Мотель «Ваш рай»

С этой поры всё ближнее время Григорий провел в туалете, каждые пару-тройку минут содрогаясь от внушительной порции жидкого стула, льющегося из него всякий раз, когда он опускался на унитаз. Сколько это продолжалось – час, полтора или несколько часов подряд, он не мог сказать. Болезненное раздражение постепенно сменилось тупой апатией, которая, в свою очередь, переросла в непроходимую усталость. В минуту просветления Гриша почувствовал, что зло-насилие закончилось. На последнем издыхании он дополз до кровати с заправленным по-солдатски синим застиранным одеялом. Перед глазами поплыло, и он забылся в тяжком сне, будто свалился в пропасть беспамятства.

Временами он приходил в себя, тревожно вскидывался, недоуменно оглядывался по сторонам, пытаясь вспомнить, где он и что с ним происходит, но видел обок себя лишь жуткие серые стены и не менее жуткие темно-зелёные плюшевые шторы, чужие, как и он сам, в неприглядном, практически нищенском интерьере мотеля.

В иной раз в его воспаленном мозгу, как цветные картинки, проносились человеческие лица: живых одноклассников, почивших родителей, соседей по дому, случайных знакомых и вовсе незнакомых ему людей, а в узком смотровом окошке то зажигался, то гас свет. Тогда Гриша думал, что уже простился с жизнью, что больше не вернётся назад, но муки его длились бесконечно, будто ещё при жизни он попал в ад.

Однажды ему показалось, что в комнате он не один, и вроде даже фруктами запахло. «Леночка!» – позвал Григорий, но тщетно. Вспомнил, как тридцать лет назад его судьбу решили яблоки…

Вдвоём в пустом зале автостанции он и незнакомая девушка пробыли ровно минуту, но этого хватило, чтобы понять, что они отдельно от остального мира, что они в своём, независимом от других месте и времени, и этого уже не изменить. А потом… А потом было свидание – в тот же вечер. И были румяные яблоки на снегу.

Дома, едва поздоровавшись, Гриша спросил отца:

– Пап, твой «Москвич» на ходу? Он заправлен? Можно его взять?

– Конечно. Ты куда летишь, минуту, как приехал? Отдохни, поешь. Мама скоро с работы придёт.

– Потом поем – у меня свидание! – схватил он лежащее на столе яблоко. – Тогда я все возьму?! – сгреб фрукты в авоську.

– Бери, – хмыкнул отец удивлённо.

По дороге к Елене Григорий заехал к беседке возле совхозных прудов – читал однажды, как парень яблоки на березе развешивал, чтобы девушку удивить, решил и себе повторить. Правда, привязывать не стал – просто разложил вдоль тропинки под деревьями, а потом привёз туда Леночку. Результат превзошёл все его ожидания: в глазах Елены было столько восторга, столько неподдельного восхищения, что Гриша слова не мог сказать – молча собирал вместе с ней яблоки на снегу. Ещё через месяц он сделал девушке предложение…

Воспоминания немного развеяли опутавший его мозг дурман, однако боль по-прежнему осталась. Всё ещё находясь в полуобморочном состоянии, Григорий расслышал возле себя подозрительный шорох. Он сделал попытку подняться, но слабость не дала, только и сумел, что зарыться под одеяло, свернуться калачиком и притвориться спящим. Следующие несколько минут Григорий прислушивался к звукам в комнате – тишина. Тогда, затаив дыхание, он осторожно приоткрыл глаза и тут же отпрянул, вжался в кровать – просто над ним появилась расплывшаяся в улыбке самодовольная женская физиономия.

– Приплыли, голубчик? А ведь не верили! Кто же нам после этого враг? – язвительно спросила Деметра. – О, таки верили, если температуру мерили! Сколько у нас натикало? Нормально всё – тридцать семь и пять.

Гриша с трудом вспомнил, как в бреду заметил в ванной возле зеркала градусник, встряхнул машинально и сунул подмышку, что было дальше, запамятовал. В надежде, что женщина уйдёт, он сделал вид, что её не слышит, но та уходить не торопилась.

– Портки не надо менять? – откровенно издевательски принюхалась она, наигранно прикрывая нос обеими руками. – Фу, какое едкое амбре! Как в чуланах храма Артемиды!

«Запах! Так вот откуда она узнала о моем состоянии! Теперь её точно не выгонишь», – и себе удручённо принюхался Григорий, но напрасно – нюх у него, как и прежде, отсутствовал. Упоминание ещё одной мифической богини он воспринял без эмоций.

Заметив, что у Гриши испортилось настроение, женщина засобиралась.

– Вы чего напуганный такой, мужчина? Просто ужас! Взвинченный весь, дерганный, будто потерянный! Ау-у, вы слышите меня, мужчина?

Григорию показалось, что последние слова Деметра Петровна произнесла мужским голосом, но, чтобы не выглядеть глупо, ничего выяснять не стал.

«Точно – потерянный, – согласился он с Деметрой. – Потерянный в вашем рае».

– Это ваш рай, – в голосе женщины звучал металл. – Вы сами сделали свой выбор. Никто на вас не давил, никто ни к чему не принуждал – это ваше личное решение. Успокойтесь, я ухожу, больше надоедать не буду, – сменила она гнев на милость и словно растворилась в воздухе. Откуда-то сверху до него донеслось:

– Советую не забывать о красной кнопке!

«Что это за кнопка такая, что все о ней напоминают, может, волшебная? И как она мысли мои узнала?» – раздосадованно огляделся Григорий. Он ещё раз принюхался. «Вот бы воздух можно было на вкус попробовать, я бы тогда без труда любой запах смог бы определить», – подумал он с сожалением, повернул тяжелый язык и вдруг на внутренней стороне щеки нащупал несколько острых твёрдых бугорков. Раздавил один. Во рту стало горько. Сплюнул кровавой сукровицей вполовину с гноем. Полез в сумку, нашёл зубную пасту, щётку. С остервенением чистил всё, что можно чистить: внутренние полости, зубы, дёсны, даже язык и нёбо. Чистил до тех пор, пока голодный желудок не свело судорогой и его не вывернуло наизнанку желчью.

После нескольких рвотных позывов усилилось давно донимающее головокружение. Казалось, невидимый миксер взбивает мозги его, как густые сливки, мало того, взбивает медленно, с наслаждением, неспешно накручивая нервы на венчики. Чтобы сохранить равновесие, Гриша обеими руками ухватился за раковину, раздвинув, для большей надежности, дрожащие от напряжения ноги.

Земля постепенно замедлила скорость вращения, а спустя время и вовсе остановилась. Он поднял глаза – из зеркала за ним пристально наблюдал жалкого вида изможденный человек с неестественно блестящим больным взглядом и мутными ручейками слёз на впалых небритых щеках. Григорий вымученно улыбнулся. Мужчина напротив тоже скривился ему в ответ и даже вяло помахал рукой. Гриша набрал воды в стакан, чтобы рот прополоскать, и с ужасом заметил, как человек в зеркале подносит воду к носу и начинает ею дышать.

«Святые небеса, что со мной происходит?» – в отчаянии взмолился он, обращая к небу свой истерзанный взор.

«Нужно бежать, пока не поздно». Выход был настолько прост, что от неожиданности Григорий остолбенел. Из ступора его вывел звук мотора. Он метнулся к окну и снова обомлел: рядом с его «ласточкой» на тускло освещенном пятачке стояли машины недавних коллег по командировке – все до единой, все восемь машин. «Вот это я влип! Нужно уходить! Как можно быстрее уходить!» – засуетился Гриша. Возможно, так и случилось бы, но он не успел.

То, что за ним наблюдают, Гриша почувствовал затылком. Неторопливо вернул на место тяжелые бархатные портьеры, намеренно смачно потянулся, широко зевнул и стал медленно раздеваться, будто собирается отдыхать. Свитер, рубашка, ремень… Ухо уловило за дверью надсадное дыхание. Два шага и…

– А я хотела спросить, всё ли у вас в порядке, не нужна ли вам помощь, и вообще – не нужно ли вам чего-нибудь?

Ярко-красное женское лицо лоснилось от пота. Обеими руками Деметра прижимала к необъятной груди полузасохшую резную ветвь. Вспыхнув, словно новогодняя ёлка, она кокетливо улыбнулась и неожиданно ткнула Григорию папоротник. Возможно, от толчка, а может, от упадка сил и усталости, он пошатнулся и чуть не упал.

– Так я и думала! Уже созрели, голуба! Идёмте! – обрадовалась женщина, вцепилась в Гришу и потянула его к свой кабинет. В комнате Деметра оставила в покое несчастного пациента, ухватилась за громоздкое гинекологическое кресло, рванула его на себя и, с диким скрипом протащив по полу, поставила точно по центру. Не успел Григорий понять, что происходит, намеренно резким движением Деметра Петровна сдернула с кресла клеенку, а из потайной двери в клубах тумана выходил «на границу» с веслом в руках Харон. Что будет дальше, Гриша не стал ждать – рванул к себе в комнату, нажал красную кнопку и…

Очнулся он от громкого автомобильного сигнала и непонятной суеты вокруг его машины – какой-то незнакомый человек стучал кулаком в запотевшее лобовое стекло, ещё один остервенело дергал дверь и громко кричал:

– Уснул, что ли, за рулём, или, не дай Бог, помер? Ау-у, мужик, ты живой? Может, «скорую» вызвать? Мужик, тебе врач нужен?

«Господи, какой кошмар! Приснится же такое!» – Григорий растерянно огляделся по сторонам, потом отрицательно помотал головой.

– Тогда, езжай давай! Езжай своей дорогой, смотри, движение застопорил! И с клаксона руку убери – задрал уже сигналить!

* * *

– Валера с Настей привились – врачей и медсестёр в первую очередь вакцинировали, чтобы исключить заражение на работе, – собирая на стол, рассказывала супруга последние новости. – Сашеньке с Нютой, говорят, прививка не нужна – мелкие ещё, а я тебя ждала. Ты, Гришенька, пока дети не приехали, отдохни с дороги, ляг, поспи немного, а я на кухне маленько подсуечусь.

Спать ему не хотелось.

– Леночка, я фрукты помою, тебе помогу – потом посплю.

Он спустился в подвал, открыл дверь в кладовку и чуть не упал – то ли от хмельного аромата яблок, от ли от самого чувства, что у него есть обоняние, и нюх он только во сне терял. В ящиках аккуратно «Антоновка», «Богатырь», «Звездочка» – всё, что на даче выращивали, а рядом в пакете – чужие яблоки, не свои.

– Лена, а что это за яблоки в пакете – крупные такие, с бордовым румянцем?

– Это Нинка, соседка, принесла, говорит, первый год урожай сняли. Сорт «Антей» называется, можно посадить вместо пропавшей «Зимней красавицы», если, конечно, тебе понравится.

«И здесь боги! Просто какое-то наваждение! А ведь красную кнопку мне, как шанс, дали», – подумал невзначай Григорий, а вслух пообещал супруге:

– Обязательно посадим! У них чудесный запах, и я уверен, такой же чудный вкус!

Харо́н (др.-греч. Χάρων) в древнегреческой мифологии – перевозчик душ умерших через реку Стикс (по другой версии – через Ахерон) в подземное царство мертвых. Получал он за это плату в один обол, по погребальному обряду находящийся у покойника под языком.

Деме́тра (др.-греч. Δημήτηρ, от δῆ, γῆ – «земля» и μήτηρ – «мать», «Мать-земля») – в древнегреческой мифологии богиня плодородия, порождающая всё живое и принимающая в себя умерших, в древнеримской – Церера.

Персефо́на (др.-греч. Περσεφόνη) – в древнегреческой мифологии богиня плодородия и царства мёртвых, владычица преисподней. Золотая ветвь (папоротник), сорванная в роще Персефоны, открывает живому человеку путь в царство смерти.