Cмотрители Пустыни

Глава 1.

Федеральная трасса Е-13 – раскалённый конвейер, вмонтированный в ребристую плиту пустыни Аш-Далы. Лента асфальта дрожит в струящемся мареве; края её расплываются, сливаясь с сыпучими обочинами. А за ними начинается Она.

Едешь по такой дороге, и время превращается в ровный гул мотора, в шёпот горячего ветра, в щёлканье кассеты в допотопной магнитоле «Волги» ГАЗ-24. Едешь, и кажется: ты уже покойник, и твоя  посмертная кара – вечно катить по адскому кругу. Лишь бегут, подскакивая, вдоль дороги, сухие шары перекати-поле, гонимые ветром, а на горизонте проступают силуэты гор Сакшытау, похожие на спины спящих великанов тонущие в бесцветном дрожащем Ничто, за которым и вовсе стирается грань между небом и землёй… Или в Нечто…

Артём ехал в Актобе или, по-русски, Актюбинск. Это был его последний шанс. Неудачный подряд, провальная сделка, долги, копившиеся со скоростью снежного кома, – всё это осталось в Алма-Ате, его родном городе, который он всё ещё называл, как привык с детства. Хотя Союз развалился, когда он был ребёнком,  в душе он так и не принял этого.

Рука инстинктивно потянулась к фотографии, прищеплённой к солнцезащитному козырьку. Юля и мальчишки – двенадцатилетний Серёжка и четырёхлетний Тимур. Серёжка, совсем уже взрослый, держит в руках грамоту: «Победителю районной Олимпиады по истории».

Артём снова тряхнул головой, прогоняя накатившую слабость. В ушах стоял монотонный, одуряющий звон. Руки тяжело лежали на руле. Он пытался не смотреть на термометр, стрелка которого неумолимо ползла к красной зоне.

Густой обжигающий воздух врывался в салон через открытое боковое окно (кондиционер сдох ещё под Жезказганом), неся с собой запах горькой степной полыни и раскалённого песка. Время от времени в этот дорожный букет вплеталась сладковатая, тошнотворная струя, душок падали –  суслика или лисицы, раздавленной на трассе. Язык прилип к нёбу, хотя он то и дело пригубливал тёплую воду из пластиковой бутылки, прислонённой к спинке пассажирского сидения. Но эти глотки не приносили облегчения, а лишь смывали ощущение песка на зубах.

Он включил магнитолу. Голос Фарруха Закирова, солиста узбекской группы «Ялла» заполнил салон,  пробившись сквозь гудение мотора:

Учкудук – три колодца… Защити, защити нас от Солнца.. Ты пустыни спасительный дух, Учкудук.

Артём подпевал, иногда сбиваясь с ритма. Простой мотив как будто пробил брешь в настоящем, и вот уже вместо серого полотна пустыни перед глазами поплыли другие картинки.

Детство. Небольшая квартира в Алма-Ате, где в одном дворе дружили, ссорились и мирились русские, казахи, узбеки, уйгуры, корейцы. Запах эчпочмаков и пряный дух корейской морковки из окон. И, конечно же, пьянящий, ни с чем не сравнимый аромат спелых яблок, которыми был знаменит их город… «Алма-Ата» – «Отец яблок». Все здесь свои, все родные. И эта песня узбекской группы про гостеприимный дух пустыни – город, рождённый героическим трудом большой страны, где он родился, казалась гимном этой стране. А теперь – похоронным маршем…

Были и другие воспоминания – смутные, тревожные. Город порой наполнялся напряжением, доносившимся с центральных улиц – гулом толпы, обрывками гневных криков на двух языках. Он помнил, как однажды вечером увидел в окно, как по их тихому двору куда-то бежали люди с растерянными и сердитыми лицами. Помнил бледное, встревоженное лицо своего отца, Виктора, инженера, который впервые почувствовал себя чужим в родном городе.

Именно тогда, в дни всеобщей тревоги, Артём впервые по-настоящему осознал, что папа у него – русский, а мама – наполовину казашка. И что эта простая, казалось бы, данность вдруг стала для кого-то очень важной. В их большом дворе, где все дружили, появилась невидимая трещина.

Он вздрогнул, чувствуя, что дорога начинает плыть: так ведь и уснуть за рулём можно!

Пейзаж за окном не менялся уже сутки: пески, поросшие верблюжьей колючкой, изредка – пучки седого ковыля и полыни. Искривлённые ветви саксаулов, похожие на рёбра ископаемых ящеров. Растительный мир низкорослый, прижатый, покорный… Белое солнце Пустыни   – здесь не название советского блокбастера, а суровая данность. Оно карает небесным огнём за любую попытку бунта. Единственный вызов этой плоской бесконечности – одинокое веретено песчаного вихря, танцующее свой  безумный танец над горизонтом…

Артём помнил, как его дед, Абылай-ака,  из рода Жалайыры Старшего Жуза, чьи предки издревле кочевали по этим степям, приехал из аула и сказал,  собрав во дворе всех соседей: «Я казах, а моя покойная жена, мать моих детей, русская. Я кости свои положу здесь, но не позволю, чтобы шакалы посеяли зерно раздора!» Авторитет деда, прошедшего войну и поднимавшего совхоз, признавали все – и встревоженные русские жители, и казахи-аксакалы, и заводилы из горячей молодёжи, уважавшие его боевое прошлое.

И волна действительно отхлынула от порога, обойдя стороной их район. Да и бежать по большому счёту было некуда: Россия оставалась далёкой родиной предков, а здесь был их настоящий и единственный дом.

Потом была школа, экзамены, армия и две попытки поступить на истфак  –провалились. Несбывшаяся мечта трансформировалась в заставленные историческими романами книжные полки. И, возможно, поэтому ему так радостно было сознавать, что сын Серёжа не просто зубрит учебники, а с жадным огоньком в глазах читает про древние цивилизации,  мифы, верования… Даже  находит параллели у разных народов, молодец.

Внезапно песня захлебнулась, превратившись в шипение и треск, будто кто-то задушил певца и музыкантов пыльным мешком.

«Магнитола старая, – автоматически подумал Артем. – Жара. Аппаратура бесится».

Но сквозь нарастающий белый шум, похожий на морской прибой, стал пробиваться другой звук…  Какое-то тихое, мерное, неестественно чёткое поскрипывание.

Звук был настолько явственным, что Артем впился взглядом в приборную панель, ища его источник среди стрелочек и лампочек. Вроде ничего и близко… Он вырубил магнитолу, но скрип  стал даже отчётливее, навязчивее. И доносился уже откуда-то… сзади…

Его так и подбросило на сидении: «Груз!» Он резко ударил по тормозам, заглушил двигатель, толкнул дверь.

Ноги, затёкшие от долгого сидения, чуть не подкосились, он ухватился за перегретый, почти плавящийся корпус машины. «Вода попала в электронику? Да нет, откуда…»

Солнце палило, расстреливало всё живое в упор. Он обошёл машину,  сунул ключ в замок багажника. Пластиковый контейнер стоял на месте, аккуратно пристёгнутый ремнями. Артём выдохнул.

В этом контейнере мирно спали в своих пенопластовых гнёздах  датчики для комбайнов. Ценнейший груз, «серый импорт» из Китая. Без этих микросхем и проводочков уборочная техника вставала, а агрохолдинги теряли миллионы. Там, в Актюбинске, за них готовы заплатить наличными без лишних вопросов. Сумма в конверте купила бы его семье несколько месяцев передышки.

– Слава богу…

Поблизости расстилалась обширная низина, покрытая такыром – потрескавшейся глинистой коркой, которую солнце и ветер отполировали до блеска. Засохшая глина была изрезана глубокими трещинами на бесчисленные многоугольники, издали создавая иллюзию чешуи доисторического ящера. «Может, это она скрипит, сжимаясь от жары?» – отчаянно попытался найти логику его мозг.

Скрип был где-то рядом,  но шёл он вовсе не из двигателя машины.

Артём медленно, будто преодолевая сопротивление, опустил крышку багажника. Медленно же обошёл машину, заглядывая под каждое колесо. Припав к земле, долго вглядывался в просвет под днищем. Ничего подозрительного.

Он размял и растёр затёкшую шею, плечи: проблемы с кровотоком, долго сидел в одном положении, к остеопату бы…  Вроде потише стало.

Сел на водительское место, захлопнул дверь. В зеркале заднего вида дрожала в злом мареве пустая лента асфальта. Скрип, очень тихий, на грани слышимости, исходил из тёмных углов салона, из обшивки потолка, из-под резиновых ковров. Конечно, мираж.  Атмосферное явление.

Если бы не одно обстоятельство: дедушка Абылай-ака говорил, что этот звук, напоминающий  скрип песка под невидимыми подошвами,  всегда слышится перед Их приходом.

Но где дедушка с его древними суевериями! А где он, Артём,  бизнесмен, тридцать шесть лет, образование – среднее техническое…

Он повернул ключ зажигания, затем потянулся к бутылке с тёплой водой – смочить пересохшее горло; взгляд невольно скользнул по бардачку, куда он когда-то запихнул дедушкин дневник. Рука замерла на пол-пути.

Глава 2.

На пассажирском сидении лежали слепленные из песка, шарики. Идеально круглые, размером с крупную горошину. «Да сам же на подошвах нанёс! Просто, мужик, логику включи. Двадцать первый век!»  Только ведь… Не забирался же он на пассажирское сидение с ногами!

Сомкнул веки и вновь распахнул глаза. Сиденье как сиденье, пустое. Из потёртого велюра, с сеткой-кармашком на спинке – он даже провёл по ней рукой, опустил пальцы внутрь, потеребил ткань обшивки.

Мираж, – он упрямо пытался загнать страх в рамки учебника физики за седьмой класс, – атмосферная рефракция. Свет преломляется в слоях воздуха разной плотности. В памяти всплыли картинки: караваны в пустыни, а над ними – висящие в небе корабли, воздушные замки… Да ещё и проблемы с шеей, кровоток.

Он подвигал шеей, как в индийском танце, пытаясь вправить позвонки, завёл машину и надавил на газ. Проехав несколько сотен метров и почти убедив себя, что всё – чистая физика, он заметил, что в зеркале заднего вида мелькнуло что-то белое. Невольно приподнялся, пытаясь разглядеть это «что-то»…

Медленно, словно проявляясь на фотографии, в зеркале возникло лицо  пожилой казашки в белом платке: смугло-коричневое, скуластое, словно выточенное из потемневшего дерева. Тёмные узкие глаза, плотно сжатые губы… Она сидела на заднем сидении, как будто и была там, и молча смотрела на него. И покачивалась… Туда-сюда, в такт этому самому скрипу. Скрип-скрип. Скрип-скрип.

Из горла вырвался хриплый крик. Руки, лежащие  на руле дёрнулись, машина вильнула, и это непроизвольное движение прогнало мираж. На заднем сидении валялась только его скомканная коричневая куртка (на случай ночного холода, частого гостя даже летом в пустыне).

«Смотри, – он стиснул зубы. – Машину тряхнуло, позвонки встали на место, и всё прошло. Значит, проблема в кровотоке»

И тогда он услышал голос. Тихий, словно песок, сыплющийся по сухому листу металлического жёлоба, ласковый и леденящий. Он звучал прямо у него в ухе, и чей-то шёпот – сухой, жаркий, пахнущий пылью, полынью и тлением – зашевелил волосы на его голове, коснулся ноздрей и щёк, покрытых щетиной:

«Не бойся нас, джигит… Мы так устали ждать. Тысячи лет мы спим в песках, просыпаясь лишь для того, чтобы утолить жажду. Твой страх и твоя страсть сладки, точно нектар в цветке мака. Дай нам напиться, и мы подарим тебе блаженство, о котором ты и не мечтал»

Второй голос, чуть глубже, бархатный, низкий и грудной, пропитанный негой сладострастия, прошелестел у другого уха, и тонкие, невесомые пальцы коснулись его шеи, чуть сжали в объятиях, провели по его груди:

«Один в большой железной клетке… Сколько в тебе соков, джигит? Надолго ли хватит? Хватит ли на всех нас? Как бы я хотела выпить эту силу! Я  пила бы тебя медленно, смакуя каждый глоток».

Третий, высокий и нежный, засмеялся, и смех был подобен звону серебряного колокольчика. Чьи-то невесомые губы коснулись его виска, а рука скользнула ниже пояса, вызывая судорожную волну, предательскую реакцию тела.

«Ой, смотрите-ка, сестрёнки, он уже готов! Чувствуешь, как по нему пробежало? Он ещё боится, но тело уже хочет! Оно знает, для чего создано…  Чур, я первая! Хочешь прикоснуться к моим упругим бёдрам? Мы можем быть такими разными… Прохладными, точно глина, по которой бежит ручей,  горячими, точно песок. Мы можем принять любой облик твоих грёз».

Артем застонал, прикусил губу: сквозь ужас пробивалась, нарастала, накатывала, смывая остатки страха, волна неконтролируемого жгучего желания. Увидеть их, прикоснуться к их плоти, вдохнуть их дурманящий запах!

Он резко ударил по тормозам. «Волгу» занесло, развернуло и бросило поперёк пустой дороги в облаке рыжей, удушливой пыли. Задыхаясь, он распахнул дверь и вышел. Волна жара пёрла от земли и отовсюду. Высоко в небе, словно подвешенный на невидимую нить, парил одинокий орёл. Неподвижный и равнодушный Наблюдатель Пустыни.

– Где вы?! – Прохрипел он, обращаясь к выжженной равнине.  – Покажитесь!

Ветер поднялся внезапно, словно из-под земли, закрутил перед ним клубы пыли и песка. И внезапно в них проступили три женских фигуры. Их тела, тонкие, гибкие, невесомые, словно сотканные из воздушных струй, изгибались в прихотливом восточном танце, кожа отливала тёплым золотом заката. Лица были безупречны – высокие скулы, благородно изогнутые, полные губы, а глаза – миндалевидные, тёмные, бездонные, как самая глубокая ночь.

Он пошёл к ним, тяжело переставляя вязнущие в песке ноги, протягивая руки, жаждая прикоснуться к этой нежной плоти, вдохнуть дурманящий аромат чего-то необъяснимо влекущего…

И в этот момент новый порыв ветра швырнул в него песком, ослепив, забив рот и нос. Он зажмурился, закашлялся, отплёвываясь горькой, едкой пылью.

Когда он снова открыл глаза, то увидел  молчаливого Хозяина Пустыни.

Нет, не бесплотного духа.

Перед ним, распластав свои мощные лапы с длинными  когтями, замер варан. Огромная ящерица, пёстрый крокодил пустыни. Его голова была чуть приподнята, а немигающий жёлтый глаз с вертикальным зрачком смотрел в упор на Артёма.

В голове всплыл старый рассказ отца, услышанный в детстве: «…слюна ядовита… Не делай резких движений, не пугай…»

Они замерли друг против друга – человек и современник динозавров.  В неподвижном взгляде рептилии застыло выражение, которое говорило красноречивее любых слов: «Твоя жизнь – один вдох в этом вечном дыхании песков, ты лишь временная помеха. А я помню волны древних морей, ушедших с этой земли. Я видел, как рождались и умирали барханы. И я буду лежать на этом песке, когда от тебя не останется даже пыли».

Артём затаил дыхание, чувствуя, как по спине буквально снуют полчища огромных муравьёв – уже не от сверхъестественного ужаса, а вполне реального. Он медленно, почти не двигаясь, начал отступление. К машине, бочком, пятясь к обочине.

Ящер не шелохнулся. Он равнодушно следил за каждым движением двуногого, давая понять, что лишь позволяет ему уйти.

И только когда Артём, споткнувшись, почти упал на открытую дверцу «Волги», песчаный крокодил сорвался с места и рванул прочь, стремительный и неожиданно грациозный, мелькнув жёлто-коричневым зигзагом и растворившись в песках.

Артём тяжело рухнул на сиденье, захлопнув дверь.

Ветер всё так же гнал по краю дороги перекати-поле – сухое, колючее и мёртвое, будто вырвавшееся из самого сердца марева.

Глава 3.

Он мчался, слепо вглядываясь в бесконечную ленту асфальта, заставляя себя думать о счетах, о долгах, настойчиво вызывая перед внутренним взором круглое, в очках, лицо банковского менеджера. «Следующий платёж, Артем Викторович, критический. Без отсрочек».

Мысли путались, цифры превращались в песчинки, сыплющиеся сквозь пальцы…

Что это было? Нет, не варан, конечно, нет… С ящером всё более менее просто и ясно. Но эта потеря контроля, несмотря на страх, это всепоглощающее жгучее желание раствориться, отдаться без остатка…  «Кому? – Мысленно стукнув себя по темени. – Призракам? Миражам?!»

Но эти девы, их шёпот, струящийся по венам огненным ядом… Как они  прекрасны…

Взгляд упал на фотографию, прикреплённую к козырьку. Юля и мальчишки смотрели на него с теми же улыбками, но теперь Артёму виделось какое-то новое выражение в их взглядах – немой укор, что ли…

Он отцепил фотографию и сунул в бардачок. Он ожидал, что сейчас на него обрушится лавина вины. Но пришло иное: странное,  безразличное спокойствие.  «Я просто биологический механизм за рулём, везущая груз из точки А в точку Б».

На обочине мелькнул дорожный знак, почти полностью залепленный пылью:

«ЗАПРАВКА. 5 КМ. ХОЛОДНАЯ ВОДА».

Артём почти физически ощутил вкус этой воды – какой она бывает в такой глубинке: мутной, с привкусом железа и резины от шланга…

Вот и заправка: две ржавые бензиновые колонки. На одной угадывался полустёртый сине-белый логотип «КМГ», на другой счётчик навсегда замер на числе 128,7…». Когда ей последний раз пользовались? При коммунистах, наверное. На низком глинобитном домике с плоской крышей красовалась вывеска «ЧАЙХАНА», затянутая слоем пыли так, что читалось только  «ХАНА». Да уж…

Рядом стоял старенький «КамАЗ» с кабиной, чей цвет уже почти не отличался от цвета окружающей пыли.

Артем выключил двигатель. Тишина после гула мотора казалась какой-то неестественной. Скрип… Он вздрогнул, оглянулся, но тут же до него дошло: на этот раз песок под его собственными ногами.

Возле ржавой колонки, на расшатанной скамейке спал пожилой узбек в выцветшей тюбетейке. Над ним в тяжёлом, неподвижном воздухе вился рой мух. Они садились ему на веки, откровенно ползали по  щекам, а он лишь время от времени безучастно подёргивал бровями, не просыпаясь. Из приоткрытой двери чайханы доносилось едва слышное бормотание телевизора. Эта картина была настолько мирной и обыденной, так не вязалась с недавно пережитым ужасом.

Артём заправился, расплатился наличными с резко проснувшимся хозяином, и купил две нагретые солнцем бутылки той самой местной воды. Она оказалась даже теплее, чем в его бутылке. Хозяин неторопливо засунул деньги в карман своих выцветших штанов.

Желудок протестующе заворчал, и Артём вдруг осознал, что не ел с самого утра. Он вошёл под навес чайханы, окунулся в полумрак и относительную прохладу глиняных стен. Пахло дымом, жареным луком, бараниной, из дальнего угла доносилось бормотание телевизора.

За стойкой дремала полная женщина в цветастом платье.

– Две самсы, – произнёс Артём. – И чаю, пожалуйста.

Через пару минут перед ним на липкой клеёнке стояла тарелка с двумя золотистыми пирожками и пиала с дымящимся чёрным чаем.

Он надкусил пирожок и запил обжигающим чаем с запахом дымка и степных трав.  Горячий жир тёк по губам,  пищевод горел от специй, но он ел торопливо, жадно, словно пытаясь заземлить весь этот адский кошмар вкусом сочного мяса, лука, и мягкого,  хотя и плохо пропечённого дрожжевого теста…

В раскалённом небе всё так же неподвижно висел орёл.  «А что, если тот же самый, что  и там? – Мелькнула вдруг нелепая мысль. –  «Ну да, а то мало в степи орлов» – отозвался здравый смысл.

Старик узбек окончательно проснулся, потягивался на скамье, разминал затёкшую  спину.

– Далеко путь держишь? – Спросил он на хорошем русском.

– В Актобе, – Собственный голос показался чужим.

Старик кивнул, его глаза – узкие щёлочки в сети морщин – скользнули по «Волге», по дорожно пыли на номерах, по самому Артёму.

– Один? – Уточнил он, отмахиваясь от мухи.

Артём молча кивнул.

– Один через эти места лучше не ехать, – старик помотал головой, и костяшки его позвоночника хрустнули. – Скучно ей. Голодно… Вот и ищет себе спутника. Или еду…

– Кто… она? – Спросил Артём, стараясь контролировать голос.

Старик повёл рукой:

– Пустыня. Степь… Она ведь живая.  Чувствует. Особенно в такую жару, вот как сейчас. Марево стелится – это её мысли. Ветер воет – это она разговаривает. А уж если заговорит с тобой напрямую…

Он многозначительно посмотрел на Артема своими щёлочками-глазами.

– Что значит «напрямую»?

– Голоса услышишь. Лица увидишь. Чаще женские, красивые. Но бывают и безобразные. Это её Дочери. Духи Верблюжьей Кости. Так у нас их зовут. Говорят, это души тех, кто сгинул в песках. От жажды, от страха. Скучно им, тоскливо.  Вот и тянутся они к живому дыханию. Заманивают… Сначала лаской, потом страхом. А когда человек обезумеет окончательно, он сам уходит к ним в пески. Или его находят потом у дороги. Сердце разорвалось, а с лица не сходит улыбка… Счастливая такая, до ушей.

С губ Артёма сорвался  мучивший, глодавший его изнутри, вопрос:

– А шарики из песка. Круглые такие. Это… тоже они?

Глаза старика сузились ещё больше, почти закрылись. Он медленно кивнул:

– Их… Это их знак. Их печать.

– Но как? Зачем? – Прошептал Артём еле слышно.

– Для них нет «как». Песок – это их плоть и кровь.  Они могут войти куда угодно. В самую крепкую машину, в самый закрытый дом. – Старик помолчал. – Они метят свою добычу. Ты теперь принадлежишь им. Пустыня попробовала тебя на вкус. Эти шарики – как ошейник на собаке. Как уздечка на коне.  Чтобы другие духи знали – этот человек уже чей-то. Кто-то положил на него глаз.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.