© Владимир Лапушинский, 2025
ISBN 978-5-0067-0892-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
О феях и языке Лиры
Такой зимы жители Перелесья не видели давно. Снег падал густыми хлопьями с самого утра и, казалось, не собирался останавливаться. На деревьях под его тяжестью образовались тяжелые, сверкающие на солнце арки. Поля и леса, окружающие деревню, превратились в бескрайнюю белую равнину, в которой легко было потеряться даже взгляду.
В воздухе висела тишина, которую нарушал только скрип снега под редкими шагами. Улицы деревни выглядели будто сошедшими с открытки: маленькие деревянные дома, каждый из которых окутан дымом из труб, снежные сугробы почти до окон, и занесенные дороги, где не разглядеть следов повозок.
Каждую ночь холод становился острее. Когда пробивалась луна, Перелесье утопало в ее мягком голубоватом свете, от чего казалось, что зима приобрела собственное волшебство.
Но было в этой зиме что-то тревожное. Казалось, что вместе со снегом на землю опустилась какая-то тайна. Жители чувствовали ее, но не знали, откуда ждать разъяснения.
И в этом безмолвии, среди серебристых снегов и ледяных ночей, что-то неуловимо менялось.
Зима пробралась в каждый уголок. Лесные тропы исчезли под снежными завалами, а река, покрытая толстой коркой льда, стала безмолвной. Лишь редкие птицы, окутанные пухом, перелетали с дерева на дерево, будто проверяя, не принесла ли стужа еще большего безмолвия.
Юноша сидел на низкой деревянной скамье возле старой печи, от которой исходило мягкое, живое тепло. Его лицо, освещенное пляшущими языками пламени, казалось задумчивым и сосредоточенным. Тени от огня играли на его щеках и подбородке, делая черты лица то резче, то мягче, словно сама зима пыталась прочитать его мысли через этот танец света и тени.
Он слегка наклонился вперед, подперев подбородок ладонью, а локоть уперев в колено.
Глаза юноши смотрели на огонь, но, казалось, видели что-то другое, не здесь и не сейчас. Взгляд был глубокий, погруженный в размышления, как будто в огненной пляске он искал ответы на вопросы, которые не мог задать вслух. Временами он моргал, словно пробуждаясь от коротких видений, которые подбрасывали ему языки пламени.
Его дыхание было размеренным, почти неслышным. На губах застыла слабая тень улыбки, горькая или теплая – понять было невозможно.
В тишине комнаты треск дров в печи звучал особенно громко. Каждый щелчок казался юноше важным, почти значительным, как будто огонь тоже хотел рассказать ему свою историю – о тепле, о времени, о жизни среди зимнего безмолвия.
В другом углу избы, чуть в стороне от печного тепла, сидела женщина преклонных лет. Ее фигура была согнута долгими годами труда, но в ее движениях все еще чувствовалась удивительная точность и плавность. Она сидела на низком табурете, склонившись над прялкой, что стояла перед ней. Ее морщинистые руки, сильные и ловкие, привычно тянули нитку, которая выходила ровной и гладкой, словно зима сама подарила ей это мастерство.
Свет от огня едва доставал до ее лица, освещая лишь часть головы. Седые волосы, собранные в аккуратный пучок, отражали отблески пламени, как иней в лунную ночь. Ее глаза, серые и мудрые, скрытые под тонкой сеткой морщин, были направлены на прялку, но в их глубине пряталось что-то большее – спокойствие человека, пережившего многое, и таинственное знание о жизни, которое она не спешила раскрывать.
Пальцы женщины неутомимо двигались, но вдруг замерли. Она подняла голову, чтобы посмотреть на юношу. Ее взгляд, внимательный и чуть прищуренный, словно хотел прочитать его мысли или понять, что кроется за его молчанием. Она будто знала то, что еще не раскрылось самому юноше, и это знание делало ее молчание особенно значительным.
Затем она мягко вздохнула, словно собираясь с мыслями, и заговорила. Ее голос был негромким, хрипловатым, но в нем звучала уверенность и привычная власть:
– Алхим, милок, да что ж ты так задумался? Пора бы уже ложиться. Ночь длинная, зима крепкая – не мудрено в сон уйти с первыми петухами. А завтра день новый будет, свои хлопоты принесет.
Ее слова прозвучали спокойно, но в них чувствовалась скрытая забота и нежная строгость, свойственная тем, кто всю жизнь привык беречь других, не показывая лишних эмоций.
Алхим тяжело вздохнул, поднял глаза от огня и повернулся к женщине, которая вновь занялась своей прялкой.
– Тётя Зельва, – голос его был тихим, почти умоляющим, – расскажи одну из тех старых легенд. Ты ведь всегда так их рассказываешь… Ну, одну, перед сном.
Зельва на мгновение остановилась, удерживая нитку между пальцами. Её губы дрогнули в лёгкой улыбке, хотя взгляд оставался строгим.
– Ах ты, непоседа, – сказала она, откладывая прялку в сторону и выпрямляясь, насколько позволяло ей уставшее тело. – Всё тебе легенды да сказки. Ладно уж, одну расскажу, но только недолгую. А потом – спать, слышишь?
Алхим, оживившись, сел поудобнее и приготовился слушать. В его глазах загорелся тот самый детский блеск, который Зельва помнила с тех пор, как он был совсем маленьким. Она села ровнее, провела рукой по коленям, будто собираясь с мыслями, и начала своим особенным, напевным голосом:
– Давным-давно, ещё до того, как Перелесье появилось на этом месте, на этой земле жила одна девушка. Звали её Ледана. Она была прекрасна, как первый снег, что покрывает землю, не тронутый следами. Но не просто красива – сердце её было чисто, а душа пела, как морозная звезда на небе.
Люди в округе говорили, что зима любила Ледану. В её присутствии метели затихали, снег становился мягким и пушистым, а мороз не кусал так сильно. Но как-то раз, когда Ледана гуляла по заснеженному лесу, она встретила чужака. Его глаза были тёмными, как ночь без луны, а голос – мягким, как весенний ветер.
Зельва замолчала на мгновение, бросив взгляд на Алхима.
– Этот чужак был не прост. Он сказал, что пришёл с другой стороны гор, из мира, где зима никогда не кончается. Ледана, очарованная его словами, последовала за ним. Но как только она пересекла границу между нашим миром и его, зима в Перелесье стала такой, что люди начали бояться её. Снег ложился так густо, что в деревне всё замирало. Мороз стал таким сильным, что даже печи едва могли согреть дома.
Зельва снова сделала паузу, склонила голову, будто вспоминая, и тихо добавила:
– Говорят, если слушать, как ветер завывает в самые морозные ночи, можно услышать голос Леданы. Она просит вернуться домой, но путь ей преграждают горы… а зимы, как видишь, продолжают помнить её.
Алхим, всё ещё сидя у печи, покачал головой и усмехнулся.
– Тётя Зельва, ну что ты! Про Ледану я уже сто раз слышал. Эта сказка такая известная, что её и в Перелесье, и во всём Приболотье знают. И даже малыши на улице играют в «зов Леданы»! – Он чуть улыбнулся, но тут же стал серьёзнее. – А вот ты лучше расскажи про фей и гномов, которые населяли наш мир много сотен лет назад. Ты о них столько всего знаешь!
Зельва слегка вздрогнула от настойчивости Алхима, будто его интерес напомнил ей что-то из прошлого. Она на мгновение прикрыла глаза, будто всматриваясь в глубину своих воспоминаний, а потом тихо, почти шёпотом, заговорила:
– Феи и эльфы действительно жили давным-давно. Это было время, когда люди, феи и сама природа жили в полной гармонии. Никто не пытался быть сильнее другого, никто не хотел подчинить мир. Всё существовало как одно целое. Люди слушали леса, феи укрывали их сны от злых духов, а реки, ветры и земля всегда отвечали на просьбы, если те шли от чистого сердца.
Алхим, удивлённо подняв брови, придвинулся ближе к Зельве, словно боясь упустить ни единого её слова.
– Но откуда они появились? – не удержавшись, спросил он.
Зельва вздохнула, как человек, который знает больше, чем может рассказать.
– Говорят, феи были порождением самой Гармонии. И в то же время они её порождали. Это, как круг, понимаешь? Нет ни начала, ни конца. Гармония создала их, а они, живя, создавали её. Это был естественный порядок.
Алхим нахмурился, пытаясь понять, и спросил, немного настойчивее:
– Как это, тётя Зельва? Они создали Гармонию, но в то же время сами были её частью? Это ведь звучит… запутанно.
Зельва покачала головой, её взгляд был строгим, но добрым, как у учителя, который хочет направить ученика, а не ругать его за непонимание.
– Это невозможно объяснить словами. Людям это, практически, не понять. Гармония не то, что можно увидеть глазами или потрогать руками. Это… как когда ты слышишь мелодию. Она есть, она реальна, но ты не можешь её коснуться. Ты можешь почувствовать её в сердце, но никогда не поймёшь, как она появилась. Вот так и с феями.
Алхим молча смотрел на Зельву, его взгляд снова упал на огонь. Он пытался представить, как это возможно, но в его сознании вместо ответов появлялись лишь новые вопросы.
– Так что же случилось потом? Почему их больше нет? – наконец спросил он, всё ещё не отводя взгляда от пламени.
Зельва на этот раз не сразу ответила. Она долго сидела молча, а потом тихо, почти грустно, сказала:
– Всё нарушилось, Алхим, по вине одной феи, – начала она, бросив взгляд на огонь, словно он мог подтвердить её слова.
Алхим недоверчиво нахмурился, его глаза расширились от удивления.
– Как это возможно? – воскликнул он, его голос дрогнул от недоумения.
– Гармония в нашем мире держалась на Огненном Цветке, сердце и душе всего живого. Этот цветок был самой яркой и живой частью мироздания. Он не рос на земле, его лепестки распускались в небе, там, где звёзды встречаются с ветром. Его цветение случалось раз в год, в самую тёмную ночь.
Зельва на мгновение закрыла глаза, будто представляя его. Затем продолжила, и в её голосе зазвучал трепет.
– Когда цветок начинал цвести, небо становилось багровым, словно перед рассветом, а затем медленно наполнялось золотым светом. Лепестки цветка, похожие на огненные языки, раскрывались, излучая тепло, которое доходило даже до самых глубоких корней деревьев. Ветры останавливались, чтобы не потревожить его, и звёзды мерцали ярче, отдавая ему свою силу.
Алхим слушал, затаив дыхание, но Зельва, заметив это, слегка улыбнулась и продолжила, ещё мягче:
– А когда цветок полностью раскрывался, из его середины начинали сыпаться золотые монетки. Но это были не простые монеты, а частички Гармонии, которые даровали жизнь всему на земле. Эти монеты падали с неба, проникая в почву, деревья, воду и сердца людей, чтобы они помнили, что значит жить в единстве с миром.
Алхим подался вперёд, его голос дрожал от волнения:
– Но разве можно было повредить такой цветок? Он ведь кажется… неприкосновенным.
Зельва вздохнула, её лицо стало серьёзным.
– Люди не могли повредить этот цветок. Его охраняли хранительницы, феи, ведь они были его воплощением. Каждая из них носила в сердце частицу Огненного Цветка.
– А можно ли её восстановить этот цветок?
Зельва долго молчала, глядя на треск дров в печи. В её взгляде читалась задумчивость. Казалось, она подбирает слова, чтобы ответить так, чтобы Алхим понял всю серьёзность.
– Можно, – наконец сказала она, подняв глаза к юноше. – Но для этого нужно многое. Во-первых, тот, кто попытается восстановить Гармонию, должен быть не простым человеком. В нём должна течь кровь древних предков. Не просто тех, кто когда-то жил на этой земле, а тех, кто жил в гармонии с самим миром. Это люди, что умели слышать лес, говорить с ветрами и просить воды подняться из земли.
Алхим, задумчиво нахмурился.
– Кровь предков… – повторил он, словно пробуя эти слова на вкус. – А что ещё нужно?
Зельва чуть прищурила глаза, её голос стал тише и серьёзнее.
– Во-вторых, нужно полить Огненный Цветок живой водой. Но достать её – совсем не простое дело.
Алхим поднял голову, его глаза вспыхнули интересом.
– Живая вода? Где её найти? – спросил он, с трудом сдерживая нетерпение.
Зельва усмехнулась, но её улыбка была скорее грустной.
– Живая вода скрыта далеко, в местах, куда не каждый рискнёт отправиться.
Алхим, затаив дыхание, пытался представить себе эту миссию, но у него в голове роились десятки вопросов.
– А что, если я захочу найти её? – спросил он, с вызовом в голосе. – Что, если я попробую восстановить Гармонию?
Зельва посмотрела на него внимательно, её взгляд стал строгим и чуть настороженным.
– Если решишься, то знай: путь будет трудным. Тебе придётся пройти через леса, которые давно забыли о людях. Через горы, где живут те, о ком ты и не догадываешься. И столкнуться с тем, что покажет, кто ты на самом деле. Подумай, Алхим, уверен ли ты в себе?
Алхим задумался, но его глаза горели так же, как огонь в печи. Зельва поняла, что он уже решил для себя, даже если ещё не произнёс этого вслух.
Зельва, слегка вздохнув, посмотрела на Алхима с непроницаемым выражением лица.
– Живая вода струится с Плачущей Горы, – начала она тихо, словно проверяя, готов ли юноша услышать продолжение. – Это место, где сама земля, говорят, оплакивает утрату Гармонии. Вода там чиста, как утренний туман, и в ней скрыта сила, способная оживить даже самую увядшую жизнь. Но есть одна беда…
Алхим не отрывал взгляда от Зельвы, жадно впитывая каждое её слово.
– Что за беда? – спросил он настойчиво.
Зельва прищурилась, её лицо приняло тень тревоги.
– Живая вода эта струится сразу в Мёртвое Озеро, – сказала она, медленно произнося каждое слово. – Это озеро разлилось так широко, что его нельзя обойти. Оно как чаша, что заключает в себе слёзы и тьму, вытекшие из мира, когда Гармония была нарушена.
Алхим нахмурился, его мысли метались, пытаясь найти выход.
– А если переплыть его? – предложил он. – Найти способ добраться до источника?
Зельва покачала головой, её голос стал низким и мрачным.
– Нельзя, милок. Если попробуешь переплыть его – умрёшь. Мёртвое Озеро не принимает никого. Оно забирает жизнь, как память о том, что погибло. Говорят, его воды холоднее самого сильного мороза, и даже птицы не летают над ним.
Алхим сидел молча, опустив взгляд на свои руки. Его энтузиазм сменился растерянностью.
– Так что же делать? – наконец спросил он. – Если не обойти, не переплыть… Как тогда добраться до живой воды?
Зельва задумчиво провела рукой по коленям, будто гладя ткань, которая давно потеряла свой блеск.
Алхим с волнением вскинул голову:
– А что же случилось потом, когда та фея повредила цветок? Что произошло с миром?
Зельва тяжело вздохнула, её взгляд потяжелел.
– А потом… феи исчезли. Их магия покинула наш мир, и Гармония больше не поддерживала людей. Им пришлось учиться выживать самостоятельно, добывать хлеб в поте своего лица, тяжело трудиться, чтобы не умереть с голоду. Всё изменилось. Люди стали слабее, но, может, и сильнее в каком-то смысле. Им пришлось учиться многому, чего раньше они не знали.
Алхим нахмурился, пытаясь осмыслить сказанное.
– Но ведь у людей всё же была какая-то мудрость? Они хоть знали, как работать с землёй? Как строить дома?
Зельва кивнула, но в её глазах была грусть.
– Знали, но не всё. После исчезновения фей, люди долго были растеряны, не знали, как выживать в мире, где Гармония больше не направляла их. Тогда к ним стали приходить другие народы, с далёких земель. Эти народы учили их ремёслам, как работать с деревом и металлом, учили охоте и земледелию. Они принесли оружие, которое позволяло защищать себя и охотиться. А ещё научили письму.
Алхим удивлённо вскинул брови.
– У нас не было письменности? – недоверчиво спросил он.
Зельва улыбнулась, но её улыбка была скорее меланхоличной.
– Люди тогда не нуждались в ней. Они говорили на языке Лиры. Это был язык фей, язык Гармонии. Он был совершенен. В нём не было нужды что-то записывать, ведь слова этого языка сами сохранялись в памяти и передавались дальше.
Алхим подался вперёд, его глаза горели любопытством.
– Язык Лиры? А что это за язык? Как он звучал?
Зельва задумалась, её взгляд устремился в пустоту, как будто она пыталась вспомнить давно забытое.
– Это был язык, который нельзя описать словами. Он был, как музыка. Как ветер, играющий в листве. Как журчание ручья или треск костра. В нём были чувства, мысли, воспоминания – всё в одном.
Зельва слегка улыбнулась, заметив интерес Алхима, и сказала:
– Знаешь, язык Лиры, хоть и был совершенен, всё же иногда записывали на земле. Но это были не буквы, как ты можешь подумать. Это были руны. Символы, которые отражали не просто слова, а целые мысли, чувства, состояния. Руны были связаны с самой Гармонией, и потому каждая из них не просто обозначала что-то, а была частью того, что она описывала.
Алхим, восхищённо выдохнув, спросил:
– Значит, руны фей… Они сохранились? Где их можно найти?
Зельва усмехнулась, её взгляд стал загадочным.
– Какая-то часть сохранилась. Люди находят их в старых лесах, на камнях, спрятанных у ручьёв, или в пещерах, куда давно не ступала нога человека. Но язык этот был создан самой Гармонией. Он живой, и его руны бесконечны. Сохранить все невозможно, потому что они рождались вместе с миром, его изменениями, его дыханием. Каждая руна – это отражение мгновения, которое уже прошло.
Алхим нахмурился, пытаясь осмыслить услышанное.
– Но если руны бесконечны… Как же тогда феи их использовали? Как могли они что-то объяснить, если символов так много?
Зельва подняла глаза к ночному небу, будто ища вдохновение в звёздах.
– Феи не объясняли. Они чувствовали. Руна не просто говорила – она была. Когда фея чертила руну, она вкладывала в неё часть себя, свои мысли, свои чувства. И тот, кто смотрел на неё, понимал всё без слов. Это не язык ума, а язык сердца.
Алхим задумался.
– А можно ли научиться этому языку? Или он утрачен, как и Гармония?
Зельва покачала головой, её голос стал тише.
– Научиться можно. Но для этого ты должен услышать своё сердце, очистить разум от лишнего. Люди когда-то знали руны, но забыли их, потому что перестали слушать природу и друг друга. Теперь лишь немногие могут понять их, а ещё меньше – создать. Но если ты ищешь Гармонию, возможно, ты найдёшь и язык Лиры. Ведь руны – её отражение.
Алхим молча кивнул, вглядываясь в огонь. Он чувствовал, что этот путь будет сложнее, чем он ожидал, но его желание понять и восстановить утраченное только усилилось.
Зельва продолжала, её голос был спокойным, но в нём звучали нотки печали.
– Другие народы, когда впервые пришли к нам, не могли понять нас. Они смотрели на нас, как на чужаков, и мы на них – так же. Они не говорили на языке Лиры, не чувствовали мира так, как мы.
Алхим не перебивал её. Он чувствовал, что в её словах скрывается что-то важное.
– Они пытались что-то объяснить, махали руками, показывали на вещи, – Зельва слегка усмехнулась, будто вспоминая что-то далёкое. – И мы, и они, как дети, пытались понять друг друга с помощью знаков. Это было нелегко. Часто мы не понимали их, они не понимали нас. Но со временем, худо-бедно, мы начали находить общий язык. Не настоящий, конечно, но хотя бы способ общаться.
Зельва, уводя взгляд в сторону, заговорила тише, будто обращалась не только к Алхиму, но и к самой себе:
– Однажды один из тех чужих, что пришли к нам, задал вопрос нашему народу. Он спросил: «Сколько же у вас рун?»
Алхим, заинтересованный, наклонился вперёд.
– И что наши предки ответили? – прошептал он.
Зельва улыбнулась, но в этой улыбке было что-то древнее, словно она вспоминала мудрость давно минувших дней.
– Они ответили просто: «Бесконечно.» Потому что так и было. Рун в языке Лиры столько, сколько мгновений в жизни, сколько вздохов у мира. Они рождались вместе с Гармонией и уходили с ней.
Алхим пытался осмыслить значение её слов. Но Зельва продолжила:
– Тогда те народы задумались и сказали: «Если рун у вас бесконечно, значит их мириады.» И с тех пор наш язык стали называть языком Мириад.
Алхим медленно повторил про себя это название, будто пробуя его вкус.
– Язык Мириад… – тихо произнёс он. – Но почему не язык Лиры? Ведь это изначальное имя.
Зельва вздохнула, её взгляд стал печальным.
– Потому что с течением времени мы начали меняться. Лира ушла, а вместе с ней ушёл и тот мир, в котором этот язык рождался. Со временем у нас появилась своя письменность, свои буквы. Мы уже не полагались на руны, как прежде, и забыли многое. Но название осталось. «Язык Мириад» … – Она замолчала на мгновение, а затем добавила: – Это имя напоминает нам о том, что было, и о том, чего мы лишились.
Алхим долго сидел в тишине, переваривая услышанное.
Зельва рассмеялась, её смех прозвучал легко, словно ветер, играющий в кронах деревьев.
– Знаешь, мне вспомнилось ещё кое-что. Жители Приболотья долгое время называли те другие народы «народами из Иномирья». Они были уверены, что те пришли не из наших земель, а из каких-то потусторонних миров.
Алхим удивлённо поднял брови.
– Почему они так думали? Разве не было очевидно, что это обычные люди, как и мы?
Глаза Зельвы заблестели от воспоминаний.
– Тогда всё было иначе. Наши предки долгое время думали, что они – единственные люди на земле. Всё, что находилось за пределами наших земель, казалось загадочным, чуждым. А когда появились те народы, с их странными одеждами, словами, обычаями, кто-то решил: «Это точно гости из другого мира.»
– И что же? – с интересом спросил Алхим. – Они их боялись?
Зельва покачала головой.
– Не столько боялись, сколько избегали. Считали, что у них магия другая, не такая, как у нас, и что их мир нарушает наш порядок. Только со временем, когда мы начали обмениваться знаниями, страх ушёл. Но название «народы из Иномирья» надолго за ними закрепилось.
Алхим задумался, а затем спросил:
– А сейчас? Люди всё ещё так их называют?
Зельва улыбнулась, но в её улыбке была лёгкая тень грусти.
– Сейчас все мы уже привыкли друг к другу. Теперь мы делимся одной землёй, одними знаниями. Но легенды о том, что когда-то они пришли из «Иномирья», всё ещё рассказывают детям.
Зельва заговорила снова, её голос стал чуть тише, как будто она боялась, что её слова разлетятся в ночи.
– Шли годы и те народы, что пришли к нам, и наш, смешались. Теперь чистокровных осталось очень мало. Лишь единицы могут сказать, что их кровь не смешана с другими.
– Чистокровные? Это имеет какое-то значение?
Зельва кивнула, её глаза стали серьёзными.
– Имеет. Ведь Гармонию восстановить могут только чистокровные. Только те, в ком течёт кровь Мириад, могут вновь услышать язык Лиры, понять руны и связать наш мир с Гармонией. Это не значит, что остальные бесполезны. Но связь с Гармонией, её истинная сила, живёт лишь в тех, кто сохранил её наследие.
– А что с теми, кто не чистокровен? Они не могут помогать? Или их кровь недостаточно сильна?
Зельва покачала головой, улыбнувшись слабо.
– Это не так просто. Каждый может внести свой вклад, но связь с Гармонией – это особый дар. Она течёт в крови Мириад, как река, которая не высыхает. Те, кто смешан, могут чувствовать её лишь отголоски, слабые, как шёпот. Но чистокровные… их сердца поют в унисон с Гармонией, если они этого хотят. Только они могут создать руны, которые оживят связь.
Алхим вздохнул, его мысли стали тяжёлыми.
– Значит, чем меньше чистокровных, тем сложнее восстановить Гармонию?
Зельва кивнула, её взгляд затуманился.
– Именно так. Это наша трагедия. С каждым поколением наследие уходит, и мы становимся дальше от того, кем были. Но надежда всё ещё есть. Чистокровные существуют. Пока хотя бы один из них слышит голос Гармонии, её можно вернуть.
Алхим задумчиво посмотрел на огонь, осознавая, что впереди его ждёт путь, полный испытаний.