Желание покоя

Глава XVI

Сомнения

Все утро я напрасно искала пожелтевший лист почтовой бумаги. На нем были строфы очень красивого стиха. По крайней мере, так я думала когда-то. Мне было любопытно, какими я найду эти строфы сейчас, после стольких лет. Возможно, стих был позаимствован у кого-то – теперь-то я знаю больше, чем в юности, – но даже сейчас я могу сказать, что тот, кто писал записку, обладал остротой ума, которая способствует появлению красивых стихов.

Но снова расскажу все в подробностях. В тот день на подоконнике комнаты, где мы пили чай, я нашла записку, адресованную «Мисс Этель». Лауры Грей рядом не было. А если б была, у нас мог возникнуть спор относительно этой записки – стоит ли ее читать. Я не сомневалась, что она от нашего гостя, поэтому мгновенно открыла и прочла ее.

Во время наших немногочисленных встреч я несколько раз замечала плохо скрываемую нежность во взглядах незнакомца. Молоденькой девушке всегда приятна такая лесть. И в конце концов, что может знать мистер Кармел об этом молодом человеке? Если они и правда знакомы, какой мотив был критиковать его? Кем бы ни был незнакомец, он говорил и выглядел как джентльмен. Ему не повезло, и в настоящий момент, романтично думала я, он целиком зависит от нашей доброты.

Так или иначе, но получить стихи было очень приятно для моего самомнения, а лесть самих строк была очаровательна.

Я хорошо спрятала записку. Я любила Лауру Грей, но в глубине души боялась ее – знала, что она будет категоричной, – и поэтому не сказала ей ни слова. При первом появлении сердечных дел мы становимся осторожными и скрытными, и большинство девушек превращается из котят в кошек.

Было уже ясно, что он не собирается переезжать от нас в гостиницу. А незадолго до чая пришла Ребекка Торкилл и рассказала новость:

– Этот бедный молодой человек, он очень плох. Лежит, приложив ко лбу платок, смоченный в одеколоне, и послал в город за лекарством. Конечно, его поведение могло бы быть лучше, но все же мне стало его жалко. Он говорит: «Миссис Торкилл, ради всего святого, ступайте как можно тише и закройте ставни от солнца». Я закрыла, а он и говорит: «Мне плохо, я могу не дожить до утра. Мой постоянный доктор говорит, что эти головные боли очень опасны, потому что исходят из позвоночника». – «Может быть, вызвать доктора Мервина, сэр?» – спросила я. «Нет, – ответил он, – я об этом знаю больше, чем ваш доктор Мервин, и если заказанное лекарство не поставит меня на ноги, то я пропал». И правда, он стонал, будто душа отделяется от тела… Хорошенькое дело, если он умрет здесь! Мы ведь даже не знаем, откуда он и как его имя. Чудны дела твои, Господи… Спасти от утопления, чтобы умереть здесь от головной боли. В доме ни одного мужчины, Томас Джонс по делам уехал… Как вы думаете, что лучше нам сделать, мисс Грей? – обратилась она к гувернантке.

– Думаю, если ему станет хуже, вы должны послать за доктором, не спрашивая его разрешения, – ответила она. – Если это опасно, то без консультации не обойтись. Как неудачно получилось…

– Ну, так я и думала, – закивала экономка. – Теперь все будут болтать, что мы дали ему умереть, не оказав помощи. Надо поддерживать воду в котле горячей, на случай если он захочет принять ванну. Он сказал, что однажды уже разбивал голову у виска и что по несчастью именно в этот висок получил удар во время кораблекрушения. Ох, да поможет нам Бог!

Миссис Торкилл поспешила покинуть комнату, оставив нас в весьма неловком положении, однако Лаура была рада тому, что этим вечером незнакомец не выйдет из дома, пусть и по ужасной причине.

Отгорал холодный осенний закат, птицы пели прощальные песни из густого плюща над стеной, и мы с Лаурой, каждая со своим секретом, с преувеличенным отчаянием и тревогой обсуждали за чаем шансы на исход болезни незнакомца.

Но наш разговор прервали. За окном, которое вследствие теплого вечера мы оставили открытым, прозвучал ясный мужской голос, который обратился к нам «мисс Этель и мисс Грей».

Неужели вернулся мистер Кармел? Господи, нет! На месте мистера Кармела стоял незнакомец. Руки его лежали на том же месте подоконника, что и руки мистера Кармела, а колено – на той же каменной скамейке. Раньше я не замечала, насколько сурово лицо незнакомца: контраст между чертами, которые я ожидала увидеть, и тем, что я видела, раскрыл его характер, чему способствовал тусклый красный луч, который коснулся его, придав его образу меланхолии.

Его появление было так неожиданно, словно он был призраком. Он возник прямо в разгар дискуссии о том, что нам делать, если незнакомец умрет в доме приказчика. Я не могу сказать, что почувствовала Лаура Грей, помню только, что сама несколько секунд глядела в его смеющееся лицо, едва понимая, реален он или нет.

– Надеюсь, вы простите меня. Надеюсь, я не слишком навязчив, но я только-только оправился от ужаснейшей головной боли и нахожусь в таком состоянии и настроении, что не подумал, насколько я дерзок, нанося вам этот визит.

Мы с мисс Грей были слишком смущены, чтобы сказать хоть слово. Но он спокойно продолжил:

– С тех пор как вы дали мне убежище после кораблекрушения, у меня был гость – очень неожиданный. Конечно, я не о докторе. Ко мне нагрянул мой старый знакомый, Кармел. Я знал его в Оксфорде и совсем не ожидал увидеть снова.

– О! Вы знаете мистера Кармела? – спросила я; мое любопытство преодолело нежелание говорить.

– Знаю? Полагаю, что да, – рассмеялся он. – Вы его тоже знаете?

– Да, – ответила я, – но не очень хорошо: наше знакомство немного формально из-за того, что он священник.

– Но вы ведь правда его знаете? Я думал, он просто хвастался, когда так сказал, – казалось, наш собеседник чрезвычайно удивлен.

– Да, мы его знаем. Но почему это показалось вам столь маловероятным?

– О, я этого не говорил. – (Но все равно казалось, что он предельно взбудоражен.) – Я и не предполагал, что когда-нибудь встречу его снова, потому что он должен мне немного денег и, похоже, скрывается. Кроме того, он затаил обиду на меня. Есть люди, которые без причины вас ненавидят, то есть боятся, что одно и то же. К несчастью, я кое-что слышал о нем – случайно, клянусь честью, ибо я определенно никогда не имел удовольствия знать его близко. Не думайте, что мы сошлись характерами. Я и не представлял, что мой оксфордский знакомый – тот самый мистер Кармел, который, как мне сказали, снял дом у мистера Уэра. Уверяю вас, я бы не заговорил с мистером Кармелом, встреть я его в другом месте, но я не мог не сказать ему, как удивлен, узнав, что он обосновался здесь. Он умолял, чтобы я не поднимал шума, и сказал, что уедет, даже не сняв шляпы. Если он действительно уехал, я не стану никого беспокоить из-за него. Естественно, мистер Уэр посчитает меня наглецом, если я вмешаюсь в это дело.

Далее он перешел к менее неудобным темам и говорил очень приятно. Я видела, что при каждом удобном случае Лаура Грей смотрит на него: она сидела значительно глубже в тени, чем мы с ним, и ей удобно было делать это.

– Мне жаль, мисс Уэр, – сказал он, – что скоро я снова буду при деньгах. Мои друзья, должно быть, уже отправили мне крылья – те крылья, что приходят по почте и уносят нас куда угодно. Мне ужасно жаль, ибо я влюбился в это место. Я его никогда не забуду. – Последние слова он сказал так тихо, чтобы услышала их только я. Как я говорила, я сидела намного ближе к окну, чем Лаура.

В этом незнакомце для меня, деревенской девушки, совершенно неопытной в распознавании оттенков голоса, манер и взглядов, которые городские молодые леди понимают сразу и сразу раскусывают своих ухажеров, было очарование, перед которым таяли все мои подозрения и тревоги. Голос был низким и приятным, он был оживлен, добродушен и ироничен, и его лицо, хотя и своеобразное, скорее мрачное, чем веселое, по-прежнему казалось мне красивым.

Несколько минут он говорил со мной в таком тоне. Случайно взглянув на Лауру Грей, я была поражена гневным выражением ее обычно спокойного и нежного лица. Я подумала, что она раздражена тем, что он направил свое внимание только на меня, и, признаться, была рада своему триумфу.

– Этель, дорогая, – сказала она, – вам не кажется, что воздух довольно свеж?

– О, надеюсь, что не кажется, – почти прошептал он мне.

– Свеж? – сказала я. – Напротив, мне он кажется душным.

– Если вы находите воздух холодным, мисс Грей, полагаю, вы поступите мудро, если подальше отсядете от окна, – сказал мистер Марстон рассудительно. (Теперь я буду называть его этим именем.)

– Я боюсь вовсе не за себя, – ответила она, подчеркнув это «не за себя». – Мне неспокойно за мисс Уэр. Этель, я правда думаю, что вам лучше отодвинуться от окна.

– Но уверяю вас, мне вполне комфортно, – возразила я и увидела, что мистер Марстон взглянул на Лауру со злобной усмешкой. Я не поняла ее значения.

– Вижу, у вас есть пианино, – сказал он очень тихо, так, чтобы слышала только я. – Мисс Грей, конечно, играет?

– Да, и очень хорошо.

– Ну, тогда вы не против попросить ее что-нибудь сыграть?

Мне и в голову не пришло, что он просто хочет занять ее чем-то, чтобы Лаура слышала только свою музыку, пока он говорит со мной.

– Лаура, вы сыграете ту вещь Бетховена, которую репетировали вчера? – попросила я.

– Не сегодня, дорогая: не думаю, что я смогу, – ответила она, и, как мне показалось, голос ее прозвучал странно.

– Возможно, если бы мисс Грей знала, – сказал мистер Марстон, улыбаясь, – что она чрезвычайно обяжет пережившего кораблекрушение, который готов оказать ей любую услугу в ответ, то она бы уступила.

– Чем больше вы ожидаете, что я сыграю, тем меньше я расположена это делать, – отвергла она его просьбу, которая была высказана, как мне опять же показалось, в ироничном тоне. Возможно, фраза предполагала иное значение, и ответ также был дан именно на это скрытое значение.

– Но почему нет? Умоляю, сыграйте.

– Разве я не помешаю вашей беседе? – пожала она плечами.

– Я не принимаю такую отговорку, – улыбнулся он. – Я обещаю – а вы, мисс Уэр? – говорить только при самой крайней необходимости. Так мы уладили этот вопрос? Прошу, начинайте.

– Нет, сегодня я не играю, – сказала она.

– Кто бы мог подумать, что мисс Грей так решительна и так не любит гармонию! Ну, полагаю, мы бессильны: мы не можем уговорить ее, мы можем только сожалеть.

Я с любопытством посмотрела на Лауру, которая встала, придвинула стул к окну и снова села.

Мистер Марстон молчал. Я никогда не видела человека злее, хотя он улыбался. Его белые зубы и яркие белки глаз еще больше подчеркивались темной кожей. Все это неприятно озадачило меня. Если мистер Марстон и хотел сорваться на мисс Грей, то он сдержался. Понятно почему – случился бы скандал, который напугал бы меня, а он не мог этого допустить.

Он продолжал болтать с нами в самой что ни на есть добродушной манере, время от времени нашептывая что-то только мне. Как разительно отличался этот веселый, безрассудный и – скрытно – почти нежный разговор от холодных разговоров воздержанного мистера Кармела, в которого этот темнолицый светский человек так быстро подорвал мою веру!

Все это время Лаура Грей была неспокойна, зла и напугана, хотя и принимала участие в беседе. Я думала, что она завидует, но я так ее любила, что это не сердило меня.

Солнце зашло. Сумерки нашли нашего гостя у окна: поставив колено на скамейку, а локти на подоконник, он рассуждал – как я думала, совершенно прелестно – о важном и неважном и намекал о множестве приятностей.

Наконец моя гувернантка, воспрянув духом или поддавшись панике, что часто ведет в одном направлении, сказала тихо, но категорично:

– Этель, я ухожу.

Конечно, я могла только подчиниться. Признаюсь, я разозлилась. Но показывать свое недовольство перед мистером Марстоном было бы недостойно, и я уступила с небрежной веселостью. Молодой человек неохотно попрощался с нами, Лаура захлопнула окно и закрыла его на щеколду с каким-то неуместным подозрением.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

«Верхние десять» или «верхние десять тысяч» – фраза (1844), относящаяся к самым богатым жителям Нью-Йорка. Автор – американский поэт и писатель Натаниэль Паркер Уиллис. В Англии фраза стала крылатой.– Здесь и далее – примеч. переводчика.

2

Перевод Евгения Фельдмана.

3

Яков I (1566–1625) – король Шотландии и первый король Англии из династии Стюартов с 1603 года.

4

Перевод Екатерины Абросимовой и Евгения Фельдмана.

5

«Чаша трепета» – понятие из толкования Книги Притч Соломоновых, выполненного Мэтью Генри (1662–1714) в рамках работы «Толкование книг Ветхого и Нового завета». Предложение, в котором оно встречается, звучит так: «Чаша прелюбодеяния очень скоро сменится чашей трепета, а пламя похоти, если только оно не погасится покаянием и умерщвлением, будет сжигать до самой нижней части ада».

6

Готфрид Шалкен (1643–1706) – голландский жанровый и портретный художник, известен своим мастерством в воспроизведении эффекта свечей.

7

Бревиарий – молитвенник на латинском языке.

8

«Там пали делающие беззаконие…», «…низринуты и не могут встать» (лат.). Пс. 36:13.

9

Джон Драйден (1631–1700) – английский поэт, драматург, критик, баснописец.

10

Торквато Тассо (1544–1595) – итальянский поэт, писатель, драматург и философ. Наиболее значительное произведение – «Освобожденный Иерусалим», рыцарская поэма, посвященная событиям Первого крестового похода.

11

Подразумевается поэма Джона Мильтона (1608–1674) «Потерянный рай», посвященная истории грехопадения Адама и Евы и другим библейским событиям.

12

Пс. 54:5.

13

Лк. 12:5.

14

«И сказал Господь Самуилу: вот, Я сделаю дело в Израиле, о котором кто услышит, у того зазвенит в обоих ушах» (1Цар. 3:11).

15

«Освобожденный Иерусалим» (ит.) – рыцарская поэма Торквато Тассо.