Мия

Глава первая.

Он точно помнил, что сначала услышал её имя. Вполуха уловил диковинное сочетание букв, когда кто-то окликнул её, а потом уже завертел головой в поисках носительницы этого непривычно короткого и дерзкого в своей звонкости имени.

Нет, она оказалась не в его вкусе. Бесцеремонно скользя взглядом по худощавой женской фигурке, он машинально отмечал слишком острые коленки, незатейливую, почти мальчишескую стрижку и колючий блеск серо-зелёных глаз. Она в ответ тоже рассматривала его – обстоятельно так, без спешки и уж точно без смущения.

Теперь, находясь в заведении с идеально белоснежными потолками и приторно-улыбчивым персоналом, он мучительно пытался вспомнить тот роковой миг. Мгновение-вспышку. Один единственный шаг, после которого всё его дальнейшее движение раз и навсегда приобрело перманентно хаотичную траекторию. Но мозг категорически отказывался выуживать из мрачных глубин памяти нужную информацию. Сознание издевалось над ним. И подсознание тоже, надо полагать. Он был в этом уверен.

Память подкидывала одни и те же знакомые картинки. День за днем он словно смотрел бесконечно повторяющийся фильм. Фильм состоял из трёх коротких серий. Первая – их встреча. Здесь было всё более-менее стандартно: обычная московская кофейня, душный летний вечер, звук её имени, и мимолётное его беспокойство, которому он тогда не придал особого значения. Вторая серия – экватор их романа. В этой серии уже началась всякого рода неразбериха: она то исчезала на несколько дней, то вновь появлялась как ни в чём ни бывало. Однажды ночью ему даже показалось, что он своими глазами увидел, как её смуглое лёгкое тело растворяется под сбитыми в кучу простынями. Понятно, что приснилось. Утром-то она была на месте, по-прежнему лежала на кровати возле него, раскинув будто бы крылья свои золотистые от загара руки. Казалось, она и правда сейчас взмахнет ими и улетит.

А вот третья серия была самой лаконичной – про её реальное, совсем не приснившееся исчезновение. Сплошной, ничем не прикрытый сюрреализм, объяснить который невозможно. Собственно, по причине того, что он всё же попытался найти какое-либо разумное объяснение, он и очутился в этом милом заведении.

Здесь ему помогали. Уже спустя четыре дня он вновь смог складывать слова в осмысленные фразы. А на шестые сутки самостоятельно оделся на прогулку, не пытаясь при этом натянуть свою майку поверх куртки.

Из всего многочисленного персонала он сразу выделил для себя двоих – тех, кому можно было доверять и без опаски находиться рядом. Ими оказались гардеробщик Арсений и медсестра из интенсивной терапии Рита. К Арсению – хромому старому вояке – он приходил посидеть после официального отбоя в десять часов. Тот заваривал чай со смородиновым листом и они просто сидели друг напротив друга и молчали, с шумом отхлёбывая дымящийся напиток с терпким ароматом. Арсений растирал своё больное колено, покряхтывал, но иногда всё же нарушал тишину и монотонно говорил-баюкал:

– Ничего, ничего. Это пройдёт. Это дело такое… Отпустит, сам увидишь. Обожди немного, не торопись, оно само всё схлынет… Тут помогут, тут вон чего – профессора! Не абы кто. Они своё дело знают, а ты слушай их, да не думай лишнего. Ешь, да спи. Да вон чай мой смородиновый пей. Всё своё, понимаешь, без химикатов, натуральное.

После чая Арсения он и на самом деле спал лучше. То ли волшебная подмосковная смородина так действовала, то ли светло-серые глаза старика, лучистый взгляд которых утешал и усыплял лучше любого снотворного.

А вот Рита приходила к нему сама. Бойкая девица с пышной шевелюрой цвета начищенной меди, и возрастом, неподдающимся никакому определению. Впрочем, волосы ей приходилось прятать под аккуратную бледно-голубую шапочку. Но они всё равно вырывались из-под неё и кокетливыми завитками укладывались вокруг чуть полноватого и простодушного лица.

Так получилось, что в день его поступления в клинику Рите пришлось подменять свою заболевшую коллегу – медсестру, в обязанности которой входила помощь новым пациентам в адаптации. Если говорить простым и суровым языком, то она должна была тщательно следить за тем, чтобы пациент ещё больше не слетел с катушек.

И почти неделю Рита исполняла эти важные функции. Именно Рита сто тысяч раз терпеливо, но настойчиво вкладывала в его руку ложку и помогала доносить её до рта. Руки у него вовсе не тряслись, нет. Но он решительно не понимал, что требуется делать с едой в его тарелке. И зачем нужна ложка? Движения Риты – уверенные, но мягкие, вносили в жалкие осколки его жизни хоть какой-то смысл. Это она, не заостряя на этом досадном факте внимания, отбирала у него зубную щётку, которой он рассеяно водил по своим волосам в попытках причесаться. Рита прямо пальцами разбирала его спутавшиеся пряди на голове, ловко создавая подобие причёски. И приговаривала, чуть цокая языком:

– Ах, какой красавец у нас тут. Вот молодец. Теперь и умыт, и причёсан. Сейчас оденемся и пойдём в сквер. Да? Мы вчера там гуляли, помнишь? На лавочке сидели. Не вспомнил? Ну ничего, это не страшно… Нет, сначала мы наденем носки, а потом уже ботинки. Не наоборот. Вот так, хорошо. Носочки у нас замечательные, тёпленькие… Оставь ботинки, оставь их пока. Нет, не надо вытаскивать из них шнурки, они нам ещё пригодятся.

Когда он стал приходить в себя, Рита сразу же начала обращаться к нему на Вы. А потом с больничного вышла медсестра из его отделения и Риту вернули на прежнее место в интенсивную терапию. Но она забегала к нему, когда выдавалась свободная минутка. Теперь уже не по должностным обязанностям, а просто так – принести к чаю благоухающий жарким летом узбекский лимон, поставить на его тумбочку кружку с собранными рано утром кленовыми листьями, проверить заменили ли ему полотенце и удостовериться, что его палату проветривают должным образом.

Да, этим двоим – хромоногому молчаливому Арсению и медноволосой Рите – определенно можно было доверять. Они составляли сейчас всё его скромное бытиё с ежедневно повторяющимися немудрёными действиями и предсказуемо стабильным распорядком дня.

Как показывает бездушная статистика, в подобного рода заведения люди попадают не по своей воле. Их привозят на «скорых», их приводят за руку отчаявшиеся и перепуганные родные, иногда их подбирают на улице. Исключение составляет очень небольшой процент – процент тех, кто добрался сюда сам, по собственному желанию. И это была как раз его история.

Хотя, всё же нельзя сказать, что он сам пришёл.

Приполз. С хриплым стоном опустил по стене своё вмиг отяжелевшее тело, и закрыв глаза, бессильно царапал ногтями металлическую дверь, уже не в силах самостоятельно дотянуться до звонка. Да и дверь была не в клинику, а в квартиру главврача этой клиники Михаила Львовича Осиницкого.

С Мишкой они были знакомы миллион лет. Первая их фатальная встреча произошла, когда им обоим было по четыре года – тогда Мишка со всего маху, без предупреждения стукнул его игрушечным пластмассовым ведёрком по лбу. Дело было в дворовой песочнице. После такого неожиданного нападения он немедленно заревел, но пока к нему неслась с другого конца детской площадки любимая бабуля, успел набрать своё ведёрочко с песком и нанести ответный удар подлому обидчику. Контратаки Мишки не ожидал и заорал жутким басом. Бас у него, кстати, остался на всю жизнь. Только теперь он им не орал, а просто разговаривал. Да и зачем орать доктору медицинских наук и по совместительству главврачу одной из лучших психоневрологических клиник Москвы? С новейшим оборудованием, талантливыми специалистами, в том числе зарубежными, и вышколенным медперсоналом. Достаточно грозного взгляда поверх очков, театральной паузы и вот этого его фирменного:

– Потрудитесь объяснить, – басом, конечно же.

А в тот хмурый осенний вечер, открыв дверь и увидев на собственном пороге что-то среднее между вокзальным бомжом и городским сумасшедшим, Мишка даже не сразу сообразил кто это. На самом деле, подозрительный шум и возню за дверью услышала Муля – уже старенькая и неприлично растолстевшая бульдожка, любимица его младшей дочери. Муля занервничала, засуетилась и хрипловатым лаем заставила своего хозяина подняться с дивана и выяснить-таки источник раздражающего её шума.

– Твою же мать… Ну как же так? – в недоумении пробасил Мишка, как только разглядел и узнал лицо валяющегося на пороге страшного мужика.

А мужик действием был страшен. Землистого цвета лицо покрывал десяток ссадин разной величины, под прикрытыми глазами залегли неровные лиловые тени, а на правой скуле и лбу красовались свежие синяки. Одежда тоже оставляла желать лучшего и больше всего смахивала на домашнюю пижаму. Дорогую, из качественной тонкой ткани и с хорошо узнаваемыми вышитыми буковками на нагрудном кармане. Но для октябрьского промозглого вечера эта пижама, во-первых, никак не подходила, а во-вторых, ткань на штанинах и рукавах была вся порвана и свисала не очень эстетичными лохмотьями. И ноги – они были босыми. Вот ноги – с кровоточащими порезами, залепленными комками уличной грязи, Мишку и вывели из временного ступора.

Он за мгновение перевоплотился в главврача клиники психоневрологии Михаила Львовича.

– Люба! – позвал жену, – милая, принеси мне аптечку. И сразу звони Марку Семёновичу, пусть приготовит палату. Скажи, я приеду через час с тяжелым пациентом. И на мой адрес срочно машину выслать. С двумя санитарами.

Люба без ненужной суеты, но и не мешкая, исполнила все мужнины поручения. Настоящая боевая подруга. И вот уже двадцать лет как любимая жена. Ну и заодно один из лучших физиотерапевтов в его клинике.

Вместе они быстро промыли и отработали самые глубокие порезы у своего внезапно образовавшегося пациента, сняли с него грязную одежду и кое-как натянули Мишкин джемпер и старые спортивные штаны. В новых бы он попросту утонул – Мишка за последние годы сильно раздобрел.

– Это ужас какой-то, – удручённо покачала головой Люба, когда они закончили. – Он же всегда был таким… А сейчас? На кого он стал похож? Что же с ним стряслось, Миш?

– Вот это я и собираюсь выяснить, милая. Но судя по его состоянию выясню не скоро.

Пациент, пролежавший всё это время без сознания, вдруг жалобно замычал. Но не успел Мишка к нему наклониться, как он снова отключился.

– Не совсем понятно, не совсем, – бормотал главврач, бережно ощупывая обмякшее тело. – Серьёзных повреждений не вижу… Очень много порезов. Гематомы. Надо обязательно на томографию… Имеется явное истощение. Обезвоживание несомненно. Возможно, он уже несколько суток в таком состоянии. Алкоголь тоже имел место быть, но дело не в нём, нет, здесь что-то другое. Похоже на шок, сильнейшее потрясение…

Потом приехала машина и его погрузили на носилки. Он ничего этого не видел, не слышал и не чувствовал. Очнулся он уже на следующие сутки, в своей отдельной палате, с идеально белоснежными простынями, потолками и жалюзи на единственном узком окошке. За жалюзи просматривались оконные решётки. Тоже белые.

Первым делом он решил освободиться от тоненьких проводков, окутывающих его тело. Сначала оторвал тот, что исходил от какой-то странной прищепки, примостившейся на его указательном пальце. Потом снял по очереди все датчики с грудной клетки. Руки слушались плохо, поэтому и дело шло медленно. А вот медсёстры на посту оказались гораздо шустрее.

– Тихо, тихо. Лежите, не двигайтесь, пожалуйста, – защебетала влетевшая в палату розовощёкая и белокурая девчушка в небесно-голубой медицинской форме. – Всё хорошо, вы в полной безопасности.

За ней примчалась вторая, в такой же красивой форме, но постарше, поопытнее и без видимых признаков волнения.

– Беги за Михаил Львовичем, быстро, – скомандовала она первой и тут же лучезарно улыбнулась пациенту. – А мы сейчас спокойненько приляжем и подождём нашего доктора. Да?

Только что выбежавшая из палаты первая медсестра снова вернулась, и запинаясь, переспросила:

– А Риту тоже звать?

– Я же сказала тебе, беги за Осиницким, – рыкнула на неё вторая. – Он на обходе сейчас на нашем этаже. А Рите можно просто позвонить. Потом. Беги давай!

Михаил Львович пришёл в компании двух врачей. Окинув беглым, но цепким взглядом своего нового пациента, он чуть нахмурился, и повернувшись к коллегам, отрывисто произнес:

– Я пока справлюсь сам. Мне надо подумать. Побеседовать с больным. Случай непростой.

Врачи согласно кивнули и вышли из палаты. Теперь остался только главврач клиники и его пациент – закадычный друг детства. Тот, который в четыре года не растерялся и залепил ему в ответ цветастым ведерком с песком; в девять лет бесстрашно заступился за него перед хулиганами-пятиклассниками; в тринадцать лет легко и виртуозно увёл у него красавицу Ирку из параллельного класса; в четырнадцать составил роскошный план совместного, но неудавшегося их побега на Крайний Север; в девятнадцать лет, когда хоронили Мишкину мать, тихо и незаметно взвалил на себя все организационные хлопоты – сам Мишка просто не смог этим заниматься; в двадцать семь лет стал крёстным отцом его старшей дочери, а в тридцать семь, с размахом отмечая свой собственный развод, устроил такую беспощадную и бесстыдную пьянку, что Мишкина жена сама чуть не подала на развод, когда перепачканный в губной помаде Мишка под утро заявился домой.

– Эй, дружище, что с тобой? В какую же ты переделку попал, а? – тихо произнёс Михаил, тревожно вглядываясь в абсолютно пустые глаза друга. – Ты узнаешь меня? Помнишь как тебя зовут?

– Да… Нет. Не знаю.

– Не волнуйся. Здесь ты в безопасности, всё плохое осталось позади. Меня узнаешь?

Пауза.

– Постарайся успокоиться. Ведь ты раньше видел меня?

– Мишка…

Главврач тут же заулыбался. И вовсе не как суровый и солидный главврач, а как школьник, сдавший свой самый трудный экзамен.

– Ты молодец, дружище! – тихонько хлопнул его по плечу. – Попробуешь рассказать, что произошло?

– Я… Чёрное… Нырнула… Вдребезги! Искать!

– Стоп. Отложим пока воспоминания, – Мишка бережно, но крепко прижал к телу его нервные руки, беспокойно взлетевшие вверх. Потом нажал кнопку вызова на стене. Зашла Рита.

– Что-то требуется, Михаил Львович? – деловито осведомилась она.

– Да, Рита, требуется, – главврач чуть понизил голос. – Я прошу тебя, очень прошу быть максимально внимательной и деликатной с этим пациентом.

– Конечно, Михаил Львович, – спокойно ответила медсестра.

– Хорошо. Это… Это мой друг. Лучший. Понимаешь?

– Понимаю, Михаил Львович. Не волнуйтесь, у меня большой опыт общения с такими больными.

– Я ни в коем случае не сомневаюсь в твоём профессионализме, Рита. Сообщай мне, пожалуйста, о любых изменениях в его состоянии. Договорились?

– Разумеется. За малым дитём так не присматривают, как я буду присматривать за ним.

– За малым дитём, – грустно повторил Мишка и снова наклонился над бледным и словно чужим лицом своего друга. – Что же с тобой стряслось, а?

Рита тактично кашлянула и тихо спросила:

– Мне остаться в палате? Или подождать Вас в коридоре?

– А? Да, будь добра, выйди пока…

Рита вышла, аккуратно прикрыв за собою дверь.

– Тебя только что сравнили с беспомощным малым дитём, – сердито сообщил главврач своему пациенту. – Это когда бы ты такое стерпел?

– Она… Почему? А я… Растворилась. Как же? – просипел тот, и повернув голову, уставился в стену.

– Мда. Ну это мы всё поправим. И ответы найдём на твои вопросы, сколь бы странно они не звучали. Обязательно! Слышишь меня? Пашка, ты слышишь меня?

Павел, услышав своё собственное имя, весь болезненно передёрнулся.

Он сразу вспомнил её бархатный обволакивающий голос и как она называла его по имени. У неё это почему-то всегда выходило с чуть вопросительной интонацией. Чувственно и возбуждающе. С чуть растянутой буквой «ш». Вот так: «Пашша?»

От секундного воспоминания сердце заколотилось как сумасшедшее и Павел услышал над своим ухом противный тонкий писк. Оказывается, к его телу снова успели присоединить ненавистные датчики.

Михаил быстро поднялся, взглянул на монитор пищащего прибора и вернулся на кровать.

– Ничего страшного, сейчас пройдёт, – сказал он Павлу. – Но ты должен теперь меня слушаться. Не отдирать от себя все эти проводки и трубочки, и не выскакивать из кровати, словно Ванька-встанька. Принимать все необходимые лекарства. Соблюдать заведённый здесь режим. Ну, если, конечно, ты действительно хочешь выкарабкаться. А иначе никак, дружище… Ты согласен?

Павел чуть заметно кивнул. Да, он хотел выбраться из этой бездонной пропасти. Он очень хотел понять почему вообще в ней оказался. Он хотел столько всего рассказать, но половину не помнил. Он хотел вспомнить, но стараясь хоть кое-как восстановить цепочку произошедших событий, проваливался в чёрные дыры беспамятства. Он хотел найти её, но забыл почему она исчезла. Он хотел рассказать о ней, но язык не слушался его и он не мог сложить свои бессмысленные слова в предложение.

Всё, что у Павла сейчас осталось – это звонкий и дразнящий звук её имени.

Глава вторая.

Мия со злостью смяла свою подушку, словно пыталась её придушить. Взбила. Перевернула. Снова легла. Разгоряченная щека благодарно коснулась прохладной шелковистой ткани. Но сон по-прежнему не шёл.

– Так мне, дуре, и надо, – сердито пробормотала Мия. – Лучше уж сдохнуть от бессонницы, чем жить с куриными мозгами.

Она села на кровати и швырнула ни в чём не повинную подушку в стену. Потом быстрым движением тонких нервных пальцев взъерошила тёмные короткие волосы, и прикрыв глаза, на мгновение замерла.

Сегодня у неё будет чудовищно тяжелый день, а она опять не выспалась. Сама виновата. Надо было думать своей пустой головой, прежде чем соглашаться на сомнительное предложение этой хитрюги Онры. А вот Онра отлично знала, что делала – о, она-то как раз рассчитала всё идеально. Собственно говоря, все ведьмы обладают тонким чутьем и безошибочной интуицией, на то они и ведьмы. Но Мия! Как могла Мия поддаться на эти уговоры?! На банальные уловки и типичную манипуляцию? Даже наивные первоклашки ведут себя более разумно – их в школе с первых же дней обучают основам безопасного общения с ведьмами. А Мия – обладательница гремучей смеси магических талантов – позволила себя уговорить. Как такое вообще возможно? Что и говорить, Онра мгновенно отыскала её больное место и поистине виртуозно воспользовалась этой ничем не прикрытой уязвимостью. Ну, что сделано, того не воротишь. Теперь надо срочно исправлять ситуацию, пока городская Служба надзора не прознала о злостном правонарушении и не взялась за дело сама. И Мия займется этим сегодня, как и собиралась. Сколько уже можно откладывать?

Да. Решено. Сегодня.

Мия встала с кровати и выглянула в окно. Там ещё плыло серенькое предрассветное утро, но птицы уже проснулись и галдели как ненормальные, перескакивая с ветки на ветку.

– Что ж так громко-то, – поморщилась Мия.

Она сварила себе крепкий кофе, от души сыпанула в него корицу и оставив его остывать, ушла в ванную. Стоя под прохладными струями воды, решила воспользоваться бабкиным мылом с шалфеем. Мыло взбодрило её и прояснило мысли – будто бы и не было очередной бессонной ночи.

– Спасибо, бабуля, – вздохнула Мия. – Ты, как всегда, на высоте. В отличии от меня.

Она поджарила себе пару тостов, и даже успела один из них съесть, когда в дверь позвонили.

– Чёрт возьми, – по спине Мии поползли колючие мурашки. – Всё-таки они узнали… Так быстро…

После первого звонка раздались ещё два – более настойчивые.

– Иду! – крикнула Мия и поплелась к двери.

Подумала: держи себя в руках, они ничего не смогут доказать. Пока не смогут. У тебя есть время. Будь с ними спокойна и вежлива.

Едва Мия отодвинула щеколду, как дверь резко распахнулась и в тесную прихожую ввалились два огромных стражника. На груди каждого поблескивала холодным светом семиконечная звезда.

– Служба надзора города Паддуб, – скороговоркой проговорил более молодой и скорее всего младший по званию. – Предъявите ваши документы.

– А что, собственно, происходит? – Мия попыталась изобразить самое искреннее удивление. И даже приподняла левую бровь. Бровь выгнулась надменной соболиной дугой.

– Предъявите ваши документы, – сурово сообщил второй, явно старший стражник. – Не заставляйте нас прибегать к помощи вспомогательных средств.

Мия не сдержалась и передернула плечами. Бррр. Она знала, что стражники из Службы надзора имеют право даже при обычном задержании применять свои особые способности и преимущества, которые сами предпочитают тактично именовать «вспомогательными средствами». Мия всего однажды испытала их действие на себе, но того раза ей хватило, чтобы очень хорошо запомнить жуткое чувство полного бессилия, отчаяния и боли.

– Да я просто уточнила, сейчас всё покажу, минуту, – примиряющим тоном сказала она.

Развернувшись к обоим стражникам спиной, Мия дрожащими руками выудила из своей сумки фиолетовую пластиковую карточку. Не поднимая взгляда, повернулась и протянула карточку старшему стражнику. И даже не глядя почувствовала презрительную ухмылку на его квадратном лице.

Документ фиолетового цвет – это усиленная степень контроля Службы надзора. Это потенциально опасные жители города, владеющие тремя и более видами магических талантов. Хуже только карточки огненно-оранжевые и цвета фуксии – это для тех, кто уже редко выходит на свободу или большую часть времени проводит под тотальной слежкой стражников.

Мия получила свою в 15 лет, как только выяснились и окончательно определились все её дарования, наследованные от отца, матери и бабок с обеих сторон. Невинно зелёной или нейтральной серо-голубой карточки у Мии не было отродясь. В отличии от её одноклассников, например. Школу Мия заканчивала, не имея ни одной более-менее близкой подруги. Её не гнобили, не унижали, вовсе нет. Это было бы, по крайней мере, не осмотрительно и глупо. Если не сказать, опасно. Но её сторонились и откровенно игнорировали, когда речь заходила о каких-либо дружеских сборищах. На школьный выпускной бал, понятное дело, никто из мальчиков её не пригласил. Не решился. Впрочем, Мия на этом не зацикливалась – она просто приняла к сведению, как данность. А персональный выпускной Мие чуть позже устроила её тётка со стороны отца. В ночь на Ивана Купалу беспечная и немного взбалмошная зелёная ведьма отбабахала такой грандиозный праздник для своей юной племянницы, что местные лесные папоротники после этого целых три года отказывались цвести.

Старший стражник небрежно покрутил в пальцах фиолетовую карточку, и кинув многозначительный взгляд своему напарнику, устало вздохнул.

– Мия Мирт, вы подозреваетесь в совершении недопустимых магических ритуалов, повлекших за собой необратимые изменения в других реальностях, – будничным голосом сообщил он. – Если у вас нет веских доводов для опровержения данного обвинения, то мы будем вынуждены арестовать вас до дальнейшего уточнения деталей.

– Это ошибка! – вырвалось у Мии. – Подождите!

– Ждём, – криво улыбнулся младший стражник. – Говорите, если есть что сказать. Или собирайте необходимые вещи. Примерно на неделю.

– Какую неделю, вы что? Как же? – запричитала Мия. – У меня… Я не могу на неделю!

– Минимум неделю, – мрачно уточнил старший стражник.

Мия остолбенела. Зрачки у неё расширились от ужаса, а в голове зазвенела пустота.

– Ну-ну, – смягчился старший. – В конце концов, у нас и без тебя полный изолятор. Давай скоренько рассказывай как всё было и решим чего с тобой, дурёхой, делать.

Почему сразу на «ты», с какой стати «дурёха», и что вообще за фамильярность? Мия почувствовала, что потихонечку закипает, а в правой руке началось знакомое электрическое покалывание. Стражники тоже это почувствовали – их ведь специально обучают и натаскивают.

– Без глупостей, – угрожающе процедил старший, и видимо, для профилактики чуть надавил на Мию. Не касаясь её физически. Просто силою своей мысли, как следует подкрепленной мощным магическим действием болтающейся на шее серебряной звезды.

Руки у Мии будто онемели. Не только правая, сразу обе. Ей стало противно и почему-то стыдно. Какое право они имеют так с ней обращаться? Она почти с ненавистью посмотрела на свою фиолетовую карточку, торчащую закругленным пластиковым краем из нагрудного кармана старшего стражника.

– Слушаю, Мия. Говори, – невозмутимо произнес тот. – У тебя пять минут. Был преступный сговор с черной ведьмой по имени Онра? Была тобой применена любовная магия за пределами нашей реальности? Были нанесены жертве психические и физические повреждения?

В мозгу Мии зазвучал глухой бабкин голос – той, что варила травяное мыло с шалфеем. «Соберись, детка, – говорила она, – ты же умнее их обоих в сто крат. Да, сейчас ты не можешь применить свой магический талант – они тебе этого не позволят, в данный момент они сильнее. Но и глупее. Соберись, Мия, пошевели мозгами, придумай как исправить свою ошибку. Ты способна и не на такие мелочи. Соберись, детка. И действуй».