- -
- 100%
- +
Я не успела ответить. Послышался громкий плач, и я увидела, как в нашу сторону несется зареванная девочка лет пяти.
–Распорядитель! —закричала она отчаянно, хватая его за рубашку. —Распорядитель!!!
Беленькая, с двумя тоненькими косичками, в которые были вплетены ярко-розовые ленточки, светлом просторном платьице, расшитом по краям белым и розовым бисером, она совершенно опухла от слез.
–Что с тобой, Маринка? – спросил Андрей участливо, присаживаясь на корточки рядом с ней.
–Машка пропала! —закричала она так громко, что у меня заложило уши. – Ее нигде нет! Нигде! Я всюду искала!
Николай укоризненно покачал головой.
–Она не могла уйти просто так. Ты, наверное, чем-то обидела ее?
–Я на нее накричала!
Девочка подняла на нас большие голубые глаза и зарыдала во весь голос, зарывшись в обнимающие ее руки.
–Ну вот, что ты будешь делать, – вздохнул Николай и посмотрел на меня виновато. —Пойдем, поищем твою Машку.
Он взял девочку за руку, и мы пошли в сторону леса. Перейдя неширокий, но добротный деревянный мост, мы долго бродили между высоких кедров, на все лады упрашивая неизвестную Машку откликнуться.
–Машка! Машка! – наконец, закричала девочка с надрывом, когда мы уже совсем выбились из сил. —Вернись, пожалуйста! Я больше никогда- никогда так не сделаю! Не стану вплетать бантики в твой хвостик!
Я ошарашено уставилась на Николая. Он улыбнулся и пожал плечами.
–Точно не будешь? —спросил вкрадчивый голос, и из-за широкого ствола выглянула мордочка маленькой белой козочки. —Обещаешь?
–Да! Да! Никогда! Обещаю!
Девочка вырвалась из рук Николая и бросилась к своей подруге, обнимая ее и захлебываясь от радости. Козочка, каждую пушинку которой расчесали сотни раз, казалась белым облачком. Она ласково тыкалась в грудь девочки и та, весело смеясь, изо всех сил прижимала ее к себе.
–Разве в раю живут животные? – спросила я, улыбаясь.
–Господь никогда не разлучает любящих, —ответил он. —Конечно, живут. Даже кошки с собаками. – Он посмотрел на меня задумчиво и добавил: —Ну, раз уж мы здесь… Пойдем, я кое с кем тебя познакомлю.
Оставив милую парочку, мы пошли по едва заметной тропинке. Солнечный свет легко скользил между деревьями, не давая сумрака. Только тишина и покой стали глубже. Я вдохнула мягкий воздух и подумала о лете, которое сейчас уходило на Земле. Оно никогда не покидает этих мест. Мягкое и теплое вечное лето.
Лес заметно поредел, и я увидела поляну с тщательно скошенной травой, в центре которой уютно разместился небольшой деревянный дом, окруженный невысокой ивовой оградой. Мы вошли через калитку без замка в чистый белый двор. Двери дома были открыты, но внутри никого не оказалось. Мы нашли хозяина на заднем дворе. Это был невысокий старик, крепкий и жилистый, с сильными руками и зелеными глазами, которые ярко блестели на загорелом морщинистом лице. Черные тугие кольца длинных волос удерживала белая повязка, а в кудрявой бороде блестела седина.
Мужчина рубил дрова и складывал их в поленницу. Под закатанными рукавами серой холщовой рубахи бугрились железные мышцы.
–Здравствуй, Кузьма, —поприветствовал его Николай.
–Здоров будь, —буркнул хозяин, откладывая топор и утирая пот краем рубахи.
Тяжело дыша, он уселся на колоду и посмотрел на нас спокойно и немного угрюмо.
–Это для бани. —Похоже, он обращался только ко мне. —Мужики любят попариться. В этом нет никакого смысла, но дорого как воспоминание. – Он помолчал и добавил: —Что ж ты, девонька, деда своего не навещаешь? Он скучает по тебе.
–Вы знаете дедушку? —встрепенулась я.
–Воевали вместе.
Кузьма откатил ворот рубахи, и я увидела огромный багровый, еще не заживший, рубец. Поднявшись, он подошел к небольшому костру в углу двора, на котором стоял чугунок с каким-то варевом, и стал тщательно помешивать его.
–Раны от оружия демонов никогда не заживают, – проворчал он. —Вот варю пихтовое варенье. Помогает. Хочу ребятам передать.
–Никогда не слышала о таком.
–Теперь услышала.
Этот суровый неприветливый старик чем-то смущал меня, но он мне нравился. В нем чувствовалась доброта, глубоко спрятанная, словно он страшился показаться слабым. И он пришел с войны. Теперь вот залечивает раны и хочет поскорее вернуться обратно, к своим друзьям. Я скучала по дедушке, но знала, что он постоянно в разъездах. Ангелы света и люди – все теперь на войне.
Отвлекшись от невеселых мыслей, я подошла к поленнице. На одном из деревянных брусков были разложены в ряд несколько крупных ярко-голубых камней, прозрачных и чистых. Они мягко мерцали на темном дереве.
–Это для моей внучки, —сказал старик, продолжая помешивать свое варенье. – Когда высохнут, сделаю ей ожерелье.
– Что это за кристаллы?
– Слезы ангелов. Слезы любви.
Я резко обернулась.
–Ангелы не плачут.
–Не должны плакать, —ответил он угрюмо и посмотрел на Николая. —Нут-ко, помоги мне.
Они вместе сняли котел с огня и поставили его под навес рядом с поленницей.
– Они, девонька, созданы, чтобы защищать и утешать детей человеческих, – продолжил он. – Разве это дело, если станут утешать их? Вот они и плачут украдкой, пряча слезы. Иди со мной.
Мы вышли со двора и углубились в лес. Когда кедры сменились туей и можжевельником, я услышала журчание воды. Маленький чистый ручей уже пробил себе достаточно места, чтобы воду можно было зачерпнуть в ладони. Я наклонилась с намерением напиться и тут же отпрянула —все дно ручейка устилали голубые камешки.
Я испуганно поняла глаза.
Кузьма задумчиво смотрел на меня со странной смесью печали и надежды. Наконец, решившись, он повернулся и исчез в лесу.
–Идем, – пробормотал Николай, пряча взгляд, и пошел вслед за Кузьмой.
Ничего не понимая, я отправилась за ними. Мы шли недолго. Вскоре лес поредел и совсем отступил.
Огромное поле, покрытое белым и черным пеплом, растянулось до горизонта. Свет, яркий и солнечный в лесу, здесь становился серым и блеклым. Темные тучи медленно ползли над уснувшими навсегда демонами, ангелами и людьми, которые сошлись здесь в своей последней битве. Мы остановились на границе зеленой травы и черно-белого пепла.
Поле войны.
Посреди мертвого поля на коленях стоял ангел. Склоненная голова, поникшие плечи. Он не видел нас. Он вообще ничего не замечал. Я слышала его боль, такую невыносимую, что она разрывала его на части. Молчаливые слезы катились у него из глаз. Он неторопливо и механически собирал слезинки, сжимая их в кулаке.
–Он всегда здесь, – сказал Кузьма хрипло. – Столько тысячелетий прошло. Столько планет родилось и умерло. А он все приходит сюда. Девочка, которая лежит на этом поле… Он любит ее… Невыносимо видеть, как он страдает.
Я подняла на него измученное лицо.
–Помоги, —попросил он тихо.
–Я не умею. Не знаю, как воскрешают.
–Помоги, – повторил он сурово. —Зачем иметь силу, если не пользуешься?
С трудом поборов поднимающийся во мне ужас, я на негнущихся ногах пошла по мерцающему пеплу. Стало очень тихо. Здесь все умирало, даже ветер. Поле словно отгораживалось от остального мира стеной. Оно не знало и не понимало, как можно жить, когда кто-то умер.
Я опустилась на колени рядом с ангелом. Я не знала, что скажу ему. Не знала, смогу ли помочь. Но когда он поднял заплаканное лицо, я увидела в больших серых глазах такую боль, что у меня едва хватило сил протянуть руку.
–Давай, —сказала я хрипло, не понимая, что буду делать.
Он молча вложил в мою ладонь маленькую белую крупинку. Она мягко сияла и оказалась теплой на ощупь. Я села на колени и закрыла глаза. Я звала Отца и свет. И они пришли, синее и золотое. Слившись воедино, они запели и запылали во мне. Потом огонь рванулся наружу, вспыхнув так ярко, что осветил все поле. Я услышала надрывный крик и открыла глаза.
Крупинка исчезла. У меня на руках лежала девушка, совсем юная, в тяжелых доспехах. Она сжимала в руках синий сияющий меч. Казалось, девушка спала. Пушистые ресницы не дрожали, и я не чувствовала трепета жизни в миниатюрном тоненьком теле.
Кричал ангел. Он бросился к девушке, дрожащими руками стягивая с ее головы шлем, и, утонув в пушистых ярко-рыжих волосах, зарыдал во весь голос.
–Это не все, —сказала я мертвым голосом. —Это только оболочка.
Ангел вынырнул из рыжего облака и уставился мне в лицо сверкающими глазами. Выражение этих глаз ужаснуло меня своей страстью.
–Помогай. —Я взяла девушку за левую руку. —Зови ее.
Ангел схватил правую руку своей подруги и крепко сжал ее.
Я закрыла глаза и погрузилась в прозрачное и голубое. В мир, где нет ни жизни, ни смерти. Здесь плавали образы и существовали только сны. Золотые и черные искры парили в пустоте, погруженные в сон, более глубокий, чем смерть. Я искала душу девушки, и не видела ее. Умершее поле не хотело отдавать то, что ему принадлежало.
–Лидия, —позвал ангел тихо, но поле молчало. —Лидия! —завопил он во весь голос.
Этот отчаянный надрывный крик тоски и надежды всколыхнул прозрачное голубое море— я увидела золотую вспышку и рванулась к ней.
–Лидия! —кричал ангел так, как делал это тысячи лет.
Восставали и умирали города. Рождались и гибли цивилизации. Человеческий и ангельский миры пережили множество войн и катастроф. Ангел уходил на войну, делал свою работу и снова возвращался сюда, к девочке, которую любил. Так устроен этот необыкновенный мир. Выбирая здесь любовь, выбираешь ее навсегда.
Эта любовь потрясала. Она вызывала восхищение и восторг. И такое глубокое чувство потери и одиночества, что я, ухватившись за золотую поющую искорку, наконец, заплакала. Я плакала о тех, кого потеряла. О тех, кто ушел навсегда, и кого я никогда не увижу. И о счастье, что я их помню, что они живут во мне. Эта любовь меняла все. Она была настоящей. Единственной истиной в мире теней, где мы все бродили.
Я почувствовала тепло и трепет чужой руки, и открыла глаза.
Девочка выпустила меч и упала в объятия своего друга. Они смеялись и плакали. Она что-то шептала, а он нежно гладил непослушные кудри и целовал ее запрокинутое лицо.
Я собрала голубые шарики слез, которые он уронил, и тихо ушла. Мои друзья ждали меня у границы поля. Мы молча дошли до ручья, и я высыпала шарики в воду.
–Мне пора, —сказала я, когда впереди показалась ивовая ограда, а Николай попрощался и исчез.
Кузьма покачал головой и схватил меня за руку.
–Стой, заполошная, —пробурчал он. —Нут-ко, сядь.
Я упала на деревянную лавку и прислонилась в бревенчатой стене.
–Что тебя печалит?
–Мои книги. Мне кажется, они никому не нужны.
Он вздохнул.
–Не пытайся угодить людям. Тебе нужно угодить Ему. —Он посмотрел на небо. —Чтобы Он был доволен. – Он помолчал. —А люди… Что же. Они живут в темноте. Им в ней уютно. Они боятся выйти на свет. Боятся увидеть себя, настоящих.
Я потянулась и обняла его.
–Спасибо тебе.
–Чего уж там, —забурчал он, отворачиваясь и вытирая слезы. —К деду не забудь сходить. Скучает он по тебе, горемыке. Беспокоится.
Часть 4. Лукошко для Афанасия
Лестница с резными перилами вывела меня из темноты в яркий полдень. Вокруг расцветало лето с высокой травой, тенистыми рощами, лугами, пшеничными полями и прохладной рекой. Всю эту красоту заливал свет тихого и теплого июньского дня.
Внизу лестницы стоял мальчик. Босые ноги, чубчик и руки в карманах простых холщовых брюк— обычный земной мальчик лет десяти-двенадцати. Только глаза, мудрые и понимающие, взрослые, заставили меня смутиться.
– Давай уже, спускайся, – проворчал он, и я торопливо пробежала оставшиеся ступеньки.
Он с серьезным видом взял меня за руку.
– Пойдем. Тебя ждут.
– Как тебя зовут? – спросила я, покорно давая увести себя.
– Афанасий, – буркнул он.
Мы пошли вдоль темно-синего озера, встречая по пути множество белых лодок и парусников. Веселый смех и тихий плеск неслись над водой, все озеро тонуло в золотистом мягком свете, от которого совсем не болели глаза.
– На лодках можно кататься, когда захочешь, – пояснил Афанасий, и его глаза загорелись. Потом он добавил доверительно: – Только мотора у лодки нет. Но можно попросить, и лодка поплывет сколько угодно быстро.
Свернув на неприметную тропинку, мы пошли по цветущему лугу с такой высокой травой, что я видела только белобрысую макушку моего спутника. Стояла тишина. Запах цветов был просто опьяняющим. Вдруг я услышала голос, который звал мальчика по имени. Макушка подпрыгнула, Афанасий обернулся ко мне:
– Я совсем забыл. Мне пора пить молоко. Пойдем, я познакомлю тебя с мамой.
Мы спустились с пригорка и вошли в тень высоких деревьев. Под самым большим помещался длинный деревянный стол, на котором стояли кувшин с молоком и небольшие глиняные чашки. На чистом вышитом полотенце лежал круглый белый хлеб. Нас встретила невысокая молодая женщина в цветастом переднике и белой косынке, из-под которой выбивались локоны белокурых волос.
– Афанасий, что же ты, сынок, – упрекнула она его мягко.
– Прости, мама, – сказал он, усаживаясь и наливая себе молока. Потом важно добавил: – Вот, познакомься. Это она.
– Здравствуй, – сказала мне женщина застенчиво, но не протянула руки. Я поздоровалась. – Присаживайся, откушай с нами.
– Ну что ты, мама, – возразил ей Афанасий с серьезным видом, – разве можно давать живым то, что едят мертвые.
– Глупости, – ответила его мама. —То, что полезно мертвым, не повредит и живым.
Я уселась на деревянную скамью рядом с мальчиком и с удовольствием стала уплетать хлеб с медом и молоком. Пели птицы. Между деревьями дрожал золотистый свет. Аромат свежеиспеченного хлеба смешивался с запахами диких цветов и далекой воды. Мои проблемы и тревоги утекали, словно вода сквозь песок.
– Я умерла при родах, – говорила его мама, ласково поглаживая мальчика по вихрастой голове, – когда Афанасий родился. А вскоре и он умер. После войны всем приходилось тяжело, голодно. И совсем не было лекарств. – Она помолчала немного, потом добавила: – Я редко покидаю свой дом. А Афанасий часто уходит. Он Вестник. Выполняет поручения, которые ему дает Господь.
Афанасий закончил пить свое молоко и степенно дождался, пока я наемся.
– Нам пора, – сказал он, поднимаясь со скамьи. – Мы уже и так задержались.
Я посмотрела в глубокие синие глаза его мамы и потянулась к ней. Она радостно бросилась ко мне и нежно обняла.
– Женщины, – вздохнул Афанасий, и взял меня за руку.
Через мгновение я увидела под ногами воду, над которой мы очень быстро неслись.
– Я не знала, что ты умеешь летать, – сказала я, наслаждаясь свежим ветром и прохладой.
– Это не я, – ответил он. —Это ты.
Скоро показалось устье реки, и мы полетели вдоль берега. Наклонившись, я коснулась кончиками пальцев речной воды. Она была холодной и такой прозрачной, что можно было рассмотреть каждый камешек на дне. Вскоре река сделала поворот, и мы увидели босоногую девушку в голубом сарафане, которая стояла у кромки воды. Ее длинные русые косы мягко мерцали в золотистом свете.
– Вот, Марьяна, – сказал Афанасий, опускаясь рядом с ней, – я привел ее.
– Пойдем, – улыбнулась мне Марьяна, и маленькая рука крепко стиснула мою ладонь. – Дедушка давно ждет тебя.
Она повела меня вдоль берега вверх по течению. У излучины реки несколько мужчин таскали большие куски песчаника и складывали их у воды. Крепкий невысокий старик, не упуская возможности подставить плечо, сердито покрикивал на них. Увидев нас, мужчины бросили свою работу и, оживленно переговариваясь, ушли в тень деревьев. Марьяна выпустила мою руку и легко унеслась в том же направлении.
Я осталась стоять у воды. Усевшись на кусок песчаника, старик вытер лоб краем домотканой рубахи и поманил меня к себе.
– Иди, дитятко, – сказал он негромко. – Посиди рядом со мной. – Когда я устроилась рядом с ним, он притянул меня и поцеловал в макушку. – Вон как ты сияешь. Раньше всяк стыдился твоим родством, а теперь тобою величаются.
Невысокий, кряжистый, загорелый, он лучился энергией и внутренней силой. В нем чувствовался упрямый неуступчивый характер, но в серых глазах, которые пытливо смотрели из-под мохнатых седых бровей, были только любовь и доброта. Он вздохнул и заговорил снова:
– Я сколько годов хочу построить стену от супостата, а ангелы все не разрешают. А теперь вот из-за тебя разрешили. У нас там колодец в реке, из него льется чернота. Бьется супостат. Я говорил ангелу: «Почини». А он отвечает: «Это не моя работа. Я скажу».
– Я починю, дедушка, – ответила я и встала.
Такие колодцы разбросаны по всему верхнему миру. Нечисть бьется снизу в тонких местах, и их часто приходится латать. Я запечатала колодец и снова уселась рядом со стариком.
– Скажи, дедушка, кто ты и почему звал меня? – спросила я.
– Хотел посмотреть на тебя, – ответил он. – Марьяна – прабабка твоей матери, а я ее отец, Федот. Ты молишься об умерших, а о нас нет. Вот я и хотел попросить тебя о нас помолиться.
Когда мои восторги несколько поутихли и я, успокоенная, уютно устроилась в его объятиях, то попросила рассказать о себе. Он говорил негромко и неторопливо, что родился на реке Урал, бил белку и соболя, пока разбойники не сожгли его деревню.
–Я – последний мужик в роду, – вздыхал он, – потом повадились одни девки.
– А где же бабушка? – спросила я.
– Она тут, недалече. Шуркин род, матери твоей. Я все время ее слышу. А ругаться с ней я и отсюда могу. – Он замолчал, потом добавил. – Господь величает внучонки Шурки род. Много полей, лесов, озер и дворцов дал этому роду. Но они любят покой и свет – для них нет ничего милее чистой и светлой горницы. А Филат Лукич, прадед твой, строг, очень строг. Они величаются Шуркой, молятся за нее, и ты скажи, чтоб она за них молилась. Она беспокоится о тебе, горемыке, боится умереть. Ты скажи, пусть не боится. Много народу придет хоронить тебя и будет плакать за тобой.
– Почему так, дедушка?
– Не все, дитятко, дано знать детям человеческим, – ответил он. – А теперь ступай. Тебе пора уходить.
Но мне не хотелось никуда идти. Я положила голову ему на колени и закрыла глаза. Ясный свет разливался волнами в чистом прозрачном воздухе, песчинки сияли золотом, а вода отливала глубокой синевой. Только небо было другим, не таким как на Земле…
Меня разбудили тихие голоса.
– Марьяна, – позвал негромко дедушка, – принеси лукошко для Афанасия.
Я открыла глаза и увидела Афанасия, степенно стоящего на берегу. Через мгновение появилась Марьяна с лукошком, полным ягод.
– Отдашь матери, – приказал Афанасию строго дедушка.
Он поднял меня на ноги, заботливо поправил покрывало и, поцеловав в лоб, тихонько подтолкнул к Марьяне. Я посмотрела на Марьяну, не зная, как мне себя вести. Но она сама решила – обняла меня как сестру. Мы взялись с Афанасием за руки и полетели над рекой. Боясь расплакаться, я так и не оглянулась.
Когда мы добрались до устья, я почувствовала, что мне пора уходить.
– Ничего, – сказал Афанасий и, трогательно засопев, сжал мою руку. – Ты иди. Я сам доберусь.
Часть 5. Санаторий
Пшеница уже созрела. Сухие стебли с трудом удерживали зерна, крупные, налитые. Небольшое ухоженное поле начиналось сразу за зеленым лугом. Я сошла с дороги, утопая в росистой траве, и наклонившись, коснулась красивых пушистых колосьев.
Хлеб. Интересно, как в раю собирают пшеницу? Здесь ведь нет ни косилок, ни серпов.
– Мы просто подставляем корзинку, —сказал голос. – Пшеницу нужно собирать вдвоем. Один держит корзинку, другой собирает зерна. Мы берем ровно столько, сколько нужно, чтобы испечь хлеб. Пшеница не осыпается, видишь? Она всегда такая. Потом на месте собранных зерен появятся новые.
Мужчина дет тридцати пяти, невысокий, коренастый, крепкий, в серых брюках и байковой рубашке в синюю и красную клетку, стоял на краю поля, прислонившись к стволу большого старого дерева. Он жевал соломинку и безразлично наблюдал, как пшеница расступается, давая мне дорогу. Когда я подошла, он выплюнул соломинку и спросил с иронией:
– Ищешь настоящий рай? Думаешь рай—это распевающие с утра и до вечера ангелы и золотые дворцы? —Он усмехнулся. —Это там. – Он мотнул головой, указывая наверх. – Выше. Все танцуют и веселятся. Никто никуда не спешит, не торопится. Вечный праздник. Вечное счастье
– Мне кажется, тебе совсем не хочется веселиться, – возразила я, вглядываясь в беспокойные карие глаза.
Он усмехнулся.
– Смерть – не решение проблем, а только их начало. Мы приходим в вечный мир с грузом прожитой жизни и не всегда готовы принять то, что нам предложено.
– Я тебя не понимаю.
– Пойдем со мной.
Он расцепил скрещенные ноги и, повернувшись ко мне спиной, зашагал вглубь молчаливого темного леса. Под высокими деревьями рос густой серый мох, но было не сыро, просто сумрачно. И небо, белесое, словно выцветшее, говорило скорее об осени, чем о лете. Мы пересекли небольшой деревянный мост, переброшенный через спокойную реку с темной водой, и вышли к прозрачной стене. Присмотревшись, я с содроганием поняла, что за стеной клокочет густое, тягучее и черное. Ад вставал за преградой, словно призрак, так легко и просто, без границ, ничейной земли, передовых отрядов и воинов с синими мечами. Он был здесь – протяни руку – и коснешься.
У стены трава умирала, желтели деревья и сгущался сумрак. Мужчина подошел к ней почти вплотную и остановился, глядя в темноту.
–Как бы ты себя чувствовала, если бы знала, что близкие тебе люди находятся там, по ту сторону? – спросил он глухо, с болью. – Что твой любимый человек сейчас, в это мгновение, отдает себя кому попало. Что его тело покрывается черной липкой слизью. И что пройдет совсем немного времени, и он сам станет такой слизью.
– Тебе не стоит думать о том, – вздохнула я.
– Господи Боже мой! – заорал мужчина, резко оборачиваясь ко мне. Его подвижное лицо налилось кровью, а в глазах заплясал гнев. – Кто ты такая, чтобы учить меня, о чем думать! Да я и без тебя знаю, что не должен об этом думать! Да у меня сердце разрывается, это ты можешь понять?!
С трудом дыша, он попытался успокоится, но у него ничего не получалось. В конце концов, он упал на землю и, обхватив голову руками, зарыдал как ребенок. Потрясенная неожиданной вспышкой, я молча уставилась на этот осколок далекой катастрофы.
– Ну что же ты, Егор, – сказал тихий мягкий голос. —Испугал нашу гостью.
Через мостик к нам неторопливо шел невысокий мужчина лет сорока, черноволосый и смуглый. Поверх его длинной светлой рубашки был наброшен плотный белый халат с широкими рукавами и поясом, расшитый золотыми узорами.
– Святой Стефан, —мужчина подскочил и склонился, торопливо вытирая слезы.
– Опять ты здесь, Егор. – укорил его святой Стефан. —Не надо тебе приходить сюда.
– Да, я понимаю, – отвечал Егор, потупившись.
– Ступай.
Мужчина торопливо ушел.
–Успокойся, дитя мое, – обратился ко мне святой Стефан, и, взяв мою руку, осторожно сжал ее.
Я почувствовала мягкое тепло, идущее от него, и как-то сразу успокоилась.
– Я думала, что это…
– Рай? Так оно и есть.
– Но стена…
– О, да. – Он вздохнул. —Ты права, это не совсем обычное место. Что-то вроде санатория.
– Я не понимаю.
Святой Стефан помолчал, задумчиво всматриваясь в темноту за стеной.
– Егор умер совсем недавно и еще не совсем оправился, – пояснил он. —Они вместе с женой попали в автомобильную катастрофу. Только, к сожалению, его жена не может находиться вместе с ним. Она там, за стеной. Егор тянется к ней, потому что любит. Он мечется в поисках выхода, никак не может принять решение —уйти за стену или остаться с нами.
– Остальные находящиеся здесь такие же потерянные?
– Потерянные? В какой-то смысле, так оно и есть.
Отвернувшись от стены, он указал мне на зеленый луг за мостом, где двое играли в теннис.
–У Антона. – Святой Стефан посмотрел на высокого седого мужчину, крепкого сложения в белой тенниске и черных брюках. – Погибли жена и сын. Поскольку смерть была внезапной и не в срок, они попали в сумеречный мир и обречены вечно бродить между адом и раем. У Анны. – Невысокая светловолосая женщина в темно-синем спортивном костюме играла в паре с мужчиной. – Умер мужчина, которого она очень любила. Он там, за стеной.
– И что будет с ними? – спросила я огорченно.
– Их семьи сейчас не могут принять их. Это будет болезненно для всех, —ответил святой Стефан. – Этим людям нужно перебороть в себе сомнения, понять, чего они хотят, залечить свои раны. Только после этого они смогут подняться к своим близким и разделить с ними радость единения с нашим Создателем.
За нашей спиной раздался какой-то шорох. Оглянувшись, я увидела, что по ту сторону стены стоит молодая женщина лет двадцати. Она уже утратила свет, который принесла с собой из мира живых. Высокая, черная, худая, с ввалившимися глазами, в измятой, покрытой грязью одежде, она вызывала отвращение и жалость одновременно.