Это все монтаж

2

Проклятье пышных форм[5]

На мгновение я оказываюсь в центре внимания: и другие девочки, и съемочная группа, и осветители, и звукооператоры, и продюсеры – все смотрят на меня. Потом Рикки кричит: «Вот это фиаско!» – и все смеются. Кто-то из ассистентов подбегает и спешно убирает битое стекло.

На меня больше никто не глядит. Только он.

У меня потеют ладони, у меня потеют волосы, у меня потеют подмышки – что физически не должно быть возможно, учитывая, сколько во мне сейчас ботокса. Я покидаю бар, пока не нашла еще неприятностей на одну точку, и упускаю его из вида, пока петляю между операторами и осветителями, и наконец врезаюсь в Алиану и Бонни из моего лимузина, которые, очевидно, решили, что теперь друзья.

– Вы все как, веселитесь? – спрашиваю, и Алиана хитро улыбается.

– Не так активно, как ты, – отвечает она.

Бонни наклоняет голову, как озадаченный щенок.

– У тебя «вы все»[6] звучит наигранно.

Отлично, теперь они ставят под вопрос мою южную искренность.

– Это все из-за произношения, – поясняю я.

– Угадай, что Бонни сделала? – восторженно говорит Алиана.

– Не знаю даже, наверное, разделась и продефилировала в одном купальнике и ленте, – отвечаю я и понимаю, что звучу как язвительная сучка, только когда слова уже сказаны. Они обе только моргают.

– Ну и как все прошло? – с улыбкой пробую я.

Али, теперь почти неохотно, рассказывает:

– Она выглядела адски горячо. Маркусу точно зашло.

– Я получила второе место в конкурсе «Мисс Техас», – гордо улыбается Бонни. Моя ответная улыбка лишена энтузиазма, и я отчаянно ищу взглядом пути отступления, но основная часть съемочной группы занята, а другие девочки сидят по комнатам со своими соседками из лимузина. Мне всегда было сложно сходиться с новыми людьми, и сейчас я снова в подвешенном состоянии, потому что варианты собеседников у меня один другого хуже. Но тут я замечаю нашу последнюю лимузинную попутчицу, Рикки. Она сидит в одиночестве и с жадностью пьет. Прошу прощения у других девочек и спешу составить ей компанию.

– Привет! – оживленно говорю я. В моем голосе слышатся нотки отчаяния, и я надеюсь, что никто, кроме меня, этого не заметит.

– Джеки-и-и-и, – Рикки растягивает прозвище, которым я позволяю себя называть только матери, и прислоняется головой к моей руке. Меня щекочут ее волосы. Они темные, но на кончиках переходят в рыжеватый блонд. На ней кричащее розовое платье в пайетках, очень открытое, с рискованно высоким разрезом сбоку.

– Другие девочки меня обижают, – надувает она губы.

– Да пошли они на***, – говорю я, зная, что такую реплику в эфир не пустят (на самом деле еще как пустят, тридцать, а то и пятьдесят раз, в анонсах сезона).

– Будешь моей лучшей подружкой? – спрашивает Рикки.

– Да, – без раздумий соглашаюсь я. Мне без разницы.

– Видела горячего продюсера, который приехал со вторым лимузином? – чуть ли не стонет она.

Я чувствую, как краснею.

– Горячего продюсера?

– Вон та девочка, – она показывает в сторону стройной рыжей, изящно держащей в руках бокал шампанского. – Черт, я не помню, как ее зовут, – мямлит она. – Короче, вот она сказала, его зовут Генри. Такое горячее имя, согласись?

– А как же Маркус? – спрашиваю я.

– Кажется, я встречалась с ним на кастинге, – продолжает Рикки. – С Генри. Он спросил, настоящие ли у меня сиськи. Хотя подожди. Нет, кажется, это Шарлотта спросила.

– У тебя пунктик на эту тему, не думаешь? – говорю я, и она громко смеется.

– Да разумеется, у меня сиськи не настоящие! – орет она на всю комнату. Я снова оглядываюсь в поисках пресловутого продюсера, но его по-прежнему нигде не видно. Я же тоже со всеми продюсерами встречалась? С Шарлоттой, и с Прией, и с Джанель? И с остальными, они все проводили мое интервью на кастинге.

Только вот один продюсер не смог прийти. Из-за каких-то семейных обстоятельств. Этим продюсером был Генри.

Блин. Черт. Нахрен!

– Дамы, соберитесь, пожалуйста! – кричит Шарлотта, перекрывая всех нас. – Бекка и Брендан скоро подойдут.

Брендан и Бекка. Соведущие «Единственной», познакомились и поженились после пятнадцатого сезона – одна из немногих удачных пар, сложившихся на шоу. Даже если ты не уходишь отсюда со второй половинкой (а это мало кому удается), участие в «Единственной» – не то же самое, что в других реалити. В этом есть некоторый престиж, некоторое ощущение элегантности, с которым другим реалити-шоу не под силу соперничать. Да, устаревшая концепция «замуж или ничего», идея мужчины, выбирающего из двадцати пяти женщин ту единственную, которая соответствовала бы его требовательным стандартам, – прямая противоположность всего, что я представляю из себя как личность. Но, с другой стороны, а чего я добилась, будучи собой? Мне всегда отлично удавалось создавать литературных персонажей, и для этого шоу персонажа я тоже запросто создала. Я сыграю в их игру, и я выйду победительницей. Мой приз – не мужчина, а зрители.

Если Бекка и Брендан на подходе, значит, Маркус тоже скоро придет.

Мы все ждем с нетерпением. Рикки тянется и берет меня за руку, легонько сжимает ладонь, отчего мне на миг становится тепло. Затем двойные двери особняка распахиваются, впуская Маркуса в сопровождении Бекки и Брендана.

По сигналу мы все принимаемся кричать и присвистывать.

– Здравствуйте, дамы, – улыбается нам Бекка, и мы снова кричим. Мне бы очень хотелось сказать, что я держала лицо, но, увы, я поддалась стадному чувству.

– Маркус пришел сюда, чтобы найти жену, – объявляет Брендан. – Я был на его месте, в этом самом особняке, десять лет назад.

– О-о-о, – говорит Бекка, – как же трогательно!

Я не смотрела их с Бренданом сезон «Единственной», но по фотографиям отчетливо видно, что с тех пор и он, и она серьезно перекроили свои лица: со временем они теряют все больше морщин и постепенно становятся все сильнее похожи на манекенов.

– Ты готов, Маркус? – говорит Брендан, подбадривая его, как тренер перед футбольной игрой.

– Ну не знаю даже. – Маркус окидывает нас взглядом и сверкает улыбкой. – А вы готовы, девочки? – спрашивает он.

Девочки. Меня передергивает.

Я уже давно не девочка.

– Мне не терпится узнать всех вас получше, – говорит Маркус, – и начать наконец наше совместное путешествие.

Он поднимает свой бокал шампанского, и мы все как одна повторяем за ним.

– Тост! – говорит он. – За мою единственную, – он подмигивает, – за тридцать второй сезон!

– Тридцать второй сезон! – вторим мы. Рикки звякает своим бокалом о мой с такой силой, что шампанское выливается на девочку напротив меня, прямо на ее платье цвета слоновой кости. Она ругается и начинает плакать, спешно прикрываясь руками. У меня широко распахиваются глаза.

– Извини, пожалуйста, – прошу я прощения, но она не слушает.

Я поднимаю глаза и вижу его. Он смотрит на меня. Генри. Все это было на самом деле.

– Черт, – говорю я.

Я знакомлюсь с другими девочками. Аалия – королева красоты из Нью-Йорка, Грейс-Энн – королева красоты из Луизианы. Энди – сногсшибательная бухгалтерша (нет, серьезно) из Сиэтла. Инфлюенсер – хотя в эфире она будет подписана как «Профессионал по выгулу собак» – Кэди из Канады, и медсестра Кэнди[7] (нет, серьезно!) из Флориды. Они все кажутся довольно милыми, пока Рикки, пьяная настолько, что я не уверена, понимает ли она вообще, что происходит, не запирается в ванной, настаивая, что все остальные девочки ее обижают и она никак не сможет влюбиться в Маркуса.

– Цирк, а не девочка, – говорит Кэди. – Я всего-то сказала, что мне нравится ее платье.

– Рикки, – стучусь я, – Рикки, выйди, пожалуйста!

Она всхлипывает в ответ. Я вздыхаю.

– Жак! – окликает меня кто-то через всю комнату. – Вот ты где!

Шарлотта решительно направляется ко мне и берет под руку.

– Пойдем-ка, – говорит она.

Шарлотта – первый продюсер «Единственной», с которой мне довелось говорить. Она рассмотрела мою заявку и сказала, что ее очень заинтересовала я и моя предыстория. Она расспрашивала меня обо всем своим негромким уверенным голосом и практически не реагировала на мои ответы. Она была остра на язык и за словом в карман не лезла, поэтому легко оборачивала все, что я говорила, против меня.

– Мне нравятся хорошие истории, – помню, сказала я ей во время нашего первого звонка, – поэтому я люблю «Единственную»: вы всегда создаете истории, даже когда работать, по сути, почти не с чем.

– Потому что это все игра? – задала она наводящий вопрос. Половину интервью она что-то записывала, так часто, что я не была уверена, обо мне ее заметки или о том, что я рассказываю. В тот момент она смотрела прямо на меня.

– Нет, – ответила я, покачав головой. Я знала, что это неправильный ответ. – Потому что происходящее не всегда так интересно, как могло бы быть. Некоторые влюбляются уже в первый вечер, так ведь? И ничто не в состоянии их переубедить, но шоу все равно нужна история. Я люблю «Единственную», потому что это шоу не только о любви, но и обо всем прочем. Например, пока я смотрела сезон Шейлин, я знала, что она ни за что не выберет Маркуса, но от этого ни их взаимодействие, ни арка развития Маркуса менее интересными не стали. Я буду рада найти свою любовь, Шарлотта, и я буду рада стать частью вашей истории.

Она улыбнулась.

Сейчас, в особняке, я позволяю Шарлотте увести меня от ванной и через двойные стеклянные двери на патио, где роятся члены съемочной группы.

– Чем ты все это время занималась? – спрашивает Шарлотта тоном девушки, сердито шипящей на парня за то, что тот забыл об их совместных планах.

– Спасала грустных девочек из туалета.

Шарлотта качает головой.

– Плохой выбор, – говорит она. – Ты одна из моих претенденток, дорогая. Тебе необходимо поговорить с Маркусом.

– Ой, – отвечаю я, – поняла. Ты хочешь, чтобы я встряла в его разговор с кем-то еще и разыграла драму.

Шарлотта закатывает глаза.

– Послушай, Жак, я знаю твой типаж. Ты смотрела шоу, тобой нелегко манипулировать, но это не значит, что тебе можно не прилагать никаких усилий. Никто не удивится твоему вмешательству. Просто пойди, очень мило возьми его за руку и попроси отойти на минутку.

– И сделать это я должна, разумеется, когда другая девочка на середине своей слезовыжимательной истории?

Шарлотта язвительно улыбается.

– Ах, этот шарм! Ах, это остроумие! Ах, этот юмор! – она подмигивает. – За это мы тебя и выбрали. А теперь иди, – она легонько подталкивает меня к аккуратной беседке в восточном стиле, где Алиана устроилась с Маркусом на диванчике. Я делаю шаг вперед и наклоняю голову. Алиана, как я и ожидала, вот-вот разрыдается.

– О, – говорю я. – Приветик!

Маркус с облегчением поднимает на меня глаза. Понимаю, что сейчас я для него как спасательная шлюпка.

– Не хочешь прогуляться? – спрашиваю с долей юмора, как мне кажется. Алиана смотрит на меня так, как будто пытается испепелить взглядом.

– С радостью, – отвечает Маркус, вскакивает с диванчика, оставляя Алиану в одиночестве, и берет меня за руку.

Я веду его в сторону бассейна на заднем дворе особняка. Наш путь освещают огоньки гирлянд. Если бы я писала романтическую сцену, действие происходило бы именно здесь.

– Я подумала, тебе необходим рыцарь в сияющих доспехах, – говорю я.

– Мм-хм, – легко отвечает Маркус. – Ты ли это?

Я вспоминаю, как меньше трех недель назад Сара убеждала меня, что он – мой идеальный парень. Вспоминаю, как она нежно вздыхала во время видеозвонка.

Просто убедись, что ты готова.

Я не готова. Потому что я знаю: это игра.

Знала с момента, как подала заявку, знала на всех интервью после. Я делала что должна. Говорила о влюбленностях и неудавшихся отношениях, и о трагических предысториях, обо всем, что они хотели. Жеманно улыбалась и шутила и всеми силами старалась попасть на шоу.

Мне тридцать два, и я потратила уже достаточно своей жизни, взбираясь на эту чертову гору.

Маркус останавливается у края бассейна. Я гляжу на воду, потом снова на него.

– Ну что? – спрашиваю. – Сделаем это?

Я снимаю туфли, подбираю подол вечернего платья и сажусь на бортик, опуская ноги в воду.

Маркус смеется и садится рядом, развязывает шнурки на туфлях и снимает носки.

– Только брюки не намочи, – предостерегаю я.

– Да ну, – отмахивается он с улыбкой, – что со мной будет?

– Не знаю даже. Наверное, ты можешь разочаровать свою будущую жену, – отвечаю.

– А может, моя будущая жена разочаруется, если я не залезу с ней в бассейн, – говорит Маркус, и вопреки всему я чувствую, что краснею. Я сижу, не зная, что сказать, пока он не приходит мне на выручку: – Как проходит твой вечер?

– Я не знала, удастся ли нам снова поговорить, – признаюсь я.

– Но тебе хотелось? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я, прислоняясь к нему так близко, как могу. Я представляю, как целую его, повинуясь алкоголю в крови. – Можем даже съехаться, если очень хочешь.

Краем глаза вижу, что Шарлотта широко улыбается.

Маркус смотрит на меня, и я замечаю, как его взгляд опускается к моим губам.

– Мне нельзя об этом говорить, – произносит он спустя минуту и заметно сглатывает.

– Ну в таком случае не буду на тебя давить, – отвечаю я. – Почему бы тебе не задать мне пару обычных вопросов? Хотя, – перебиваю я, когда он начинает что-то говорить, – не надо. Жак – тридцатидвухлетняя писательница из Чарлстона, Южная Каролина, где она родилась и выросла. Некоторое время она проживала в Нью-Йорке, но переехала, когда жить там стало слишком дорого и слишком одиноко. Она почти год как вернулась в Чарлстон со своим псом по кличке Янк, который сейчас живет с ее более смешным и симпатичным братом и его невестой. Оба ее родителя живы, с ней не случалось ни ломающих жизнь разводов, ни смертей или грустных историй одинокого материнства, а все ее отношения были несерьезными и неудачными примерно… – шутливо начинаю считать на пальцах, потом прекращаю. – Знаешь что, давай без этого. Слишком долго.

Вот оно. То, что мне легко дается. Казаться недосягаемой, казаться умной и простой в общении и не зацикливаться лишний раз на слишком личном или слишком грустном. Эта моя черта нравится мужчинам – пока не перестает нравиться.

– Что, на этом все? – спрашивает Маркус. Этот спич я практически полностью спланировала заранее и уверена: продюсерам понравится. Маркус идеально отыгрывает свою роль. Я впечатлена, какой хороший из него романтический интерес.

– Своей трагической предысторией я могу поделиться только спустя несколько свиданий, Маркус! Таковы правила, знаешь ли.

Он наклоняется и целует меня.

Удивительно, как быстро это происходит, но это идеальная кульминация нашей первой встречи. Я отдаюсь поцелую. У него уверенные губы, и поцелуй длится дольше, чем я ожидала, но я думаю только о следящих за нами камерах и о том, что все идет точно как по сценариям романтических комедий.

Теперь я действительно часть их истории.

Наконец он отрывается от меня. Его взгляд скользит от моих губ к глазам, и мы оба нервно посмеиваемся.

– Маркус! – зовет кто-то. Мы поднимаем глаза. Это бухгалтерша Энди. – Можно тебя украсть на минутку? – спрашивает она, приторно улыбаясь.

Маркус осторожно поднимается на ноги, стараясь не забрызгать мое платье водой из бассейна, и берет свои туфли.

– Но ты не поделился со мной своими секретами, – шепчу я, хватая его за руку, пока он не ушел.

– У нас все впереди, – обещает он, наклоняясь ближе – слишком близко, учитывая, что рядом другая девочка. – Подожди немного.

Он уходит, и я любуюсь на его удаляющийся зад.

Шарлотта спешит ко мне с полотенцем и помогает встать.

– Хорошо получилось! – разливается она. – Господи, как ты привлекательна.

– Ага… – медленно говорю я. – Ага, правда ведь?

– Искры так и летели! – уверяет она. – Если тебе нужны еще полотенца, скажи Элоди, – она указывает на Элоди, притаившуюся неподалеку, чтобы не попасть в объектив, пока Маркус и Энди идут в другую часть особняка. – Мне пора бежать, но зови, если будет что-то нужно.

– Конечно, – говорю я, заворачиваясь в полотенце. Надеваю свои туфли.

– Выглядишь отлично, – заверяет Элоди, спеша ко мне. – Уверена, ты станешь звездой сезона!

– Э-эм… спасибо?

– Это мой первый сезон в роли продюсера, – заговорщически сообщает мне Элоди. – Я была ассистентом последние пару сезонов.

– Поздравляю? – неуверенно говорю я.

– Спасибо! – искренне улыбается она и замирает. Из ее гарнитуры доносятся какие-то звуки. – Дойдешь сама в дом? Мне нужно пойти подготовить кое-что для тет-а-тета одной из девочек. Прия перехватит тебя, как зайдешь.

Я киваю, но Элоди уже и след простыл. В одиночестве – если не считать съемочную группу – я иду через ослепительно ярко освещенное патио обратно к дому. Направляюсь в тень, к одной из боковых дверей, и тут мимо проходит Генри.

– Эй, постой-ка, – говорю, хватая его за руку. Он слушается; до этого он чуть ли не бежал, но останавливается рядом со мной. – Мне надо с тобой поговорить. – Не смотрит мне в глаза.

– Не сейчас, – говорит он, поднимая взгляд на дверь, за которой наверняка его ждет очередная задача. – Нам нужно пережить вечер. Я должен продюсировать. – Он выглядит очень усталым и живым, и от его вида я невольно вспоминаю холостяцкую квартиру в Венис-Бич и все то, что он говорил мне той ночью. Тогда он казался человеком, отправляющимся куда-то, где ему совсем не хочется быть. Естественно.

Сейчас он выглядит совсем иначе. Он в своей стихии, весь наполнен гудящей энергией, как двигатель.

– Ладно, – отвечаю я, – позже. Но серьезно, нам надо поговорить. Если я переживу этот вечер.

– Ты в списке, – говорит Генри, наконец встречаясь со мной глазами. Меня будто током ударяет. – Так что увидимся позже, – он уходит, но вдруг оборачивается и добавляет: – Женщина в красном, – скользя взглядом по моему платью.

Сделав мою жизнь в сто раз сложнее, он торопится на встречу своей симпатичной маленькой участнице.

Что ж.

Очевидно, я в списке.

Вечер все тянется, мучительно и долго. Девочки пьют и рыдают. Некоторые спят, сидя в неимоверно мягких креслах. Прия спрашивает, нельзя ли утащить меня на еще одно ИВМ перед церемонией исключения. Я гляжу в объектив камеры мертвыми глазами и чувствую, что во мне уже ничего не осталось. Прия все больше и больше скучает от моих ответов.

– Давай попробуем еще разок, – говорит она. – Мне нужен всего один хороший ответ, Жак, и дело в шляпе, – на этих словах в дверь заходит Шарлотта. Она следит за мной из угла со скрещенными на груди руками и перебивает Прию:

– Ладно тебе, Жак. Ты встретилась с Маркусом. Ты встретилась со всеми девочками. Что ты о них думаешь?

Я гляжу в камеру. Чувствую себя абсолютно выжатой, но уверена в успехе этого вечера. Собираюсь и готовлюсь дать хороший ответ.

Отпиваю немного шампанского и говорю не задумываясь: