зонтом из фольги и прожекторами.

Он фотографировал каждый надрез на ее теле, каждое свое действие, каждый ее крик, равнодушно, бесстрастно, как машина. В его холодных глазах не блистала того теплого чувства, которое она, как ей казалось, увидела за столиком, в ресторане.

За что?..

Иногда ей было так больно, что она малодушно желала умереть. Но он уходил, оставляя ее страдать в тишине и темноте. А потом приходил снова, вырывая ее из спасительного забытья. Сколько времени длился этот кошмар, она уже не представляла. А потом он пришел, держа в руках молоток…

Прожектора вдруг снова вспыхнули. Она попыталась поднять голову, успев удивиться, что из ее крохотного тельца налилось столько крови, что она залила уже всю комнату. Хотелось кричать, но с губ не срывалось даже шепота. Она не могла даже простонать – уже не было сил. Но отголосками сознания она ощущала его шаги, как змея чувствует приближение врага по вибрации почвы. Здесь пол не дрожал, шаги мучителя были почти невесомыми, но она чувствовала их каждой клеточкой, каждым нервом, каждой каплей крови.

На белом полу была огромная красная лужа, отливающая адовой чернотой, бездной, откуда не было возврата. Шаги вдруг стали слышны. Это был плеск влаги, крови, которая впитывалась в светлое покрытие из кафеля, впитывалась да никак не могла впитаться, растекаясь по глянцевой поверхности.

Монстр поднял ее голову за волосы и приблизился вплотную. Темные омуты его глаз были холодны, как лед. В этих мутных водоворотах, поддернутых инеем, была ее судьба. Монстр натешился. Монстру надоела игрушка.

Собрав остатки сил, она дернула головой и вцепилась зубами в его холеную ладонь, которой еще недавно восхищалась. Вся боль и вся ненависть словно взорвалась в ней Этной, Везувием и еще каким-то вулканом, увиденным в кино… Глупым фильмом, в котором люди почему-то перед извержением упорно не хотели покидать курортный городок… Ее челюсти сомкнулись на ладони мучителя змеиным захватом. Она с наслаждением прокусила его кожу и почувствовала вкус крови.

Оказывается, кровь убийцы на вкус ничем не отличается от крови нормальных людей. Ее это даже удивило. Она бы засмеялась, да вот рот был занят.

Она не разжала челюстей, даже когда холодное лезвие вошло в ее живот и резко дернулось вверх, к сердцу. Для того, чтобы освободить свою руку, убийце пришлось изрядно потрудиться…

Все мужики – сволочи. Вот к такому выводу я пришла однажды, часа в два ночи, лежа в постели и пялясь в потолок. И ведь казалось бы, жизнь, изрядно помотавшая меня по волнам любви, должна была уже чему-то научить, так нет же, с поразительным постоянством я находила себе людей, рядом с которыми нормальный человек на одном гектаре… Боже, какая непристойность… Хотя…

Пашка преспокойно посапывал рядом. Я с неудовольствием посмотрела на его округлую тушку. Вон как щеки разбросал! Еще и одеяло все на себя стянул, оставив мне жалкий уголок. И чего я только в нем нашла?

Впрочем, чего греха таить, достоинств у него было больше, чем у всех моих ухажеров вместе взятых. Во-первых, совершенно неконфликтный. За тот год, что мы встречались, а потом и жили вместе, мне не удалось ни разу раскрутить его на агрессию. Я раздражалась по пустякам, швыряла предметы, орала как припадочная, а он только хихикал. Я долго не могла поверить, что все его эмоции настолько глубоко запрятаны в нем, что вытащить их наружу – дело зряшное. Ну, а поскольку смириться с этим, я не могла, то периодически устраивала разного рода эксперименты. Эксперименты дохли в зародыше. Я распалялась, а потом, истратив всю энергию на битву с равнодушной стенкой, чувствовала себя опустошенной.

Во-вторых, Павел был щедр и добр. Деньги на меня он тратил охотно, впрочем, их у него было предостаточно, поскольку он был очень грамотным юристом и политиком по совместительству. Одна из радикальных политических партий назначила его главой представительства в нашей губернии. Соответственно, денег на раскрутку своего «броуновского движения», как я его называла, партия не жалела. Пашке перепадали отнюдь не крохи. Благодарные клиенты несли подарки в виде конфет и алкогольных напитков. И если бы мы употребляли все, что Пашке дарили, то точно спились бы или не влезли ни в один костюм. И платили клиенты охотно, более чем охотно, я бы сказала. Так что закатиться в ресторан, купить себе бусики или платьице для меня было не проблемой, особенно если учесть, что я и сама неплохо зарабатывала.

В-третьих, Паша был совершенно неприхотлив. Ел, что подам, одевал, что поглажу и постираю (правда, сам ничего этого он делать не умел). Он даже не пытался возмутиться, что я опять подала на стол сосиски или пельмени, купленные в ближайшем супермаркете, так как времени на готовку катастрофически не хватало.

Было еще и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых… Да только недостатки у Пашки тоже имелись, причем мне, уже привыкшей к самостоятельности, приходилось скрежетать зубами, подстраиваясь под его фанаберии.

Пашка был жутким бабником и не пропускал ни одной юбки. Впрочем, действия у него были своеобразные. Он предпочитал занимать выжидательную позицию, без спешки наблюдая, как та или иная девушка бросалась на него из засады. Для дам он представлял лакомый кус, и каждая стремилась вцепиться в него всеми зубами и когтями. Пашка благосклонно соглашался на свидание, «снисходя», как я это называла то до одной, то до другой. Я к его чарам была до определенного момента равнодушна, но потом мы стали тесно общаться на профессиональной почве. В свете общения выяснилось, что на ряд вопросов мы смотрим одинаково, что, так сказать, подтолкнуло нас к более тесному общению, завершившемуся в постели.

Не могу сказать, что я на тот момент потеряла голову, но определенная доля симпатии имелась. Мы стали встречаться, причем, совершенно не афишируя наши отношения. Ко мне Павел приходил более чем регулярно, а потом предложил пожениться.

Будь я на тот момент помоложе, не имей уже опыта совместного проживания с мужчиной, я, наверняка бы согласилась. Однако Пашкино предложение на тот момент было ой как некстати. Я была зла, агрессивна и бросалась на все, что шевелится отнюдь не с добрыми чувствами. Пашке я отказала, о чем потом пару раз сожалела, поскольку именно с того момента в наших отношениях появилась первая трещина. Углубили трещину постоянные звонки Пашкиной мамочки, истеричной дамы с деспотичными замашками. После того, как я официально (в его представлении) стала считаться Пашкиной невестой, я была допущена в лоно семьи, где царствующая императрица, смерив меня презрительным взглядом, заметила, что я ее кровиночке не пара. У меня было другое мнение, которое я не постеснялась высказать. Мамочка закатила скандал, однако Пашка, которого выбрыки мамаши уже допекли, выбрал меня и ко мне же съехал. С тех пор мы общались с так называемой свекровью сквозь зубы и исключительно по телефону.

Спустя пару недель мне донесли (не имея представления о наших отношениях) что у Паши новая любовница – стриптизерша из ночного клуба. Я ничуть не поверила, однако через пару дней убедилась, что это правда. Пассия Павла особого беспокойства у меня не вызвала, хотя в делах постельных наверняка была поискуснее меня. Однако в сердечко закрался могильный холодок. Я долго недоумевала, как можно было променять меня, умницу-красавицу-рукодельницу на это убогое создание с редкими паклевыми волосиками, носом, как у Буратино и глупыми ужимками? С девицей этой я как-то имела дело, долго потом плевалась, пытаясь сделать из ее бреда стоящий материал о местечковом шоу-бизнесе. И Пашка, который всегда имел дело только с умницами, вдруг опустился до такого ничтожества? Впрочем, вон в кино Верещагин изо дня в день ел ложками черную икру и выл от тоски. Мужик – натура непонятная. Иногда ему и картошечки хочется с молочком.

Сравнив себя с черной икрой, а новую любовницу Пашки с картошечкой, я слегка воспрянула духом. Однако ненадолго. После картошечки появилась буженинка, вареники с творогом, клубничка со сливками, персики и прочие продукты питания быстрого употребления. Добила меня новость о том, что некая дама, которая была старше Павла лет на пять, пригласила его в круиз за свой счет. После этого я перестала классифицировать пассии Пашки по вкусовым категориям и называла их всех одинаково – задрыпанки.

Вот и сегодня днем, вернувшись с работы, голодная как войска федералов, брошенных на зачистку кишлаков, я решила быстренько перекусить. Пашка валялся на диване, с книжкой в руках, косясь на включенных телевизор. В нем гламурная девушка обучала страну правилам секса. Я фыркнула. На девице было красненькой платьице с тонкими бретельками, одетое прямо на босу грудь размера этак четвертого. Девица была остроумна, Пашке, во всяком случае, нравилась, поскольку книжку он держал под углом в сорок пять градусов, дабы та не загораживала экран.

– Ты ел? – осведомилась я. Пашка поднял на меня хитрый взгляд.

– А?

– Бэ, вэ, гэ, дэ… Учите алфавит, Павел Васильевич! Есть, говорю, хочешь?

– Не, не хочу. Я тут перекусил слегка. А что у нас есть поесть?

– Ты меня спрашиваешь? – иронично осведомилась я. – Вообще-то, я на работе была, это ты сегодня балду бил. Или ты что-то приготовил?

Пашка отрицательно помотал головой. Глупый вопрос. И чего спросила? Пределом Пашкиных достижений в области кулинарии было запаривание кипятком быстрорастворимого супа или лапши, от которой в желудке ворочается тяжелый ком. Я, снимая на ходу кофточку, отправилась на кухню.

– Давай попрактикуемся в том, что тут предлагают? – предложил Пашка. Я покосилась на экран, где две блондинки в умеренном темпе совращали мускулистого атлета. Атлет выглядел довольным, и сопротивляться не торопился. Я метко швырнула в Пашку кофточкой и попала прямо в лоснящееся от удовольствия лицо.

– Вот когда ты будешь так же выглядеть, я так и быть допущу к твоей тушке вторую бабу, – хмыкнула я и ушла на кухню.

– Хорошего человека должно быть много, – крикнул Пашка мне вдогонку.

– Так то хорошего, – не осталась я в долгу, открывая холодильник. Мяско, которое я пожарила вчера вечером, бесследно испарилось. Я вытащила кастрюльку с супом, попутно удивившись ее легкости, и открыла крышку. Кастрюлька была практически пуста. На дне плавали жиденькие островки вермишели и два крохотных кусочка картошки. Очаровательно! То есть Паша сожрал мясо, слопал суп, а кастрюльку, чтобы не мыть, поставил обратно в холодильник. А где чашка из-под мяса?

Чашка обнаружилась в мойке, естественно грязная, а в ней почему-то две вилки, два ножа и две ложки. Я почесала лоб, а потом открыла дверцу под мойкой. Там, из мусорного ведра торчало горлышко винной бутылки, шкурки от апельсинов и две одноразовые пластиковые тарелки. Очень любопытно…

Пашка появился на кухне. Я с интересом уставилась на жирное пятно на свежевыданной ему утром майке. Пашка застыдился и попытался закрыть пятно рукой. Получилось неважно – пятно было объемным. Я ткнула пальцем в мусорное ведро.

– Чего это у нас одноразовая посуда валяется? Ты что, любовниц водил?

– Ну, так… немножко… только одну… – ответил Пашка, пятясь.

– Ну что ж ты меня перед людьми-то позоришь? – возмутилась я. – Что, у нас в доме нормальных тарелок нет?

Пашка хрюкнул, а я тоскливо уставилась в холодильник. Не то, чтобы он был совсем пустым, просто очень хотелось горячего, а готовить было лень. Я открыла морозилку и с отвращением уставилась на ее содержимое. Что у нас на ужин будет? Пельмени? Или хинкали? Или манты? Пожалуй, хинкали… Я налила воды в кастрюльку, сунула Пашке пачку хинкалей и велела бросить их в воду, когда та закипит. Этот процесс Пашке с некоторым риском все-таки можно было доверить. Сама же отправилась в душ. Словам про любовницу я ничуточки не поверила. Мало ли кто к нему мог придти.

Вода была чуть теплая, что, честно говоря, не радовало. Я итак промерзла до костей, возвращаясь домой. Отопление еще не дали, а масляный обогреватель прогреть всю квартиру был не в состоянии. Поэтому из душа я вылетела в рекордные сроки и немедленно замоталась в Пашкин халат. Мой куда-то исчез, я всерьез подозревала, что бросила его в стирку. Уголком сознания я отметила, что вроде бы утром надевала его и вешала на крючок, но вполне вероятно, что могла ошибаться и отправить халат в стиральную машину. Я даже обернулась и поглядела, не упал ли он на пол, но и на кафеле халата не было. Пожав плечами, я подошла к зеркалу и потянулась за расческой.

Волосы я увидела сразу. Расческа была новой, а я брюнетка. Паша тоже брюнет, да и не носил волосы такой длины. Волосики, запутавшиеся в зубьях расчески, были светлыми и длинными. Так – так – так… Стиральную машину я открыла уже по наитию. В ней, прямо сверху, я обнаружила свой халат. Поднеся его к лицу, я уловила запах чужих духов, дешевых и пошлых, с приторным сладким запахом давленого винограда. Я такую пакость никогда не покупала, а когда мне вручали что-то подобное, передаривала сестре, любительнице выпендриться на халяву. Значит, про любовницу Паша все-таки не соврал…

Гадость какая!

Когда я прижала Пашку к стенке, ткнув пальцем в найденные тарелки, он сказал правду, будучи уверен, что я ему не поверю. Я и не поверила. И если бы не увидела на расческе волосы, то наверняка просто выстирала бы найденный халат, и даже не подумала его нюхать… Хотя обоняние у меня было, как у гончей. Может бы и учуяла… а он бы придумал новое оправдание.

Из ванной я вылетела так, что едва двери не снесла. Пашка посмотрел на меня с интересом. И если еще пару минут назад я думала, вести ли мне себя как мудрая женщина, то теперь от этих мыслей ничего не осталось. Расчетливо, осознанно, с тонким знанием дела я закатила кабацкий скандал.

Из скандала, как всегда ничего не вышло. Пашка реагировал так же, как реагирует на дождь ленивец – то есть вяло и аморфно. Я визжала, топала ногами и всерьез задумывалась над тем, чтобы запустить в Пашкину голову вазой. Вазы было жалко, и я остановилась, с трудом переводя дыхание.

– Все? – осведомился Пашка.

– Все, – тупо повторила я. И чего сорвалась? Теперь вот настроение ни к черту… Все-таки надо было сделать вид, что я мудрая женщина.

– И чего ты орала, позволь полюбопытствовать?

Я пожала плечами. Что тут еще скажешь…

– Между прочим, – почесав голову, сказал Пашка, – пару дней назад я вернулся домой и увидел как тут по дому прогуливается Никитка в одних трусах. Разве я орал?

Я фыркнула. Мы с Никитой возвращались с одной конференции, но по дороге он упал в грязь. Идти в таком виде домой он не мог, вот я и потащила его к себе, чтобы он переоделся. Проблема оказалась в том, что Никитка был размеров на шесть меньше чем Павел, да и ростом пониже. Так что ни одна вещь ему не подошла. Мы выстирали джинсы, потом ждали, когда они высохнут. В этот момент как раз вернулся Пашка. Но мы то ничем предосудительным не занимались! И то, что Никитка был моим парнем несколько месяцев назад, еще ни о чем не говорит!

– Я не собираюсь сейчас выяснять с тобой отношения, – добавив металла в голос, сказала я.

– Ты считаешь, что еще мало сказала? – удивился Пашка. Я отодвинула его от плиты и начала вынимать хинкали из кастрюли. Помешать их он, разумеется, не догадался, поэтому они практически все прилипли к дну кастрюли. Получилась какая-то клейкая желейная масса. Вот так всегда! Кому-то мясо и секс, а кому-то длинный рабочий день и разваренные хинкали.

– Знаешь, я сегодня слишком устала, чтобы выяснять отношения. Ругаться лишний раз я тоже не буду. Давай отложим это на завтра? – предложила я, с отвращением глядя на жиденькую кашицу. Ответ Пашки проследовал незамедлительно.

– А сегодня тогда чем займемся? – спросил он, стрельнув блудливым взглядом в сторону спальни. Вот, блин, маньяк сексуальный! Ему еще мало!

Ссора закончилась как обычно. В кровати Пашка не стал долго церемониться и быстренько, как в той песне про «Уно моменто», сорвал с себя (и с меня) последние одежды. Я была не в настроении и на его поползновения реагировала вяло. Он быстро насытился и уснул, а я лежала и таращилась в потолок, размышляя о том, что все мужики сволочи.

…И сия пучина поглотила их в один момент. В общем, все умерли…

Тьфу!

Я валялась довольно долго, а потом, не выдержав, соскочила с постели и отправилась в комнату, которую гордо именовала кабинетом. Вообще-то у меня по проекту двухкомнатная квартира с кладовкой, но прежние хозяева передвинули стенку, и из кладовки получилась спальня, темная, без окна, но какая разница? Для того чтобы спать, свет не требуется. Я в свою очередь убрала стенку из листов ДВП и заказала шкаф из гипсокартона от пола до потолка со сквозными нишами. Получилось премиленько. В спальне теперь был свежий воздух и не так темно. В кабинете стоял письменный стол, компьютер, а еще не поместившийся на кухне шкаф от кухонного гарнитура, который я использовала как тумбочку, сваливая туда разные нужные бумаги. Пашка тоже использовал этот шкаф тем же образом. А поскольку его бумаг было гораздо больше, чем моих, тумбочка уже практически не закрывалась. Мне это не мешало, а вот Пашке, педантичному и скрупулезному, все время приходилось сортировать бумаги, отделяя свои юридические от моих журналистских.

Я ткнула пальцем в кнопку пуска компьютера, а сама отправилась на кухню, дабы сварить себе кофе. На кого-то кофе действует взбадривающее, я же спокойно пью его на ночь и сплю без задних ног, а писать статьи без кофе я и вовсе не в состоянии. Правда сейчас я не собиралась творить. Мне требовалась эмоциональная разрядка, а для этого в данной ситуации мог подойти только чат.

На чаты я подсела где-то с четыре месяца назад, когда сменила работу. На работе, где я была выпускающим редактором довольно паршивой рекламной газетенки, в моем распоряжении был компьютер со связью в режиме он-лайн. Я по натуре девушка энергичная и успевала выполнять дневную норму за пару часов, а потом мне некуда было девать время. Я рыскала по сети, завела по паре анкет на сайтах знакомств, но это мне быстро надоело. А потом начала общаться с людьми.

Больше всего меня прельстил чат «Кому за тридцать» на одном из самых популярных российских серверов. Хотя мне до тридцатилетия было еще добрых пять лет, я остановила свой выбор именно в этом месте. Люди здесь были разными, чаще интересными и состоявшимися. Кто-то (чаще всего) так же как и я выходил в чат с рабочего места, некоторые из дома. Как правило, мои собеседники были людьми в этой жизни не последними, за редким исключением.

Четыре месяца назад мое присутствие вызвало некое недовольство. Я взяла себе ник «Гюрза» и ту же получила в ответ гневные высказывания, что, мол, в чате уже есть некая Наргис с таким ником, отличавшегося от моего только цветом. Мне предложили сменить псевдоним, я отказалась наотрез. Да и бывшая обладательница этого ника в чате не показывалась с момента моего там появления. Особенно усердствовала в моем линчевании некая Ирусик, главная чатовская хулиганка: хамка и матерщиница. Наргис была ее подругой, поэтому к появлению в чате клона прежней Гюрзы Ирусик вынести не могла. Однако ко мне она привыкла быстро, а теперь мы и вовсе дружили, перезванивались и встречались в реале. Ирка была женой сотрудника эстонского посольства. Муж пропадал на работе целыми днями, неплохо зарабатывал, а Ирка сидела дома и била баклуши. Сдружились мы с ней на почве мужиков. Отношение к ним у нас было одинаковым. Мы выбирали себе жертву и усердствовали в язвительных намеках и замечаниях. Жертвы либо отшучивались, либо начинали хамить. Некоторые, не выдержав нашего хамства, опускались до банальных оскорблений и мата, но тут вмешивались модераторы и давали хамам волшебный пендель, выгоняя из чата. Нас же считали своеобразными санитарами леса. Я с модераторами старалась дружить, подлизывалась к ним всяческими способами, обещая неземное блаженство и всякое прочее. Так что меня за нападки на чатлан не трогали, а вот Ирку, частенько не стеснявшуюся в выражениях тоже выгоняли прочь. Она потом возвращалась еще более злая и язвительная.

Кофе в джезве зашипел и перелился через край. Я чертыхнулась и схватила джезву за ручку, переставив на другую конфорку. Теперь еще плиту придется отмывать! Я наскоро промокнула плиту мокрой губкой, зашвырнула губку в раковину и, перелив кофе в чашку, ушла в кабинет. Из кабинета я снова понеслась в кухню за сахаром и ложкой. Бросив в чашку пару кусков рафинада, я подключилась к Интернет и вошла в любимый чат.

Народу в чате было навалом, а вот со знакомыми – напряженка. Я выходила в сеть в рабочее время. Примерно в то же время чатились и все мои постоянные собеседники. Пару минут я глазела на список чатлан, находящихся в этот момент в сети. Особенно докопаться было не до кого. Я тяжело вздохнула и уставилась в монитор.

Препирательства, которые царили сегодня, были на редкость скучными и вялыми. Чучундра как обычно пыталась совратить мужчин своими пышными формами. Мужики реагировали вяло. Пара совершенно незнакомых личностей загружали окружающих афоризмами и анекдотами. Я снова вздохнула и сделала мощный глоток из чашки, обжигая нёбо. Похоже, никакого удовольствия от общения сегодня я не получу, не стоит и пытаться. Надо выходить.