Сердце льда

Глава 1

Его разбудил запах гари. Не тот, что идет от очага, а едкий, густой, пахнущий горящей плотью.

Десятилетий Сюэ Инхэй стоял, прижавшись спиной к шершавой стене сарая. Через широкую щель в прогнивших досках он видел языки оранжевого пламени. Они плясали,

отбрасывая на его лицо уродливые, прыгающие тени. А в центре деревенской площади, посреди кольца из

людей полыхал костёр. Высокий, сложенный особым, ритуальным способом.

«Мама…» – слово застряло комом в горле, беззвучное, бессильное.

Он видел, как её тёмные волосы, всегда убранные в аккуратную шпильку, рассыпались по плечам, словно шёлковый водопад, почерневший от копоти. Видел, как её простое белое платье, в котором она напевала ему колыбельные, обуглилось и слилось с огнём.

Но она не кричала.

Даже когда алые языки лизнули её босые ноги, она не издала ни звука. Её взгляд был устремлён куда- то вдаль, за звёзды, за пределы этого круга ненависти, будто она уже покинула это место, оставив им лишь свою оболочку. И этот безмолвный, всепрощающий укор был страшнее любых воплей.

Рядом с костром, выхваченный из тьмы огненным светом, стоял мужчина в потрёпанных одеждах цвета грязи. На его груди тускло поблёскивал медальон – скрещённый кинжал над пентаклем.

Охотник на магов.

– Да послужит это уроком для всех, кто укрывает нечисть! – его голос, хриплый от дыма и праведного гнева, резал ночь, как нож.– Магия – это грязь, что струится в их жилах! Порок,

разъедающий их души! Они – болезнь нашего мира, несущая лишь смерть и разорение! Лишь очистившись от неё огнём, эти твари могут обрести прощение!

Толпа завыла в ответ – уродливая смесь страха, ненависти и странного, пьянящего возбуждения. Каменные лица, искажённые в огненном свете в гримасы, разинутые рты, изрыгающие проклятия. Инхэй почувствовал, как по его щекам текут горячие слёзы. Но они не долетали до подбородка – холодный ветер, рождённый пламенем костра, мгновенно замораживал их, оставляя на коже ледяные дорожки. Внутри него всё сжималось, превращаясь в один сплошной, леденящий ком. Его собственное тело, его кровь – всё вдруг стало чужим, враждебным, опасным. В нём таилась та самая

«грязь», та самая «болезнь», за которую сжигали его мать.

Ветер донёс до него последний шёпот матери. Не слова, а… ощущение. И мысль, чёткая, как указка, вложенная прямо в его сознание: «Мы последние. Скрывайся. Не доверяй».

Что-то в нём надломилось. Не с болью, а с тихим, окончательным щелчком. Лёд, настоящий, не метафорический, сжал его изнутри, выжег остатки детства. Иней густым слоем выбелил его ресницы, а из сжатых в бессильные кулаки ладоней поползли тонкие, извивающиеся ледяные нити, как слёзы самой зимы. Он больше не плакал. Вся его боль, весь ужас и ярость замёрзли в тот миг, превратившись в вечную стужу в груди. Он дал себе клятву, высекая её в ледяной скале своего сердца. Он выживет.

И больше никогда не позволит себе чувствовать.

Глава 2

Последовали суровые годы скитаний, слившиеся в одно бесконечное, белое полотно. Леса, где ветви стучали по его плечам костяными пальцами, пещеры, где эхо шептало ему об умерших цивилизациях, заброшенные храмы, где он спал у ног безликих богов, – всë это давно превратилось для него в лаборатории. Инхэй учился не создавать, а разрушать. Он фокусировал холод в точку

размером с булавочную головку и направлял её на валун. Сначала ничего не происходило. Но через недели упорства камень начал покрываться паутиной трещин – лёд, проникая в мельчайшие поры, разрывал его изнутри. Он мог рассчитывать силу: один импульс – и камень распадался на две части с идеально гладким, отполированным срезом. Другой – и он рассыпался в груду мелкого щебня.

Он научился слушать тишину. Она была его единственным учителем и спутником. В ней он слышал музыку своей стихии – шепот отдельной снежинки, злобный танец вьюги, гулкий гул засыпающей

подо льдом реки. Его магия, некогда бывшая лишь слепым, неконтролируемым выбросом горя, теперь

оттачивалась в ежедневных, суровых тренировках. Самым трудным был не внешний лёд, а внутренний. Он учился замораживать собственные чувства в прямом смысле. Когда его охватывал приступ ярости или тоски, он не подавлял его, а пропускал через себя, как стихию, и конденсировал в маленький, твёрдый кристалл в глубине сознания. Сначала эти кристаллы раскалывались, и эмоции вырывались наружу ледяным ураганом, выбеливая всё вокруг. Но со временем он научился создавать в себе целые чертоги из этого замороженного стекла – холодные, прозрачные, идеально упорядоченные. Его боль, его страх, его память – всё было заперто в этих ледяных склепах,

превращено в топливо для его силы.

Он не смел разводить костёр, греясь собственным дыханием стужи. Не смел охотиться, питаясь безвкусными кореньями и ягодами, что он находил под снегом, замороженными, как камушки. Инхэй стал призраком, тенью на краю мира людей, который отверг его.

Иногда он видел вдали дымок печной трубы одинокой фермы, слышал смех детей и лай собак. Эти звуки и запахи жизни были для него острее любого клинка. Они ранили глубже, чем волчий клык, потому что напоминали о том, что навсегда утрачено. Он заставлял себя

уходить дальше в глушь, глубже в холод, пока от этих воспоминаний не оставался лишь тонкий, хрустальный налет на душе, похожий на изморозь.

Однажды, в лютую, слепящую пургу, он наткнулся на волчью стаю. Голодные, доведённые до отчаяния зимы звери, почуяв живую плоть, окружили его. Жёлтые глаза свирепо сверкали в белой мгле, слышалось низкое рычание. В его глазах не было страха, лишь холодная, знакомая ярость – то самое чувство, что он разрешал себе.

Он не сделал ни одного движения. Не принял боевой стойки. Просто посмотрел на вожака – матёрого, седого от инея зверя, сделавшего шаг вперёд. Воздух вокруг волка сгустился, затрещал,

словно ломаются кости самого пространства. Мгновение – и зверь замер, его мощное тело, его оскал, его готовность к прыжку – всё это превратилось в идеальную, прозрачную статую изо льда.

Последняя капля слюны застыла у его пасти алмазной слезой. Остальные волки, не издав ни звука, с поджатыми хвостами растворились в метели.

Инхэй медленно подошёл к ледяному изваянию. Он протянул руку, коснулся холодного стекла, в котором навеки запечатан зверь. Это было его первое осознанное убийство. Он не чувствовал ни торжества, ни отвращения. Только всепоглощающую, оглушительную пустоту.

Он понял главное: его сила была абсолютной. Но цена за её использование – вечное, ледяное одиночество.

Глава 3

Его нашли ближе к его тридцати годам. Не охотники за головами – те давно махнули на него рукой, – а лисья стая Лю Гуаня. Он был измотан голодом и многолетними скитаниями, в которых он провёл всю свою молодость. Его защита, которую он поддерживал годами, дала трещину. Этого хватило.

Его привели в богатый, но безвкусный кабинет, где пахло дорогой пылью и ладаном. Лю Гуань, мужчина с уставшим, нездоровым лицом и жадными, пронзительными глазами, развалился в резном кресле из красного дерева.

–Сюэ Инхэй, – произнёс он, с наслаждением растягивая имя, будто пробуя на вкус редкое вино. – Последний из проклятого рода магов льда. Легенда, ходящая по нашим землям. Какой неожиданный… сюрприз.

Инхэй молчал.

–У тебя есть выбор, – продолжал Лю Гуань. – Вернуться в твои снега, где тебя рано или поздно найдут и сожгут, как твою мать. Или… остаться здесь. У меня есть крыша, еда, одежда. Всё, что нужно такому… особенному человеку.

–Взамен? – впервые за долгие годы Инхэй заговорил с незнакомцем.

–Взамен твоя верность. Ты будешь делать то, что я скажу. Всегда. Твоя грязная сила будет служить моим целям. Увеличению моего богатства, моей славы, моего влияния.

Инхэй посмотрел в окно на падающий снег. Он помнил холод пещер, вкус голода, вгрызающийся в желудок, вечный, как его сила, страх. У него не было ни сил для нового бега, ни выбора. Только выживание.

–Я согласен, – прозвучал его безжизненный голос.

Так началась его жизнь в золотой клетке. Унизительная рутина. Каждый день – использование своей великой силы для обогащения человека, который смотрел на него с брезгливым любопытством. В юности Лю Гуань отчаянно жаждал стать заклинателем. Он мечтал попасть в какой-нибудь прославленный орден, обрести силу и встать на путь самосовершенствования. Но двери храмов и обителей навсегда закрылись перед ним – у него не было дара. Теперь, будучи богатым и влиятельным, он в тайне завидовал каждому магу, каждому бессмертному из тех орденов, что когда- то его отвергли. И больше всего – Инхэю, этому «последнему из проклятого рода», обладателю той самой «грязной» силы, которой он так жаждал, но так и не смог достичь. И теперь при любом удобном случае, постоянно напоминал ему, стараясь унизить: «Лишь усердно работая на нормальных людей, вы, маги, можете заслужить право на жизнь».

Инхэй же научился быть тихим, незаметным, покладистым. Он стал идеальным слугой. И так шли годы.

Однажды хозяин позвал его.

–Инхэй.

Голос Лю Гуаня был ровным, в его интонации сквозила привычная власть. Сюэ Инхэй стоял у входа в кабинет хозяина, не поднимая глаз. Его белые одежды, некогда символ отшельнической чистоты, теперь были просто ещё одной формой униформы.

–Хозяин, – его собственный голос звучал глухо, отрешённо.

–Северные торговые пути принесли на тридцать процентов меньше прибыли, чем я ожидал. Исправь это. Чтобы к утру ветер дул в нужные паруса, а удача улыбалась моим кораблям.

Это не была просьба. Это был приказ. Приказ использовать свою «грязную», «позорную» силу для обогащения человека, который считал его существование ошибкой.

–Слушаюсь, – был единственный ответ.

Инхэй вышел, его шаги были бесшумны по мягким, ворсистым коврам, поглощавшим любой звук, как и всё в этом доме поглощало его волю. В его покоях – роскошных, и абсолютно бездушных, как идеально выточенная гробница, – он опустился перед низким столиком из тёмного лакированного дерева. На нём лежал гуцинь «Цзи Гуан». Его Полярное Сияние. Он провёл пальцами по струнам, но не извлёк ни звука. Это было бы непозволительной роскошью, нарушением тишины, которую требовал дом. Вместо этого воздух в комнате похолодел. На глянцевой поверхности стола зацвели призрачные, невероятно сложные узоры инея. Он закрыл глаза, отпуская своё сознание в ночь, за пределы этих стен, через спящие поля и дальше, к бушующему морю. Он чувствовал свинцовые тучи, пенистые валы, наполненные ветром паруса чужих кораблей. И тихо, настойчиво, он начал навязывать им свою волю, направляя потоки воздуха, успокаивая штормовую ярость, становясь незримым штурманом флотилии своего хозяина.

Эта работа была лишь одной из многих унизительных обязанностей. Его сила, некогда бывшая часть его души, использовалась для мелочных и грязных дел: принудить к сговорчивости упрямого чиновника, навести морок на разум строптивого кредитора, обеспечить победу в состязании жеребца из конюшен Лю Гуаня. Каждый акт магии был плевком в память о его предках, но Инхэй совершал их безропотно. Каждый жест подчинения, каждое использование силы по приказу отдаляло его от того юноши, что когда-то был свободен среди льдов.

И эта цена была не самой высокой. Хозяин обладал безраздельной властью над ним, и приказ мог последовать любой. Он даже мог приказать провести с ним ночь в постели. Инхэй не мог отказать. Ни в чём. Стоя на коленях у огромной кровати или покорно ложась на шёлковые простыни, Инхэй отключал сознание. В эти моменты он мысленно уходил в свои снега, в ледяную пустоту, где не было рабства и унижения. Только пронизывающий холод, который становился его единственной защитой.