Шрифт:
-100%+
Несколько исторических баллад разных лет, как с элементами мистики, так и без.
Прохожий
По отцветающей земле
шёл человек в вечерней неге.
Чеканных звёзд в восточном небе
не будет более, чем лет,
что между днями – тем и этим.
Кем был он? Впрочем уж, сейчас
ни мы на это не ответим,
ни те, кто будут после нас.
К тревоге, боли, суете
все привыкает поневоле;
а кто привык – тем до него ли?
В своей наивной правоте
купец подвалы заполнял,
а караул спешил на смену,
пастух отару загонял,
чинили каменщики стену.
Шел человек осенним днем –
герой резца, пера и кисти;
рабы свой срок отживших истин
имели мнение о нем
что он питается травой;
что учит жить, а сам-то – нищий,
что хлыст над этой головой
не раз не два еще посвищет.
И нет бы, жить своим трудом –
не раздражать жестоких судей,
не разглашать глубоких сутей.
Полезно помнить и о том,
что размечтавшиеся вслух
подолгу не гостят на свете –
свет истребляет их как мух,
а их слова уносит ветер.
В тот век расправа ни за что
была вполне привычным делом.
Никто не понял в мире целом,
что в эти дни произошло
в одной из мелких областей,
что неизменно пустовала,
где спали страсти всех мастей,
и лишь любовь – не ночевала.
Но некто, помня те слова,
запишет их свинцовым стержнем,
и мир уже не будет прежним, –
слова войдут в свои права,
и больше ни в один из дней
так не изменится планета,
как в день, когда прошёл по ней
тот человек – из Назарета.
1997 г.
Чайный мастер
Янтарного чаю налейте в стакан!
О мастере я расскажу неизвестном.
Давно это было – династия Тан
тогда управляла страной Поднебесной.
Там домик стоял при дороге в Чанъань
и садик при доме со сливой засохшей.
В нём жил старый мастер учения Чань,
он чаем поил за монетку прохожих.
А нету монетки – и так наливал,
ведь старому мастеру много ли надо?
Другим человеком прохожий вставал
со старой скамьи придорожного сада.
Гостей угощал тот старик тишиной,
но тишиной необыкновенной, –
была она словно какой-то иной,
звенящей из самого сердца вселенной.
Бывало, чиновник, укрывшись от дел
здесь постигал, сколь тревоги напрасны;
бывало, солдат здесь усталый сидел,
чья служба трудна и походы опасны.
И воин всю жизнь этот день вспоминал,
быть может, единственный в жизни счастливый,
когда он покой и свободу вдыхал
за чаем в саду возле высохшей сливы.
Или торговец, чья участь грустна, –
совсем разорённый, чьё дело пропаще,
увидит, как в чашке мерцает луна,
и вдруг улыбнётся, – ведь всё преходяще.
И так бесконечные годы текли.
С рассветом старик выходил за ворота,
и каждое утро, в дорожной пыли
смотрел на восток в ожиданье кого-то.
И вот как-то в мае, в год тигра–огня,
пришёл человек из далёких провинций,
что с посохом мастера день изо дня
кружил по стране перелётною птицей.
И взгляды их встретились, и прорвались
подпорки последние ветхой плотины,
и два океана в единый слились,
и ввысь устремились потоком единым!
…Всю ночь в очаге остывала зола,
и молча сидели два мастера эти.
Засохшая слива в ту ночь расцвела –
и мир засверкал миллионом соцветий!
И утро ворвалось в открытую дверь:
«Пришло твоё время – вставай, ты проснулся!
И с прошлым простись – ты свободен теперь!»
О, как этот сон бесконечно тянулся!
Как долго он в нём по дорогам блуждал,
куда-то стремился в ревущих потоках,
в холодное небо с ветрами взлетал
и падал засохшей листвой при дорогах.
Всё кончилось,– можно ль о чём-то жалеть,
когда уже больше не держат колодки?
И в доме остались лежать на столе
две чашки, да посох, да старые чётки.
А солнце смеялось, и травы цвели,
и птицы в листве над дорогой резвились.
Два мастера в горы в то утро ушли,
и там в облаках навсегда растворились.
… Давно это было, – уже не найти
о мастере в книгах строки сокровенной,
но старая слива осталась цвести
улыбкой из самого сердца вселенной.
2007 г.
Ли Бо
Ли Бо уже в лодке своей сидит,
Отчалить ему пора…
Ли Бо. "На озере персиковых цветов"
По реке величавой
гонит лодку волна;
над далёкой заставой
проплывает луна.
Берега и протоки
слышат шелест шеста
по высокой осоке
что ласкает борта.
Плыл в изгнанье виновник
напридуманных бед, –
невеликий сановник,
но великий поэт.
Был в стихах он изящен,
а в речах не таков –
спорил с вышестоящим
и наспорил врагов.
Вот и плыть человеку
до заоблачных мест…
В безразличную реку
погружается шест.
Целый век так проплавай –
ни покоя, ни сна …
будет век над заставой
плыть всё та же луна.
Будет в той же печали
где-то грезиться дом…
Так ли было в начале?
Так ли будет потом?
Был ли век без страданий,
без борьбы, без интриг,
век из древних преданий
про небесных владык?
Тех правителей мудрых,
искушённых мужей
в наставленьях и сутрах –
нет на свете уже.
Нынче всё изменилось –
мир погряз в суете.
Их Высокая Милость
далеко уж не те.
О нужде и народе
вести им не нужны,
добродетель не в моде,
наставленья скучны.
И сердца их закрыты,
им мольба не слышна.
Нет и в Небе защиты,
но… какая луна!
Дай же повод надежде,
укажи мне, луна,
где, счастливая прежде,
та, былая страна?
За каким перекатом
край, где нету вражды,
где в селенье богатом
ни долгов, ни нужды?
Где законы не строги,
ибо правит любовь,
как по лунной дороге
правит лодкой Ли Бо.
Где изгнаннику рады,
где блаженство и тишь…
Но кругом лишь цикады,
гаолян да камыш.
Да поля до границы,
до предела земли,
да река, что струится
вдаль на тысячу ли.
И луна убывает, –
предрассветный покой…
Новый день наплывает
как туман над рекой.
И до утренней стражи
в восходящий рассвет
плыл чиновник неважный,
но великий поэт.
2008 г.