- -
- 100%
- +
Она пришла в себя только тогда, когда в проеме кресел увидела, как водитель начал хватать за коленки веселящуюся Маринку. Это ее слегка отрезвило и вернуло в угрюмую действительность.
– Ты что? – изумилась Вика и возмущенно отпихнула поросшую рыжими волосами лапу.
– Ну здрасьте вам! – искренне удивился Рома, которого, по неизвестной причине, прервали не в начале процесса, а значительно позже. Вздрогнувший от Викиного окрика Дима тоже испуганно отдернул руку от Маринки.
– Ты куда руки суешь? Я тебе что? – у нее навернулись слезы, но не от обиды на насупившегося Ромку, а от стыда, что она положила глаз на парня своей подруги, что она теперь вынуждена быть свидетелем интимных отношений, имевших место на переднем сиденье, и, в конце концов, от неизбежности разборок с обнадеженным рыжим.
– У меня просто руки замерзли, – неловко пошутил Рома, переставший соображать, что можно, а что нельзя. Девчонка ему очень нравилась, но она была то ли не в себе, то ли просто заторможенная, и реагировала на все, как жираф. – И потом, ты же меня тоже за ноги щиплешь, а я терплю, хотя мое дворянское воспитание бунтует против подобного общения.
Вика в ужасе отдернула руку, которая, по неизвестной причине, действительно лежала на каменной ляжке рыжего.
– Я… это… я не щипалась, – промямлила она.
– Нет, щипалась, – еле сдерживая смех, насупился Рома. – Но, так и быть, я не в обиде. Теперь мы квиты. Просто я думал, что тебе нравится такой стиль общения. Вы, девушки, такие все разные.
– А что, ты видел много девушек? – Вика совсем упала духом, вдруг поняв, что его повышенное внимание к ней объясняется только одним: желанием пополнить список своих побед. Даже этот рыжий не чувствует к ней ничего особенного. Точно мама сказала, сглазил ее кто-то…
– Ты что, обалдела? – округлила глаза Маринка, обернувшись к ним. – Ромик у нас домашний мальчик, ты у него первая! Так что не ударь в грязь лицом и не опозорь весь женский пол!
Вика в страхе начала отползать от «домашнего мальчика», чувствуя себя жертвенной овцой. Такое чувство, что эти трое уже все за нее решили!
– Слушай, Муравьева, – снова обернулась хихикающая Маринка. – Что-то мне выражение твоего лица не нравится. На всякий случай сообщаю: я пошутила.
– Да, – подтвердил Рома и улыбнулся, как обожравшийся крокодил. – Мариша пошутила. Небольшой опыт у меня все-таки есть. Я пару раз целовался, а один раз даже водил девушку в кафе-мороженое. Хочешь со мной в мороженицу, Виктория?
Слово «мороженица» он произнес так, что у окаменевшей Вики по спине поползли мурашки размером с теннисные мячи.
– Нет, я мороженое не люблю, – пискнула она, забившись в самый угол и старательно подтягивая к себе голые коленки.
– Рома, перестань шутить, а то девушка сейчас на проезжую часть выпадет, – заступился за нее Дима. И от звука его голоса Вика немедленно пришла в себя, тут же начав разбирать его короткую фразу по составляющим, выискивая скрытый смысл.
– Слушай, Муравьева, перестань вести себя как идиотка, – прошипела Маринка, когда они на минуту остались вдвоем уже в холле клуба. – Мне перед мужиками неудобно! Он тебе не нравится? Тогда разворачивайся и дуй домой! По-моему, нормальный мужик. Особенно в сравнении с остальными твоими кавалерами!
– С какими кавалерами? У меня же никого нет! – удивилась Вика.
– Да что ты говоришь?! – картинно захлопала глазами Бульбенко. – Вот с этим «никем» и сравнивай! Иногда и козий пух за норку сходит!
– А я не хочу козий пух, – разулыбалась Вика, наблюдая за приближающимся к ним Димой.
– Чтобы получить норку, надо сначала обваляться в козьем пуху, – наставительно сообщила Маринка. – И нечего мне так лыбиться, ты Ромику хоть разок улыбнись, а то он приклеится тут к кому-нибудь, ты нажрешься, и нам тебя опять придется волочь домой. Имей в виду: в этот раз я тебя брошу!
– Не сомневаюсь, – надулась Вика.
– Займись делом, хотя бы потренируйся!
Этот совет не следовало отвергать, поскольку тренироваться на Роме было не страшно: даже если ничего не получится, расстаться с ним будет не жалко. С другой стороны, как отвязаться от него, если все пойдет удачно, Вика не знала, а задумываться об этом было уже некогда.
– Чего изволят дамы? – Рыжеволосая лапа по-хозяйски улеглась на Викину талию. И она снова уловила запах мяты и терпкого табака. Судя по интенсивности амбре, курил он только что. – Пить, петь, плясать?
– Я думаю, чтобы спеть и сплясать, надо сначала выпить, – со знанием дела порадовала кавалеров Маринка.
– Я дешевое вино не пью! – тут же поделилась недавним опытом Вика, строя из себя бывалую светскую львицу.
– Не переживай, здесь дешевого и нет! Клуб дорогой, – горделиво кивнул Рома.
– Викуле много не наливать, – тут же влезла Бульбенко. – Ее носить тяжело.
– Своя ноша не тянет, – обрадовался Рома и еще крепче прижался к изнывавшей от избытка чувств Вике.
– Еще – в своем глазу бревна не видать, и свое не пахнет! – жизнерадостно заржала Маринка, потянув Диму к стойке.
– О чем она? – удивился Рома.
– О тебе, – процедила Вика, пытаясь отделиться от кавалера.
Но Дима уже пропал из виду, и она потеряла интерес к текущему моменту. Пользуясь ее индифферентностью, Рома начал активно накачивать девушку спиртным, обилие которого смазало воспоминания о дальнейшем веселье. Сначала Вика бдительно отслеживала пропорции сока и мартини, но по мере наполнения организма алкоголем бдительность ее притупилась, в результате единственное, что она хорошо помнила, – это то, что было чрезвычайно весело, а Рома оказался вполне милым и приятным собеседником, с которым они умудрились обсудить популярное телешоу, ежедневно записываемое Ромой на видео, видимо, с целью насладиться просмотром в старости. А Вика, наоборот, старательно обходила своим вниманием перипетии этой молодежной передачки, брезгливо переключая каналы, едва наткнувшись на очередную полусемейную разборку. Это не помешало им довольно долго общаться на заданную тему, стараясь не обидеть оппонента своим мнением, в результате чего каждый из них остался при своем. В такси они сладко заснули, обнявшись на заднем сиденье, и, по неизвестной причине, приехали домой не к кому-нибудь, а именно к Вике.
Постояв некоторое время на проспекте, как две березы на ветру, они медленно двинулись в глубь двора, вдыхая пронизанный летней романтикой теплый ночной воздух. Посреди детской площадки они устали и сели под грибок.
– Хорошо бомжам живется, – Рому вдруг потянуло на философию. – Спят под звездным небом…
Дальше доводы про то, почему бомжам хорошо, иссякли, и они замолчали, распираемые пронзительными эмоциями.
– А ты мне сначала не понравился, – доверительно прошептала Вика, старательно выговаривая слова. Но чем больше она старалась, тем менее членораздельные звуки вылетали в прозрачную ночную темноту. – Мне Димка понравился.
– Он всем нравится, – согласился Рома, ничуть не обидевшись. В его голосе была даже плохо объяснимая гордость за такого замечательного друга.
– А ты теперь тоже ничего.
– Не бывает некрасивых мужиков, бывает мало водки, – гоготнул Рома и вдруг с шумом куда-то пропал.
– Ой, – медленно икнула Вика. – Ты что, расстроился?
– Грибок-то – червивый, – пояснил он откуда-то из темноты, кряхтя и постанывая.
Вике вдруг захотелось похулиганить, и она на ощупь отыскала в сумочке пластиковые вампирские клыки, подаренные ей Маринкой. Нацепив их, она начала возбужденно подхихикивать, представляя, как будет весело, когда ухажер полезет целоваться. Но Рома не торопился, ползая где-то в темноте.
– Чего ты там застрял? – не выдержала Вика.
– У меня ключ выпал, найти не могу, – жалостливо проныл он и вдруг оглушительно чихнул. – Фонарик нужен.
– Мужик всегда должен иметь при себе фонарик, – мстительно ответила Вика, расстроенная перспективой поиска ключа вместо поцелуев. – Ладно, сиди тут, сейчас схожу домой, принесу фонарь.
Она с трудом оторвалась от грибка и бодро пошагала к арке, влекомая вперед силой тяжести и непонятно откуда взявшимся в голове противовесом, который норовил уронить весь организм. Падать на асфальт с голыми коленками не хотелось, тем более что Рома любил красивые ноги.
Воспоминание о Роминых пристрастиях очень ее развеселило, и через арку Вика шла, жизнерадостно похохатывая и периодически ударяясь плечом то об одну, то о другую стену.
– Ночной дозор, всем выйти из сумрака, – дорогу ей заступили два великовозрастных оболтуса в одинаковых черных майках с большими белыми черепами на тощих животах.
Это было последней каплей, и Вика начала хохотать в голос, всхлипывая, заливаясь слезами и широко разевая рот, продемонстрировав «дозорным» так кстати прицепленные клыки, на концах для пущего эффекта приукрашенные производителем алыми каплями пластиковой крови. Ее хохот спятившей летучей мышью метался под сводами арки, смешиваясь с дробным стуком подошв улепетывавших пацанов, один из которых бежал молча и сосредоточенно, а другой тихо повизгивал от ужаса, ощущая позорно-теплую влагу в штанах. Привлеченный шумом Роман поднялся из-за скамейки именно в тот момент, когда мальчишки поравнялись с ним. Заинтересованный этим ночным марафоном и обрадованный тем, что ключи все-таки нашлись, он доброжелательно окликнул бегунов, чтобы узнать, почему его девушка так страшно веселится, словно гиена, пугая затихшую фауну двора.
Его тихое «эй!» имело фантастические последствия. Теперь парни выли в два голоса, унося ноги.
Он покачал головой и пошел портить настроение Вике, пока разбуженные жители не вызвали милицию.
По лестнице они поднимались долго и весело. Так же весело искали тапки в темной прихожей. Так же легко и весело начали целоваться. Сквозь пьяные разводы дымящегося сознания Вику кололо навязчивое беспокойство: а надо ли и зачем ей это надо? И как это будет? И как будет завтра?..
Она долго и нервно намывалась в ванной, боясь выключить воду, подсознательно стараясь оттянуть момент возвращения в комнату, где на разобранном диване остался лежать блаженно улыбающийся Роман. Кроме всех переживаний, Вику беспокоило еще и невозможно надоевшее хихиканье, выплескивавшееся из нее по любому поводу, будь то выскочивший из рук кусок мыла или ее собственное падение на пол при попытке ловко выскочить из ванны. Последнее событие развеселило ее так, что она только с четвертого раза попала в рукава халата. Даже мысль о грядущей ночи не смогла прервать эти жизнерадостные судороги.
Рома спал. Он дрых, аккуратно вытянувшись у стены и мечтательно приоткрыв рот, из которого с тихим свистом доносилось почти младенчески-спокойное дыхание. Вика с удивлением поняла, что ни радости, ни облегчения при виде спящего кавалера она не почувствовала. Более того, ей стало так обидно, что она захотела немедленно пнуть обнаглевшего мужика, обнадежившего ее своим нахрапистым поведением, а теперь уползшего в кусты отсыпаться.
«Нет, я не понимаю, как так можно? Рядом с ним практически голая девушка, а он свистит и причмокивает! Тоже мне, Буратино! Бревно неотесанное! Вот паразит!»
Она вздохнула, скинула халат и осторожно легла рядом. Рома посапывал в той же тональности. Полежав пару минут, Вика начала ворочаться, бдительно отслеживая изменения в его дыхании: с одной стороны, ей не хотелось, чтобы он проснулся и подумал, что она тут изнывает от своей неоприходованности, а с другой – нельзя же вот так, просто лечь рядом с мужиком, в кои-то веки раз затащенным в постель, и заснуть. А как она должна будет вести себя утром? Делать вид, что это нормально? Или утешать его, что ничего страшного и она не обиделась? Так как же не обиделась, когда не просто обиделась, а обозлилась до крайности. Вот лежит она тут, вся такая молодая, свежая и голая, причесанная и с несмытым макияжем, а он во сне то ли других баб ловит, то ли вообще пиво пьет. Она вдруг представила, как рыжий во сне пьет пиво, и ее разобрал смех. Смешного в этом абсолютно ничего не было, но эта картина чем-то невероятно развлекла Вику. В далеком-далеком детстве в игрушечных магазинах продавались «мешки со смехом». Внутри находился механизм, включавшийся от любого толчка и воспроизводивший громкое хихиканье. Так вот у нее сейчас было такое ощущение, что в ночном клубе вместе с неумеренными количествами мартини она заглотила именно такого «хохотунчика», который теперь бродил по организму и жутко ржал, натыкаясь на внутренние органы.
Рома заворочался, пробормотал что-то неразборчивое и повернулся к подрагивавшей Вике спиной, выставив на обозрение трусы. Вике стало интересно: если Рома улегся голым, то вполне возможно, что что-то он все-таки планировал. Это несколько сгладило бы назревающий конфликт. Мучительные размышления – смывать или не смывать косметику, поскольку не было гарантии, что Рома не пробудится от спячки и не доведет задуманное до конца, плавно перешли в глубокий сон.
Всю ночь ей снилось, что за ней гоняется огромный строительный «КамАЗ», с плохо различимым водителем, прятавшимся за стеклом грязно-оранжевой кабины. К утру он ее все-таки догнал и с удовольствием проехался по голове. Вика проснулась от собственного вопля. Она подскочила и тут же рухнула на диван. Голова превратилась в металлическую тарелку, по которой только что от всей души треснул ударник-авангардист: в ушах звенело и пощелкивало. Но даже ощупать себя Вика была не в состоянии, каждое движение начиналось и заканчивалось взрывом в ушах. Перед глазами мелькали искры, а попытки сосредоточиться на определении собственного «я» и своей позиции в мировой системе координат вызывали резкую головную боль.
– Слушай, у тебя пиво есть?
Голос был неожиданно мужским и жалостливым. Воспоминания вдруг начали аккуратно накручиваться на ссохшееся за ночь сознание.
– Рома, рыжий, заснул, паразит… – всплыло в мозгу параллельно с образом соленого огурца, влажного от рассола, покрытого пупырышками и исходящего острым ароматом. Образ овоща был намного ярче и сочнее смытой из памяти Роминой физиономии. Судя по тону, отсутствие пива должно было расстроить его намного больше, чем смазанный о подушку макияж, превративший Викино лицо в некачественную тряпку, постиранную в горячей воде: все краски чудовищным образом перемешались, и она стала похожа на больного колобка за залитым дождем стеклом.
– Вика! Пиво?
«Надо же, – со слабым самодовольством подумала она. – Имя помнит…»
Она разлепила губы и ответила сакраментальной фразой из советских времен:
– Пива нет!
– Чего, чего ты там шепчешь? Я не слышу. Только открой сама, мне плохо.
– Можно подумать, мне хорошо, – проворчала она, пытаясь сесть. Голова кружилась, и ощущение было такое, словно ночью ей во лбу пробили дырку и основное содержимое забрали для опытов. Зубы мешали и казались какими-то огромными и горькими на вкус.
– Хороша! Челюсть не забудь! – вяло хихикнул Рома. – Вот так люди и ошибаются с диагнозами. Сейчас я мог бы подумать, что у меня белая горячка.
– У меня зубы свои, так что сам свои челюсти не забудь, пень старый! И башку проветри, а то у тебя шутки тухлые!
– Угу. В зеркало глянь, Белоснежка.
Вика обиделась:
– Я там себя каждое утро вижу, так что ничего нового там не будет!
– Да, вот почему у тебя такой характер противный, – понимающе прогундел Рома. – Каждый день начинать с такого зрелища – никакого оптимизма не напасешься! Клыки сними, любовь моя шепелявая!
Вика машинально дотронулась до распухших губ и тут же вспомнила вчерашних дозорных:
– Я же могла ими ночью подавиться! – Она с отвращением вытащила маскарадный пластик и бросила на полку. – Как это я забыла?
– А не надо было пить! – просипел Рома.
– А не надо было поить! – парировала она, довольная своей находчивостью.
– Пиво есть? – занудничал он, слабо постанывая.
– Ты что – алкоголик? Начинать день с пива – это… это…
– Это производственная необходимость, – помог ей Роман. – У тебя дома кто-нибудь есть?
– А что? – Вика вдруг представила, как они пошлют за пивом маму, если она вдруг случайно окажется дома. Ей снова стало смешно, но смех был горьким и болезненно отдавался по всему телу. – Какой сегодня день?
– Плохой. Просто ужасный сегодня день. Безвозвратно вырванный из жизни, – простонал он.
– День недели какой?
– Зачем тебе? – с отчаянием и тоской спросил Рома, старательно отгоняя видение холодной пивной бутылки, по которой скатываются холодные капли влаги, а из горлышка лезет нежная пена…
– Тогда я тебе скажу, есть ли кто-нибудь дома.
– А-а-а… А какой был вчера?
– Свободен, – махнула рукой Вика и прислушалась. Ромин скулеж мешал определить, дома ли мама. Вика знала, что мама ругаться не будет и наличие в квартире рыжего парня ее не сильно впечатлит: после недавней истории с маминой близкой подругой, дочь которой повергла в шок родственников и знакомых сообщением о своей нетрадиционной ориентации, мама начала переживать, что рядом с Викой вместо кавалера постоянно отирается Бульбенко. Но все-таки ей было неудобно, что маму придется знакомить не с интеллигентным мальчиком за чашкой чаю, а с похмельно-опухшим Ромой, требовавшим пива.
– Мне фейс не начистят? – вдруг заволновался кавалер, в котором медленно начинали просыпаться рефлексы, и первым пробудилось чувство самосохранения.
– А есть за что? – ядовито поинтересовалась Вика, с отвращением прислушавшись к собственному голосу. В нем была обида, разочарование и подчеркнутые жирной красной чертой комплексы.
– Кхе, если надо, то будет, – примирительно зашептал Рома, слегка покраснев. – Я вчера тебя чего-то не дождался, сморило меня, не дуйся!
– Не дуйся?! – Она треснула его подушкой, наплевав на ломоту в теле и какофонию в голове. – Да кому надо дуться? На что? Да я только рада, что так получилось!
В ее голосе зазвенели слезы.
– Щас, погоди, я покурю и все сделаем в лучшем виде. И попью… слушай, выясни в конце концов, есть кто дома или можно гулять по коридору?
Вика нехотя встала, с удивлением ощущая податливую мягкость собственного позвоночника, не желавшего держать равновесие и ставшего за ночь каким-то хрящеватым и ненадежным. У дверей она обернулась и зачем-то погрозила понурому Роме кулаком:
– Даже не думай. Продолжения не будет.
– Зря я тебе про зубы напомнил, – с сожалением качнул угловатой головой Рома. – Сейчас бы повеселила домочадцев.
Мама оказалась дома. Она лежала на диване и смотрела какое-то кино, приглушив звук.
– Привет, – Вика смущенно махнула рукой и только тут поняла, что забыла надеть халат.
– Как самочувствие? – заинтересовалась мама, выключая телевизор.
– Страшное дело! – честно ответила Вика.
– А мальчик?
– Тоже помирает.
– Иди умойся, я вам кофейку сделаю.
– Он пива хочет, – робко сказала Вика.
– А ты?
– А я пиво не пью, ты же знаешь.
– Ну и все, вопрос закрыт. Или ты хочешь начать отношения с того, что будешь по утрам бегать для него за пивом? Кстати, я не против мужчин вообще, но я против пьющих в отдельно взятой квартире. Если ты помнишь, с твоим отцом я разошлась именно поэтому. И не думай, что ты сможешь его изменить. Это заблуждение.
– Если честно, я вообще не хочу начинать с ним отношения, – задумчиво прошептала Вика и прижалась головой к холодной стене.
– А что? – рассмеялась мама. – Совместная ночевка уже не считается началом отношений? Как вы сейчас говорите: постель – не повод для знакомства?
– Эх, мамуля, – словно многомудрая старуха улыбнулась Вика, – ты еще многого не знаешь.
Мамин жизнерадостный смех едва не заглушал льющуюся в ванной воду. Вика старательно смывала остатки косметики и размышляла, что такого смешного она сказала.
Рома разглядывал потолок и удивлялся сам себе: пытаясь напоить девчонку для налаживания контакта, напиться самому, да еще и не воспользоваться создавшейся ситуацией! Кому сказать, что он всю ночь проспал рядом с голой красоткой, не разобравшись в ее положительных качествах, – не поверят!
Он почувствовал себя спортсменом-неудачником на финишной прямой, когда цель близка, а ноги подогнулись, и более молодые и выносливые бегут вперед, поднимая пыль фирменными бутсами. Впервые в жизни он вдруг в полной мере понял всю многогранность значения слова «облом». Когда все сложилось, но не срослось.
Рома вскочил и начал с трусливой торопливостью одеваться. Собственное тело не казалось таким уж замечательным, живот нахально выступал над брючным ремнем. То ли Викины комплексы оказались заразными, то ли вчерашнее спиртное вступило в бурную реакцию с сознанием, но Рома неожиданно ощутил себя старым. Конечно, до кладбища еще пилить и пилить, но и молодость, можно сказать, была уже пройденным этапом.
«Вот он, кризис среднего возраста», – депрессивно подумал похмельный Роман, недавно перешагнувший тридцатилетний рубеж.
– Что ты в грязных брюках уселся на простыню? – возмутилась вернувшаяся из ванной посвежевшая Вика. Смыв поплывший боевой раскрас и причесавшись, она почувствовала себя увереннее. Халат, правда, пришлось надеть мамин, старенький и застиранный, поскольку свой она забыла в комнате. Но Вика знала, что у нее под халатом, и заранее гордилась. Она уже решила, что рыжего придержит до лучших времен, поскольку его присутствие помогало не думать о Диме, но и позволять кавалеру лишнего она не собиралась. Пусть помучается.
Он посмотрел на нее по-новому: молодая, гладкая девица, еще не ставшая женой, но уже покрикивающая, не тертая жизнью, самоуверенная, которая будет по любому поводу качать права и стараться скатать из квадратного мужика шарик, а из круглого нарезать кубиков… А он будет вечно подозревать, стараться соответствовать, тянуться за ее молодостью, которая не является ее заслугой, а просто дана ей, как факт? Да ну ее в баню!
– Тихо сам с собою я веду беседу, – Вика насмешливо прищурилась, наблюдая за его мимикой. Никакой особой уверенности в себе она не ощущала, тем более что под носом опять назревал прыщ, на бедре откуда-то нарисовался здоровенный лиловый синяк, а все тело покрылось мурашками, превратив ее нежную кожу в подобие ощипанной куриной гузки.
Рома тем временем успел окончательно разозлиться на себя и понять, в чем смысл жизни. Смысл был не здесь, за ним нужно было немедленно уйти, каким-то образом распрощавшись с девицей. Обижать ее не хотелось, ничего плохого она ему не сделала, но и жертвовать еще одним днем своей жизни он не собирался. Если бы они были хотя бы у него, ведь дома, как известно, и стены помогают. Но в этой чужой комнате, с пыльными мягкими игрушками, дурацким ковром на стене и горой безделушек на полках обшарпанного серванта, он чувствовал себя транзитным пассажиром, которому нужно быть начеку, чтобы не сперли чемодан.
– Отвернись, – потребовала Вика и, не дожидаясь, пока просьба будет исполнена, сбросила халатик. – Мне надо переодеться.
К ее немому изумлению, Рома действительно отвернулся, послушно уставившись в окно. Это было неожиданно, поскольку она как раз думала, что именно сейчас все и случится. Вика растерялась и юркнула к шкафу за нижним бельем. Руки тряслись, а спина съеживалась от ожидания, что парень все-таки встанет, подойдет и… Она уже опять хотела, чтобы все произошло именно сегодня. В голове величаво проплыла неожиданно умная мысль: чтобы понравиться Диме и переплюнуть Маринку, надо сначала набраться опыта. А с кем, как не с этим рыжим? Кого и когда еще она затащит на свой старый диван. И почему от нее мужики шарахаются, как от прокаженной? Надо будет выяснить мнение Ромы на этот счет. Сзади не доносилось ни звука, даже дыхания не было слышно.
«Может, он там в обмороке от избытка чувств и впечатлений?» – с надеждой подумала Вика, но ее мечтам не суждено было оправдаться. Ухажер сидел, как бюст партийному вождю, расправив плечи и уставив глаза в светлую даль.
– Я все, – объявила она и уже менее уверенно добавила: – Пойдем пить чай.
В ее голосе послышались умоляющие нотки, и Рома не рискнул отказаться.
Они прошли по коридору, похожему на замысловатый коротенький аппендикс, и попали в маленькую уютную кухню.
– Познакомься, моя мама, Екатерина Андреевна.
– Очень приятно, Роман, – Рома, тяготившийся неизбежным ритуалом и занудством предстоящего чаепития, вежливо наклонил лысеющую лобастую голову и густо покраснел до кончиков ушей.
– Мне тоже приятно, – ласково и певуче ответила Екатерина Андреевна, смутив гостя искренним радушием.
– Рома у нас ночевал, – внесла ясность Вика, чтобы легализовать положение кавалера.
– Да, – торопливо подтвердил Рома. – Возвращаться было уже поздно. Извините, что так получилось.
Он чувствовал себя хуже, чем уж на сковородке. Почему-то молодая мама смущала его кружавчатым декольте тонкой кофточки, но главное – давила необходимость как-то донести до этой славной женщины, что если ей и суждено стать тещей, то вовсе не его. С мамами его до сих пор не знакомили, поэтому на Рому давило чувство ответственности момента. Состояние души было таким же, как при встрече с одним из давних знакомых, который неожиданно воспылал к нему дружескими чувствами, приперся с бутылкой вспоминать былое, а в результате попросил в долг довольно крупную сумму. Тогда тоже и не дать было неудобно, и давать было ни в коем случае нельзя. Поэтому душа завязывалась узлом и стыдливо пряталась в желудке, заставляя его неприятно ныть.