- -
- 100%
- +
– Это мрамор, – сказал голос в моей голове, – белый и серый. Он сохраняет тень и прохладу. Господь дает нам мрамор только такого цвета.
– Я не вижу тебя.
– Слева есть ажурная решетка. Открой ее и входи.
Полюбовавшись немного колоннами и витражами, жалея о тишине и покое, которые здесь царили, я неохотно открыла тонкую серебристую решетку. Спустившись неширокими ступенями, я вошла в летний полдень с мягким южным солнцем, не жалящим, а ласкающим. Зажмурившись, я постояла, наслаждаясь теплом и ароматами лета, тихим шелестом ветра в кронах деревьев и запахом нескошенной травы. Потом открыла глаза.
Небольшой сад был таким, каким я нарисовала его в своем воображении. Вдали поднимались высокие мраморные стены, вдоль которых шумели невысокие деревья с мелкими кудрявыми листьями. Я стояла в высокой траве, которая чередовалась с цветами, деревьями и участками необработанной земли – по ней хотелось побродить босиком. Неширокая белая дорожка вела в центр сада, где находился неработающий фонтан с прозрачной водой.
– Посмотри на деревья, – продолжил голос, и я действительно услышала его, голос старого человека, спокойный, тихий и ровный. – Они цветут белыми и розовыми цветами, но не постоянно. Сейчас цветы опали, но скоро они появятся снова. Когда они начинают расцветать, мы ощущаем радость и наслаждаемся ею. Когда цветы опадают, мы ощущаем тихую печаль, и наслаждаемся ею. Перемена в чувствах, понимаешь? Она дает нам надежду, что завтра будет не таким, как сегодня. Иди ко мне.
Я подошла к фонтану и остановилась, узнавая.
– Здравствуй, – сказал Моисей. – Сколько же мы не виделись с тобой?
– Здравствуй. Очень давно.
Он взял мою голову своими сухими старческими ладонями и, притянув, поцеловал в лоб. Потом отпустил и сказал:
– Садись здесь, рядом, нет, не ниже, а сюда, на белые камни. И откинь вуаль. Я хочу как следует рассмотреть тебя.
Я откинула вуаль и с наслаждением подставила лицо свету.
– Ты стала красивее, чем прежде, – заметил он. – И, кажется, давно не снимала вуали.
–Это правда.
– Тебе не нужен свет, потому что он живет внутри тебя.
Маленькие сухие пальцы стиснули мне руку. И я вдруг увидела, как он стар и сед. Тонкие, словно покрытые пергаментом, руки слегка дрожали, а голова не держалась прямо.
– Когда Бог спросил меня, что я хочу, я попросил оставить мне мою старость, – заговорил Моисей. – Оставить меня таким, каким я пришел к нему. Это мое преимущество – иметь то, что пожелаю. Я остался таким же старым и слабым, каким пришел, и мне нравится чувствовать себя стариком. Кроме старости Бог дал мне силу, которая больше моей старости. Я могу бывать, где хочу – в аду, в свете, ходить, где хочу – по Земле или другим планетам вселенной, говорить, с кем хочу. Он дал мне управление над народом, который я вывел из пустыни, и я продолжаю делать это здесь, как он доверил мне.
Но я живу не с ними, а один, и мне нравится мое одиночество. Ко мне приходят, когда я зову, и не беспокоят, когда мне не хочется этого. Так я защищаю их от силы, которую дал мне Господь. Этой силе нужен простор, ей нужна пустота, в которой она может разместиться без вреда для окружающих.
Он погладил меня по голове.
– Глупая ты гусыня, – сказал он. – Не бойся и не страшись своей судьбы. Мой садик мал, и мой дом невелик. И я счастлив здесь. Но твой сад и твой дом – бескрайни. Ложись здесь, на белых камнях, и поспи немного.
Я легла, прижавшись к холщовым выбеленным одеждам старого человека, который для меня так много значил и который был моим другом. Закрыв глаза, я подставила лицо ласковому свету.
Он тоже закрыл глаза и повернулся к солнцу. Нашему общему.
Часть 9. Илия
Пятна света падали сквозь листву на мои руки и лицо. Я подняла голову, подставляя лицо ветру. Высокие кроны деревьев смыкались в сплошной зеленый коридор. Внизу плавал полумрак, раскрашенный пятнами цветов, белой дороги и солнечного света. Было тепло и тихо.
Я, вероятно, спала. Старик, державший мою голову на своих коленях, дремал, прислонившись спиной к дереву, такой же морщинистый и старый, как и оно. Легкий ветер трепал его белоснежные длинные волосы и шелковистую бороду, которая щекотала мне лицо. Его белые длинные одежды, казавшиеся льняными, были безупречно чистыми. Когда я повернула голову, он открыл глаза, ясные, синие, совсем без признаков старости.
– Здравствуй, – сказала я сонно. – Как же я рада тебя видеть.
– Здравствуй, дитя, – ответил он.
Приподнявшись, я потянулась, и он обнял меня. Я чувствовала грубую ткань, запах чистоты и свежего ветра, мягкую шелковистость его волос и бороды, и человеческое тепло.
Илия. Мой учитель. Самый прекрасный из всех людей.
– Я давно сплю здесь? – спросила я приглушенно.
– Довольно давно.
– Я отдавила тебе колени.
Отстранившись, я села рядом, упершись, как и он, в ствол дерева. Он тихо засмеялся.
– Этот воздух сладкий, он так дурманит, что здесь никогда не ощущаешь боли.
– Я так рада, что ты здесь, – сказала я, глядя, как шумят вверху верхушки деревьев. – Ты был со мной, когда я была чудовищем, приходил ко мне, когда я стала человеком. Будешь ли ты со мной…
– Когда ты станешь богом? Это будет зависеть от тебя. Богу не нужны друзья.
– Почему? У него нет друзей?
– Для него существуют лишь те, кто любит его, и те, кого любит он. Любовь – единственное, что имеет значение для Бога. У него нет друзей. Все, кого он создает, его дети – ангелы и демоны, люди, другие формы жизни, галактики и вселенные – созданы им для того, чтобы дарить ему любовь.
– А первородные разве Ему не друзья?
– Первородные были первыми, кого Он создал, когда еще ничего не существовало. Потом Он создал вселенную, бесконечные и бескрайние глубины пространства, в которых можно бродить вечно, потом галактики, бесчисленное количество планет и звезд. Потом Он создал скорость и время, параллельные миры и глобальные вероятностные миры, которые определяли судьбы целых галактик и солнечных систем, таких, как наша, или отдельных планет, как Земля. Затем Он разбросал семена жизни, создавая внутренний баланс между многообразием форм.
До этого момента не происходило ничего необычного. Три тысячи разумных видов во вселенной Он наделил душой. Но только человек обладает душой, которая может сделать его богом. Неизвестно, почему Он выбрал именно человека. Любое живое существо могло эволюционировать, теряя в процессе эволюции остатки животного, такие как шерсть или когти. Главное заключается в том, что внутри человека. Он сделал его похожим на себя, наделил тем, что имеет сам, потому что нуждался не в рабах или друзьях, а в существе, равном себе по духу, которое Он способен полюбить.
Пожалуйста, пойми меня. Речь идет не о материнской или отцовской любви к своему ребенку. В этом смысле Бог любит всех своих детей.
Речь идет о великой любви, великой страсти. Она рождается между испытавшими радость и страдание, она ссорит и мирит, мучает и прощает. Любовь, которая заставляет реки выходить из берегов, а небеса падатьна землю. Любовь, ниспровергающая планеты и гасящая звезды. Любовь, способная разрушить всю вселенную. Только одинокое существо, никогда не знавшее настоящей привязанности, способно полюбить так.
Во имя этой любви человек получил право стать богом.
Во имя этой любви Христос стал человеком.
Мы получили исключительное право познать добро и зло. Но мы злоупотребили этим правом, увлекшись познанием зла. Мы распространили зло во вселенной. Нашими усилиями был создан ад. Мы открыли в своей душе такие глубины, такую темноту, которую до нас не открывал никто. Мы сами все испортили. Мы ссорились и мирились с Ним. Мы рождались и умирали, пронося через поколения нашу любовь и нашу вражду. Посмотри назад, на историю только нашей Земли. Любовь рождалась, проливая кровь и слезы. Много крови. И много слез.
И что же в результате? Он выстрадал свое совершенство, а мы постыдно увязли в собственном болоте. Он, наконец нашел одно-единственное существо, которое полюбил. Со всей страстью, со всей безоглядностью, всепоглощающей ревностью и всепрощением. Это страшная любовь. И великая. Ее может выдержать только избранный. В конце концов, мы все же оправдали Его ожидания. Но с этого момента перестали интересовать Его.
Илия встал на ноги, как поднимаются только старики, медленно, осторожно. Я помогла, поддерживая его.
– Пойдем, – сказал он, – пойдем со мной.
Мы пошли по белой дороге вглубь леса. На маленькой поляне, покрытой густой травой, среди камней, тек маленький ручей, бился чистый родник.
– Зачерпни воды, – сказал Илия.
Я набрала в ладони воды из каменной чащи. Чистая и сладкая, она обжигала холодом, когда я пила ее.
– Вода стала холодной, – сказал Илия. – Холодной и чистой. И небо. Оно стало синим и высоким. А всегда было золотым. Многие из нас очень скучали за этой синевой. Но это многое означает. Означает начало перемены, приближение конца. Прозрачные границы между мирами, из которых состоит рай, исчезают. Появляются дороги. Мы можем ходить из мира в мир, посещая друг друга, а раньше это могли делать только ангелы и праведники. Мы смешиваемся в единое целое.
Ты знаешь, мы любим Его.
Даже если Он не любит нас так сильно, как мы Его, это не важно.
В этом мире важнее любить, а не быть любимым.
Часть 10. Приграничье
Вспышка. Высокие деревья и солнечный свет. Я помотала головой. Не пойду.
Снова вспышка. Морской берег и тихое темное море. Не хочу.
–Чего же ты противная, —сказал голос.
Вспышка. Белая каменистая равнина тянулась до горизонта. Солнце слепило глаза. На куске скалы сидел мужчина, очень смуглый и темноволосый.
–Тебе не угодишь, —вздохнул он, уставившись на меня карими глазами с красноватыми белками. —Что ты хочешь увидеть?
–Правду.
–Правду, —протянул он. —Правда грязна и некрасива. Люди не любят правды, предпочитая иллюзии, расцвеченные ложью.
–Зачем мне это?
Он пожал плечами. Темно-серая ряса, подпоясанная куском обычной веревки, болталась мешком на худом костлявом теле. Натруженные руки со вздувшимися венами, обветренное лицо, короткие рыжеватые волосы. И яркий внутренний свет.
–Как тебя зовут?
–Таисий.
Он махнул рукой – и белая пустыня исчезла.
Ветер нес кирпичную пыль по бескрайней пустой равнине. На западе ее накрывала темная пелена сумерек, которая, густея, становились ближе к горизонту совсем черной. А здесь плавал красноватый свет, похожий на предгрозовой. Не сумерки, но и не день.
–Это ад, —сказала я.
–Самая его окраина, —ответил Таисий.
За его спиной поднималось маленькое поселение из нескольких десятков черных домов. Оно напоминало картинку из старого американского фильма. Безводная красная пустыня. Злой ветер. Кирпичная пыль.
–Что ты делаешь в аду? —спросила я, закрываясь от песчинок, которые хлестали по лицу. – Твое место в раю.
–У Господа там и без меня достаточно почитателей, —ответил он, продолжая пристально рассматривать меня. —Я нужнее здесь.
–Не понимаю.
–Ад, деточка, это не вечные болота и липкая грязь, —ответил он сердито. —Отребье везде отребье. Его держат на самых нижних уровнях. А здесь —приграничье, где живут люди, обычные люди, которых ты встречаешь каждый день на Земле.
–Обычный человек, который просто живет. —Вздохнув, я опустилась рядом с ним. —Он ищет способ прокормить себя и свою семью. Одеть себя. Иметь крышу над головой. Найти работу. Жениться. Родить детей. Разве за это попадают в ад?
–Все то, что ты перечислила —потребности животного. Пропитание. Крыша над головой. Продолжение рода. – Таисий помолчал. —А душа хочет совсем другого. —Он посмотрел на свои руки, и сложив их лодочкой, продолжал: —Душа хочет летать. Она мечтает стать бабочкой. Или цветком. Она ищет счастья, любви и понимания. Она раздирает на части животное, в котором живет, заставляя его отправляться на поиски того, в чем она нуждается. Все остальное становится не важным. Когда отсутствует самое главное, животные потребности перестают доставлять радость. Истинная причина, почему человек оказывается здесь —он жил в разладе со своей душой.
–Как все это поможет обычному человеку, который никого не убил и не обидел, и все же оказался в аду?
–Он должен попытаться остаться человеком.
–Ты хочешь сказать, что люди, живущие в том городе…?
–Живут по законам рая.
–Но как это возможно? Рядом бродят толпы безумцев, пожирающих друг друга, нападающих друг на друга. А у этого города нет даже внешних стен.
–Никто не трогает их. Город охраняют слуги Правителя ночи. Многие приходят, чтобы жить здесь. Но не все выдерживают и возвращаются обратно. Некоторых изгоняют сами жители после двух предупреждений.
–А чем они питаются, если не друг другом?
Он поднял на меня воспаленные глаза.
–Когда-то очень давно один человек попал в ад. Но он дал себе слово, что будет молиться и жить по законам, данным Богом. Он ушел в это пустынное место и стал жить здесь. Он голодал и молился. И Бог послал ему горстку манны. Постепенно к нему стали присоединяться другие люди. Если город принимал пришельца, доля манны увеличивалась еще на одну горстку. Понимаешь? Каждый день жители этого города получают небольшую милость Господню. Они не голодают. Этой пищи им довольно, чтобы жить.
–А дома? Из чего они построили дома?
–Здесь недалеко, за горами. —Таисий указал в темноту. —Мастерские Повелителя ночи, где демоны сбрасывают старые панцири. Жители договариваются с работниками мастерских, и те им отдают непригодные для дальнейшего использования панцири. Некоторые панцири такие огромные, что из них можно сложить многоэтажный дом.
–А чем занимаются жители?
Он пожал плечами.
–Слушают и учатся.
–Я не понимаю.
–Каждый из них был кем-то. Писателем или художником. Ученым, физиком, математиком, химиком. Строителем. Они полны знаний и охотно делятся ими с другими. Остальные с удовольствием учатся. Они наполняются знаниями и умениями, которых раньше не имели. Становятся другими. Понимаешь?
–Кажется, понимаю.
–Я покажу тебе кое-что.
Он поднялся с камня и достал из кармана рясы небольшой томик. Ошарашенная, я уставилась на книгу.
Библия.
–Откуда это у тебя?
–Бог разрешил мне, —ответил он и бережно спрятал в карман свое сокровище. – Пойдем в церковь. Скоро время молитвы.
–В церковь?!
–Мы построили церковь, —отвечал он, горделиво блеснув глазами. —И дважды в день, и по праздникам, молимся все вместе. Я даю им читать Книгу. —Он помолчал. —Все читают по очереди, каждый день. Они очень гордятся этим своим правом. Читать Книгу – большая честь.
Разговаривая, мы дошли до поселения. По нешироким улицам ветер нес красную пыль. Жители выходили из своих домов, спеша в одном направлении. Они почтительно приветствовали своего священника, никто не заговорил со мной. В центре городка стоял небольшой дом, сложенный из костяных панцирей. Я не вошла внутрь. Не смогла. Меня душили слезы. Тихонько выйдя из города, я села не камень, где мы беседовали с Таисием, и задумалась.
Я думала о том, что ад— не конец дороги, а только ее начало. Неважно, куда ты попал и что сделал. Оставаться человеком тяжело, живя на Земле, но еще тяжелее оставаться человеком в аду.
Я слышала, как низкий дрожащий голос читал главу из Старого завета. Потом люди стали молиться. «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится…» Они читали псалом все вместе, слаженно и страстно, давно уже выучив его наизусть. Над городком стал разгораться слабый золотистый свет. Он был не ярче света электрической лампочки. Но чем больше чувств вкладывалось в слова, чем ярче звучала музыка молитвы, тем сильнее разгорался свет. Вскоре маленький городок утонул в нем. Золотой луч ударил в темное небо и улетел к Тому, кто лучше всех знает, что будет дальше.
Люди не знали. Они просто верили. И эта вера потрясла меня. Глотая слезы, я вслушивалась в тихие голоса. Я думала, что голос рая можно услышать только в благословенном мире. Но я слышала его сейчас, в глубине ада, и он казался мне самым громким из всех голосов. Сжав голову руками, я зарыдала, жалея и восхищаясь мужеством и чистой верой этих людей, которые, может быть, никогда Его не увидят, но которые не перестают надеяться. Они положили голову на плаху своему Богу безропотно, как когда-то сделал Исаак.
Не праведники и не святые. Они жили как умели, молились и не верили, любили и ненавидели, рожали детей, уходили от мужей, влюблялись в молоденьких женщин, работали как проклятые, чтобы прокормить своих детей.
Они просто жили, понимаешь?
Комментарий к первой главе.
– Что с тобой?
– Я не понимаю. Заповеди остаются чем-то идеальным, к чему должны стремиться люди? Ведь у человека должен быть какой-то идеал.
– Идеальное есть недостижимое. На самом деле идеал – жестокая вещь. Он безотносителен к добру или злу. Он создает в человеке ощущение собственного несовершенства. Стремление к нему утомительно, изматывающе и бесполезно одновременно. Это похоже на Эллочку Щукину, из «Двенадцати стульев», помнишь? Она увидела в журнале изображение красивой женщины в дорогих нарядах и поставила себе целью быть похожей на нее.
– Это сравнение кажется довольно оскорбительным.
– Я так не считаю. Добавь в Эллочкин лексикон побольше слов, ума в ее головку, сделай ее более образованной и более утонченной – от этого ничего не изменится.
Можно использовать более наглядное сравнение – золушки и принцессы.
Золушка, увидевшая в глянцевом журнале принцессу в белом бальном платье. Принцессу с прекрасным лицом и нежным румянцем, пухлыми капризными губками и ласковыми глазами, с тонкими изящными руками, изысканной прической и в искрящейся драгоценными камнями короне. Какое сравнение – она и золушка, живущая в маленьком захолустном городке, разгребающая золу изо дня в день.
Может ли золушка стать принцессой?
Она может занять место принцессы. Научиться говорить как она, одеваться, как она, вести себя, как она. Но она не сможет стать принцессой. И не только потому, что все поколения в ее семье были одни золушки, а в семье принцессы одни принцы и принцессы. Способность так пройти сквозь сияющие залы дворца, чтоб они упали к твоим ногам, не генетическое качество. Это нечто большее. Это способность царить, а не править, и она недостижима ни для одной золушки.
А между тем, наша золушка, задавшись целью, берется за работу. Она шьет себе такое же платье, как на принцессе с обложки, такие же туфельки, также укладывает волосы, делает корону из фальшивых бриллиантов. В масштабе маленького городка она выглядит прекрасно, потому что принцесса далеко, и золушку не с кем сравнить. Она чувствует себя принцессой в своем мире. Другие золушки начинают подражать ей. Они шьют такие же платья, такие же туфли, делают такие же прически, несколько видоизменяя цвет – от белого к розовому, голубому, даже черному. Но всегда, всегда сохраняются обязательные атрибуты, они как пропуск на бал. Карета из тыквы, лошади из мышей, кучер из крысы, бальное платье, туфли, прическа, перчатки на руках, корона в волосах – без этих атрибутов никто не впустит вас.
И вот золушка выходит из кареты и поднимается по широкой белой лестнице к огромным воротам дворца, которые охраняют суровые стражи. Она обнаруживает огромную толпу, множество золушек и принцев, которых не впускают. Некоторые из них были так небрежны, что забыли об отдельных атрибутах, когда готовились к этому балу. Мелочи, казавшиеся несущественными, здесь приобретают первостепенное значение.
Выясняется еще одна существенная деталь – то, с чем ты приходишь и что приносишь, должно быть сделано твоими руками. Каким бы простым не казалось платье из тканого полотна – ты должна вырастить лен, сжать его, сплести нити и выткать платье. И твои туфли должны быть сделаны тобой, даже если это просто деревянные башмаки.
Золушка проходит мимо недоумевающей толпы в своих убогих одеждах прямо ко входу. Ее впускают, остальных нет. Кто-то использует в своих одеждах детали, сделанные другими людьми, украденные, отобранные, выменянные. Его тоже не впускают.
Оставшиеся у ворот люди испытывают чувство наподобие шока. Они не верят, что с ними так поступили. Просто не могут поверить. Остолбенелые, растерянные, они постепенно начинают осознавать, что их не выбрали, отринули.
И здесь появляется другой распорядитель. Он рассказывает о вечеринке, которая проходит недалеко, совсем рядом, вечеринке, которая получше этой. Очень веселой вечеринке. Там можно получить прекрасные наряды, не в пример этим, в долг. Шелковые платья, изысканные туфли и драгоценности. И мастера, который делает прически. Конечно, за все это нужно будет заплатить. Но потом.
Так открываются два бала, два мира, в которые стремится человек.
Потом приглашенные вступают в зал. И здесь золушка впервые встречается с настоящей принцессой, или принц – с настоящим принцем.
Вечеринка, которая начинается за углом, совсем другая. Плата слишком высока – тратить взятое в долг легче, чем отдавать его. У них отбирают все, даже то, что им когда-то принадлежало. Нагими входят они в бальный зал.
Что же касается нашей золушки, то она ощущает в себе странную метаморфозу. Тканое полотно становится чище, ярче и белее, деревянные туфли – мягкими, перчатки – белыми и шелковистыми, ее волосы, пусть даже не уложенные в прическу – пушистыми и сияющими. Она не изменилась, не превратилась в принцессу, но стала другой.
– Ну а принцесса?
– Ты знаешь, я смотрю на них, золушек и принцесс, выстроившихся перед троном, таких убогих и таких прекрасных, со странным чувством жалости и восхищения. В своих неказистых одеждах они похожи на парад, карнавал уродцев. И все же они прекрасны в своем наивном, чистом стремлении приблизиться к идеалу, чистым ярким линиям, воздушному светлому лику, платью из серебряной тафты. Они здесь потому, что в своей робкой радости, в своем стремлении к идеальному, сохранили покорность, принимая недостижимое как данность.
Я сам сделал человека таким.
Я поставил для него преграду, предел, который не может пройти душа, рвущаяся к идеальному. Ни один из тех, кого я создал, не в силах преодолеть его. Человек может считать себя богом, но быть богом – это совсем другое.
– Ты называл свои заповеди заповедями для рабов. И ты называешь их идеалом.
– У каждого живого существа свои идеалы. И почему ты думаешь, что они одинаковы для раба, слуги и господина?
– Но в этом…
– В этом нет никакого противоречия. Рабство – это всего лишь ступень развития. Как и господство – ступень умирания. То, что кружится вокруг эталона, не есть эталон, но стремление к нему заставляет жизнь изменяться. Человечество живо, пока оно чувствует, пока способно страдать и любить.
– Для слуг, для господ, для воинов – для них, что же, другие правила, другие идеалы?
– Нет. На самом деле, это все искусственное. Принцесса в бальном платье – не более чем мечта. А норма – только способ достижения мечты. В других мирах другие правила. Правда рождается не из нормы, которую ты соблюдаешь. Правда рождается в тебе самом, эта та необходимость, без которой ты не можешь быть человеком. Или богом. Самим собой. Невозможно подогнать себя под норму, как невозможно надеть на всех одну туфельку принцессы.
Иногда так случается, что отклонение от нормы прекраснее ее самой. И это настоящее чудо. И счастье для меня.
Я не хочу, чтоб на бал приходили в ковбойских сапогах. Это не означает, что я не люблю ковбойские сапоги. Но право нести перемену, стать первой принцессой в ковбойских сапогах, имеют не все. Не то, чтобы не каждый. Практически никто.
А ты? Ты это хотела спросить? Ты можешь приходить, в чем захочешь. Ты можешь шокировать моих детей, но это не означает, что ты шокируешь меня. Новая музыка всегда кажется странной. Но за переменами в музыке следуют перемены во всех сферах жизни. Единственная песня может стать причиной смены правительства, правления и системы. Потому что она рождает новых принцесс. И целые поколения золушек.
Тебе не кажется все это скучным?
Философия – не просто набор истин, система ценностей, которую один человек навязывает целому обществу. Я люблю философию не за это. За ее ранимость. Они почти так же ранима, как добрый сострадательный человек. Она разрушается от малейшего дуновения времени с его жестокой правдой, которая плевать хотела на все философии на свете. Философия – это иллюзия, которую мы создаем для себя, чтобы жить в ней, и, если нам повезет, мы находим такую иллюзию, в которой нам покойно. Настоящую броню, защищающую нас от внешнего мира. И это не так плохо, как думают логики.
Мы защищаем не здравый смысл, от которого убегаем в философию. Мы защищаем чувство, которое не может выжить в мире реальности, насилия, жестокости. Мы защищаем иллюзии о добре, справедливости, благородстве, добром Боге, плохом дьяволе. Мы защищаем любовь, потому что иначе ей никак не выжить. Материальный мир не приспособлен ни к чему, кроме примитивного выживания человеческого существа, которое по сути своей животное. И мы защищаем философией свое право не быть животными. Стремиться к мечте. Любить. Ненавидеть. Страдать. Умирать с надеждой на счастье.