Ведьмина дача
- -
- 100%
- +
– Вам! – произнесла торжественно. – Это ваши любимые цветы? Да?
Мария Ивановна приняла подарок, растроганная детской непосредственностью.
– Спасибо, милая, – улыбнулась она. – Очень приятно. У моей собственной бабушки такие были. Это же «Нина»?
– Она самая, – подтвердила Зинаида Андреевна.
Крыльцо оказалось большим, деревянным, с резными перилами, выкрашенными когда-то в голубой цвет, но теперь выцветшими и потрескавшимися от времени. Краска сходила с дерева, как чешуя рыбы. Дом линял, обновлялся, словно желая переродиться во что-то иное. Семь высоких ступеней вели на просторную веранду. Мария Ивановна, ступив на первую, почувствовала, как дерево под ногой слегка просело. Раздался скрип.
Дом заговорил.
– Ох! – воскликнула от неожиданности Мария Ивановна и пошатнулась.
Палку свою она оставила в палисаднике. Мила бы рассердилась на такое поведение – что за детское упрямство? Но отчего-то хотелось идти самой, своими ногами, и ощущать, как все получается.
– Он у меня сам себе сторож, – рассмеялась Зинаида Андреевна. – Всегда голос подаст, если гости пришли.
Над крыльцом нависал козырек, увитый виноградом. Листья, еще совсем молодые и нежные, трепетали на легком ветерке, отбрасывая причудливые тени на дверь. Витые щупы впивались в узоры резьбы. Висели там и тут завязавшиеся маленькие гроздочки.
– Неужели вызревает? – поразилась Мария Ивановна.
– Да, – кивнула хозяйка. – Это «Лидия». Она и в нашем суровом болотистом климате хороша.
Входная дверь, массивная, дубовая, с отполированной дожелта медной ручкой, преградила путь. Мария Ивановна представила, сколько раз за эту ручку брались людские руки, сколько гостей переступило порог этого дома.
Сколько радостей и печалей он видел.
В темных сенях пахло старыми вещами и засушенной мятой. Немного валерианой и донником. Еще чем-то… Висели под потолком в углу дубовые и березовые веники, связки сушеной рябины и грибов.
Лосиные рога.
– Это я нашла! – похвасталась Наташа. – Мы с бабулей в лесу гуляли. Я смотрю – рожищи лежат! И мы их взяли.
– Здорово, – искренне восхитилась Мария Ивановна.
Рога и вправду были потрясающие. Громадные лопатищи. Лось, что их носил, был, наверное, настоящим великаном.
– А знаете, что в центре леса есть? – Глаза Наташи сверкнули в предвкушении того, как удивлена будет гостья, услышав ответ.
– Что же? – заинтересовалась Мария Ивановна.
– Настоящее щучье озеро. Вы знаете, что такое щучье озеро? – Наташу так и распирало поделиться знаниями.
– Не совсем.
Мария Ивановна действительно точно не знала. Ну – «щучье». Щуки там, должно быть, водятся?
Угадала, да не совсем.
– Там щука живет громадная! Одна одинешенька. Потому что съела всех. Вот такая. – Наташа измеряла шагами сени от входной двери до той, что ведет в жилые комнаты. – Как динозавр! Купаться нельзя – проглотит!
– Правда? – искренне изумилась Мария Ивановна.
– Да! – Наташа даже на месте подпрыгнула. – Бабуль, расскажи!
– Ну, может, живет, а может, и не живет уже, – туманно ответила Зинаида Андреевна. – Да и озеро само… Давно уже никто не ходил к нему. Больше байки…
– Ты ж его видела, бабуль? – не унималась Наташа. – Озеро? Ходила мимо древнего каменного моста по тропинке?
– Когда оно было. И мост уже развалился, наверное, совсем… Тропинка заросла. – Зинаида Андреевна перевела тему, распахивая внутреннюю дверь. – На кухню проходите. Да не разувайтесь. Я еще не подметала, – велела она, взмахом руки указав на огромную метлу, припрятанную в нише за вешалкой со старыми мутоновыми шубами.
– Нет, ну как же… – Мария Ивановна все равно стянула мягкие спортивные тапочки, изрядно запылившиеся по пути.
Наташа на ходу сбросила резиновые шлепанцы и нырнула под стол. После недолгой возни она вытянула оттуда толстую черную кошку и, прижав ее к себе, объявила:
– Это наша Муха. Хотите подержать? Она не царапучая.
– Наташа, отпусти ее, – строго велела Зинаида Андреевна, но правнучка не послушалась, продолжая совать кошку гостье.
Пришлось взять.
И погладить по голове. Понимая, что кошке подобное обращение не очень-то приятно, Мария Ивановна опустила бедное животное на пол.
– Иди на свободу, – сказала она, на что получила в ответ весьма отчетливое:
–Благодар-ряу!
Показалось, наверное. Но так похоже на человеческую речь прозвучало!
– Проходите, не стесняйтесь, – поторопила тем временем Зинаида Андреевна. – Вот сюда, на диванчик.
Кухня оказалась просторной, пропахшей дымком из печи.
Посреди нее стоял огромный, видавший виды круглый стол, покрытый цветастой клеенкой с изображением спелых яблок. Вокруг стола теснились разномастные стулья и табуретки, а вдоль стены примостился старенький диван, обитый потертым бархатом. На окнах висели связанные крючком занавески, сквозь кружево которых пробивались лучи полуденного солнца и расцвечивали пылинки, пляшущие в теплом воздухе.
Зинаида Андреевна захлопотала возле желтого, чем-то похожего на сказочный замок, серванта. Вскоре на столе появился электрический самовар, вазочка с баранками и блюдце с медом. Наташа постелила перед гостьей не слишком умело связанную салфетку.
– Это я сделала, – похвасталась она. – Меня бабуля учит!
– Какая красота, – без тени лести похвалила работу девочки Мария Ивановна.
Наташина поделка была создана с любовью и старанием, и именно в этой непосредственной детской простоте виделась особая прелесть.
– Чай с душицей. Сама собирала… – В пузатую низкую чашечку, оранжевую в золоте тонкого обода, полилась из чайника темная струя заварки.
Пыхнул паром самовар и выдал порцию туманного кипятка.
Мария Ивановна сделала глоток. Чай был крепким и терпким, с легким медовым послевкусием.
– Замечательный чай! Давно такого не пила, – искренне восхитилась она.
– В нем особое волшебство, – загадочно подтвердила Зинаида Андреевна.
– Да! – обрадовалась Наташа. – Волшебства у нас много.
– Вот только людей мало, – перевела тему Зинаида Андреевна. – Места у нас тут не курортные. Болота, чащи непроходимые, дороги плохие. Река далековато, и все берега у нее заросшие и заболоченные – не подойти. Асфальта так и не проложили к нам толкового и газа не провели, а грунтовку весной так размывает, что и трактор застрять может, не то что легковушка. Автобус отменили – до станции железнодорожной километров пять.
«Километров», с протяжным ударением на «о».
Бабушка Марии Ивановны тоже так это слово произносила. Рассказывала, как в школу в свое время детьми из деревни ходили «за пятнадцать километров», туда-обратно. А в лесу кабаны – страшно. Может, и медведь даже. В деревне-то после сорок пятого собак не осталось. Никаких животных… Добыли пару коров потом, да кобелька. Маленького – и его волки унесли…
Жуть…
– Да уж, – согласилась Мария Ивановна, вспоминая свое утреннее приключение в поле.
– Зимует домов пять, – продолжила Зинаида Андреевна. – Мало нас, коренных, осталось. Сезонники вон тоже разбежались. Много заброшенных дач теперь. Борщевик растет… – Она тяжко вздохнула. – Вы купили у Мальцевых?
– Да.
– Они родственники дальние. Ее… – донеслось задумчиво. – Мальцевы… Хорошие они люди, но, как это говорится, городские до мозга костей. Им другая жизнь милее. Тут пытались – и огород, и хозяйство… Но не их это все – уехали. Тут у нас ведь как? Надо душой к земле прикипеть. Землю любить, лес понимать. Не бояться… – Лукавый взгляд прошил вдруг Марию Ивановну насквозь. – Вот вы вот не боитесь?
– Нет.
Вспомнились огромная лиса и переносящаяся в пространстве машина. Страх, что рождался по пути к Ведьминым горкам, растворился окончательно.
– Вот и славно. Приживетесь, значит, у нас. Вам рассады дать?
ГЛАВА 2. Дача на краю
– А у вас какая? – спросила Мария Ивановна заинтересованно.
О последних достижениях в деле выращивания огородных культур она знала лишь в теории – из интернет-роликов. А в далеком детстве, когда были бабушка и деревня, там ведь как? Огурцы – «просто огурцы». Помидоры – «просто помидоры – соседка дала».
Что выросло – то выросло. Но всегда хорошее, вкусное.
– Томаты, перчики, капусточка всякая разная, – с гордостью перечислила Зинаида Андреевна. – Синенькие есть. Кабачки с патиссонами. Тыква.
– Ох, – осталось только руками развести. – Мне б на дачу свою новую вначале взглянуть. А уж потом… Пойду я, что ли.
– Вам туда, – махнула на прощание Зинаида Андреевна. – Вверх по улице, к самому лесу, мимо колодца. Там увидите…
– Спасибо за чай и гостеприимство. Приятно было с вами пообщаться, – поблагодарила новую знакомую Мария Ивановна. – А за рассадой зайду обязательно, как только пойму, что там у меня с огородом делается.
– Ну, будем ждать, – донеслось ей в спину.
Спустившись с крыльца, Мария Ивановна с сомнением взглянула на оставленную палку и все же взяла ее. Старуха… Старуха и есть! Нечего молодиться. Если ногам не доверяешь, лучше так, с клюкой.
Бабушка Нина, помнится, свою называла «клюшкой». Смешно даже…
Вскинув на плечи рюкзак, она пошагала с перекрестка по дачной, «ромашкинской» улице, оставив позади длинную полосу «ведьминогорковских» изб.
Дачи жили своей бурной жизнью, пестрели новенькими оградами из разноцветного профлиста. Слева за высоким синим забором кто-то громко ругался, кажется, из-за неправильно подключенного насоса. Справа из-за сетки-рабицы тянулись к солнцу кусты черной смородины, усыпанные еще зелеными ягодами. Мальчишка лет десяти с чумазым лицом и ссадиной на коленке деловито поливал их из лейки. Завидев Марию Ивановну, он смущенно кивнул и спрятался за куст.
Дальше улица сужалась, заборы становились ниже, а дачи – скромнее. Вот покосившийся домик с выцветшей краской, увитый хмелем. На крыльце под навесом дремлет рыжий кот. А вот – аккуратный газон, на котором стоят облупившиеся от времени садовые гномики и пластиковые аисты из масс-маркета.
Чем дальше Мария Ивановна уходила от перекрестка, тем ухабистее становилась дорога, а дачи заброшенее. Некоторые участки заросли бурьяном в человеческий рост, и сквозь него едва проглядывали покосившиеся домики.
«Неужели и моя такая же?» – с тревогой подумала Мария Ивановна.
Глянул из кустов бузины колодец. Блеснул на солнце гладкий бок эмалированного белого ведра, прикованного к рыжей от сырости цепи.
Под ноги густо потек мох.
Мария Ивановна прошла по уложенным в низинке с вечной грязью доскам-мосткам на противоположную сторону небольшого овражка, что пересекал путь.
Вот и дача ее новая…
Точнее, то, что от нее осталось.
Покосившийся забор упал на лапы старых елей, заботливо подставленные с лесной стороны. Через бреши уже пробилась в сад буйная растительность. Острые стрелки хвощей, дикая малина и молодая поросль черемухи.
Домик стоял, съежившись, под сенью огромных, разросшихся груш-дичек. Облупившаяся краска, выбитые стекла, худая крыша – больно смотреть.
Мария Ивановна с трудом открыла скрипучую калитку – скорее остатки ее, – и вошла на участок.
Сад…
Казалось, природа решила взять реванш за все годы человеческого вмешательства. Кусты крыжовника и смородины переплелись в непроходимые заросли, сливы и вишни, давно не знавшие ухода, тянули корявые, замотанные серыми клочьями лишайника ветви к небу – словно молили о помощи. Под ногами хрустели сухие прутья и мягко чвакали прошлогодние недогнившие листья. В воздухе витал густой, терпкий аромат прели, плесени и грибницы.
С трудом продравшись сквозь заросли жимолости, Мария Ивановна подошла к домику, ступила на ступеньку, да чуть не рухнула. Прогнившая древесина развалилась под ногой мягко, как кусок слоеного пирога.
Треснула с болью в звуке половица веранды.
Все сырость проклятая…
Дверь, что вела внутрь домика, висела на одной петле. Заглянув за нее, Мария Ивановна вздохнула. Пыль, свалявшаяся от влажности в тугие серые комочки, паутина в брильянтах осевшего конденсата, раздутый слой пожелтелых обоев на стенах, пятна мокрых разводов на потолке – картина печальная.
В углу ютилась старая, сломанная кровать, а на полу валялись обрывки газет и журнал «Работница» за 1989 год. С обложки улыбалась молодая женщина в желтой кепке и на роликовых коньках. Перед собой она катила детскую коляску. Ниже белая надпись обещала скорое вступление в «век скоростей»…
В крошечной прихожей, перерастающей в комнату, пахло затхлостью и мышами. Сквозь щель в стене пробивались тонкие лучики солнца, подсвечивая танцующие в воздухе пылинки. Они казались маленькими призраками, по непонятной причине застрявшими в этом забытом всеми месте.
Мария Ивановна осторожно вошла в комнату, стараясь не наступать на особо скрипучие половицы. Под ногами что-то хрустнуло. Оказалось – осколок зеркала, покрытый слоем пыли.
Рукав предусмотрительно накинутой толстовки стер пыль. В мутном отражении мелькнуло изборожденное морщинами старческое лицо, уставшее, но с искоркой надежды в глазах.
«Все старее и старее выгляжу», – подумала Мария Ивановна.
Любоваться собой отчего-то не хотелось.
В центре помещения застыл покосившийся стол, на котором валялись остатки чьего-то обеда – ржавая вилка, обглоданная кость и позеленевшая от времени корка хлеба. Возле остатков сего немудреного пира, посылая привет иной эпохе, стояла керосиновая лампа с разбитым стеклом.
Соседняя комната выглядела еще плачевнее. Здесь, судя по всему, когда-то была кухня. Ржавая газовая плита с отвалившейся дверцей духовки жалась к стене. Рядом – покосившийся шкафчик, из которого выпали старые кастрюли и сковородки, покрытые пятнами ржавчины. На полу – обрывки клетчатой клеенки.
Все в прах…
В углу, под окном, Мария Ивановна заметила груду старого тряпья. Она приподняла за край то, что когда-то, по всей видимости, было лоскутным пледом, и ахнула. Под ним обнаружилась старая швейная машинка «Зингер». Дореволюционная – на черном фоне величаво разлегся меж двух острых башен масонский сфинкс…
Марии Ивановне вспомнилось, как в ее детстве бабушка Нина ловко управлялась с точно такой же машинкой, создавая удивительные вещи, и улыбнулась сфинксу, словно старому знакомому.
Но, несмотря на весь этот хаос и запустение, Мария Ивановна почувствовала воодушевление.
Своя дача!
Хоть плохонькая, но своя!
Сколько лет она лелеяла мечту о клочке земли за городом и крошечном домике? Лет десять. А может, и двадцать… Но все как-то не складывалось. То дочери надо было помогать, то муж противился… Теперь Мила переехала в отдельное жилье, и в постоянной помощи не нуждается.
А муж умер. Не пережил инфаркта. Пять лет назад это произошло, и Мария Ивановна уже вполне привыкла к одиночеству. Оно ее не смущало. По-настоящему пугали лишь недомогания. Страшно было оказаться однажды лежачей и немощной.
Стать обузой.
Она провела рукой по желтым обоям с бороздками бывшего золотого теснения, вдохнула застоявшийся воздух и улыбнулась.
– Ничего, – прошептала она, обращаясь к даче. – Мы с тобой еще разберемся. Будешь ты у меня как новенькая. И тут с тобой, глядишь, расшевелюсь маленько, а то засиделась в городе. Закостенела.
И в этот момент в ответ на ее слова, в саду запела птица. Не просто чирикнула, а залилась звонкой, трелью, приветствуя новую хозяйку. Мария Ивановна взглянула в окно и увидела на ветке старой яблони маленькую малиновку. Грудка, как алый фонарик, глазки бусинки.
На душе стало радостно и спокойно.
Осторожно, чтобы не поскользнуться на размокшей лестнице, Мария Ивановна спустилась с крыльца. К счастью, прогнила напрочь только одна ступенька – самая нижняя. Остальные держали.
Вокруг, полудикий и пока что неукрощенный, буйствовал сад. В его глубь уводила выложенная старомодным линолеумом дорожка. Такие раньше часто делали на дачах. А что? Удобно. Не пробьется наружу трава, и вроде как симпатично выглядит.
Солнце прошло сквозь густую листву, расстелило под ногами узор кружевных теней. Сад ощетинился сухими, не подрезанными вовремя ветками, явно желая скрыть свои тайны от посторонних глаз. Вдоль покосившегося забора, отделяющего его от леса, тянулись заросли малины. Давно неухоженные, они перемешались с вьюнами и чистотелом, запутались колтунами и местами посохли.
А в углу, где забор круто поворачивал и тек от дикой чащи в другую сторону, виднелась старая беседка, увитая хмелем. Ее крыша прохудилась, и покосились столбы, но былое очарование все еще жило под округлым сводом.
Здесь когда-то отдыхали, пили чай и вели неспешные разговоры…
Захотелось немедленно взяться за работу, расчистить заросли, облагородить деревья – вдохнуть новую жизнь в этот беспризорный сад. Но ясно, что тут дело не одного дня и, возможно даже, не одного сезона.
Впереди ждет долгий и кропотливый труд.
Мария Ивановна побрела по линолеумной дорожке вперед, остановилась возле беседки и заглянула внутрь. Сквозь прорехи в крыше пробивались лучи солнца, отражались в каплях, повисших на паутине.
Она представила, как приведет беседку в порядок, поставит здесь стол и стулья, будет пить чай и читать книги, наслаждаясь тишиной и покоем. А еще – обязательно пригласит Зинаиду Андреевну с Наташей в гости.
И внуков, Дашу и Алешу, сюда привезет.
Мила не разрешит? Да нет, разрешит, когда увидит, какая тут благодать и красота…
…будет однажды.
Мария Ивановна улыбнулась и повернулась обратно к дому. По пути она заметила, что дорожка двоится, уходя к круглым кустам жимолости. Ягоды, ранние, крупные, давно созрели и теперь ждали, когда их соберут. Птицы уже начали этот процесс, но кое-что на ветках еще синело.
За жимолостью обнаружилась небольшая сараюшка, заваленная старым хламом: дырявые ведра, сломанные инструменты, какие-то доски, обрывки пленки. Вещи, необходимые для любого хозяйства, в общем.
Когда они исправные.
Мария Ивановна выковыряла из кучи целую лопату и отставила поближе ко входу – такой работать можно. Грабли тоже нашлись и были прислонены рядом. Вполне хорошие, без одного зубчика всего-то…
Вернувшись к домику, решено было осмотреть веранду.
Там всюду громоздились завалы из старых газет и журналов, датированных еще советским временам. «Работница», «Огонек», «Крестьянка»… С их отсыревших, покрытых плесенью и пылью обложек смотрели женщины. Все такие разные! Старые и молодые, улыбающиеся и строгие – садовницы, доярки и трактористки, учительницы, работницы медицины, ученые, делегатки съездов и общественные деятельницы.
И странно было на них глядеть. В последние годы на обложках таких не печатали…
Таких живых, настоящих и простых.
А вот тут, на обложке и вовсе женщина, что постарше самой Марии Ивановны будет. Старушка в платочке сидит за столом и глядит на пышные пироги. За ее спиной вышитые белые полотенца. На ней – рубашка, алая в белый крапчик…
Красота-то какая! Залюбоваться можно.
И уюта такого же сразу захотелось.
Мария Ивановна взглянула на год. Восемьдесят девятый. Предновогодний выпуск…
Она присела на покосившийся стул и принялась заботливо собирать журналы с пола и укладывать в аккуратные стопочки.
И вся веранда зашелестела, зашуршала, запахла растревоженной старой бумагой.
Оставалось одно – браться за дело и наводить порядок. А то, что оно само собою с веранды началось – и хорошо.
Разобравшись с журналами, Мария Ивановна вынула из рюкзака новенькую насадку для щетки. Огляделась. К чему бы приспособить? А на глаза только клюка самодельная попалась – к ней и приладила.
Шурк-шурк! Заскребли по доскам пластиковые щетинки. Полетели прочь сухие листья, кусочки облезшей краски, перышки, песок и пыль.
Вскоре пол стал чистым.
Потом его можно будет отчистить основательно и, например, покрыть лаком, чтобы видавшее виды доски явили миру свой натуральный цвет…
Это, конечно, капля в море, но все-таки капля уюта!
Первый шаг.
Мария Ивановна устало выдохнула. Будь она лет хоть… на десять моложе, сделанного было бы больше. Она принесла из кухни колченогую табуретку, на вид все же более надежную, чем норовящий развалиться на части стул, и, усевшись на нее, достала телефон, чтобы набросать список дел.
Сначала вычистить дом. Вымести. Вымыть. И еще раз по второму кругу. Выбросить все испорченное, сгнившее и истлевшее. Осмотреть все сломанное на предмет починки.
Сказано – сделано.
Хорошо, что щетку догадалась притащить с собой и немного тряпья. Для мыла и моющих средств в рюкзаке тоже нашлось местечко, большую часть которого они и заняли.
И мусорные мешки. Она складывала и складывала в них какой-то совсем уж сопревший хлам. И пространство пустело. И становилась легче дышать в нем. А пол-то хороший, ровный. Половицы какие! Крашеные…
Мария Ивановна провела по обоям ладонью. Таких сейчас не найдешь. Они очень, очень старые. Жалко будет срывать…
Она потерла окостеневшую от работы внаклонку спину и снова взялась за щетку.
Так что к вечеру комната с кроватью и столом превратилась в полнее себе пригодное для жилья место.
Сломанную ножку кровати успешно заменила пара кирпичей, найденных возле забора. Отсыревший матрас пришлось выбросить, заменив туристическим ковриком. Спальник Мария Ивановна тоже с собой привезла. Она купила его пару лет назад, специально для похода, в который они с Милой водили детей.
Сплавлялись на байдарках по небольшой реке.
Хорошо было. Лето, вещи в резиновых мешках, плеск весел и веселый бег реки… Показалось даже на миг, что, сидя у огня, потрескивающего во тьме июньской ночи, они с дочерью забыли все разноглася и наконец-то нашли общий язык.
Раз и навсегда…
Но показалось.
Мария Ивановна с любовью разгладила спальник и достала надувную подушечку. Взгляд переместился на дверь, до сих пор висящую на одной петле. Нет, так дело не пойдет. Ночевать, не запершись, на краю леса не хотелось совершенно.
Пришлось снова идти в сараюшку и рыться там, в надежде найти хоть что-то похожее на щеколду или задвижку. В итоге отыскался крепкий крючок с петлей, несколько ржавых саморезов и крестовая отвертка с ручкой из потемневшего дерева.
А еще петля – длинная, со стрелкой и завитушками, будто для ворот сказочного терема изготовленная.
Мария Ивановна приладила сначала петлю, потом крючок. Дверь встала на место и оказалась вполне прочной и ладной. Даже остатки росписи и лака на ней нашлись.
На душе сразу стало спокойно. Ведь до того, как починить входную дверь, рождалась в голове предательская мысль – собраться быстренько и поковылять на последнюю электричку. Но еще перед тем, как отправиться утром в это дачное путешествие, Мария Ивановна пообещала себе, что обязательно останется на ночевку, какой бы ее новая дача не оказалась.
И будто крылся в этом некий сакральный смысл…
Ладно.
На ночлег устроиться худо-бедно получается. Она не притязательная. А вот что с едой? Кухня пока что выглядела довольно безнадежно. О плите не стоило и мечтать. Ее будто кувалдой били, да и газовый шланг тянулся в пустоту. Баллон, к которому его следовало подключать, давно куда-то делся.
Не приготовить ничего.
И электричество.
Мария Ивановна довольно быстро обнаружила предохранитель. К его черному выцветшему цилиндрику пристроил паутину толстый паук-крестовик.
– Извини, но тебе лучше переехать в более спокойное местечко, – сказала ему Мария Ивановна.
Осторожно подцепив паука на щетку, она перенесла недовольного соседа в другой конец комнаты и присела на табуретку. Для того, чтобы врубить пробки, пришлось сильно и довольно резко потянуться вверх. Голова закружилась… Когда тебе семьдесят пять, с такими вещами лучше не шутить. Упадешь еще. Кто поднимет?
Мария Ивановна проводила паука взглядом. Он совершенно не внушал ей страха или отвращения, напротив, присутствие рядом живого существа, хоть и столь маленького, успокаивало.
Когда ты стара, начинаешь больше ценить жизнь.
И свою, и чужую.
Паук, передумав сердиться из-за внезапного переезда, заполз на пожелтевшую кнопку выключателя, словно предлагая проверить, в порядке ли проводка.
Мария Ивановна последовала его молчаливому совету. Вскоре кухня озарилась желтым неярким светом. Белый стеклянный плафон с узорами в виде рябиновых ягод пыльно просиял. Блеснули остатки рыжей краски на половицах.
И глаза сфинкса на корпусе швейной машины.
Среди посуды, выпавшей из деревянного шкафчика, обнаружился металлический чайник. Разложив остальную посуду на перекошенных полках, Мария Ивановна дала себе слово перемыть в ближайшее время все это безобразие.
Или заменить…
Странное дело, но мысль о том, чтобы повыкидывать из домика старые вещи, была какой-то неуютной, даже немного пугающей.
Что-то внутри противилось…