На краю мира

Ларионов Андрей Николаевич

Пролог

Я Джон Вуд, бывалый моряк, что видел море не краем глаза. Путешествовал я много, бывал в разных частях света. Привычный пейзаж моей жизни: бесконечное море, солёный ветер и мои компаньоны. Сегодня я принял решение начать писать дневник воспоминаний. Здесь будут воспоминания о моей жизни как прошлых дней, так и настоящего.

На палубе у нас только брань. Мы пьём, как черти, а молимся Господу Богу лишь тогда, когда шторм топит наш корабль в тёмных пучинах вод. Однако в душе я ещё верю, что в далёком будущем все изменится. Все будет не так уныло, как сейчас.

День первый

Впервые за долгое время меня посетили надежда и радость. Наверное, потому что во мне что-то изменилось. Я вчера много пил рому. Сегодня меня мучила изжога. Капитан с утра был очень тихий и спокойный. Его лицо отекло после попойки. Мы недавно отчалили от острова пурпурных домиков. Там были классные женщины. Мы наслаждались ими. Они отдавались нам за золотые монетки с радостью и с улыбкой. Однако теперь мы опять одни в море. Не на суше. Пейзаж всегда одинаковый. Там лишь синяя вода, что плещется от горизонта до горизонта.

Нужно что-то менять в своей жизни. Возможно, нужно оставить море. Однако это будет тяжёлое для меня решение. Нужно все взвесить за и против.

Меня мутило.

Опохмелиться было нечем, потому я просто глотал холодную воду в трюме из бочки, наливая её в ковш. Думаю, все время про Нелли, с которой провёл вечер на острове пурпурных домиков. Она, кажется, тоже шлюха, но от этого мне не было горько. Я не собирался на ней жениться или считать своей девушкой. Мы наслаждались любовью при свете ярких звёзд, что пылали в небе над нами.

Пальмы шелестели под порывами ночного ветра. Он приносил свежесть моря. Солёный вкус и запах не покидал меня уже никогда. Наверное, это уже врождённое предчувствие, от которого я не могу отделаться. Я дитя моря, что рождён, чтобы бороздить бесконечный океан…

День второй

Настроение было паршивым прямо с утра. Капитан орал на всех моряков. Двое были публично избиты плётками. Их привязали к грот-мачте. Я видел их исполосованные спины, с вспухшей от ударов кожей. Плётки их отрезвила, кажется. Остальные помалкивали, работали.

Мне тоже чуть не попало за плохую работу. Капитан и мичман осматривали носовую часть корабля, когда я драил там палубу. Мичман поскользнулся на моей изрядно промоченной водой палубе. Грязно выругался, затем подошёл ко мне. Орал мне на ухо, так что у меня закладывало в перепонках. Капитан хотел, видимо, поддержать мичмана и стал строго осматривать мой наряд. Сказал, что я плохо одет. Не стирано у меня все, я не содержу в порядке свою одежду. Меня с криками погнали в прачечную, что ютится рядом со столовой.

К вечеру я видел по правому борту далекие огни в сумерках моря. Закат почти умер на тот момент. Я же пытался рассмотреть, что мелькало там во мраке. Капитан отдавал приказ следить за странными огнями, что скрывались вдали. Бинокль не помогал разглядеть источник света. Было слишком темно. Ни зги. Свет умер вместе с солнцем, затухающий закат на востоке не помог нам. Лампадка светила лишь одна в носовой части, у рубки капитана. В остальной части нашего деревянного плавучего дома царила мгла.

Засыпал я опять с мыслями о Нелли. Возможно, глупо тосковать о шлюхе, но я, на самом деле, наивен душой. Я сплю лишь с морскими волнами, что плещутся под стенами нашего корабля. Во сне даже я слышу поскрипывания и стоны моря. Оно разговаривает с нами, моряками, и однажды оно заберёт нас к себе на дно…

День третий

Похолодало. Не знаю почему. Мы не могли так далеко уйти на север. Наш корабль ещё находится в теплом течении. Если смотреть за борт, можно увидеть, что вода зеленоватая и там зачастую мелькают силуэты рыбёшек. Это удивительно. Кажется, они тоже мигрируют куда-то по морскому течению.

Небо хмурилось весь день. Я же опять думал, что нужно поменять свою жизнь. Юнга подрался с бородачом Смитом. Это, думаю, не приведёт ни к чему хорошему для обоих.

Есть ли счастье где-то в этом мире? Риторический вопрос. Я не так груб и не образован, как может показаться. У меня хорошее образование. Я получил его давно в родном городе. Отец отправлял меня учиться грамоте. Затем я поступил в монастырь. Много книг я читал изо дня в день. Наверное, потому я для капитана на этом корабле в каком-то смысле незаменимый человек. Свободно могу общаться на испанском, английском, французском. Чуть-чуть знаю португальский и русский. Пишу свободно на испанском и английском.

Мою душу обуревают сомнения, и не потому что к вечеру начался шторм. Просто у меня предчувствие, что нужно что-то менять в своей жизни.

Небо же сгустилось до свинцовых оттенков. Море взбесилось. Оно, неуёмное, теперь пыталось поглотить наш корабль, но мы были сильнее моря. Мы же моряки, те, кто не боится погибнуть в морских глубинах.

День четвертый

Всю ночь мы боролись со штормом. Итог довольно печальный: одна мачта сломалась и раздробила левую часть деревянных конструкций корабля. Проломленные доски, мокрая солёная палуба. Так как сна было мало, я ходил весь день по кораблю как тень, сонный. Вспомнил почему-то про дни, когда впервые попал на корабль. Это было торговое судно, на котором были довольно добродушные купцы и наёмные моряки. Морская болезнь у меня началась довольно скоро. От этого было лихо. Перед глазами плыли круги, чуть подташнивало, но я крепился.

Сейчас я не испытывал морской болезни. Просто страшно хотел спать. Мучила жажда, но воду приходилось экономить по той причине, что её не уже хватало. На днище образовалась небольшая пробоина, через которую вылетели бочки с пресной водой. Одна бочка застряла, закупорив пробоину, потому работы было много. Мы откачивали воду, носились по палубе как очумелые. Капитан надсадно кричал. Кажется, его гортань была создана специально для громогласных криков. Любой моряк на нашем корабле больше всего на свете боится не черта морского, не шторма, не пиратов, а нашего капитана, в которого, кажется, из глубин вод вселяется иногда сам бес.

День пятый

Я Джон Вуд, что некогда был примерным сыном своего отца, сейчас сильно изменился. Я смачно матерюсь, как и все моряки. Нас море перевоспитало. Теперь мы иные, чем раньше. Шрамы исполосовали тело почти каждого из нас. У меня шрам на голове, который немного виден и на лице. Его я получил в сражении с пиратами у атолла моллюсков (как по старому наименованию). Они напали на нас, пытаясь взять на абордаж «Синюю птицу». Однако мы были сильнее их и готовы были сражаться до конца. Храбрости у нас было не меньше, чем у них. Сражение мы закончили фактически ничьей. Горы трупов, и враги отступали назад, улепётывали куда-то к морскому горизонту, что погрузилось в марево заката.

Второе ранение я получил на левой руке. Там тоже шрам от меча, и очень глубокий. Вернее, его я получил от большого персидского кинжала, которым пытался меня прирезать в Каире бородач со смуглым лицом и пепельными волосами. Ему не удалось меня убить. Я был сильнее и быстрее. Хотя он нанес мне серьезную рану. Когда я спросил его, кто послал его убивать меня, он ответил, что меня убить приказал советник эмира, что прибыл из Аравии в Египет, когда мы пришвартовались там. Эти слова смутили меня. Я никак не мог перейти ему дорогу, так как был простым моряком на корабле «Синяя птица». Может, это была ошибка или совпадение. Я не знаю. Так или иначе я залечивал свои раны на своём корабле. Все зарубцевалось в итоге. Я человек моря, что не боится таких шрамов и страданий…

Этот день ничем не был примечательным. Мы плыли в пустоте морского горизонта. Юнга бубнил свои песни, когда напивался изрядно. Кажется, вина и рома на них хватает, остальным же уже ограничили доступ к алкоголю.

День шестой

Мы снова попали в шторм. «Синяя птица» трещала сильно как никогда. Я думал, что все мы умрём. Около двух часов ночи сначала треснула и рухнула одна из мачт. Фок-мачту мы сами спилили, потому что хотели жить. Пенные волны поглотили частичку нашего корабля. На этом наши злоключения не закончились. Капитан, орущий во тьме, сообщил, что в трюме опять образовалась огромная дыра. Он кричал как полоумный. Дела были действительно плохи на этот раз. Я чувствовал, как наше судно проседает, и сильно. Спустившись вместе с другими в трюм по скрипучей лестнице, я обнаружил, что там безнадёжная ситуация. Как тени, плясали скользкие силуэты крыс, которые убегали прочь. Мы же пытались спасти ситуацию. Юнгу смыло в море через прореху, которую он пытался заставить бочонками с другим моряком.

К часу третьему ночи, а может, к четвертому нас прижало к берегу. Крах был неминуем. Я едва спасся от трескающихся досок «Синей птицы». Скалы, холодные и грозные, были последним нашим испытанием. Корабль повалился на бок. Я помню, как в сырой солёной мгле падал в пустоту. Кто-то стонал в эти минуты. Кто-то умирал. Море ревело так сильно, что каждый понимал, что морская стихия уничтожит нас с лёгкостью, если только судьба не будет благосклонна.

Я молился Богу впервые за долгое время. Выбирался из залитого водой трюма, в котором плавали коробки, бочки и щепки «Синей птицы». Снаружи было не лучше. Хлестал неистовый дождь. Сильный ветер заставлял закрывать глаза, хотя во тьме ничего не было видно. Мне чудилось в тот момент, что я ещё слышу басистый голос капитана, что отдавал команды погибающему кораблю. Это был лишь ветер…

Если небо и слышит нас, людей, то только тогда, когда мы неистово молим Его при свете зори или в полдень. Я пробирался по скользкой палубе погибающего корабля, почти в бессознательном состоянии смог спуститься на скалы и бежать что есть силы как можно дальше от моря…

Где-то там в сырой тьме в грохоте неба и моря я заснул просто от неимоверной усталости и перенапряжения. Хотя это была тревожная дрема, пронизанная периодическими пробуждениями. Я нахлебался воды, пока выбирался из трюма, и едва ли не утонул, как наш юнга.

День седьмой

Пробуждение было ужасным. Я лежал на мокрых камнях, покрытых не то мхом, не то водорослями. На моем теле были новые повреждения. Левая рука вспухла, ржавый гвоздь вонзился в неё. Я даже не знаю, как получилось и почему я вчера этого не заметил. Возможно, адреналин в крови был на таком уровне, что я не почувствовал эту боль.

Я пытался выдернуть громадный гвоздь, что вонзился между большим и указательным пальцем. Превозмогая боль, я всё-таки выдернул гроздь из раны, из которой потекла алая кровь.

На душе стало тоскливо, когда я увидел, что «Синяя птица» представляла собой лишь жалкую груду. Море стихло, хотя выглядело все ещё неприветливо. Небо было серым и низким. Я обошёл корабль, нашёл там своих товарищей. Они были мертвы. Один, очевидно, захлебнулся, второму размозжила голову огромная конструкция корабля.

Остальных я не нашёл. Для убедительности залез на палубу, что ещё частично сохранилась. Всё-таки мы потерпели крушение, как это и не казалось мне раньше невозможным. Нам слишком долго везло. С таким капитаном, как наш, можно было бороздить океаны и моря в поисках края мира.

Я же уцелел. Пока не мог понять, остров это или материк. И где я вообще? У меня с собой была водонепроницаемая сумка, которую мне подарил отец, когда узнал о моем решении посвятить свою жизнь морю. Он не стал меня упрекать, что я решился оставить монастырь. Принял моё решение как человека, который уже созрел в мыслях, чтобы жить самостоятельно.

День восьмой

Бесполезный день. Моё состояние ухудшилось. Ржавый гвоздь был подобен укусу змеи, возможно, началось заражение крови. Я с утра искал пищевые запасы в развалинах своего корабля. Нашёл коробку с провизией, приволок её до камней, на которых ночевал. Протащил её дальше до небольшого углубления в скале, что-то вроде пещеры. Там я отключился. Вернее, погрузился в какую-то странную болезненную дрему. Видения сменялись одно другим. Я видел моря, опять шторм. Я, очевидно, бредил. Выкрикивал имена близких, звал постоянно Нелли. Мне чудилось, что она рядом со мной и гладит меня по щекам. Это горело лицо от нарастающего жара.

День девятый

Я все ещё болею. Мне трудно писать и смотреть на яркий свет. Я сделал скромную запись в дневнике, пожевал булочку от повара Джо и опять уснул, теряя счёт времени.

День десятый или одиннадцатый

Не могу точно сказать, какой сейчас день.

Возможно, я спал несколько суток даже. Проснулся во тьме. Снаружи пещеры было довольно холодно. Я слышал, как море шумело во тьме. Я заплакал в эти минуты впервые за долгое время. Может быть, я просто морально устал, а может быть, просто понимал, что смерть заберёт меня, как моих товарищей по несчастью.

Чувство голода было нестерпимым. Я достал из коробки более или менее свежие фрукты. Ел их. Заснул на часок, может, чуть больше.

Проснулся вновь. Пытался выбраться из пещеры, но слабость в теле не давала мне сделать ничего подобного.

День двенадцатый

Рука моя посинела. Она опухла. У меня самые плохие мысли и предчувствия. Я постоянно думаю о смерти. Смотрел днем через прореху в небо. Там синева сменилась чистым звёздным небом. Звезды, как бриллианты, они кажется, что-то хотят сказать людям на земле. Не просто же Бог создал эти звезды там вдали. Что они нам говорят, помимо навигации в море?

День тринадцатый

Я едва ли могу уже отличить реальность от моих тяжёлых сновидений, пронизанных мучительной болью. Жар сменяется ознобом. Кажется, я все же скоро умру. Я знаю этот привкус смерти. Она совсем не страшная. Забирает человека, что тот не замечает её. Не знаю, почему ее люди боятся.

Во снах видел отрывки собственной жизни из прошлого. Оксфорд видел в пелене дождя. Отец во фраке разговаривал при мне с соседями. Набатом звучал колокол местной церкви. Потом и это пропало. Растворилось в пустоте забытых видений. Я видел свет далёкий и пульсирующий.

День четырнадцатый

Кажется, я сегодня бредил. Во сне ко мне приходил кто-то, светящийся и улыбающийся. Я видел, как он вышел с берега. Старик. Он шел ко мне. Его тело излучало свет изнутри, словно внутри него был светильник. Его руки выглядели, как белоснежный мрамор, наполненный светом.

Он сказал мне, что я должен ещё жить. Потом старик ушел, я же лежал в темной пещере один. Через прикрытые веки видел звёздное небо. Оно было такое же спокойное и мирное. Во тьме разгорались звезды. Их свет достигал земли…

День пятнадцатый

Что-то есть там в небе. Я теперь это точно знаю. Есть чудеса! Существует природа и силы неподвластные нам. Ещё там наверху за звёздами есть Бог. Великий и всемогущий Господь Бог, что иногда смотрит на наш мир через звезды. Ему чуть печалится, глядя на наш мир. Мы его совсем забыли, а Он в свою очередь забыл нас.

Я проснулся именно с такими мыслями. Я не думал более о смерти и жизни. Я думал только о Боге. Ещё я думал, кто же был тот, кто приходил ко мне ночью. Светящийся облик, что вернул меня к жизни. Отёк на руке спал, и цвет у неё был более здоровый. Кажется, мне суждено жить дальше на этой земле.

Я очень ослаб. Из коробки продолжал выгребать провизию. Ел все подряд, что там было. Запасливый был всё-таки Джо, что оставил мне столько продуктов. Это тоже везение.

День шестнадцатый

Я впервые выбрался из своего убежища. Шел к морю, оставляя на песке отпечатки своих ног. Корабль еще больше осел. Волны разносили его фрагменты по берегу уносили в море доски. Кажется, я остался совсем один в этом месте. Все погибли – капитан и его команда.

Опять поиск еды и воды. Это становится все более значимой проблемой, на ее решение уходит все больше времени.

День семнадцатый

Меня пугает перспектива застрять в этом месте надолго. Сегодня с утра я исследовал контур суши. Кажется, что это остров или полуостров. На обратном пути собирал моллюски с песка. Только ветер со мной разговаривал в этом месте. Он же трепал мои волосы и обдувал лицо солёной свежестью.

Мне тоскливо и одиноко. Я частенько подхожу к своему кораблю, смотрю на то, как его поглощает море. Все ценное я утащил на сушу в своё убежище. Даже, казалось бы, бесполезные куски дерева, которые мог утащить, я забрал к себе.

День восемнадцатый

Заканчиваются чернила. Скоро я перестану вести дневник. Кажется, я тут застряну, и надолго. Тем не менее я продолжаю писать и вести эти скудные записи, что отличают меня от животных и птиц, которые не осознают своего бытия. Тут частенько я слышу, как пищат какие-то животные в моей пещере. Наверное, это мыши или кто-то вроде них. Мелкие грызуны. Ещё я слышу, как птицы распевают свои песни поутру. А над морем мелькают чайки.

Когда я смотрю на море поверх воды, то, кажется, что, как и раньше, нахожусь на корабле. Там ничего не поменялось. Мятущееся море. Небо то чистое, то затянуто серо-безликими тучами. И чайки, что кружат над водной гладью в поисках пищи.

День девятнадцатый

Записи свожу до минимума. Экономлю. Истратил свой день на поиски еды и обустройство жилья. Нужно ещё много работать. Желудок начинает сводить от судорог и болей, потому что я мало ем. Я собираю фрукты, какие тут есть. Дни солнечные и тёплые. Море успокоилось, вот только жаль, что корабля моего его уже нет…

День двадцатый

Боже мой, почему ты оставил меня здесь?! Я так одинок в этом месте. Я едва выживаю на этой безымянной земле.

День двадцать первый

Поиск еды. Нашёл ручей с довольно хорошей водой. Небо отвечает мне на молитвы.

День двадцать второй

Я почему-то думал про своих девушек прошлого, после того как сумел найти достаточно еды и достаточно набить желудок.

День двадцать третий

Чернила кончились. Чернильница, я тебя посылаю к черту! Ненавижу свою чернильницу. Мне не нужна чернильница. Выкинул её в море, пусть тонет.

Больше не могу изложить свои мысли в моем днев…

День двадцать четвёртый

Этот день не принёс избавления от одиночества Джону Вуду. Он вчера выкинул чернильницу в море. Иногда он разговаривал сам с собой. Так бывает, когда ощущаешь себя особенно одиноким. Тут не было собеседника. Корабль «Синяя птица» утонул на берегу, разваливался по кускам от набегающих волн. Море синевой сливалось у горизонта с прекрасным чистым небосводом. Солнце бродило в вышине, заливая все вокруг: пляж, заросли неизвестных Джону прибрежных деревьев. Он ничего не знал об этом мире. Рождённый в Оксфорде, бывавший лишь в окрестностях своего города, пару раз в Лондоне, он ничего не знал об этой безымянной земле.

«Что-то же будет за тем горизонтом?» – размышлял матрос, устало волоча ноги по золотистому песку. Справа от него были скалы, чёрные и неумолимые. Они стояли гордо насупротив моря, что пыталось разрушить их. Эти исполины, казалось, застыли во времени, будто их заколдовали ещё в эпоху гигантов и богов, что боролись за эту землю, и погибли либо умерли, а может, улетели далеко к звёздам в другие миры. И теперь тут были лишь люди, что исследовали свой мир.

День двадцать пятый

Утром матрос с трудом открыл глаза. Смотрел в потолок.

– Боже мой, за что ты меня тут оставил? – просипел Джон, протянув руки вверх.

Ответа не было. Снаружи шумело море. Сейчас моряк не ругался, как раньше было на корабле. Он устал от происходящего, что случилось с ним в последние дни.

Небо чуть хмурилось. Чайки тревожно носились над морем. Возможно, они предчувствовали наступающую бурю.

Вуд продолжал обитать в своей пещерке. Ел моллюсков, сплёвывая иногда особо горькие невкусности, что попадались среди них – песок, глину, что-то ещё, что занесло морем в эти создания.

К вечеру действительно разыгрался шторм. Тучи сгустились до устрашающего чёрного. Небо сдерживало дождь. Затем посыпались крупные капли холодного дождя. Море забушевало вдали. Нестерпимо сильный ветер сдувал все, что не имело опоры. Пальмы трепыхались и гнулись, так что Джону Вуду казалось, что они сломаются. Он всматривался в мощные природные процессы, которые развёртывались за пределами его убежища. Ветвистая молния пронзала тёмное небо. Вспышка молний мимолётно разливалась, освещая все вокруг.

– Отец, что я тебе скажу… – вдруг начал разговаривать сам с собой Джон.

Последовала пауза.

– Ты действительно это хочешь знать? Хорошо. Я скажу, что я попал на какую-то землю. Это неизвестная земля. Я тут совсем один. А ты, матушка, что скажешь по этому поводу?

Гром гремел снаружи, а потерпевший крушение продолжал сидеть в пещере, чуть покачиваясь из стороны в сторону.

– Матушка, ты права. Прости меня! Все не так плохо. Я действительно не послушал вас, но за все я сам держу ответ. Поверьте мне…

Он замолчал. Его лицо покрыла борода, что некогда была щетиной. Это была безобразная борода. Она ничего не имела общего с красивой английской бородой солидных лордов, что гуляли в цилиндрах по улицам Лондона. Прогуливающиеся частенько держали в руках трости с позолотой на рукоятке. Некоторые носили монокли. Помимо отличных фраков и лакированной обуви, это тоже придавало им степенность и значимость.

Джон Вуд был сейчас один вдали от дома. Снаружи неистово бушевал шторм. Вуд прятался от дождя, ветра, молний и моря.

День двадцать шестой

Буря стихла. Джон проснулся с мыслями о доме. В какой-то момент он начинал понимать, что постепенно сходит с ума от одиночества. Оно убивало в нем бывалого матроса, что уверенно носился по кораблю. Он драил палубы, спускал, поднимал паруса. На берегу он жадно упивался любовью с девушками и женщинами разных сословий. В кабаках в укромных местах он приносил им счастье и сам получал удовольствие. Так бывало каждый раз, когда «Синяя птица» швартовалась в каком-нибудь крупном порту.

– Боже, сегодня двадцать шестой день, а я ещё здесь! – жаловался он небу, но небо хранило безмолвие. – Ты хочешь, чтобы я сошёл с ума от одиночества? Или ты хочешь, чтобы я куда-то плыл ещё?

Джон замолчал, посмотрел в испещрённый трещинами свод низкой пещеры, которая больше походила на нору. Но и сам он не был пещерным человеком. Вуд был моряком, который уцелел после кораблекрушения и спасся в маленькой прибрежной выбоине. Грот сформировало когда-то море – волны вылизали в скале эту впадину.

Джон выбрался наружу. Солнце заливало пейзаж светом. Он опять искал моллюсков на берегу моря. Честно говоря, его уже воротило от этой пищи, но другой еды у него не было.

В сумерках, когда дневное светило упало за горизонт, Джон соорудил на пляже подобие знака для тех, кто вдруг приплывёт сюда. Шансов на это было очень мало. Джон прекрасно осознавал это. Бесполезные камни. Тщетные надежды. Тьма бес просвета. Есть только он, говорящий сам с собой.

День двадцать седьмой

Сизые сумерки сменились новым рассветом. Джон ещё какое-то время ворочался на своей лежанке. Она представляла собой кучу сухой травы, которая пахла сеновалом. Что мог принести этот новый день Джону Вуду? Ничего.

Джон окончательно проснулся. Разглядывал свою повреждённую левую руку. На запястье красовался шрам от наёмника в Египте. Ржавый гвоздь тоже оставил свой след. Шрамы были заметны. С этим ничего нельзя было поделать. Однако Джон печалился не по этому поводу. Он хотел вырваться из своего заточения.

День прошёл в поиске пищи. Во второй половине дня матросу удалось поймать и убить нерасторопную, довольно крупную птицу. Он напал на неё, ударив доской, которую притащил с «Синей птицы». Птица кричала, пока не умерла. Джон ощипывал ее в пещере. Затем мучительно долго разжигал костёр. Натаскал возле пещеры сухой травы и веток, которые нашёл вокруг своего жилья.

Засыпал он умиротворенным. В провизии от корабельного повара у него осталась соль. Потому убитую птицу Вуд посолил и ел с особой жадностью. После ежедневного поедания моллюсков эта еда казалась ему райской.