- -
- 100%
- +
Семёнов добавлял в мое и без того поганое настроение еще больше напряжения. Он все время что-то бурчал себе под нос про «зарвавшихся сынков прокуратуры» и «зазнавшихся следователей». Видимо, моя стычка с Эдиком его хоть и позабавила, но всерьез взволновала. Старлей даже свою обиду отодвинул на второй план.
– Он тебе, Вань, пакости строить будет, – снова высказался Виктор, когда мы зашли в комнату и присели на стулья. К счастью, в нашем кабинете было пусто. И Капустин, и Лыков отсутствовали. – Эдик злопамятный, как злобный ишак. Однажды я ему на оперативке слово поперёк сказал, так он потом полгода служебные записки подкидывал, что я, мол, нарушаю устав, форму ношу ненадлежащим образом и в участке бардак. Полковник, конечно, их в корзину отправлял, но осадочек, как говорится…
Я только вздохнул в ответ. Мне бы их проблемы – служебные записки. У меня тут вампиры девушку чуть ли не с того света возвращают, а неизвестный враг пытается на этих же вампиров все списать. И судя по короткой беседе с Лилу, моему истинному начальству такой расклад не сильно нравится.
– Переживем как-нибудь, Витя. Наверное. – Успокоил я старлея.
– То-то и оно, что «наверное», – Семёнов хмыкнул, а затем полез в ящик стола за папкой с текущими делами. – Ладно, проехали. Теперь работаем. Значит, по Воронову… Надо опрашивать народ, живущий у депо. Можно поговорить с путейцами, работавшими той ночью. Хотя, честно говоря, сомневаюсь, что кто-то что-то видел. А если и видели… Люди у нас не особо разговорчивые насчёт таких дел.
Старлей раскрыл папку, но в этот момент в дверь постучали. На пороге стоял молодой сержант из дежурной части, с лицом, выражавшим легкую панику.
– Товарищ старший лейтенант, вас к телефону! Срочный звонок из колхоза «Красная Заря». Там, вроде как, ЧП.
– Какое еще ЧП? – Семёнов нахмурился. – Опять тракторист с комбайнером подрались из-за того, чей агрегат помощнее будет?
– Да нет, – сержант замялся. – Там что-то с доярками. Говорят, все поголовно… буянят. Пьют. Председатель колхоза умоляет помочь, милицию требует. Говорит, если не разберемся, объёмы молока в районе сильно сократятся. А это… Ну… Вы сами понимаете.
Семёнов тяжело вздохнул, кивнул сержанту, закрыл папку и вышел из комнаты. Вернулся он минут через десять с удрученным и озадаченным выражением на лице.
– Ерунда какая-то… – Заявил Виктор, едва только переступил порог. – Помнишь, я тебе про колхоз рассказывал? Он прямо за городом сразу. Ну… У меня там бабка раньше жила. Так вот… Действительно, председатель звонил. Говорит, все доярки, как одна, второй день пребывают в запое. Даже те, которые отродясь крепче чаю ничего не пили. А тут прям как взбесились. Ну и, естественно, работа встала. Вчера еще худо-бедно с коровами справлялись, а сегодня…Собрались перед сельсоветом и песни поют.
– Что, прости, делают? – Переспросил я, чисто на автомате представив себе описанную Семёновым картину.
– Поют. Песни. И все, так сказать, матерного содержания. – Повторил старлей после минутной паузы. – Дмитрич, председатель, говорит, прямо сумасшествие какое-то. Коллективное.
Я уставился на Семёнова, переваривая услышанное. Пожалуй, соглашусь с ним, это очень странно. Не сам факт обильных возлияний. Всякое бывает. Но вот то, что они это делают всем составом да еще столь по-идиотски… Такое точно вызывает вопросы.
В голове что-то щёлкнуло. Массовое, иррациональное поведение, направленное на абсолютно бессмысленные действия… Черт… Что-то подобное я читал в справочнике инквизитора.
Пока Семёнов бормотал про «бабскую дурь», я мысленно попытался восстановить информацию из своего настоящего рабочего пособия.
По-моему видел нечто похожее в разделе, озаглавленном как: «Классификация низкоуровневых нематериальных сущностей, паразитирующих на эмоциональном фоне человеческих коллективов».
В одном из пунктов описывалась сущность типа «Призрак-Заводила» или Spiritus-Huliganus. У этой дряни особый способ воздействия на человеческий контингент.
Я посильнее напряг мозг и в моей башке буквально начал прокручиваться сухой, бюрократический текст из справочника. Чего уж скромничать, память у меня всегда была на сто баллов.
Призрак-Заводила провоцирует у подверженных влиянию лиц состояние немотивированной эйфории, сопровождающееся потреблением алкогольных напитков в объемах, существенно превышающих индивидуальную физиологическую норму. Косвенным признаком воздействия является совершение коллективом несанкционированных, нецелесообразных и зачастую антисоциальных действий, таких как хоровое пение, несвоевременные пляски, публичные исповеди или признания в любви, а также спонтанные попытки организации художественной самодеятельности низкого качества.
Энергетический профиль Призрака-Заводилы – питается резонансной энергией группового эмоционального подъема низкочастотного спектра. Предпочитает сельские поселения, общежития, стройки и иные локации с высокой концентрацией лиц, длительно пребывающих в состоянии умеренной фрустрации.
– Твою мать… – Вырвалось у меня вслух.
Судя по всему, колхоз упомянутый Семёновым, стал местом активной деятельности этого призрака. А значит… Значит мне придется отложить пока что Воронова в сторону и ехать с Виктором. Проверять, верны ли мои догадки.
Потому что, если мне не изменяет память, а это очень маловероятно, действие призрака проявляется через три стадии. Первая – пьянка. Вторая – песни и пляски. Третья – глубокая депрессия, итогом которой становится летальный исход, причем на добровольной основе. То есть, в перспективе у нас имеется колхоз, где через день-другой весь коллектив доярок может дружно повесится на березках. Очень, очень хреновая перспектива.
– Петров! Ты чего это? – насторожился Семёнов.
– Да так, Вить, – отмахнулся я, с трудом возвращаясь к реальности. – Вспомнил один случай. Похожий. Кажется, я знаю, что там может происходить.
– И что? – с надеждой спросил старлей.
– Надо ехать и смотреть. В двух словах не объяснить. Но… Я с тобой, Вить. Если мои подозрения верны, проблема может обрести очень поганые последствия.
– Да куда уж хуже того, что есть? – Совсем не радостно усмехнулся Семёнов.
– Поверь мне, Витя, будет точно хуже. Давай, быстрее.
Я вскочил со стула и направился к двери. Семёнов рванул вслед за мной. Удивительное дело, но старлей ни на секунду не усомнился в том, что я говорю правду. Имею в виду насчёт хреновых последствий. И не пытался меня отговаривать от совместной поездки в эту «Красную зарю».
Минут через двадцать мы уже выезжали из города на ушатанном милицейском мотоцикле «Урал» с коляской. Семёнов рулил, я сидел в коляске, чувствуя себя каким-то немецким офицером из военных хроник. Отчего-то мотоцикл у меня упорно ассоциировался с фашистами, которые рассекали на подобном транспорте по лесным дорогам и ловили партизан.
Предварительно я попросил Семёнова заскочить в общагу. Мне нужен был справочник и кое-что из арсенала инквизитора.
Чтоб Виктор не задавал неудобных вопросов, я объяснил Семёнову, что в Москве нас якобы учили не только преступников ловить, но и работать со всяким биологическим оружием. А то, что творится в колхозе, весьма напоминает как раз последствия использования такого биологического оружия.
– Ого… Ты понимаешь, о чем говоришь?! Это же… Это значит, что у нас в N-ске может прятаться шпион!
Вот такой была реакция Семёнова. И я его, кстати, решил не разубеждать. Версия про таинственного шпиона оказалась как нельзя кстати. Благодаря ей я смогу перед старлеем оправдать свои странные поступки и загадочное поведение, когда такая необходимость возникнет. А она точно возникнет.
– Иван, мы должны сообщить в соответствующие органы, – категорично заявил Семёнов.
– Нет, Витя. Мы пока никому ничего сообщать не будем. Вдруг это ошибка. – Спокойно ответил я старлею. – Надо сначала обладать достоверной информацией. А то наведём шороху, а в итоге окажется, что нет ничего такого. И все. Жди разноса сначала от полковника, а потом от кого-нибудь посерьезнее. Хочешь, чтоб погоны сняли?
Семёнов мрачно хмыкнул и покачал головой. Отдавать родные, по́том и кровью заслуженные погоны, он явно не хотел.
В общем, мы со старлеем договорились так. Будем наблюдать, смотреть, выяснять. И по ситуации решим.
– Так вот ты чего с этим Вороновым взнасался. – С пониманием заявил Виктор. – Сразу догадался, что дело может быть государственной важности?
– Конечно. – Кивнул я, даже не моргнув глазом. – Но сам понимаешь, вслух о таком говорить…По крайней мере, пока нет уверенности…
В общем, мне удалось убедить Семёнова в том, что одновременно с расследованием дела Евгения Воронова мы еще и шпионов будем искать. Но тихонечко. Поэтому, когда из общаги я появился с кейсом в руках, старлей не особо удивился.
– Москва… – Протянул он с уважением, глядя на чемоданчик. – Себе, что ли, поехать отучиться. Видишь, как вас там готовили… Даже биологическое оружие предусмотрено…
Вот уже после этого мы выехали из города и направились в сторону колхоза. Меня в этой дурацкой люльке буквально распирало от желания пошутить. Выкрикнуть парочку фраз из фильмов о советских партизанах и фашистах. Но я держался. Терпел. Уже понятно, мои шутки – это контент для очень узкого круга людей.
Как только пересекли черту города, с обеих сторон дороги потянулись бескрайние колхозные поля. Милицейский китель за время поездки успел окончательно высохнуть, помяться и обрести устойчивый слой пыли. Он теперь выглядел еще хуже, чем до этого.
Все дело в том, что дорога была пыльная и тряская. Семёнов знал ее как свои пять пальцев. Он лихо огибал ямы и ухабы. Настолько что меня в коляске подбрасывало, будто на американских горках, а пылюка не просто летела в лицо. Она устойчивым облаком сопровождала нас всю дорогу.
– Давно с доярками не работал, – орал Семёнов мне в ухо, перекрывая рев мотора и свист ветра. – В прошлом году одна так мужа шваброй по черепу огрела, что мужик чуть кони не двинул. Треснула его неслабо. Оказалось, он ей с подругой изменил. Колхозная драма, в бок вещдок
Я лишь кивал, стараясь не подавиться пылью и не вылететь на очередной кочке. Мысли были заняты другим. Например, как объяснить свои странные методы решения проблемы тому же председателю. Если для Семёнова версия про шпиона прокатила, то остальным такое лучше не рассказывать.
Колхоз «Красная Заря» встретил нас весьма приятной картиной: ухоженные домики, покрашенные в веселые цвета, палисадники с цветочками и кустиками, откормленные гуси и утки, кучками прогуливающиеся возле речки. В общем – сплошная сельская идиллия.
Но самое интересное происходило на центральной площади, расположенной возле сельсовета. Вернее, это была не совсем площадь. Слишком громко сказано. Скорее – небольшой периметр, закатанный в асфальт и украшенный автомобильными шинами, в которых росла трава.
Возле небольшого, скромного бюста Ленина, гордо высившегося на постаменте, собралась толпа человек в тридцать. И все они… пели. Пели громко, нестройно, но с огромным энтузиазмом. В руках у большинства имелись бутылки с чем-то мутным и это явно была не минеральная вода.
Вся хоровая группа состояла из женщин. Крепкие, дородные, с раскрасневшимися от усердного пения и алкоголя лицами, они облепили постамент вождя мирового пролетариата, надрываясь во всю глотку:
– Ой, то не вечер, то не вече-е-е-ер…
Рядом с этой впечатляющей своим размахом инсталляции метался тщедушный мужчина в помятом пиджаке, с лицом, выражавшим полную безысходность. Увидев нас, он бросился к мотоциклу так, будто мы были самыми важными людьми, а не двумя ментами на древнем «Урале».
– О, слава тебе, Господи! Милиция! – закричал он, хватая Семёнова за рукав. – Витя! Виктор Николаевич, спасай! Они же всё! Умом тронулись! Все доярки! Все! Второй день пьют! Я им говорю – коров доить надо! А они мне хором – «Не даешь любить, так хоть не мешай сердце на лоскуты рвать!». И пошли, и пошли! Уже три часа поют! Коровы не доены, мыча́т, молоко пропадает! Что мне городу-то сдавать? Свои слезы? Главное, утром, еще весёлые были. Матюками тут частушки орали. А сейчас все, как одна, в тоску ударились. Поют, не затыкаются. Но теперь все больше про несчастную любовь. А какая любовь, если у каждой дома муж сидит! И эти, сволочи…Нет бы жён своих угомонили. Ни хрена подобного! Радуются, руки потирают. Вот, мол, проспятся бабы, так они своим паскудницам в глаза тыкать начнут. Раньше-то все чаще бабы им. За пьянку да за дурь. А тут всё на сто восемьдесят градусов развернулось.
Семёнов, выдернув рукав из цепких пальцев председателя, с невозмутимым видом окинул взглядом поющих женщин.
– Товарищ Зиновьев… Дмитрич! Успокойся. Сейчас разберемся. Это они чем? Самогон?
– Да все подряд! – всплеснул руками председатель. – Вчера водку в магазине всю скупили! «Столичную»! Я на складе проверял – два ящика как корова языком слизнула! И все это за сутки! Да они обычно столько за неделю не выпивают! А сегодня уже, да. Свой, домашний продукт в ход пошел.
Пока старлей беседовал с Зиновьевым, я внимательно изучал доярок. Что-то было с ними не так. Прямо совсем не так.
Да, они все повально оказались пьяны, но в их глазах, помимо привычного алкогольного блеска, плескалась какая-то странная, нездоровая экзальтация. И песни… Женщины пели не веселые частушки, а какие-то душераздирающие романсы о неразделенной любви и тоске.
Ну… Похоже, я прав. Это была не обычная пьянка. Это был массовый приступ «зеленой тоски», которая является предвестником третьего этапа воздействия призрака.
– Товарищи женщины! Эй! Бабоньки! – Крикнул Семёнов, направляясь к дояркам.
Старлей искренне был настроен решить все миром. Он даже попытался уговорить женщин разойтись по домам. Его, естественно, никто не слушал. Более того, парочка особо страдающих дам подхватили Семёнова под руки и потащили в круг своего поющего коллектива, при этом, умываясь слезами и завывая песню о миленьком, который не хочет взять с собой.
Я отошел в сторону и вытащил из мотоциклетной коляски кейс. Достал оттуда справочник. Нашёл нужный раздел.
«Стимулом к активизации, согласно форме Ф-П7, обычно служит личная обида сущности, связанная с указанным местом или социальной группой в её прошлой материальной жизни.
Методы нейтрализации: нарушение фокуса концентрации сущности путем применения реагентов 3-го класса (поваренная соль, абразивные чистящие средства). В случае устойчивости – применение реагентов 2-го класса (очищенное серебро, святая вода). В особо тяжелых случаях допускается составление Акта о несанкционированной деятельности с последующей отправкой ходатайства о принудительном перемещении сущности в сектор 7–Г (форма Х–12).
Примечание: в докладной записке инцидент рекомендуется классифицировать как „массовую несанкционированную эмоциональную разрядку личного состава“ во избежание излишних вопросов со стороны некомпетентных инстанций.»
Я закрыл справочник и мрачно уставился на толпу поющих доярок, от которых теперь отбивался не только Семёнов, но и сам председатель.
Соль… Пожалуй, это логично. Соль лучшее оружие против призраков. Но… На площади сейчас человек тридцать воющих и рыдающих женщин. Как я их всех обработаю солью? А это надо непременно сделать, чтоб снять симптоматику. Иначе, пока доберусь до призрака, они что-нибудь с собой сотворят.
Я представил лицо полковника, когда мы сообщим ему минимум о тридцати трупах. Честно говоря, даже меня от такой перспективы передернуло.
Требовались срочные, очень нестандартные методы решения вопроса. И я их, по-моему, нашел.
Глава 5
Идея была настолько же бредовой, насколько и единственно возможной. В итоге ее реализации либо у меня все получится, либо…меня будут бить. Сильно.
– Дмитрич! – крикнул я председателю, перекрывая хоровое завывание. – Слушай сюда!
Зиновьев, вырвавшись из объятий очередной плачущей доярки, подбежал ко мне, глаза его были полны отчаяния.
– Есть метод! Экстренный! – начал я, стараясь придать своему голосу максимальную официальную суровость. – Но он требует вашего полного содействия и соблюдения строжайшей секретности!
– Любой! Что угодно! Лишь бы они заткнулись и угомонились! – затряс головой председатель.
– Хорошо. Вам нужно собрать всех мужчин. Всех, кто сейчас свободен. И согнать этих женщин в одно место. К реке, наверное, лучше всего. Там нужно выставить бочки. Пять, нет, лучше шесть бочек. Наполнить их водой.
Зиновьев смотрел на меня с выражением абсолютного непонимания, но при этом кивал в так каждому моему слову.
– Бочки? Воду? Для чего? – Переспросил он, когда я замолчал, чтоб перевести дух.
– Это дезинфекция! – выпалил я, не моргнув глазом. – Массовая обработка! Последствия биологического… э-э-э… заражения. Похоже, случился выхлоп… С… С ликёроводочного! Вот это и необходимо нейтрализовать! Они же все контактировали с источником! – для пущей убедительности я ткнул пальцем в сторону доярок.
Лицо председателя вытянулось. Слово «дезинфекция» и «заражение» явно произвели на него нужный эффект. Советские люди, они такие. Достаточно сказать пару серьёзных фраз с налетом официального бюрократизма и все, нужный вектор задан.
– И… и что с ними делать в этих бочках? – робко поинтересовался председатель.
– Купать! – чеканя каждое слово, произнес я. – Каждую! С головой окунать! Воду предварительно нужно насытить реагентом. У меня он с собой небольшая партия есть. – Я похлопал по кейсу. – Это специальная… антибактериальная соль. Но ее мало. Поэтому рысью собирайте всю соль по колхозу, какая есть. Мы ее перемешаем с моим реагентом и добавим в бочки. Главное – полное погружение! Понял?
Зиновьев молча кивнул. Ясное дело, ни черта он не понял, но в его глазах читалась готовность на все. Видимо, перспектива остаться без молокосдачи и в компании пьяных, сумасшедших баб перевешивала все сомнения.
– Мужиков соберу! Соль будет! – отрапортовался он и пулей помчался к кучке местных жителей, в основном мужского пола, которые, робко выглядывая из-за угла сельсовета, прятались от всего этого безумия.
Пока председатель занимался мобилизацией мужского населения и поиском соли, я подошел к Семёнову, который наконец-то сумел отбиться от доярок и теперь стоял возле мотоцикла, с опаской косясь на женский коллектив. Женщина как раз занялись важным делом. А именно – начали выстраиваться в дружный, но немного кривой хоровод.
– Соль, говоришь… – Задумчиво протянул старлей, когда я рассказал ему все то же самое, что и председателю. – Ну и методы у вас, московские… – покачал он головой, вытирая пот со лба. – Бочки… Дезинфекция… Это что, правда от биологического оружия помогает?
Я посмотрел на него с самой суровой серьезностью, какую только мог изобразить.
– Витя, – сказал я, кладя руку ему на плечо. – Страна наблюдает за нами. Вся надежда только на тебя и на меня. Если мы не остановим распространение заразы здесь, она может перекинуться на город. Ты представляешь, что будет? Подполковник Попко станет самым счастливым человеком на фоне того хаоса, что начнется в нашем районе. А по закону подлости, я тебя уверяю, зараза коснётся в первую очередь нашего района. К тому же, мы с тобой, вроде как, в самом эпицентре заразы.
Семёнов побледнел и выпрямился. Видимо, картина всеобщего пьяного «веселья» в стиле «Красной Зари» в масштабах N-ска подействовала на него лучше любого приказа.
– Понял, – кивнул он. – Делаем. Я тебя прикрою.
Тем временем Зиновьев проявил недюжинные организаторские способности. С помощью оглушительного звона в рельс, висевшего у сельсовета, он собрал человек сорок мужиков – от парней до дедов. Объяснять им пришлось недолго. Вид их разудалых, но плачущих жен и тещ, видимо, и так вызывал у них смешанные чувства. А когда председатель, тыча пальцем в меня, объявил, что «московский специалист» будет проводить «секретную операцию по обеззараживанию», мужики встретили это с мрачным, но понимающим одобрением. В их глазах читалось простое, житейское злорадство: «Вот вам, заразы такие! Доплясались! Теперь вас, как телят, в дезрастворе купать будут!»
Энтузиазм мужской части колхоза подстегивало и то, что до этого именно их жены были главными борцами с пьянством в семье. Теперь же роли поменялись, и перспектива на законных основаниях окунуть свою благоверную в бочку с соленой водой вызывала у них неподдельный, почти детский восторг.
В считанные минуты была организована настоящая облава. Мужики, словно загонщики на охоте, цепью двинулись по площадь. Они были не столько злы, сколько решительны. Доярки, увлеченные своим певческим экстазом, поначалу даже не поняли, что происходит. Их стали хватать под руки и, несмотря на возражения, вопли и продолжение песен, потащили к реке.
– Ой, пусти, Веська! Пусти дрянь гулящая! Я ж тебя люблю! – причитала одна, обращаясь к собственному мужу, который, пыхтя и отмахиваясь от настойчивых попыток расцарапать ему лицо, волочил благоверную вперед с огромным энтузиазмом.
– Люби, люби, милая…потом налюбишься! Сейчас сначала умоешься! – отрезал супруг, с трудом удерживая ее мощную, подрагивающую от рыданий тушу.
Другая, пытаясь вырваться, запела новую песню: «Не велят Маше за речку ходи-ить!», на что ее муж, красный от натуги, рявкнул: «Молчи, дура! Тебе как раз за речку и надо!»
Это было сюрреалистическое зрелище. Хоровод страданий медленно, но верно перемещался от памятника Ленину к берегу небольшой, но быстрой речушки, протекавшей по окраине села. Там уже суетились другие мужики, катившие пустые бочки. Буквально через десять минут бочки были расставлены в ряд, и спасители женского населения колхоза принялись зачерпывать из реки воду ведрами.
Я, тем временем, вскрыл запас соли. Даже тут Зиновьев расстарался на славу. Из местного магазина притащили не меньше двадцати килограмм. И еще, на всякий случай, собрали по дворам.
Под одобрительные взгляды Семёнова и Зиновьева, я начал высыпать белые кристаллы в бочки, предварительно в каждую порцию добавляя той соли, что лежала в моем чемоданчике. Черт его знает, может, она всё-таки какая-то особенная. Старался делать это как можно более таинственно, чтоб у свидетелей процесса сложилось полное ощущение важности происходящего.
– Специальный реагент? – с уважением спросил председатель.
– Совершенно секретный, – кивнул я, перемешивая воду палкой. – После обработки возможна временная дезориентация и сонливость. Это нормально.
Наконец, все было готово. Шесть бочек, наполненных мутной, соленой водой, стояли на берегу. К ним уже подводили, а чаще – подтаскивали, первую партию «зараженных».
Процедура «дезинфекции» была столь же простой, сколь и варварской. Двум-трем самым крепким мужикам поручалось взять доярку за руки и за ноги, а затем по команде окунуть ее с головой в бочку. Раздавался всплеск, приглушенные вопли, и через секунду на поверхность появлялась отфыркивающаяся, совершенно обескураженная женщина. Эффект был почти мгновенным. Песни и плач прекращались, сменяясь недоумением, кашлем и попытками понять, что, черт возьми, происходит.
– Машка! Ты как? – крикнул из толпы муж одной из только что обработанных женщин.
Та, вытирая лицо и отплевываясь, посмотрела на него мутным, все еще пьяным взглядом.
– Вась… А чё это я… мокрая? И во рту солоно?
– Заразу выбивали, милая! – радостно объяснил супруг. – Теперь все, чистая!
Некоторые женщины после «купели» тут же начинали ругаться, пытаясь ударить своих внезапно осмелевших мужей, но силы их были на исходе, а алкоголь и шок делали свое дело. Большинство, постояв минуту-другую, с пьяным и глупым видом, начинали клевать носом и, не говоря ни слова, неуверенной походкой брели в сторону своих домов. Некоторые не доходили, падали прямо на траву, засыпая мертвецким сном, который сопровождался громким храпом.
Пожалуй, никогда за всю историю своего существования колхоз «Красная заря» ничего подобного не видел. Семёнов, наблюдая за этой вакханалией, не мог сдержать ухмылки.
– Ну и ну… Работает же. Глянь, Вань, та, что орала про «милого», уже спит под кустом, как сурок.
Я кивнул, однако полного удовлетворения не чувствовал. Это была лишь первая стадия. Я нейтрализовал симптомы, но не причину. Призрак-Заводила был где-то здесь, и с наступлением ночи он мог запросто устроить повторный сеанс. Тогда все, что мы сейчас сделали, пойдёт псу под хвост. Нужно было найти и обезвредить его до того, как солнце сядет за горизонт.
Пока мужики с азартом продолжали «дезинфекцию», я отошел в сторону и снова открыл Справочник. В разделе про Spiritus-Huliganus была небольшая заметка о локализации: «Сущность тяготеет к местам, связанным с ее прошлой материальной жизнью. Чаще всего привязывается к объектам сельскохозяйственного назначения: сараям, конюшням, заброшенным фермам».
– Дмитрич, – подозвал я председателя. – У вас тут есть старые, может, заброшенные постройки? Конюшни, например?