Глава 1. Возвращение
«Киро, она меня нашла. Приезжай, пока не поздно. Лиза». Его младшая сестра, оставшаяся здесь одна. Почерк был Лизин, но слишком аккуратный – будто копировали. И странное: конверт пожелтел по краям, будто пролежал годы, хотя сестра пропала всего неделю назадДорога в Дубравку петляла между чахлыми берёзами, их корявые ветви скребли по крыше машины, будто пытались удержать чужака. Кирилл Орлов прикусил губу – в последний раз он был здесь десять лет назад, после похорон родителей. Тогда он дал себе слово никогда не возвращаться. Но скрипящие "Жигули" упрямо ползли вперёд, подбрасывая на колдобинах, потому что Лиза пропала. Вчера пришло письмо. Конверт пах болотом, внутри – одна строчка:
Рулевое колесо было липким от пота. Кирилл сгрёб пальцы в кулак, когда на обочине мелькнула ржавая табличка "Дубравка". Кто-то аккуратно зачёркнул название и вывел сверху красной краской: "Не входи". Он фыркнул – типичная деревенская глупость, попытка напугать городских. Но когда машина перевалила через холм, и деревня открылась внизу, по спине пробежали мурашки.
Дубравка была мертва.
Ни дыма из труб, ни людей на улицах. Только покосившиеся заборы да пустые глазницы окон. Лишь у крайнего дома шевелилась серая тень – старуха, возившаяся у ларька с овощами. Кирилл заглушил мотор. Тишина навалилась сразу, густая и неестественная, будто кто-то выключил все звуки мира.
– Марфа Семёновна?
Старуха вздрогнула, но не подняла головы. Её пальцы, узловатые от возраста, продолжали перебирать гнилые морковки, будто он не существовал.
– Вы Лизу Орлову не видели? Рыжая, в зелёной куртке…
Молоко из бидона за её спиной вдруг хлюпнуло само по себе, хотя женщина даже не дотронулась до крышки.
– Не было тут таких, – буркнула старуха, и Кирилл заметил, как дрожат её руки.
Он уже хотел развернуться, когда костлявые пальцы впились ему в запястье.
– Ты Орлов?.. Ерофея внук?
Голос старухи стал вдруг ясным, без намёка на старческую дрожь. Она сунула ему в руку тряпичную куклу – нелепую, с вышитым ртом и двумя угольками вместо глаз.
– От зла носи. Не снимай.
Кирилл засмеялся, но куклу сунул в карман. Странное тепло от тряпичной фигурки разлилось по телу, будто кто-то вложил в неё горячие угли. Когда он отошёл, краем глаза заметил, как старуха перекрестила не себя, а его удаляющуюся спину.
Дом Лизы стоял на отшибе, покосившийся, будто земля под ним проваливалась. Разбитое окно блестело осколками – странно, но они лежали снаружи, будто кто-то вылезал из дома, а не влезал.
Дверь скрипнула на петлях, выпустив волну затхлого воздуха с примесью лаванды. На кухонном столе стояла тарелка с кашей, покрытая плесенью. Рядом – открытая банка лавандового масла. Кирилл поморщился: Лиза ненавидела этот запах после того, как в детстве упала в болото. Кто-то намеренно оставил его здесь.
Он включил радио – только шипение. Но когда попытался переключить волну, в динамиках чётко прозвучал шёпот:
"Найди…"
Кирилл резко дёрнул рукой, и в этот момент в зеркале над комодом мелькнуло движение. Он разбил зеркало кулаком, вдруг осознав, как тяжело дышит.
– Галлюцинации. Просто не спал двое суток.
Но на полу, среди осколков, блестели мокрые следы – босые, с неестественно длинными пальцами.
Ночь пришла неожиданно быстро. Кирилл не мог объяснить, почему не поехал сразу в райцентр, почему остался в этом проклятом доме. Он лёг на кровать сестры, даже не разобрав вещи. Кукла выпала из кармана куртки и покатилась под кровать.
Его разбудил скрежет – что-то царапало дверь изнутри.
За окном раздался смех – детский, но с хриплой ноткой, будто ребёнок долго кричал.
Кирилл подскочил к окну.
В поле, в сотне метров, стояла девушка в белом. Совершенно неподвижная.
Утро принесло новый "сюрприз" – на пороге лужа чёрной воды и мокрые следы.
Они вели в дом.
В его комнату.
К кровати.
Когда солнце окончательно село, окрестности начали поглощать непривычные шорохи и тени. Осознавая неизбежность предстоящих испытаний, Кирилл сделал глубокий вдох и решительно вошел внутрь родного дома, готовый столкнуться с любыми тайнами, которые приготовила ему деревня.
Глава 2. Первое тело
Утро в Дубравке начиналось с тумана. Он стелился по земле плотным молочным покрывалом, скрывая границы между реальным и потусторонним. Кирилл вышел на крыльцо, растирая лицо ладонями – всю ночь ему снились белые фигуры, стоящие у кровати и шепчущие что-то на языке, которого он не понимал.
Кофе в жестяной кружке остыл, не успев согреть пальцы. Он уже хотел вернуться в дом, когда сквозь туман проступила фигура – высокий мужчина в забрызганной грязью форме шагал прямо к нему.
– Орлов? – голос участкового Семёнова звучал хрипло, будто он не спал несколько суток. – Пойдёмте.
Без объяснений он развернулся и зашагал к окраине деревни. Кирилл, спотыкаясь о мокрую траву, едва поспевал за его широкими шагами.
– Что случилось?
– Нашли вашего алкоголика. Того, что пропал три дня назад.
Тропинка резко оборвалась, уступив место топкой низине. Здесь туман был гуще, пахло гнилыми водорослями и чем-то металлическим. Двое мужчин в резиновых сапогах стояли у кромки воды, перешептываясь.
– Вот, – Семёнов махнул рукой.
Тело лежало в полуметре от воды, будто аккуратно уложенное кем-то. Мужчина лет сорока, в рваной рубахе, знакомой Кириллу по фотографии из розыскного дела. Но сейчас его лицо было искажено так, словно перед смертью он увидел самое страшное в своей жизни.
– Самоубийство, – пробормотал один из мужиков, крестясь.
Кирилл опустился на корточки, стараясь не смотреть на голубоватую кожу.
– Какое самоубийство? Он же закопан.
Ноги покойника действительно были погребены под слоем земли по самые колени, будто он рос из болота. Но самое странное – положение рук. Пальцы были сложены в странном жесте: левая сжимала запястье правой, образуя нечто вроде замкнутого круга.
– Это…
– Старинный знак, – раздался за спиной хриплый голос. Из тумана вышел старик с палкой. – Так хоронили заложных покойников. Чтобы не встали.
Семёнов резко обернулся:
– Ерофей, заткнись!
Старик только усмехнулся, показывая жёлтые зубы. Его единственный глаз (второй был закрыт мутной плёнкой) сверлил Кирилла:
– Ты Орлов? Добро пожаловать домой, внучок.
Кирилл встал, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
– Вы знали моего деда?
– О, ещё как, – старик закашлялся. – Мы с ним… как бы сказать… хоронили одну девку.
Туман вдруг сдвинулся, открывая берег. Кирилл ахнул – в двадцати метрах стояла берёза. Но не обычная – её ствол был чёрным, будто обугленным, а ветви скрючились в неестественных позах.
– Что это?
– Чёрная берёза, – прошептал Ерофей. – Там, где землю кровью полили, они растут.
Семёнов резко схватил старика за плечо:
– Хватит!
Но Кирилл уже шёл к дереву. Что-то блестело в его корнях – он наклонился и увидел кусок ткани. Зелёной. Как куртка Лизы.
Когда он выпрямился, то увидел её – девушку в белом, стоящую на другом берегу. На этот раз близко, так близко, что он разглядел её лицо.
У неё не было рта.
Только шрам, растянутый от уха до уха.
– Кирилл! – крикнул Семёнов.
Он обернулся. На берегу никого не было – ни участкового, ни мужиков, ни старика. Только тело в земле да чёрное дерево, склонившееся над ним, будто собираясь ударить.
А когда он снова посмотрел на другой берег, девушка исчезла.
Но на мокром песке остались следы.
Они вели прямо к воде.
Оставив болезненные впечатления после осмотра тела, Кирилл продолжил путь по улочкам деревни, остро осознавая важность своей миссии. Внутренний голос твердил: теперь ему известно гораздо больше, но нужны дополнительные подтверждения и факты, чтобы избежать ошибок.
Глава 3. Старик Ерофей
Дождь хлестал по крыше избы Ерофея, будто пытался вымыть грехи из прогнивших брёвен. Кирилл сидел за столом, сжимая в руках пожелтевшую фотографию – его дед, молодой и крепкий, стоял у Чёрной берёзы не с топором, а с младенцем на руках. На обороте кривыми буквами было выведено: "Прости меня. 1965 год".
Старик налил в гранёный стакан мутной жидкости. Его единственный глаз слезился, но не от дыма – из пустой глазницы сочилась густая, чёрная субстанция, медленно стекающая по щеке.
– Ты думал, всё началось с Аграфены? – прошипел Ерофей, отпивая. Его голос звучал так, будто сквозь него говорил кто-то другой. – Твой дед знал правду. Потому и сбежал.
Он развязал грязный узелок на столе. Внутри лежали не зубы, а три пуговицы от детской рубашки – голубые, с облупившейся краской.
– Они не утонули в болоте. Их отдали берёзе. Добровольно.
– Кто? – Кирилл почувствовал, как по спине побежали мурашки. В углу избы тень от лампы вдруг приняла форму скрюченной фигуры с неестественно длинными руками.
– Все. – Ерофей провёл рукой по лицу, и кожа на щеке слезла, как старая береста. Под ней проглядывала древесная кора – точь-в-точь как у Чёрной берёзы. – Чтобы дерево росло. Чтобы урожай был. Чтобы… – Он закашлялся, и на стол упал комок чёрных нитей, шевелящихся как живые.
За окном что-то тяжёлое упало на землю. Кирилл отодвинул занавеску – под липой лежал мёртвый ворон. Его живот был аккуратно вспорот, а вместо внутренностей – набит рыжими волосами.
– Она собирает долги, – продолжал Ерофей. Его голос теперь звучал отовсюду сразу. – Сначала взяла глаза у Марфы – та видела, как ведут детей. Потом язык у учительницы – та записала. Теперь… – Он медленно протянул руку и ткнул грязным ногтем в грудь Кирилла. – …пришла очередь Орловых.
Дверь избы скрипнула. На пороге стоял дед Кирилла.
Точнее, то, во что он превратился.
Его кожа была покрыта берёзовой корой, глаза – пустые дыры, из которых свисали тонкие корни. Изо рта сочилась чёрная жижа, капая на пол с густым плеском.
– Внучек… – голос звучал так, будто доносился из-под земли. – Ты должен вернуть…
Ерофей внезапно захохотал, хватая Кирилла за запястье. Его пальцы были липкими, как смола.
– Беги! Пока не стал частью дерева!
Но было поздно. Стены избы зашевелились. Брёвна треснули, и из щелей потянулись тонкие, бледные пальцы – детские, с синими ногтями.
А снаружи, со стороны болота, раздался смех. Но это был не детский голос Нади.
Это смеялась Лиза.
Кирилл выбежал из избы, поражённый глубиной трагедии. Направляясь к ближайшей улице, он понимал, что следующее событие неизбежно приближается, и скоро ему предстоит окунуться в неизведанные глубины чужой памяти и ненависти.