Желание покоя

Глава I X

Пробуждение

Мы сильно вредим священникам-миссионерам, когда изображаем их хладнокровными интриганами, пользующимися нашей доверчивостью. Нам кажется, что они стремятся опутать нас софистикой и заманить в психические и моральные катакомбы, из которых нет выхода. Но мы недооцениваем их опасность, когда отрицаем, что они могут быть искренними. Мистер Кармел стремился спасти мою душу – уверена, он был движим благородным и чистым мотивом. Допустим, он действовал с осторожностью и даже с хитростью, но верил при этом, что делает это по воле Небес и ради моего вечного блага. Теперь, с возрастом, я понимаю его лучше – его силу и слабость, его аскетизм, его решительность, его нежность. Этот молодой священник – давно почивший – стоит передо мной в белых одеждах чистоты. Я вижу его сейчас, как видела в последний раз: тонкие красивые черты, свет терпения на лице, бледная улыбка страдания и победы. Что же, тревоги и печали позади – теперь ему спокойно. Мои благодарности никогда не достигнут его, мои напрасные молитвы следуют за верным потерянным другом, и слезы рвут мое тоскующее сердце.

Казалось, Лаура Грей перестала подозревать мистера Кармела. Мы стали видеться с ним чаще. Наши чтения продолжились, и иногда он присоединялся к нам во время прогулок. Каждое утро я видела его из своего окна с лопатой и совочком в крошечном садике, который примыкал к дому приказчика. Он работал ровно час – начинал около семи и заканчивал около восьми. Потом он надолго исчезал и появлялся почти вечером. Мы читали по-итальянски Gerusalemme Liberata[15] или шли на прогулку, и на любую тему он говорил с нами в своей обыкновенной манере: мягко, но холодно. Мы трое стали большими друзьями. Мне нравилось наблюдать – о чем ни он, ни Лаура Грей не подозревали – за его простой работой в саду в тени стены, где под нависающими массами плюща в живописном беспорядке склонялись старые вишни и розовые кусты.

Мы все чаще и свободнее говорили с ним о религии, когда представлялась такая возможность. Но эти разговоры были похожи на секреты влюбленных и, по молчаливому согласию, никогда не происходили в присутствии Лауры Грей. Не то чтобы я хотела обмануть ее, но я отлично знала, что она подумает и что скажет – о моем неблагоразумии, конечно же. Мне было бы неловко возражать, ее уговоры не помогли бы, и в конце концов мы бы, возможно, поссорились. И все же я часто хотела все ей рассказать, ибо любая скрытность по отношению к Лауре причиняла мне боль.

Прошло лето, наступила осень, и вдруг мистер Кармел снова исчез, оставив такую же туманную записку.

На этот раз я была уязвлена еще сильнее. Одиночество, которое я когда-то так любила, без него стало утомительным. Я не могла признаться Лауре и едва осознавала сама, насколько мне его не хватает.

Примерно через неделю после его исчезновения мы собирались пить чай в комнате экономки. Время еще не подошло, и я сидела у окна, которое выходило в садик, где так часто работал мистер Кармел. Розы уже осыпали свою славу на землю, и спусковой крючок осени иссушил листья фруктовых деревьев. На сад легла тень нашего древнего дома, ибо к этому часу солнце уже склонилось на запад, и я знала, что следующее утро придет и пройдет, потом и еще одно, и еще, а он не вернется, возможно, никогда.

Маленький садик никогда не был столь печален и тих! Опавшие листья лежали нетронутыми, и сорняки проглядывали среди цветов.

– Это и есть часть твоей религии? – горько пробормотала я, глядя в открытое окно. – Оставлять жаждущих слушателей наполовину обученными? Дела? Какие еще могут быть дела у хорошего священника? Я думала, забота о человеческой душе превыше всего. Без тебя никто не может ответить на мои вопросы. Я забыта.

Осмелюсь сказать, в этом была некоторая неестественность. Но мое уныние было самым что ни на есть настоящим.

Пряча горькое настроение, я спустилась по черной лестнице в комнату экономки. Ребекка Торкилл и Лаура Грей о чем-то оживленно беседовали, чай был только что заварен, и все казалось таким уютным, что в другое время я бы и не думала грустить.

– Этель, вы только подумайте! – воскликнула Лаура, увидев меня. – Ребекка только что рассказала мне, что тайна мистера Кармела довольно проста. Мистер Причад, бакалейщик в Кардайлионе, навещал своего кузена на ферме близ Плазнвида и видел там нашего квартиранта в карете с миссис Тредвинид. Ребекка говорит, миссис Тредвинид еще очень красивая женщина и одна из самых богатых вдов Уэльса. Мистер Кармел живет там с тех самых пор, как уехал от нас, и его последний визит, когда мы думали, что он отправился в монастырь, был в тот же дом к той же леди! Но это еще не все. Миссис Торкилл, расскажите конец истории мисс Этель, прошу вас.

– Ну, мисс, это не точно, но в Плазнвиде болтают, что она влюблена в него и что он станет протестантом, и тогда они поженятся. Все в Плазнвиде говорят одно и то же, а что все говорят – то правда.

Я вежливо посмеялась, спросила, готов ли кекс, и посмотрела в окно. Ветви старых фруктовых деревьев в саду приказчика были так близко, что стучали бы в стекло, если б дул ветер. Барабаня мелодию по столу, я пыталась казаться беззаботной, как должно девушке, но ощущала холод и слабость, и сердце мое разрывалось. Не знаю, как я не упала в обморок.

Лаура, не думая об эффекте, который произвели на меня ее слова, продолжала беседовать с Ребеккой, и никто из них не заметил, насколько я потрясена известием.

Той ночью я долго плакала в постели, после того как моя гувернантка уснула. Я и не подумала усомниться в правдивости этой истории. Мы склонны верить в то, чего мы страстно желаем или же страстно боимся. Неистовство собственных эмоций поразило меня. Наконец-то у меня открылись глаза на грозящую мне опасность.

Рыдая, я шептала:

– Он уехал, он уехал, я потеряла его, он больше никогда не вернется! О! Почему ты притворялся, что я тебе интересна? Почему я слушала тебя? Почему ты мне понравился?

Подобные причитания и упреки, которые вы можете представить, рассеяли мой сон и поразили рассудок. Но у меня было время оправиться: к счастью, эта дикая фантазия не успела перерасти в более опасное и невозможное чувство. Я казалась себе лунатиком, проснувшимся на краю обрыва. Если бы я привязалась к мистеру Кармелу, мое сердце было бы разбито и мой секрет исчез бы вместе со мной.

Прошло несколько недель, и произошло событие, которое направило мои мысли в новое русло и вывело незабываемого актера на сцену моей жизни.

Глава X

Вид из окна

Бушевал октябрь; свирепый и печальный месяц! Август и сентябрь тронули листья золотом и багрянцем, нежно ослабив саму их связь с ветвями деревьев. Октябрь приходит, когда все уже готово к концу: он с яростью исполняет смертный приговор, вынесенный с первой желтизной листвы в теплом свете уходящего июля.

Октябрь кажется еще меланхоличнее из-за редких тихих золотых дней, купающих нас в солнечных лучах, мягких и чистых, как летом, когда тонкие ветви отбрасывают тени на коричневые кучки облетевшей листвы.

В тот вечер, о котором я говорю, в небесах стоял угрожающий закат, и лодочники Кардайлиона предрекали приближающуюся грозу. Их предсказания сбылись.

Ветер начал вздыхать и стонать в деревьях и каминных трубах нашего дома вскоре после заката, и через час принес шторм с северо-запада. Оттуда из открытого моря ветер попадает прямо в эстуарий. Волны, набирая силу, величественно обрушивались на скалы рядом с Мэлори.

Как обычно, вечером мы устроились пить чай. Напор ветра на окна все время усиливался, и вот гроза достигла своей высшей точки.

– Вы не боитесь, что окна могут не выдержать? – спросила Лаура после очередного порыва. – Ветер просто невероятный! Может быть, нам лучше уйти в заднюю часть дома?

– Никакой опасности нет, – ответила я. – У этих окон необычайно крепкие рамы и маленькие стекла. Они выдержали столько гроз, что мы можем положиться на них.

– Вот снова! – воскликнула она. – Это ужасно!

– Тем не менее мы в безопасности. Стены Мэлори сложены из камня, с хлипкими кирпичными домами не сравнить, а каминные трубы не уступят сторожевым башням. Давайте поднимемся в Коричневую комнату и подойдем к окну, – предложила я. – Там есть просвет в деревьях, через который хорошо видно море. Это того стоит, дорогая Лаура: вы еще не видели настоящего шторма.

Я убедила ее подняться со мной по лестнице. Оставив свечу у двери, мы подошли к окну комнаты и стали свидетелями потрясающего зрелища.

Над морем и землей, над горами и лесами сияла ослепительная луна. Растрепанные клочья облаков кружились быстрее, чем летящие птицы. Насколько мог различить глаз, море было испещрено белыми полосами пены. Ближе к гнущимся от непрерывного ветра деревьям у нашего маленького кладбища – уж его-то ничто не могло побеспокоить – над всем этим хаосом возвышалась черная скала, которую в хорошую погоду соединял с материком узкий перешеек. Я знала, что за скалой простирается ужасный риф, на котором много лет назад потерпел крушение «Подлинный». Сквозь пену в воздухе, которая, взлетая, оседала вниз, словно снег, мы могли видеть волны. У самой скалы они были особенно большими, а пена казалась пушечным дымом. Но воды эстуария были относительно спокойны.

Не в силах оторвать глаз от бурного моря, мы провели целых полчаса у окна, как вдруг… неужели это судно, лишившееся мачт? Нет, пароход… большой, с низкими трубами. Казалось, он был примерно в полутора милях от берега. Иногда он исчезал из виду, затем снова появлялся на гребне волны. Мы затаили дыхание. Может быть, судно пытается укрыться у волнолома Кардайлиона или просто идет с попутным ветром?

Однако курс его казался мне неуверенным, и перед ним был зловещий риф, забравший немало прекрасных кораблей и храбрых жизней. Мне было известно, что опытный капитан мог бы проскочить к волнолому – там был довольно широкий проход. Но есть ли на борту кто-то, кто знает сложную навигацию у наших берегов? Возможно ли вообще управление при таком шторме? И самое главное: в исправности ли корабль? В любом случае я понимала, насколько велика опасность.

Читатель, если вы никогда не были свидетелем подобного зрелища, вы не можете представить истерическое возбуждение от напряженного ожидания. Вы начинаете переживать за тех, кто в этот ужасный момент находится на борту, ваше сердце с ними, их страхи – ваши страхи. Корабль, ведомый наудачу капитаном, всего лишь человеком, вступает в неравную битву с яростью моря и ветра, да еще и вблизи смертельных скал, тут самое храброе сердце сжимается, а время проходит в неосознанной агонии молитв.

Мы не слышали, как к нам присоединилась Ребекка Торкилл.

– Ох, Ребекка! – воскликнула я. – Там в море корабль… как вы думаете, им удастся спастись?

– На верхней площадке черной лестницы, на полке, должен быть телескоп, – сказала она, посмотрев в окно. – Да поможет им Бог, бедные души! «Подлинный» так же шел по ветру в ту ночь, когда потерпел крушение. И мне кажется, сегодня шторм еще сильнее.

Миссис Торкилл вышла и вскоре вернулась с длинным морским телескопом в изношенном парусиновом футляре. Я смотрела первой. Поблуждав по бушующему морю и поймав на секунду качающуюся вершину дерева, линза наконец-то захватила судно. Это был большой пароход, который ужасно кидало и бросало. Даже моему неопытному глазу он казался неуправляемым. Мне стало нехорошо, и я передала телескоп Лауре.

Несколько лодочников из Кардайлиона бежали по дороге, которая проходила перед Мэлори. Двое или трое уже добежали до возвышения у кладбища и наблюдали за судном с продуваемого склона. Я знала всех местных лодочников – мы часто их нанимали – и решительно сказала:

– Я не могу здесь оставаться – я должна услышать, что они говорят. Лаура, идемте со мной.

Лаура ничуть не возражала.

– Вздор, мисс Этель! – всплеснула руками экономка. – Мисс Грей, на таком ветру не удержится никакая шляпка, никакой капор! Вы не можете выйти из дома в такую погоду!

Однако возражения были напрасны. Я надела на голову платок, крепко завязав его под подбородком, Лаура сделала так же, и мы ушли, невзирая на протесты и мольбы Ребекки. Нам пришлось выйти через заднюю дверь: в такой ветер было бы невозможно открыть парадную.

В ярком свете луны мы шли под хлипкой защитой деревьев, которые с ревом водопада качались над нашими головами. Против ветра подняться на холм было трудно. Мы то и дело останавливались и отступали, но в конце концов добрались до маленькой площадки, с которой ясно были видны скалы и море. Справа от меня, придерживая шляпу широкой крепкой рукой, стоял лодочник Уильямс. Лаура была слева. Наши платья хлопали и рвались на ветру с таким звуком, словно трещали тысячи кнутов, и в ушах у меня был такой шум, что, несмотря на плотно повязанный платок, я едва могла слышать хоть что-то.

Глава XI

Катастрофа

Теперь пароход казался еще больше. Было понятно, что у него нет шансов уклониться от скал. Лодочники перекрикивались друг с другом, но я не понимала, что они говорят, и не слышала больше двух слов за раз.

Пароход поднялся очень высоко, а потом будто нырнул в море и потерялся из виду. Меньше чем через минуту он вновь взгромоздился на гребень волны и снова пропал.

– Колесо правого борта! – закричал широкоплечий моряк в бушлате, приложив ребро ладони к уголку рта.

Среди мужчин был Томас Джонс, шляпу с него сорвало ветром; увидев меня, он немного отступил.

– Томас, – закричала я, – разве в Кардайлионе нет спасательной лодки?

– Ни одной, мисс, – прокричал он в ответ, – а если б и была, она бы не продвинулась против ветра.

– Ни на дюйм, – крикнул Уильямс.

– У них есть шансы? – крикнула я.

– Якорь с кормы! Там плохой захват! Он его тащит! – Голос Уильямса, хотя он стоял не дальше чем в двух футах от меня, казался далеким и приглушенным.

Пароход встал на дыбы, словно лошадь, и устремился вниз, высоко над его черной массой выстрелил гигантский фонтан пены. Затем он накренился в сторону и вниз, и на его месте через секунду осталось лишь бушующее море.

– О господи, они утонули? – воскликнула я.

– Еще держатся, – крикнул мужчина в бушлате.

Судно снова появилось, взлетев в лунном свете, и почти то же самое повторилось еще раз и еще. Моряки, которые видели это, крича, обменивались мнениями, и из того немногого, что мне удалось услышать и разобрать, я поняла, что спасение возможно, если их не будет волочить якорь. Но море было очень, очень бурным, а скалы уже прямо под носом. Какой уж тут якорь…

В состоянии напряженного ожидания прошло, должно быть, с четверть часа. Вдруг судно вынырнуло ближе к нам, чем обычно. Мужчины шагнули вперед. Было ясно: что-то случилось. Судно снова поднялось, еще раз нырнуло и… исчезло. Я ждала, затаив дыхание. Ждала и ждала. Но за скалами были только перекатывающиеся волны и клубящаяся пена. Корабль больше не показался, на том месте, где он мог бы быть, в призрачном лунном свете играли волны. Я заломила руки и закричала. Я не могла отвести взгляд от моря и не прекращала читать одну и ту же короткую молитву. Проходили минуты, корабля не было. Я прижала руки ко лбу, и слезы заструились по моим щекам.

Но что это? На вершине скалы вдруг появилась фигура мужчины. Сначала она была отчетливо видна на фоне серебристого неба, но вот он нагнулся, будто чтобы спуститься по ближнему склону, и мы потеряли его из виду. Лодочники закричали и жестами стали показывать, что идут на помощь. Трое или четверо из них с Томасом Джонсом во главе побежали вниз по склону к причалу, где была надежно укрыта рыбацкая лодка. Вскоре она двигалась вдоль берега, четверо мужчин мощно гребли против ветра. Хотя они шли в укрытии рифа, все же это было бурное море, далеко не безопасное для них. Гребцов словно градом обдавало брызгами, и лодка тяжело взбиралась на пляшущие волны.

Больше на скале, вокруг которой высоко взмывали в воздух облака пены, никто не появился. Мужчины, которые наблюдали с берега, потеряли всякую надежду и начали спускаться с холма, чтобы дождаться возвращения лодки. И в конце концов она вернулась с одним спасенным.

Мы с Лаурой Грей отправились домой, и часто ветер вынуждал нас переходить на бег. Уже собираясь войти через заднюю дверь, я увидела у домика приказчика миссис Торкилл с одной из служанок, явно встревоженных.

– Ох, мисс Этель, дорогая, вы это видели? Помоги нам Господь! Целый корабль утонул! Мы тут чуть с ума не сошли.

Я коротко ответила. Мне было плохо, я все еще дрожала и была готова снова разрыдаться.

– Приходил Томас Джонс, мисс, попросил оставить спасенного на ночь у нас в домике приказчика, и так как мистера Кармела нет, я подумала, что ваши родители не отказали бы в этой просьбе. Верно же? Поэтому я сказала: да, неси его сюда. Я была права, мисс? Сейчас мы с Энн Уан готовим для него постель.

– Конечно, – ответила я.

Мой интерес снова пробудился, и почти в то же самое время в выстланном плитами дворике появился Томас Джонс в сопровождении нескольких кардайлионских лодочников. С ними был человек, избежавший смерти на корабле. Можете представить, с каким интересом я смотрела на него. Он был молод и строен, в коротком матросском бушлате, совершенно промокшем, фуражка пропала. Черты лица у него были правильными и, как мне показалось, волевыми. Несмотря на загар, он был бледен как смерть. Его длинные черные волосы слиплись от морской воды, и из-под них сочилась кровь, кровь была и на руке, которую он прижимал к груди. На пальце сверкало широкое золотое кольцо. У меня была лишь секунда, чтобы рассмотреть все это. Слегка раскачиваясь, с очень мрачным непримиримым видом он прошел мимо меня как лунатик. Почему-то мне захотелось подбежать и взять его за руку!

Я вошла в большой дом и нашла Лауру Грей. Она была взволнована так же, как я.

– Вы могли представить, – почти кричала она, – что-то столь ужасное? Лучше бы я не видела этого. Я никогда не забуду эту картину.

– Я тоже так думаю. Но мы не могли поступить по-другому: мы бы не выдержали напряжения. Вот почему люди, которые меньше других способны терпеть, иногда видят самые страшные вещи.

Когда мы гадали, откуда этот пароход, как его название и сколько людей было на борту, в комнату вошла Ребекка Торкилл.

– Я отослала лодочников домой, мисс, угостив каждого пинтой крепкого эля. Надеюсь, когда этот парень немного придет в себя, он поблагодарит их и Томаса Джонса за спасение. И он, конечно, должен от всего сердца поблагодарить Всемогущего.

– Когда я его видела, мне не показалось, что он настроен молиться, – сказала я.

– Ни слова благодарности ни Богу, ни кому-то другому, – вздохнула она. – Сел, мрачный и грозный, на край кровати и молчит. Лишь вытянул ногу, чтобы Томас Джонс снял с него ботинок. Я подогрела пинту портвейна и спросила его, послать ли за доктором, так он пожал плечами, словно ему ничего не нужно. А когда Томас снимал с него второй ботинок, я слышала, как вместо молитвы или благодарности он бормочет что-то себе под нос с недовольным видом. И да простит меня Бог, если я не права, но мне показалось, что я слышала, как он кого-то проклинал. Разве так делает человек, милостью Божьей избежавший смерти? Есть такие люди, мисс, которых жизнь не учит, добро не смягчает, а правосудие не пугает, пока не становится слишком поздно.

Вскоре мы отправились спать. Я долго лежала в темноте, вспоминая ужасную картину. Перед глазами стоял бледный, истекающий кровью посланец с корабля смерти. Мое представление о том, как должен выглядеть спасенный, было совсем другим! А этот человек выглядел так, словно ему вдруг открылся страшный секрет, словно он был полон негодования и ужаса.

В моих глазах он был поразительной фигурой, а то, что он пережил, сделало из него героя.

Глава XII

Гость

Первое, что я услышала о незнакомце утром, было то, что он отправил посыльного к владельцу гостиницы «Верни Армс» с запиской о двух больших коробках, которые он оставил у него, когда яхта «Пенный колокол» прибыла в Кардайлион примерно две недели назад. Записка была подписана инициалами Р. М.

Яхта стояла у Кардайлиона не больше двух часов, и никто в городке ничего о ней толком не знал. Несколько человек в синих рубашках и в клеенчатых фуражках гуляли по набережной и пили пиво в «Георге и подвязке», но знакомства ни с кем не заводили. Было известно только то, что яхта принадлежит сэру Дайвсу Уортону, баронету, и что джентльмен, который оставил коробки, – это не сам баронет. Оставляя коробки, он приложил записку, что их заберет некий Эдвард Хэтэуэй – инициалы не совпадали, но записка была написана тем же почерком, что и поступившая из Мэлори. Мистер Хьюз, владелец «Верни Армс», приехал к нам взглянуть на отправителя, чтобы снять все вопросы. Узнав в нем того самого джентльмена, который оставил ему коробки, он тотчас прислал их ему.

Вскоре после этого на аллее, ведущей к большому дому, появился доктор Мервин, наш старый друг.

Было тихое ясное утро. Гроза сделала свою страшную работу и улеглась, море и небо снова стали безмятежными. Но день таковым не был. Уже около пятидесяти утонувших принесли и рядами уложили на землю у кладбища лицами вверх. Я была рада, что склон, на котором они лежат, скрыт от нас. Но я все равно слышала из разговоров, что там были самые разные люди. Ливерпульский денди, седовласый делец, хитрый коммивояжер, маленькие дети, суровые моряки, женщины в промокших шелках или сарже… теперь все они равны.