Порог из адаманта

Дизайнер обложки https://giga.chat/

© Рамиль Латыпов, 2025

© https://giga.chat/, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-8863-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1: Разрыв Страницы

Адреналин жжет горло, сладкий и металлический. Ладони, холодные от предстартового волнения, крепко сжимали края подиума. Зал университетской аудитории, вмещавший триста человек, гудел, как разворошенный улей. Вспышки фотокамер слепили, точки лазерных указок ползали по ее простому белому блузону. Анна Синицына, аспирантка-филолог, в свои двадцать шесть не была героиней дня никогда. До сегодня.

«Расслабься, Синицына, они пришли не на тебя, а на него», – мысленно твердила она, переводя взгляд на стеклянный куб перед ней.

Внутри, на бархатной подушке, лежал «гость». Не артефакт даже, а обломок чего-то большего. Фрагмент стелы из темного, почти черного камня, испещренный выцветшими краской значками. Ни греческими, ни кириллическими, ни иероглифами. Знаками, которые упорно не желали встраиваться ни в одну известную языковую систему. Ее диссертация, вернее, отчаянная попытка ее написать, висела на этом камне. Точнее, на его переводе, которого не существовало.

«И сегодня, – голос ведущего звенел в микрофоны, – наша смелая исследовательница предпримет новую попытку прочесть непрочитаемое! Анна, что вы можете сказать нашим гостям о вашем методе?»

Анна заставила себя улыбнуться. Метод? Методом был бессистемный штурм. Сравнительный анализ, поиск паттернов, наложение известных мифологем. Угадай мелодию на уровне древней, возможно, внечеловеческой культуры.

– Мы исходим из гипотезы, что это не буквы, а… логограммы, – ее голос, усиленный техникой, звучал чужо и гулко. – Каждый знак – целое понятие. Сцепление их образует не предложение, а… нарратив. Микро-миф.

Она щелкнула презентацией. На экране возникали ее наработки: знак, похожий на спираль с точкой, – «рождение/звезда». Знак, напоминающий сломанное дерево, – «падение/жертва». Зал внимал с вежливым скепсисом.

– А сейчас, – Анна сделала глубокий вдох, – я попробую озвучить одну из возможных последовательностей. Фонетическая реконструкция, конечно, гипотетическая…

Она приблизила к кубу микрофон, подключенный к спектрографу и программе акустического анализа. Ее пальцы скользнули по холодному стеклу. Внутри куба царила мертвая тишина вакуума, созданного для сохранности. Но камень… камень будто ждал.

Анна начала читать. Негромко, растягивая слоги, придавая им ту мелодичность, которая, как ей казалось, могла сработать.

– «Ан-сар… ки-гал… да-га-ан…»

Знаки под ее пальцами оставались безжизненными. В аудитории кто-то сдержанно кашлянул. Провал. Еще один.

Отчаяние, острое и кислое, подкатило к горлу. Без денег на грант, без результата – дорога в никудь. В аспирантском аду навечно. Мысль мелькнула резко, неотфільтрованная усталостью и годами давления: «Да сгори ты все синим пламенем».

И она произнесла это. Шепотом, сквозь зубы, поверх древних слогов. Не на древнем языке. На своем. Отчаянное, бытовое проклятие отчаяния.

– «…Да сгинь это все в огне…»

В тот момент, когда последний звук покинул ее губы, три вещи произошли одновременно.

Во-первых, свет в зале погас, погрузив все в кромешную, давящую темноту, нарушаемую только паникой вскриков.

Во-вторых, камень под ее пальцами… запел. Не звуком, а вибрацией, которая прошла сквозь стекло, сквозь плоть, прямо в кости. Низкий, пронзительный гул, наполняющий череп.

В-третьих, пространство внутри куба перестало быть пустым. Оно наполнилось синим. Не светом, а скорее его отсутствием, негативом пламени. Холодным, безжизненным синим сиянием, которое не освещало, а поглощало очертания камня.

Анна инстинктивно рванула руку назад, но было поздно. Синева, будто жидкая, потянулась за ее пальцами, коснулась кожи. Ожога не было. Был холод абсолютного нуля и чувство разрыва. Не боли. Разрыва ткани реальности. Как будто ее саму были сотканы из нитей, и одну – самую важную – только что выдернули.

Аудитория, крики, тьма – все сплющилось в тонкую, хрустящую фольгу и исчезло со свистящим звуком рвущегося пергамента.

Тишина, пришедшая на смену гулу, была оглушительной. Но не абсолютной. Ее постепенно начали заполнять звуки. Далекий, незнакомый звон колоколов, играющих сложную, негармоничную мелодию. Крики торговцев. Скрип колес. И запахи. Дым, пряности, навоз, сладковатый запах цветущего дерева, которого она не знала.

Анна стояла на коленях, уткнувшись лицом в грубую, пыльную мостовую. Камни под ней были теплыми, нагретыми солнцем, которого она еще не видела. Она дышала, судорожно, ртом, чувствуя, как песок скрипит на зубах.

Где?

Она подняла голову.

И мир перевернулся второй раз.

Над ней высились не небоскребы и не знакомые крыши. Над ней парили… здания. Башни из белого, сияющего на солнце камня, но не строго вертикальные, а изогнутые, словно растущие из земли кристаллы или застывшие языки гигантского пламени. Между ними на разных уровнях вились мосты-улицы, по которым двигались люди, повозки, а кое-где – и существа, которых Анна сходу опознать не могла. Высоко в небе, едва различимые на фоне ярко-голубого неба, плыли продолговатые сигарообразные объекты, медленно махая, как гондолы, веслообразными крыльями.

Это был не сон. Слишком ярок был свет, слишком громки звуки, слишком плотен и груб камень под ее коленями. И слишком пахло. Реальностью. Чужой.

Она была на просторной площади, вымощенной темно-серым камнем. В центре бил фонтан со статуей существа с крыльями и головой, напоминающей орлиную. Вокруг кипела жизнь. Люди в одеждах, напоминающих смесь античных туник, средневековых дублетов и чего-то своего, струящегося и практичного одновременно. Цвета – в основном приглушенные: охры, темная зелень, глубокий синий. И все смотрели. На нее.

Анна посмотрела на себя. Ее белый блузон и простые черные брюки выглядели тут кощунственно, как пижама на параде. На нее смотрели с изумлением, с любопытством, а у некоторых – с нарастающей тревогой.

«Язык. Нужно говорить».

Она попыталась встать, пошатнулась. Рядом остановилась повозка, запряженная странным шестиногим животным, похожим на помесь ящерицы и мула. Возница, дородный мужчина в кожаном фартуке, уставился на нее, широко раскрыв глаза.

– Простите, – хрипло выдавила Анна. – Я… где это?

Возница перевел взгляд с ее одежды на лицо. Его выражение сменилось с удивления на откровенную враждебность. Он что-то рявкнул на своем языке. Звуки были гортанными, твердыми, с обилием «р» и «г». Ничего знакомого.

– Я не понимаю, – сказала Анна, чувствуя, как нарастает паника. – Мне нужна помощь. Полиция… милиция…

Она произнесла это слово по-русски. И это стало ошибкой.

Из толпы вышел человек. Высокий, сухой, в форменном плаще темно-синего цвета с серебряным шитьем на плечах, изображающим нечто вроде стилизованного глаза в треугольнике. На его поясе висел не меч, а жезл из темного дерева, увенчанный молочно-белым кристаллом.

Он посмотрел на Анну, и в его взгляде не было ни капли сочувствия. Только холодная, клиническая оценка. Он сказал что-то резкое и короткое, обращаясь к вознице. Тот поспешно закивал и отъехал прочь.

Человек в плаще сделал шаг к Анне. Его пальцы легли на рукоять жезла.

– Именем Его Величества Императора и Статей Восемнадцатой и Двадцати Третьей Имперского Кодекса Магических Практик, – его голос был низким и безжалостно четким, – вы арестованы за несанкционированное применение магии пространственного смещения на территории Столичного Дистрикта. Не оказывайте сопротивления.

Анна застыла. Она поняла, может быть, одно слово из десяти. Но интонация, жест, форма – все кричало об одном: власть, обвинение, опасность.

– Я… я не… – начала она, но синеглазый (теперь она разглядела цвет его глаз – холодный, как сталь) уже сделал быстрый жест жезлом.

Она не почувствовала удара. Она почувствовала, как воздух вокруг нее сгустился, стал тягучим, как мед. Ее движения замедлились в десятки раз, словно она пыталась бежать под водой на глубине. Паника, наконец, вырвалась наружу, но и крик замедлился, превратившись в низкий, растянутый стон.

Двое таких же людей в синих плащах вышли из толпы. Они даже не смотрели ей в лицо. Ловко, привычными движениями они накинули на ее запястья наручники из того же тусклого металла, что и жезл. Прикосновение металла к коже вызвало слабое, но неприятное покалывание, как от статического разряда.

– Аномальный скачок энергии зафиксирован в секторе семь-дельта, – сказал один из них, глядя на небольшой пергамент, который он держал в руке. На пергаменте что-то мерцало и двигалось. – Подтверждаю: нарушитель. Уровень угрозы… предварительно, желтый. Без стандартного импринта.

Главный, синеглазый, кивнул.

– Доставить в Изолятор Восемь. В обход общих залов. Магистр Адамов уже уведомлен.

Анну повернули и мягко, но неумолимо повели. Она шла, спотыкаясь о замедленный воздух, ее разум лихорадочно работал, пытаясь собрать обрывки в картину. Магия. Кодекс. Император. Арест. Ничего из этого не было связано с ее прежней жизнью. Ничего, кроме одного: холодного, рационального страха системы перед тем, чего она не понимает.

Ее вели через толпу, которая расступалась с почтительным, испуганным безмолвием. Люди отводили глаза. Никто не задавал вопросов. Она видела их лица: озадаченные, напуганные, осуждающие.

И только в одном переулке, мимо которого их вели, она мельком заметила другое лицо. Молодое, женственное, с огромными серыми глазами, полными не страха, а острого, живого интереса. Девушка в простой рабочей одежде, смахивающая магическую пыль с какого-то сложного механизма. Их взгляды встретились на долю секунды. И в этом взгляде не было осуждения. Был вопрос. И странное подобие понимания.

Но вот ее уже вталкивали внутрь темного, низкого экипажа без окон, запряженного двумя такими же шестиногими тварями. Дверь захлопнулась с глухим, окончательным звуком.

Тьма. Только слабое свечение от ее наручников, пульсирующее в такт чему-то, что она слышала только краем сознания – низкому, ритмичному гудению, исходившему от самого экипажа.

Анна прислонилась головой к холодной стенке. Дрожь, которую она сдерживала, вырвалась наружу. По щекам текли слезы, горячие и соленые. Она сжала кулаки, чувствуя холод металла на запястьях.

«Магия. Они сказали „магия“. Я не маг. Я филолог. Я из Воронежа, черт возьми!»

Но камень в кубе, синее пламя, разрыв… Это была не техника. Не наука ее мира. Это было что-то другое. И здесь, в этом мире ослепительных башен и летающих кораблей, это «другое» было законом. Законом, который она только что нарушила, сама не зная как.

Экипаж тронулся, мягко покачиваясь на невидимых рессорах. Сквозь стенку доносились приглушенные звуки чужого, невероятного города – Аргарда.

Анна Синицына закрыла глаза. Первая задача, поставленная перед ней этим новым миром, была проста и ужасна: выжить. А для этого нужно было сделать невозможное – понять правила игры, в которую ее втянули, не зная даже названий фигур. И начать играть. Прямо сейчас.

Глава 2: Допрос в руинах

Экипаж двигался слишком плавно, чтобы быть запряженным живыми существами. Дрожь почвы, крики улицы – все осталось снаружи, за глухими стенками. Здесь царила искусственная, гнетущая тишина, нарушаемая только ритмичным гудением – магическим мотором, как догадалась Анна. Она сидела на жесткой скамье, прикованная наручниками к стене. Металл все так же слабо покалывал кожу. Это был не психологический эффект. Это было физическое ощущение, будто в вены ввели микроскопические иголки, которые вибрировали на одной частоте с этим гулом.

Она пыталась дышать глубже, заставить мысли течь логично, по привычному академическому руслу. Наблюдение. Анализ. Гипотеза.

Наблюдение первый: Язык. Гортанный, с акцентом на твердые согласные. Ничего общего с индоевропейской или алтайской семьей, насколько она могла судить. Скорее, напоминал искусственно сконструированный язык, но доведенный до естественного состояния за века использования.

Наблюдение второй: Технология, вернее, ее смесь с магией. Летающие корабли, экипаж без видимой тяги, наручники с «эффектом». Магия не была чем-то эзотерическим и редким. Она была частью инфраструктуры. Как электричество. Но регулируемым. Жестко регулируемым.

Наблюдение третье: Социальная реакция. Страх и почтение к синеплащникам – стражам закона. Полное отсутствие попыток заступиться. Система подавления работала безупречно.

Гипотеза? Ее не было. Был только животный страх, поднимающийся по спине холодными мурашками.

Экипаж остановился. Гул стих. Дверь открылась с тихим шипящим звуком, впуская поток холодного, пахнущего сыростью и озоном воздуха. Снаружи было не светло и не темно – сумеречно, как в глубокой пещере при искусственном освещении.

– Выходи. Медленно, – прозвучал голос синеглазого, которого, как она теперь расслышала, его подчиненные называли «сержант».

Ее наручники на мгновение перестали вибрировать, и Анна смогла отцепить их от стены. Ее вывели наружу.

Они стояли не у величественного дворца правосудия, а на краю огромной, полуразрушенной чаши. Это были руины. Гигантские, циклопические. Остатки колонн, толщиной с дом, лежали, как сломанные спички. Стены, сложенные из блоков темно-серого, почти черного камня, испещренные потускневшими сложными фресками, уходили ввысь, обрываясь там, где их пронзали современные металлические балки и магические светильники. Это место было древним, гораздо древнее сияющих башен города. И его приспособили под свои нужды. Повсюду виднелись пристройки из нового камня и стали, двери, усиленные сияющими рунами, патрули в тех же синих плащах.

Изолятор Восемь. Тюрьма, встроенная в древние руины. Символично и пугающе.

– Двигайся, – толкнули ее в спину.

Ее провели по узкому, вырубленному в толще древней стены коридору. Воздух здесь был ледяным и сухим. Свет исходил от шаров холодного голубого свечения, закрепленных в нишах. Они проходили мимо массивных дверей из темного металла без смотровых глазков. Тишина была абсолютной, мертвой.

Наконец, сержант остановился у двери, ничем не отличающейся от других. Он приложил ладонь к металлической пластине рядом с ней. Пластина вспыхнула желтым, затем зеленым. Дверь отъехала в сторону без единого звука.

Внутри была маленькая, абсолютно пустая комната. Стены, пол, потолок – все из того же гладкого, матового серого камня. В центре – металлическое кресло, прикованное цепями к полу. Ни окон, ни источников света, но комната была залита ровным, безжалостным белым сиянием, исходившим, казалось, от самих стен.

– Садись, – приказал сержант.

Анна повиновалась. Холод металла просочился сквозь тонкую ткань брюк. Наручники приковали ее запястья к подлокотникам. Сержант и двое его людей вышли. Дверь закрылась. Она осталась одна в этой стерильной, беззвучной коробке.

Время потеряло смысл. Может, минута, может, час. Страх сменился оцепенением, а оцепенение – странной, отрешенной ясностью. Она изучала комнату. Камень был идеально обработан, без единой трещины. Значит, магия или технология высокого уровня. Значит, система богата. Значит, побег – утопия.

Дверь открылась снова. Вошла женщина. Не сержант.

Она была в том же синем плаще, но покрой был иным – более строгим, с серебряным шитьем не только на плечах, но и по краю ворота. Ее волосы, темно-пепельные, были туго стянуты в узел на затылке. Лицо – некрасивое и запоминающееся: резкие скулы, тонкий прямой нос, жестко сжатые губы. И глаза. Серые, как промозглый ноябрьский день. В них не было ни злобы, ни любопытства. Только усталая, абсолютная сосредоточенность. Она несла под мышкой тонкий деревянный ящик и держала в руке знакомый жезл с кристаллом.

Женщина села на стул, который материализовался из ниоткуда напротив Анны, и положила ящик на колени. Она не спеша открыла его. Внутри лежали странные предметы: гладкие черные камни, пергаменты, небольшой серебряный колокольчик, склянки с разноцветными жидкостями.

– Меня зовут Ирина Вадимовна. Следопыт Третьего Круга Имперской Магической Инквизиции, – ее голос был ровным, без эмоций, как дикторский текст. – Ты находишься под следствием по обвинению в тяжком нарушении Имперского Кодекса Магических Практик. Твои права: ты можешь не свидетельствовать против себя. Все, что ты скажешь, может быть использовано в суде. Ты имеешь право на адвоката, но только из утвержденного Империей списка после первоначального установления твоей личности. Понятно?

Анна кивнула, слишком ошеломленная, чтобы говорить. Эта женщина говорила на том же гортанном языке, но медленнее, четче. И Анна, к своему удивлению, начала улавливать общий смысл. «Империя», «Кодекс», «нарушение», «права». Это был юридический протокол. Универсальный язык бюрократии.

– Твое имя? – спросила Ирина, не отрывая от нее взгляда.

– Ан… Анна, – прошептала она.

– Анна. Фамилия? Происхождение? Импринт?

– Синицына. Я из… – она запнулась. Как сказать «из Воронежа, Россия, планета Земля»? – Я из далекого места. Очень далекого.

Ирина Вадимовна чуть склонила голову. Ее пальцы коснулись одного из черных камней в ящике. Камень слабо вспыхнул красным.

– Обман. Неполный ответ. Повтори: откуда ты? Где твой импринт?

– Я не знаю, что такое импринт! – голос Анны сорвался, в нем послышались слезы. – Я не знаю, где я! Я просто читала текст, и… произошел взрыв, и я здесь!

Камень снова вспыхнул красным, на этот раз ярче.

– Снова обман. Или сумасшествие, – констатировала Ирина. Она взяла серебряный колокольчик и тихо позвонил им. Звук был высоким, пронзительным, он вонзился в мозг, как игла. Анна вскрикнула, зажав уши, но это не помогло – звук шел изнутри.

– Это резонатор. Он помогает… очищать мысли от наваждений и лжи. Говори правду. Кто тебя послал? Северяне? Еретики из Анклава Тишины?

– Никто! Я сама! – крикнула Анна, извиваясь в кресле от невыносимого звука. – Я филолог! Исследователь языка! Этот камень… он отозвался на мой голос!

Колокольчик замолк. Внезапная тишина оглушила. Ирина Вадимовна смотрела на нее с легкой, едва уловимой искрой в глазах. Не сочувствия. Интереса.

– Камень. Опиши.

И Анна описала. Отчаянно, сбивчиво, на своем родном, смешивая термины, сравнивая знаки с известными ей символами. Она говорила о логограммах, о нарративах, о попытке реконструкции. Она говорила, потому что это была ее единственная правда.

Ирина слушала, не перебивая. Камень-детектор лежал темный и безжизненный. Когда Анна закончила, наступила долгая пауза.

– Интересно, – наконец произнесла следопыт. – Ты говоришь о магии, как о… тексте. Как о языке. Это ересь. Но последовательная ересь. Она взяла со дна ящика тонкий серебряный жезл, похожий на стилос. – Покажи мне. Произнеси ту самую фразу. Ту, что привела тебя сюда.

Анна похолодела.

– Нет. Я не могу. Я не знаю, что произойдет.

– Эта комната изолирована шестью слоями подавления. Ничто, даже разрыв реальности, не выйдет за ее пределы. Произнеси.

Страх боролся с отчаянием. Отказ, она чувствовала, будет воспринят как признание вины. Согласие – как прыжок в пропасть. Но выбора не было.

Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить. Не древние слоги. Ту самую, последнюю, отчаянную мысль, оброненную в сердцах.

– «…Да сгинь это все в огне…» – прошептала она по-русски.

Ничего не произошло. Комната оставалась стерильно-белой и тихой.

Ирина Вадимовна наблюдала за показаниями на жезле-стилосе. На его поверхности загорелись странные, прыгающие символы.

– Нулевой стандартный отклик. Никакой мантрической структуры. Но… есть фоновая вибрация. Аномальная. Не регистрируемая ни одним из известных инструментов. Как эхо от удара по струне, которой нет.

Она положила стилос.

– Ты – аномалия. Не диверсант. Не маг в классическом понимании. Нечто иное. И поэтому ты вдвойне опасна.

В этот момент за дверью раздался грохот. Не просто звук. Это был удар, от которого дрогнули стены. Глухой, сокрушительный бум, а за ним – крики, звон разбитого стекла, шипение разряжающейся магии.

Ирина Вадимовна вскочила на ноги, ее лицо исказилось не страхом, а холодной яростью. Она рванулась к двери, жезл с кристаллом уже в ее руке.

– Оставайся здесь! – бросила она Анне через плечо и выскочила в коридор.

Дверь захлопнулась, но не полностью. Автоматика, видимо, была повреждена. Анна могла видеть полоску коридора. Освещение мигало, из синего переходя в кроваво-красное. По коридору бежали люди, слышался лязг оружия. Крики стали четче:

– Диверсанты! На архив!

Сирена, пронзительная и неумолимая, взревела, заполняя собой все пространство.

Анна рванула наручники. Напрасно. Она была прикована, беспомощная крыса в клетке, в самом центре штурма. Мысли метались. Диверсанты. Значит, война. Значит, они убьют всех, включая меня.

Внезапно свет в ее камере погас, сменившись аварийным тускло-красным свечением, исходившим теперь только из коридора. И в этой полутьме она увидела – стены ее комнаты… зашевелились. Нет, не стены. Фрески на них. Потускневшие, почти невидимые линии на камне начали слабо светиться тем же синим оттенком, что и камень в кубе. Они пульсировали в такт сирене, будто пробуждаясь от долгого сна.

Она вспомнила. Руины. Древние. Гораздо древнее этой Империи. А что, если система подавления магии, встроенная в стены, была повреждена атакой? Что, если просыпается то, что было здесь раньше?

Снаружи грохот усилился. Послышался звук, похожий на раскалывающийся камень. Крик – знакомый, женский. Ирины? Вдоль полоски света в дверном проеме промелькнула тень – огромная, искаженная, нечеловеческая.

Паника, чистая и неконтролируемая, охватила ее. Она снова рванула наручники, чувствуя, как металл впивается в кожу. Нет. Нет, нет, нет!

И снова, как и тогда, в аудитории, мысль пришла не из разума, а из глубин инстинкта. Она не знала заклинаний этого мира. Но она знала символы. И эти просыпающиеся фрески… они были символами. Языком, пусть и незнакомым. А ее профессия – читать языки.

Она перестала бороться и заставила себя сфокусироваться на ближайшей светящейся линии. Это была спираль, переходящая в зигзаг. «Рождение… и прерывание. Начало и катастрофа». Рядом – круг с точкой внутри и трещиной. «Целостность… нарушенная. Защита… сломанная».

Она не произносила слов. Она мыслила понятиями, смотря на символы. Как если бы она пыталась угадать значение иероглифа, глядя на его рисунок. И вкладывала в эту догадку всю свою волю, весь свой страх, всю свою яростную жажду выжить. Мысленный крик: ЗАЩИТИ! ИЗОЛИРУЙ! СПРЯЧЬ!

Синие линии на стене вспыхнули ярко, ослепительно. Не холодным светом, а теплым, почти живым. Они поползли по стене, как корни, устремляясь к дверному проему. Камень вокруг двери затрещал, и на его поверхности проступили новые узоры, которых там секунду назад не было. Они сплелись в плотную, сияющую паутину, запечатывая проем.

В тот же миг наручники на ее запястьях… затихли. Вибрация прекратилась. Замки щелкнули, и браслеты разомкнулись сами собой. Она была свободна.

Анна вскочила с кресла, потирая онемевшие запястья. За сияющей паутиной в дверях слышался неистовый бой, крики, звуки разрушения. Но сюда, в ее камеру, ничего не проникало. Древний механизм, случайно или нет активированный ею, создал барьер.

Она стояла в центре маленькой, ярко освещенной синим светом комнаты, дрожа от адреналина и невероятного открытия. Она не применяла магию Империи. Она… прочитала вслух древнюю защиту. И та ответила.

Внезапно сияние начало меркнуть. Узоры на стенах тускнели. Защита долго не продержится. Шум за дверью стихал. Атака либо отбита, либо диверсанты прорвались дальше.

Шаги. Тяжелые, уверенные. В проеме, за медленно гаснущей паутиной, появилась фигура в синем плаще. Не Ирина. Мужчина. Высокий, с коротко стриженными седыми волосами и умным, усталым лицом. На его плаще было больше серебряного шитья, а в руке он держал не жезл, а трость из темного дерева. Он смотрел на сияющую паутину, затем – на Анну, стоящую посреди комнаты с распухшими запястьями и лицом, залитым слезами и потом. В его глазах не было ни гнева, ни страха. Было острое, пронзительное любопытство.

Он поднес руку к паутине, и та рассеялась, как дым, с тихим шипением.