- -
- 100%
- +
Глава 1
Новогодняя ночь. Чужие руки, чужие губы, чужая кожа. Все это должно было стать фоном, белым шумом, сквозь который я давно научилась проваливаться. Но сегодня снова что-то сломалось.
Пробили куранты. Зал взорвался пьяными криками «С Новым годом!». Я сидела на скрипящем красном диване, и сквозь улыбку чувствовала, как что-то внутри затягивается ледяной пленкой. Престарелый гендиректор букмекерской конторы, чье дыхание пахло тошнотворной смесью дорогого коньяка и тонзиллита, уже полчаса втолковывал мне, почему он бьет свою жену и детей.
– Она стерва! А дети – неблагодарные сопляки! Я им все дал, а они…
Его липкая щека прижалась к моему плечу. Губы, сырые и холодные, присосались к ключице. Волна мурашек, острая и противная, пробежала по спине. Я машинально сделала глоток шампанского, пытаясь смыть ком тошноты, подкатившей к горлу. Он не помог.
– Вот бы моя жена была такой понимающей, так скандалов у нас бы и не было.
Я допила шампанское до дна, будто оно было моим лекарством. Пустой бокал слишком шумно ударился о деревянный столик, позвенев пару секунд. Гуляя взглядом вокруг, я пыталась отвлечься от лапающего меня старика. Многие гости мирно общались по углам о своих делах в сфере бизнеса, торговли, политики и прочих неинтересных мне темах. Кто-то, перепив, начал переходить на повышенные тона, но легкая музыка частично заглушала скандалы.
Мой гендиректор, прощупав меня вдоль и поперек, уже подозвал прекрасную мулатку. Она с улыбкой присела на диванчик по другую сторону от старика. Продолжая держать меня одной рукой за ягодицу, старик принялся целовать плечо мулатки, а затем повел нас за собой на второй этаж. Мы с девушкой устало переглянулись. Всего на секунду. Этой секунды хватило, чтоб я разглядела в ее глазах ту же усталую покорность, которую видела и в своих. Упавшие на мгновение маски вернулись на свое место, не позволяя больше никому увидеть в наших лицах ни тени недовольства.
Конечно же, старик с садистскими наклонностями привел нас в БДСМ-комнату. Он знал правила – деньги вперед – и выложил заранее подготовленные пачки на тумбу.
– Ну давайте, красавицы, порадуйте меня.
Его голос прозвучал как скрежет железа. Мы начали двигаться, как запрограммированные манекены – целуясь без желания, раздеваясь без стыда. Мои пальцы онемели, словно чужие. Я видела со стороны, как две девушки сплетаются на кровати, увешанной ремнями и блестящими наручниками. Это были не мы. Это были куклы, которых готовили к ритуалу.
Как только мы перешли к делу, старик достал свой вялый член и, трогая себя, схватил дилдо – бездушный силиконовый предмет, от которого я уже заранее чувствовала жгучую боль. Он трахал нас им по очереди, и каждый толчок был не возбуждением, а насилием. Его причитания – «Хорошие девочки», «Похотливые сучки» – липли к коже, как паутина. Я слышала их сквозь заложенные уши.
Подвесив Кару на ремни, он заставил меня хлестать ее. Я смотрела на свое поднятое запястье, будто наблюдая за движением механизма. Я знала, как бить, чтобы не оставить синяков, куда направить удар, чтобы он был эффектен, но безвреден. Кара кричала, и я понимала, что это игра, спектакль, в котором мы обе были и актрисами, и реквизитом. Наши взгляды иногда встречались, и в них не было ни боли, ни стыда – только усталая договоренность вытерпеть это.
– А теперь ты, – его голос вернул меня в тело на мгновение, ровно настолько, чтобы почувствовать холод металла, когда он фиксировал мои запястья и лодыжки.
Его губы, грубые и влажные, прикоснулись к самой нежной коже, щетина кололась, как иглы. Через пару минут язык и щетина слились в одно ощущение – жжение, будто меня натирают наждачной бумагой. Я издавала сладкие стоны, глядя в потолок, где темнело зеркало. Там, в отражении, была другая девушка – с растрепанными русыми волосами, искаженным маской удовольствия лицом и пустыми глазами. Это была не я. Я парила под потолком, мне было спокойно и тихо.
Ему быстро наскучила моя неподвижность. Он нацепил на соски зажимы, и когда они впились в кожу, в тело вернулась острая, рвущая боль. Следом щелкнул замок – цепь от зажимов зафиксировали на ремне. Каждое движение теперь отзывалось огненным импульсом в груди. А двигаться приходилось – Кару, внутрь которой были вставлены шарики с током, заставляли хлестать меня кнутом. Если удар был слабым, она вздрагивала от разряда. Если сильным – я дергалась, и боль в груди пронзала меня с новой силой.
Этот сад растерзанных тел, стонов и блеска металла плыл передо мной, как дурной сон. Лишь когда старик кончил, и щелкнули замки, освобождая мои онемевшие конечности, душа с грохотом ввалилась обратно в тело. Оно встретило ее болью – в растерзанной коже, в ноющих мышцах, в глубоких, еще не проступивших синяках.
После этого кошмара мы с Карой отправились в курильную зону и, потягивая сигареты, обсуждали этот секс, будто телешоу. Будто не мы были на месте этих двух актрис.
– Это было кошмарно. Что же как не повезло с клиентом? – Спросила она, выдыхая облачко дыма в ночное небо, на котором не угасали фейерверки.
– А когда хоть одной из нас везло?
Кара рассмеялась, блеща ослепительно белым цветом зубов.
– Никогда.
Ощущая ужасное жжение и наклевывающиеся синяки, я затушила сигарету, воспользовалась мятным леденцом, подмылась в душе и пошла обратно в зал. Остаток ночи я провела в компании еще двоих мужчин, снова нарвавшись на тройничок. Снова душа вылетала и вселялась обратно. Снова я мечтала быстрее оказаться дома.
В ванной я лежала, вжавшись всем телом в мрамор, и смотрела, как в воде, словно виражи, разносятся разводы от засохшей крови. Жжение между ног было теперь фоном, ровным и тупым, как свет за окном. Я терла кожу мочалкой до красноты, пытаясь стереть память о прикосновениях, но они въелись глубже – в подкожный слой, в самую мышечную память. От них нельзя было отмыться.
Сумка на тумбе была единственным твердым фактом в этом расплывчатом мире. Я расстегнула молнию и дотронулась до пачек купюр. Пальцы узнали шершавую бумагу, и на секунду что-то внутри щелкнуло – короткая, условная вспышка удовлетворения. Деньги. Они были реальны, осязаемы. Они были оправданием.
Раньше этого хватало. Раньше я верила, что продаю только тело, а душу прячу где-то глубоко, в неуязвимом сейфе. Но в прошлом году щелкнул тот самый рубильник, и я осознала: от меня осталась лишь оболочка, которая умеет стонать по заказу, улыбаться через боль и смотреть на себя со стороны. И это – самая одинокая трагедия из всех возможных. Никому не интересная, никому не нужная.
Я – добровольный узник в этой золотой клетке. Клиенты отвратительны, но их деньги – это воздух, которым я дышу. Единственный способ существовать в мире, который не оставил мне других вариантов.
Снотворное сработало не сразу. Я проваливалась в тяжелый мрак, где снова слышались причитания старика и звон цепей. Проснулась в четыре дня, и первым ощущением было не облегчение, а та же самая, знакомая тяжесть на душе. Она ждала меня, как верная собака. Светом во тьме была лишь подруга. Она могла вырвать меня из реальности, заставить закрыть глаза на мои кошмары.
– Я тебе завтрак приготовила, – крикнула Рокси с кухни, услышав, как я включила новостной канал.
Потянувшись, я спустилась к ней и, поблагодарив ее, уселась за завтрак в виде тоста с авокадо и индейкой, хоть в горло не лез даже кусок. Ради нее я запихивала в себя эту еду. Она же продолжала стоять у гарнитура, наблюдая за моими движениями своими глазами-изумрудами.
– Как новогодняя ночь прошла?
Она уже знала ответ. Знала цену тех денег, что я платила за наше с ней существование. Но я всё же показала Ро свои посиневшие запястья, щиколотки и единичные синяки по телу.
– Миранда дала тебе выходные, надеюсь?
– Дала. Ро, знаешь… – Я хотела рассказать ей о том самом склизком чувстве, которое снова начало обволакивать чернотой мою душу, но почему-то не смогла. Может, я не могла признаться себе в том, что эскорт убивает меня, а, может, просто не могла в этом признаться Ро.
– М? – Склонила голову подруга.
– Да, ничего. Пойду поиграю что ли. Еще раз спасибо за завтрак, – послала я воздушный поцелуй подруге и направилась в свою комнату. Я не должна показывать ей, что мой механизм постепенно выходит из строя.
Распластавшись в кресле, и устало вздохнув, я зашла в CS2, дождаясь подбора команды. На минутку зародившееся хорошее настроение от выходного дня и проведения его за любимой игрой, быстро сменилось в противоположную сторону. Я очень старалась ради повышения в рейтинге, но глупость команды не давала мне оторваться от суровой реальности. «Место женщины – на кухне». Одна фраза, после которой меня выгнали голосованием, и я закричала. Закричала на этот чертов мир. Закричала на себя.
Такой мелочи хватило, чтоб вывести меня из равновесия. Выбить воздух из лёгких и желать одного: в следующей жизни родиться кем-то более значимым.
Пока закипал чайник, а я, наоборот, остывала, на телефоне вспыхнуло имя: «Миранда». По телу пробежали мурашки – не холодные, а липкие, тревожные. Рука сама потянулась отключить звонок, но пальцы застыли в сантиметре от экрана. Не сейчас. Только не сейчас.
Но не ответить – значит подписать себе приговор. Выгоревшую эскортницу, которая еще и капризничает, долго не терпят. Я и так на грани, выпрашивая себе передышки. А спрос и так угасает с каждым месяцем. Миранда любит повторять, тыкая своим маникюром: «Детка, в нашем бизнесе пенсия в двадцать четыре. Готовь запасной аэродром».
Мне двадцать три. Я уже чувствовала себя развалиной. В девятнадцать график был расписан на месяц вперед. Сейчас – тишина. Один, от силы два вызова в неделю, не считая этих адских праздников.
Телефон звонил назойливо, требовательно. Я сделала глубокий вдох и поднесла его к уху.
– Слушаю, – голос прозвучал плоским, выцветшим.
– Эли, спасай! – в трубке верещал ее натренированный на энтузиазм голос. – На этот вечер вызов есть. Дэбби должна была ехать, но слегла. Все девочки на корпоративах. Добавили стриптиз, и секс по тройному тарифу с условием, что сможешь уложить в постель. Проблемный какой-то. Девственник и социофоб. Через три часа.
Я закрыла глаза, чувствуя, как где-то глубоко внутри с тихим щелчком захлопывается капкан.
–Угу, – выдавила я, и это прозвучало как стон.
– Ты моя спасительница! Адрес и данные клиента скину сообщением. – Завершила разговор Миранда.
Чай заварился, отдав воде терпкость бергамота. Я машинально нашла адрес, подсчитала время – двадцать минут, значит, есть еще пара часов, чтобы собраться с мыслями и надеть привычную маску.
В розовом полумраке комнаты Рокси пахло сладким парфюмом. Она сидела на своей «кровати принцессы» – ложе, утопающем в балдахинах и бархатных подушках, – и тонкой иглой вышивала крестиком какой-то сложный узор.
– Чего такая грустная? На вызов уезжаешь? – спросила она, наконец подняв на меня глаза.
– Да.
Рокси свесила с кровати свои длинные ноги, отложила пяльцы и взяла у меня стакан. Ее пальцы были холодными. Как и всегда.
– С чем чай?
– С бергамотом.
Я встретилась с ней взглядом. Ее глаза, полчаса назад яркие и насмешливые, стали тусклыми, выцветшими. За пять лет я научилась читать каждую тень на ее лице. И лишь один человек мог испортить настроение этой жизнерадостной девушке.
– Отец?
– Угу, – она одним этим словом выдохнула всю свою усталость.
Мне не нужно было ничего объяснять. Этого человека, его тяжелую, давящую энергетику, я запомнила с первой же встречи.
– Ро, сколько можно это терпеть? – сорвалось у меня, но я тут же пожалела. Ее лицо дрогнуло, в глазах мелькнула знакомая обида. – Ладно, прости. Не отвечай. Все как-нибудь утрясется.
Я произнесла это автоматически. Мы обе знали – ничего не утрясется. Я предлагала ей миллион выходов, но она не хотела ничего менять, предпочитая откупаться от него ценой своей зарплаты.
– Терпения тебе и маме, – тихо добавила я, потому что больше сказать было нечего.
Внезапно телефон коротко завибрировал в моей руке. Неизвестный номер. В сообщении – фотография парадного входа в наше агентство. Снято с угла, будто украдкой. Лёд прокатился по спине. Я одним движением заблокировала номер.
–Эл, – тихо сказала Рокси, уставившись на мой экран. – Это… сталкер?
– Не имею понятия, – я почувствовала, как по телу разливается липкая, знакомая тревога.
– Что-то случилось? – ее голос стал жестче.
– Нет. Но предчувствие – дерьмо.
Допив чай, я отправилась отмывать с себя остатки себя настоящей. Душ, макияж, тщательная маскировка синяков – привычное перевоплощение. Я не стала брать свою машину, вызвав такси. Опыт научил: одна девочка из агентства приехала на личном авто, и клиент, параноидальный тип, выследил ее потом по номеру. Решил «перестраховаться» – чтобы она никому не болтала. Ее нашли в коме. А его вовсе не нашли. Урок был усвоен железно.
Таксист остановился у подножья стеклянного небоскреба, холодного и безразличного.
– Приехали, – буркнул он, отправляя меня в промозглый вечер.
Я оплатила поездку и направилась к лифту. Казалось, прошла целая вечность, когда я наконец-то достигла сорок третьего этажа. За это время я успела полностью проверить свой внешний вид, подкрасить губы, ответить на кучу сообщений.
«Ненавижу небоскребы», – пронеслось у меня в голове.
Дверь открылась не сразу. Пришлось звонить дважды. Когда он наконец появился – высокий, угноватый, с нездоровой кожей, – он выглядел так, словно его ударили по голове.
Он замер в проеме, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. В них не было ни понимания, ни отказа. Казалось, он даже не дышит.
– Добрый вечер. Ты Дин Вуд? – спросила я, слаще улыбаясь и делая легкий шаг вперед.
Мое движение будто разбило его ступор. Он инстинктивно, почти неуклюже отпрянул, освобождая проход. Его тело сделало это само, пока мозг все еще зависал.
–Д-да… – прохрипел он, и его растерянный взгляд проводил меня внутрь, будто он сам не понимал, как это произошло.
С улыбкой входя в квартиру и легко касаясь ладонью груди парня – простая рабочая тактильность, – я ожидала чего угодно, но не отчаянной попытки избежать моего прикосновения. Это выглядело и смешно, и печально. Почему печально? Тройной тариф с таким клиентом мог и не состояться.
Серость и стерильность квартиры создала лишь одно впечатление: что в ней вовсе никто не живёт. Словно лишь изредка заглядывает уборщица, чтоб вылизать эту квартиру до полного обезличивания.
– Включишь музыку? – Спросила я, ища глазами парнишку.
Он все еще стоял у двери, впиваясь пальцами в своей телефон. Я уже не знала, смеяться мне или плакать. И все же этот суетливый скромный парнишка был гораздо комфортнее в работе, нежели богачи с корпоратива.
– Расслабься, – мягко сказала я, снимая с его головы капюшон безразмерной худи. Он позволил провести себя к дивану цвета бетона. – Хочешь поговорить или посмотреть танец?
–Вы… умеете танцевать? – его голос дрогнул. Он смотрел на меня через стекла старомодных очков, и в его широко раскрытых, встревоженных глазах я разглядела удивительный цвет – голубизну морской волны с прожилками белой пены.
– Конечно. Давай что-нибудь ритмичное.
Он сменил трек. Знакомый голос, почти неразличимый за автотюном. Я выбросила образ этого призрачного исполнителя из головы, сглотнула комок в горле, поймала бит и пошла волной по безупречному ламинату. Лицо Дина пылало таким румянцем, что я испугалась за его самочувствие. Сбросила шубу, осталась в короткой красной юбке и топе – мой стандартный «комплект для спортсмена». Но, кажется, я впервые ошиблась с аудиторией.
– Простите, у вас слишком короткая… – он не договорил, сглотнув.
Я присела ему на колени, начала тверкать. Он замер, не в силах отвести взгляд, но его поза кричала о панике.
–Тебе некомфортно?
–Немного, – он поджал губы и нервно рассмеялся.
Я прекратила танец, но не сдалась. Повернулась к нему лицом, все еще сидя на нем, и провела его руками по своим бокам, опуская на бедра. Его пальцы задеревенели. И тут он посмотрел на меня. По-настоящему. Впервые. Не уворачиваясь. И в этих глазах, в этой морской бездне, мелькнуло что-то… знакомое. Откуда?
–Может… поговорим? – тихо попросил он, аккуратно отодвигая меня.
–Хорошо, – улыбнулась я, отодвигаясь, в то время как внутри все горело от унижения. Неужели я уже настолько непривлекательна, что даже такие… неловкие мальчики мной брезгуют? Мысль впилась в сознание, как заноза.
– О чем поговорим? – спросила я, окончательно поняв, что тройной тариф сегодня не светит, и удобно устроилась на диване, сохраняя дистанцию.
– Чем Вы занимаетесь?
Я проморгалась. Это был либо самый тупой, либо самый провокационный вопрос из всех возможных.
– Эскорт, – выдохнула я, смотря прямо на него. – Разве не очевидно?
– И тебе… нравится это?
Вопрос ударил в самое нутро. Нравится? Это как спрашивать, нравится ли дышать в противогазе, когда вокруг угарный газ. Нет, не нравится. Но это – единственный известный мне способ не задохнуться.
– Да, вполне, – солгала я, проводя длинным ногтем по его ключице. Жест, отточенный до автоматизма.
– А ногти… – он вдруг перевел взгляд на мои руки. – На левой короткие, а на правой – длинные. Почему так?
Кровь отхлынула от лица. Никто, никогда не обращал внимания на такие мелочи. Клиенты видели в целом упаковку, а не детали. И это было слишком странно.
– А что? Не нравится? – выдавила я, и в голосе прозвучала непрошенная хрипотца.
– Н-нет! – он вспыхнул. – Просто… я видел, что у стримерш, которые игры транслируют, часто такой маникюр. Для клавы удобно.
В его голосе не было ни капли подвоха. Только робкое любопытство. Стены внутри меня дрогнули.
– Наблюдательный, – сказала я, и на этот раз улыбка вышла почти настоящей. – Да, я тоже игры люблю.
– Правда? – его глаза округлились. – Во что?
– В основном CS2. В Genshin или Once human могу забежать, но редко.
Его лицо преобразилось. Робость как рукой сняло, голубые глаза загорелись таким чистым, детским восторгом, что мне стало не по себе. Это была не та пошлая искра вожделения, к которой я привыкла. Это было что-то другое, почти пугающее своей искренностью. Он не в себе?
– Киберспортивные турниры смотришь? – выпалил он.
– Некогда, но раньше смотрела пару раз, – пожала я плечами.
Он вдруг подскочил с дивана.
– Хочешь… я кое-что покажу?
Я кивнула, и он повел меня на второй этаж. Я шла сзади, анализируя каждый его шаг. Не похоже на ухаживания. Слишком напряжен. Когда он распахнул дверь, я замерла.
Комната-святилище. В полумраке, под тусклой синей подсветкой, на полках стояли ряды кубков и медалей. На стенах – фотографии с турниров. Два мощных компьютера расположились на столе напротив.
– Это невероятно, – прошептала я, и в голосе прозвучало неподдельное уважение. Я коснулась его плеча. Он не отпрянул. – Ты восхитителен.
–Я надеялся… что ты поймешь, – он сказал это так, словно вручал мне самое сокровенное.
И в этот момент я поняла: он не пытался меня соблазнить. Он пытался до меня достучаться. До большего, чем мой образ. И эта капля настоящего человеческого контакта в море профессиональной фальши была настолько горькой и сладкой одновременно, что перехватило дыхание.
– Хочешь, сыграем? – предложил он, с надеждой глядя на меня.
– Нет, спасибо, – я мягко опускаясь в геймерское кресло. Нужно сохранить дистанцию. – Лучше расскажи, как ты, такой стеснительный, на сцену выходишь?
–Я? – он удивился, будто никогда об этом не задумывался. – Там за тебя болеют фанаты. Это заряжает. А когда хейтят – тяжело, но психолог помогает. А на фан-встречи я почти не хожу. – Он замолчал, снял очки и начал нервно протирать линзы. – А с Вами… Тяжело общаться.
– Не надо волноваться, – сказала я, и в голосе впервые за вечер прозвучала неподдельная, нерабочая мягкость. – Я всего лишь собеседник. Можем говорить о чем угодно.
Он молча смотрел на меня, и в его взгляде было столько незащищенности, что стало неловко.
– Чай? – вдруг предложил он, ломая возникшее напряжение.
– Да, – кивнула я. – Горячий, пожалуйста.
Он кивнул и бесшумно исчез за дверью, словно призрак в собственном доме. Я осталась сидеть, прислушиваясь к его шагам, но их не было слышно. Тишина стала давить, и через пару минут я поднялась, решив последовать за ним – от скуки, от нервного напряжения.
Проходя мимо соседней двери, я замерла. Она была приоткрыта всего на пару сантиметров. Что-то дернуло меня заглянуть внутрь. Мне не потребовалось больше света, не потребовалось подходить ближе. Я узнала себя.
Стена. Вся в фотографиях. Моих фотографиях. Не в гламурных рабочих снимках из моего профиля. Нет. Из самых глубин «Инстаграма». Где я ещё чувствала себя живой и могла искренне улыбаться для фото. Они были распечатаны на матовой бумаге, аккуратно, бережно развешаны, словно постеры кумира.
Воздух вылетел из легких, словно от удара. Пол поплыл у меня под ногами. Этот жалкий, неуклюжий паренек… Этот стеснительный мальчик… В один миг он превратился в самого настоящего маньяка. В сталкера.
Руки задрожали. Я сжала кулаки, вонзив ногти в ладони. Боль вернула к реальности.
«Не сейчас. Ни единой эмоции. Если он увидит мой страх, это спустит курок. Он вооружен? Дверь на выход закрыта? Нет, кажется, нет. Агентство знает адрес. Значит, надо играть. Дожить до конца вызова и уйти. Спокойно уйти».
Я глубоко вдохнула, выровняла спину и натянула на лицо свое самое бесстрастное, рабочее выражение. Когда я вышла на кухню, голос звучал на удивление ровно:
– Чай готов?
Оставшееся время я провела как во сне. Я улыбалась, кивала, а сама мысленно составляла карту квартиры. Нож на кухне. Тяжелая ваза. Но угрозы не было. Он был все тем же нервным парнем, который боялся до меня дотронуться. И это пугало больше всего – эта пропасть между его внешним обликом и той комнатой.
Когда время истекло, я собралась так быстро, будто за мной гнались.
Он молча проводил меня до двери, теребя рукав своей худи.
– Спасибо за… компанию, – его голос сорвался на полуслове.
Я лишь коротко кивнула, уже поворачиваясь к лифту. Но что-то заставило меня обернуться.
И я поймала его взгляд. Те самые глаза, цвета морской волны. Но теперь в них не было ни паники, ни стеснения. Только бесконечная, всепоглощающая грусть. Глубина этой тоски была такой бездонной, что по моей спине побежали мурашки. Я резко отвернулась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
«Кто ты, черт возьми?»
Глава 2
Ни одно утро не было по-настоящему добрым после ситуации шестилетней давности. И это не было исключением. Солнечный луч, упершийся в веко, казался личным оскорблением. Я лежала, прислушиваясь к гулу в ушах – тому самому, что всегда накатывал после особенно мерзких вызовов, будто мозг отказывался переваривать пережитое и просто генерировал белый шум. В горле стоял ком – невыплаканные слезы, непроговоренные слова, сдавленный крик.
Спортзал был нашим с Рокси местом, где можно выжечь из себя боль. Вывести ее вместе с потом и учащенным дыханием. Но сегодня даже скрип беговой дорожки звучал для меня как скрежет по нервам.
– Эл! – выдохнула Ро, не сбавляя темпа, ее голос пробился сквозь мою апатию, как луч света в подвале. – Ты до скольки сегодня?
Казалось, я физически ощущала, как в голове с трудом проворачиваются шестеренки, переводя вопрос в понятную форму.
– До шести вроде, потом психолог.
Собственный голос прозвучал плоским, выцветшим, словно его обработали наждачной бумагой.
Ее глаза вспыхнули азартом, и этот внезапный огонь в полумраке моего мира был почти болезненным.
– Пошли со мной в стрип-клуб! Там один тип крутится, клипы снимает. Уже троим девчонкам с прошлой смены предложил. Говорят, сегодня опять придет.
Я почувствовала, как что-то тяжелое и холодное переворачивается у меня внутри. Мысль о том, чтобы куда-то идти, надевать маску, снова быть на виду, вызывала физическое отвращение, легкую тошноту.
– А я тебе зачем? – В голосе прозвучала неподдельная, усталая искренность. Я действительно не понимала. Мое присутствие казалось мне таким же неуместным, как похороны на свадьбе.
– В смысле? – она сбавила скорость, склонив голову. Ее брови поползли вверх от удивления.
– В прямом. – И в воздухе повисла тишина, густая и неловкая.
Она спрыгнула с тренажера, и капли пота на ее лбу заблестели под солнечными лучами. Подойдя вплотную, она окутала меня запахом дорогого дезодоранта и пота. Похоже, до нее наконец дошло, что за моим вопросом не стоит шутка, а лишь глухая стена усталости.