- -
- 100%
- +
– Понимаешь… Я вчера налажала. Он меня не взял. – В ее голосе прозвучала редкая уязвимость, но она тут же сменилась привычным напором. – Может, ты… поговоришь с ним?
«Поговоришь». Слово отозвалось тупой болью в висках. Вся моя жизнь сейчас состояла из «разговоров» – с клиентами, с психологом, с самой собой. Еще один диалог казался неподъемной ношей.
– Ро, у меня и своих дел по горло, – выдохнула я, глядя куда-то мимо нее.
– Ну, Э-эл, какие еще дела? Играть в свои игры или что? – она сложила брови домиком, и в ее глазах читалось неподдельное беспокойство, смешанное с легким раздражением. – Ты давно никуда не выходила! Тебе нужно развеяться. Нет, тебе это просто необходимо!
Она била в самую точку. Ее слова, как иглы, пронзали защитную оболочку апатии. Она была права. Я давно не выбиралась из дома. Я не просто не хотела – я боялась. Боялась, что мир снаружи, с его ярким светом и громкими звуками, окончательно добьет мои онемевшие чувства. Но в ее глазах я увидела не просто просьбу – я увидела спасательный круг, который она пыталась мне бросить.
– Ладно, – сдалась я, с шумом выпустив воздух, который, казалось, держал меня на плаву. Это было усталое признание – возможно, она права. Возможно, единственный способ не сойти с ума – это заставить себя двигаться.
– Ты моя лучшая! – она сияла, уже запрыгивая на тренажер для пресса, и ее энергия была такой заразительной, что уголки моих губ дрогнули в подобии улыбки. – Как вчерашняя ночь? – бросила она, пыхтя от усилий.
– Как? – переспросила я скорее сама у себя. Как описать то, что не укладывается в слова? – Нормально.
Что еще я могла сказать? «Да, знаешь, была у парня, который коллекционирует мои фото из «Инстаграма»? Звучало бы как бред параноика. И незачем ей говорить об этом. У нее и своих демонов хватало. Мои профессиональные кошмары, мои ночные терзания и эта липкая паутина страха, что опутывала меня все туже с каждым днем, пусть остаются при мне. Это был мой личный ад, и делиться им значило рисковать единственным светом, что у меня был – ее беззаботной улыбкой.
Мужчина средних лет с наклевывающейся сединой на поредевших волосах и одутловатым лицом уже ждал меня на входе в банкетный зал. Сухо приложившись губами к моей руке, он повел меня внутрь светлого помещения, украшенного цветами и золотом. Мы расположились возле фуршетного стола, обсуждая вкус блюд. Вокруг царила стандартная светская атмосфера: приглушенная классическая музыка разносилась по большому залу в пастельных тонах, повсюду стояли кучки чего-то обсуждающих людей, ароматы дорогого парфюма смешивались с запахом стоящей на столиках еды. Все казалось совершенно обычным, но меня смутило одно: эскортниц в этом месте не было. Да и то было неуместно, поскольку мероприятие больше дружеское и семейное: званый ужин в честь помолвки.
– У Вас невероятная внешность. Просматривая анкеты, я был в восхищении, увидев Вас, – сказал мужчина, опуская руку с моей талии к пояснице. – Очень похожи на свою мать в молодости.
Этот человек не говорил. Он буквально бил словами под дых. Пресс напрягся в ожидании следующего удара, но лицо все еще держало «рабочую» улыбку. Потянув декольте платья чуть выше, я с тем же вежливым тоном спросила:
– Благодарю, но откуда Вы знаете мою мать?
– Неужели забыла меня?
Мужчина поравнялся со мной лицом к лицу, усмехаясь во все зубы. Мне же смешно не было. От волнения заложило уши, что я и не услышала объявления выхода помолвленной пары. Когда же они вышли в центр зала, я получила очередной удар. В этот раз он вышел еще более убийственным: Роберт Томпсон – человек, лишивший нашу семью всего, что она имела, – вышагивал со своей будущей супругой под аплодисменты. Увидев меня, он приветственно кивнул, а я больше не могла держать лицо от панического страха. Уголки моих губ поползли вниз, а в глазах наверняка стоял неподдельный ужас. И его невозможно было скрыть.
– Алек Хилл… Вы же тот самый дадюшка Алек? – Каждое слово давалось с трудом.
Человек, что работал на моего отца, пока тот варился в незаконных делишках. Человек, который перешел на сторону Роберта Томпсона, позволив лишиться нашей семье всего. Человек, которого я никогда прежде не видела, но слышала о нем достаточно, чтоб отступить на шаг.
– Не переживай, – вновь приобняв меня за талию и притянув обратно на место, сказал Алек, – я просто хочу кое-что обсудить. Ты же все еще общаешься со своим папочкой?
– Нет. – Вернула я свое лицо, снова улыбаясь этому человеку, но во рту была ужасная сухость, что зубы буквально прилипали к щекам.
– Твой папочка вернулся.
Почва ушла из-под ног, и я провалилась в тихий, ледяной вакуум. Я не могла поверить в сказанное. Я хотела сбежать из этого места. От этих людей. Мужская рука прижала меня сильнее, не позволяя сделать ни шага.
– Твой отец лезет на нашу территорию. Мы этого не допустим. Поэтому улыбнись фотографу.
Перед глазами мелькнула вспышка, затем вторая. Поплыли лица людей, закружился зал. Пол начал движение, словно карусель. Устоять я смогла лишь благодаря Алеку Хиллу, крепко державшему меня.
– Это все? – Спросила я, пытаясь вернуть контроль над собой.
Но о каком контроле могла идти речь? Эти люди снова врываются в мой мирок, который я с таким трудом строила последние шесть лет. Они могут уничтожить даже эти крохи, что остались у меня. Они способны абсолютно на все. А если отец вновь связался с наркобизнесом – этим людям я была нужна лишь в качестве приманки. Снова.
– Нет, конечно. Думаешь, я так просто поверю в то, что ты ни о чем не знаешь? – Грубо посмеялся он. – Раз уж он вернулся в страну, значит, и ты, и твоя мать должны об этом знать. И наверняка вы обе этому способствуете.
– Вы не тронете ее. Не посмеете… – Хотела завопить я, но голос прозвучал лишь хриплым шепотом.
– Посмеем, – плавно опустил мужчина свою тяжелую руку на мое бедро, улыбаясь прямо в лицо. Улыбка больше походила на оскал дикого зверя.
И я больше не могла держаться. Учащенное дыхание. Тошнота. Паника. Ноги унесли меня в туалет. Дрожащие пальцы не попадали по кнопке вызова. Телефон упал экраном вниз, пустив две трещины по экрану. Лишь подняв его, я смогла наконец-то набрать номер, но телефон матери был выключен.
Я хотела кричать. Кричать от своего бессилия перед настигшим меня прошлым. Кричать от страха, который переполнял меня. Кричать от кошмаров, что принес этот чертов год всего за два дня.
Минута. Крупная дрожь била по рукам.
Пять минут. Скуренная сигарета, и плевать на табличку «не курить».
Десять минут. Создание начало приобретать очертания ясности.
«Нет, Эли. Все в порядке. Сегодня не день звонка. Она не ждёт, что ты ей позвонишь. Они бы не добрались до нее… Или добрались? Это Томпсон. Человек, разрушивший нашу семью. Он мог. Он силен. Надо проверить».
Постепенно начиная чувствовать опору под собой, я отправилась обратно в зал. Я не шумела – не посмела бы портить торжество самого Роберта Томпсона. Сдержанно, с гордо поднятой головой я направилась к Алеку Хиллу, зажимая в кулак все еще подрагивающие пальцы. Хилл встретил меня с тем же оскалом и тем же приглашением к фуршету.
– Где она? – Голос выровнялся. Я смотрела за реакцией, следила за словами.
– Ух, какая пугающая. Что, не смогла дозвониться? – Насмехался он надо мной.
«Блеф?».
– Где она?
– У папочки можешь спросить.
«Да, определенно блеф. Но это слишком низко для империи Томпсона. Он бы не стал так мелочиться. Если бы хотел – поймал бы за углом и допросил. К чему тогда этот цирк? Лишь ради фотографии Хилла со мной?». – Пыталась я понять суть этого хода, но не могла его разглядеть. Томпсон все предусматривал, всегда был впереди.
– Нет, не могу. Он не выходил на связь шесть лет. Мама тоже не имеет понятия, где он. Мы разорвали все контакты, – искренне отвечала я. – Мы с ним никак не связаны.
– Хорошо. Я услышал тебя. Можешь идти.
«Так просто?». – Этот вопрос так и не вырвался из моего горла. Я просто ушла.
Ледяной воздух проникал в лёгкие, выгоняя из них оставшуюся панику. Пальцы, все ещё подрагивая, достали пачку сигарет и зажигалку, но даже эти лёгкие предметы оказались слишком тяжёлыми. Зажигалка упала в снег и отказалась поджигать сигарету, зажатую между зубов.
«Черт», – это слово вырвалось не громким возгласом, а сдавленным шипением. Я с силой швырнула непокорную зажигалку об асфальт, и треск пластмассы отозвался едва слышным щелчком в оглушительной тишине моего отчаяния. Казалось, даже неодушевленные предметы ополчились против меня.
– Огоньку? – Предложил чужой голос за спиной.
Передо мной стоял незнакомец, его лицо растворялось в зимних сумерках. Безразличная доброта в его тоне была почти оскорбительной. Разве он не видел, что я разваливаюсь на части?
– Да, пожалуйста, – выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло.
Незнакомец поднес к кончику сигареты крошечный язычок пламени. Мой взгляд зацепился за это дрожащее светлое пятно в сгущающихся сумерках. Я сделала глубокую, жгучую затяжку, и дым, словно едкий наркоз, заполнил легкие. На секунду мир сузился до этого горького вкуса и тлеющего конца. Тошнота и паника отступили на шаг, уступая место дремучему, химическому спокойствию. Этот яд был моим щитом.
Незнакомец что-то начал говорить, но его слова долетали до меня как сквозь толстое стекло. Я была погружена в вязкую трясину своих мыслей. Не глядя на него, лишь кивнув в пустоту, я развернулась и пошла прочь, оставив его и его недосказанную фразу позади.
Ветер, который до этого помогал остыть, теперь рвал на мне одежду с жестокостью живого существа. Он хлестал по лицу ледяными плетьми, и я подставлялась ему, жаждая этой боли. Я шла, не разбирая дороги, не желая вызывать такси. Я хотела, чтобы холод проник глубоко в кости, выжег изнутри весь этот ужас. Я мечтала заболеть, слечь с пневмонией, с чем угодно – лишь бы получить законную отсрочку. Неделю, всего одну неделю, когда мне не придется надевать маску и подставлять свое тело под чужие прикосновения. Я просто хотела тишины и спокойствия, но понимала, что единственный покой, доступный мне, – это покой полного истощения.
Внезапно в сумке завибрировал телефон. Звонок прозвучал как сигнал тревоги. Я инстинктивно швырнула окурок, и он, описав дугу, исчез в сугробе. Сердце заколотилось в предчувствии беды. Взглянув на экран, я увидела имя «Мама». Пальцы, окоченевшие от холода, с трудом нашли кнопку ответа.
– Мама! – мой голос сорвался на высокой, неестественной ноте, выдав все напряжение. Я тут же попыталась взять себя в руки. – У тебя все хорошо? – спросила я уже тише, но внутри все сжалось в тугой пружине.
– Милая, что с твоим голосом?
Услышав ее ровный, знакомый до боли тон, что-то внутри оборвалось. Волна такого стремительного облегчения накатила на меня, что на мгновение перехватило дыхание. Проблемы никуда не делись, но самый страшный кошмар – что с ней что-то случилось – не сбылся.
– Мам, – я понизила голос почти до шепота, – Томпсон и Хилл снова активировались. Ты ведь помнишь все меры безопасности?
– Да… – в ее голосе зазвучала тревога. – Но с тобой все в порядке?
«Нет. Со мной ничего не в порядке. Меня преследуют, мне угрожают, а мое тело продается по частям». Но вслух я сказала лишь:
– Да, конечно. А ты будь осторожнее. Не забудь «переехать».
«Переехать». После каждого звонка мама меняла геолокацию. Я же не воспользовалась мерами безопасности, которые установил отец перед исчезновением. Моя юношеская глупость – нежелание жить вдали от города – сыграла со мной злую шутку. Я не пряталась в безопасном месте, как мама. Не «переезжала». Я была уверена, что этим людям больше нет дела до меня.
В трубке повисло молчание, и в нем я почувствовала всю глубину ее одиночества и страха. Мне до боли захотелось обнять ее, уткнуться лицом в ее плечо, как в детстве. Ее голос, такой родной и неуверенный сейчас, разрывал мне душу. Комок подкатил к горлу, а глаза предательски наполнились слезами. Мне было невыносимо тяжело от этой дистанции, от осознания, что мы обе – заложницы прошлого, которое устроил отец.
– Береги себя, – прошептала я, сжимая телефон так, что треснувший экран впился в ладонь, и разъединила вызов.
Тишина, наступившая после, была оглушительной. Я прошла еще один квартал, но теперь ноги были ватными, а резкий порыв ветра принес не облегчение, а лишь леденящее чувство полной потерянности. Холод больше не был желанным наказанием, он стал просто холодом. Довольно. Я остановилась, сгорбившись, достала телефон и вызвала такси. Битва за сегодняшний день была проиграна, и оставалось только отступить.
Алек Хилл. Его цель была ясна – проверить, выйду ли я на отца. Фотография – лишь доказательство нашей «встречи». Но метод… Слишком прямолинейно. Не в стиле Томпсона. Он либо уничтожает, либо плетет паутину в тишине. Открытые угрозы – не его почерк. Значит, этот ход был частью чего-то большего. Чего-то, чего я не видела.
«Прослушка?».
Я вытряхнула все из сумки на кровать, ощупала подкладку, проверила швы. Ничего. Только крошки от печенья и фантики от любимых конфет. Глупо. Эти люди не станут играть в такие примитивные игры.
Оставшиеся часы до психолога я провела в своих мыслях, не зная, как усмирить свое нестабильное состояние. Мне было слишком тревожно, чтоб заняться хоть каким-то делом или просто поспать. Час за часом я просто гоняла в голове эту встречу, не понимая, что за ней стояло на самом деле.
– К черту. Даже думать об этом не хочу, – пробурчала я в подушку, пытаясь просто выбросить эту встречу из головы.
Уютный кабинет, пропахший запахами кожи и аромапалочек. Снова Вайолет встретила меня профессиональной, легкой улыбкой. Такой легкой, что свело легкие. В моей жизни не было ничего легкого.
– Здравствуйте, Элин, есть что-то, чего Вы хотели бы сегодня обсудить в первую очередь? Может, события прошлой недели?
Я задумалась, хотя темы для обсуждения были. И было их много. Однако тема отца и криминала – табу. Об этом я не говорила совершенно никому, не желая впутывать в столь опасное дело.
– Сталкер, – сказала я сперва лишь одно слово для точного определения грядущей темы. – Кажется, за мной следят.
– Это серьезное заявление. Для начала я бы посоветовала обратиться в полицию, если у Вас есть доказательства.
– Их нет. Только фотография. Эта, – я показала разбитый экран телефона, на который неизвестный номер прислал мне фото моего агентства.
– Вам наверняка очень тревожно, но давайте сперва разберемся: есть ли другие подтверждения того факта, что это именно сталкер, а не чья-либо шутка? – Лицо Вайолет было серьезным.
«Шутка?» – внутри все сжалось в тугой, болезненный комок.
Но слова уже полились сами собой, будто этот комок упал на пол и начал распускаться. Я рассказала каждую деталь встречи с Дином Вудом. Каждую его странность. Женщина кивнула, протягивая мне кружку теплого какао.
– Да, ваши чувства обоснованны, его поведение ненормально. И да, вам стоит быть настороже. Но давайте подумаем: для чего сталкеру раскрывать свою личность и вызывать Вас? Тем более зная, что у него на стене коллекция Ваших фотографий?
– Вызывал не он. Это был сюрприз от коллег.
– Это важный момент. Он не проявлял инициативы. Его поведение, как вы его описали – замкнутость, стеснение – больше говорит о социальной тревоге, чем об агрессии. Возможно, он ваш поклонник, и ваше неожиданное появление смутило его до глубины души.
Она говорила разумные вещи. Логичные. И от этого по коже бежали ледяные мурашки.
– Он… испугался меня, – медленно проговорила я, подбирая слова. – Когда я вошла, он был в ужасе.
– Элин, для человека с тревожным расстройством внезапное появление незнакомца, да еще и… Девушки, которой он, возможно, восхищается – это мощнейший триггер. А фото агентства… Оно анонимное. Это мог быть кто угодно.
«Мог быть кто угодно». Но это был он. Я знала. Я чувствовала это всеми фибрами души, всеми синяками на теле. Это знание сидело во мне черной, тяжелой глыбой. Наверняка это часть плана Томпсона.
– Так что же мне делать? – спросила я, и мой голос прозвучал сломлено. – Ждать, пока «кто угодно» пришлет следующее фото? Или пока этот «тревожный поклонник» не передумает бояться и не решит… напомнить о себе?
– Рациональные шаги, Элин. Смените номер. Усильте настройки приватности. И я серьезно: сообщите для начала хотя бы в ваше агентство. У них должен быть протокол для таких ситуаций. Они заинтересованы в вашей безопасности.
Сообщить Миранде? «Здравствуйте, я была у клиента, который оказался моим фанатом и распечатал мои публичные фото». Это звучало бы как каприз. Меня бы высмеяли. Это был тупик.
– Да, – сказала я, опустив взгляд в кружку. – Вы правы. Рациональные шаги.
Я солгала, и мы обе это понимали. Агентство не спасет. Полиция рассмеется. Я была одна с этим знанием, что кто-то собрал пазл из моей жизни и вставил его в рамку своей реальности.
– И как мне перестать это чувствовать? – в голосе прорвалась отчаянная нота. – Эта мысль, что кто-то наблюдает…
– Что вас больше всего пугает в этой ситуации? Беспомощность? Потеря контроля?
«Да, беспомощность. И потеря контроля. Это как тогда… Когда я тоже ничего не контролировала».
И в тот миг все привычные опоры рухнули. Ее вопрос был неумолим. Это был не прорыв сквозь стену, а тихое, методичное подкапывание под нее. Свет погас. Занавес открылся, погружая меня туда, где я быть не хотела. Откидывая на шесть лет назад.
6 лет назад
– Мам, я не хочу водителя! Хочу сама за руль! Зачем мне эти охранники? Папа точно ресторанами владеет, а не стал внезапно главой картеля?
Мама стояла у холодного камина, отводя взгляд. Я заметила ее отросшие корни – странно, она всегда была идеальна и не позволяла себе показывать миру истинный цвет волос.
– У отца серьезный бизнес, конкуренты. Это для твоей безопасности.
– Я просто хочу водить машину. Если тебе будет спокойнее, так пускай на заднем со мной катаются эти чертовы охранники.
– Элин, пожалуйста, не спорь. – Мама осела в кресло, уставившись в камин, отчего я сразу же смекнула, что разговор окончен.
Она в последнее время часто была на взводе, абстрагируясь от окружающего ее мира. Даже на идеально молодом для ее лет лице начали вновь наклевываться мимические морщины, а, значит, она пропускала сеансы к косметологу. С мамой явно происходило что-то неладное. Она никогда прежде не позволяла себе забывать про свой внешний вид.
– Мам, прости, – протянула я, присаживаясь перед ней на корточки.
– Эли, я очень прошу тебя, будь аккуратнее. Я понимаю, что тебе хочется свободы, но… Подожди еще немного.
– Хорошо, – натянула я улыбку, поцеловала маму в щеку, и убежала переодеваться в форму.
Поняв, что уже опаздываю, я вылетела из нашего «дворца» и нырнула на заднее автомобиля, отправившись в «элитную» школу. На самом же деле она ничем не отличалась от обычной, кроме роскошного фасада, богатеньких детишек и курсов с определенным уклоном. Ну, и эта школа открывала перед выпускниками больше возможностей. Наверно, она все же многим отличалась от государственной.
У кованых ворот меня уже ждал Лиам, выпуская свои клыки в приветственной улыбке. И я вспыхнула. Как спичка. Лицо загорелось, взгляд начал бегать по фасаду школы – лишь бы не ловить этот теплый, но хищный взгляд.
– Привет, ну, как там с машиной, все в силе?
– Ага, если бы. Эта опека меня добивает, – трагично ответила я, ведь мы хотели сегодня съездить на тусовку к Бэйси. Самым интересным на ней всегда были гонки по территории заброшенного завода. Победитель получал право выбрать себе любой приз, еще и деньги сверху, а меня, как всегда, без охраны не пустили бы. Ладно бы они просто наблюдали, так нет, еще и о каждом шаге отцу докладывают. Если я перебирала алкоголя, тогда меня тут же забирали и увозили домой.
– Так ты можешь, – предложил Лиам, вздернув брови. Вызов был брошен, а я была готова согласиться.
Не знаю, по какой причине его лицо оказывало на меня такое влияние, но факт оставался фактом. Ради него я была готова на все.
– У меня в телефоне трекер отслеживания. Камеры повсюду, как и охрана.
– Оставишь телефон дома. Вылезешь из окна спальни, а я тебя на тачке заберу. Поучаствуешь на моей.
– Ты доверишь мне ее… Свою малышу? Правда?
– Конечно. Ты отлично водишь.
Прежде чем отправиться на занятия, мы дождались Мию, и только втроем направились в класс. Я с нетерпением ждала окончания учебы, но именно этот день казался нескончаемым, как это обычно бывает перед грандиозным событием. На уроках я только и могла представлять грядущую тусовку, а все перемены болтала с Мией и Лиамом.
Мия принялась рассказывать о планах на выходные, а я старательно поддерживала с ней разговор, чтобы не выдать свое помешательство на лучшем друге. Конечно, подруга знала все мои мысли и чувства. С ней мы часто устраивали ночевки, обмениваясь секретами и глубокими тайнами.
И все было как обычно. До последнего урока. Лицо Лиама – обычно сияющее нахальной улыбкой, – было серым и остекленевшим. Таким я его видела лишь после очередных побоев его отца. Но даже тогда в его глазах тлел бунт. Сейчас – ничего. Только плоский, выцветший ужас.
Я хотела перехватить Лиама на выходе из школы, но он перехватил меня быстрее.
– Эли, послушай. Это серьезно… Твой отец… Ты знаешь, чем он занимается?
Мир накренился.
– Ресторанами, – выдавила я, и сама услышала, как глупо это прозвучало в напряженной тишине между нами. – Лиам, отпусти. Ты пугаешь меня.
Он не отпустил. Его лицо исказилось гримасой, будто ему физически больно.
– Он… – Слова вырывались с трудом, рвано, словно его тошнило ими. – Твой отец – наркоторговец.
Я хотела рассмеяться, сказать, что шутка очень смешная. Но лицо парня исказилось неподдельной болью. Во рту вмиг пересохло. Я попыталась дернуться, но его хватка была стальной.
– Хватит! – мой голос сорвался на визг. – Это дерьмо не смешно! Какие наркотики? Как ты вообще…
Он достал телефон. Мелькнуло фото. Размытый кадр, но я узнала отца. Его позу. Его часы. Он стоял над столом, заваленным аккуратными килограммами белого порошка. Не муки. Не сахара. Мозг отказывался складывать картинку. Это был монтаж. Подстава. Бред.
– Эли… файлы… – Он почти не дышал, его взгляд бегал по стене, по потолку, куда угодно, только не на меня. – С его компьютера… Это единственный способ тебя спасти. Всех вас.
Меня затрясло от злости. Это звучало как плохой шпионский боевик.
–Ты совсем офигел? Какие файлы? Ты думаешь, я поверю в эту хрень?
–Мой отец как брат твоему! Он пытается вытащить вас из этой ямы! Это единственный шанс!
Я ничего не понимала. Я не верила в сказанное. Я просто смотрела на Лиама, ожидая фразы на подобии: «Да я шучу».
Но он этого не сказал.
Я смотрела на него, на этого красивого, испуганного мальчика, и не видела в его глазах ни капли лжи. Только панику. И от этого становилось еще страшнее.
Я вырвала руку и убежала в машину к своему водителю-охраннику.
– Генри, поехали домой.
Я не могла усидеть на месте. В голове крутилась одна мысль: «Это ложь. Сейчас мама все опровергнет, и все закончится». Я ворвалась в дом.
– Мама! Ты где?!
– На кухне!
Я влетела туда и вцепилась в нее, как утопающий.
– Он врет, да? Лиам все врет? – выпалила я, захлебываясь слезами. – Про папу… про наркотики…
Она замерла. Ее лицо вытянулось, а в глазах появилась тревожная, чужая тень.
– С чего ты… это взяла? – голос у матери был тихим и каким-то хрупким.
– Лиам рассказал! Так это правда?! – я уже почти кричала, тряся ее за руку.
Мама молча повела меня в гостиную, усадила в кресло и налила какао. Руки у нее дрожали.
– Да, – она произнесла это слово так, будто оно обжигало ей губы. – Но твой отец… он просто запутался. Все наладится.
«Нет. Это неправда. Она лжет». Во мне все перевернулось.
– Наладится? – я засмеялась, и смех вышел горьким и истеричным. – Он же преступник! Почему ты ничего не сделала?!
– Эли, ты не понимаешь…
– Конечно не понимаю! – я вскочила и швырнула кружку об пол. Стекло разлетелось брызгами, а коричневая лужа растеклась по полу.
Я смотрела на этот хаос, на испуганное лицо матери, и меня вдруг затрясло от ужаса и стыда. Я развернулась и убежала в свою комнату, громко хлопнув дверью. И тогда уже разревелась по-настоящему, взахлеб, пока не опустошилась вся. И в этой пустоте осталась только одна, простая и страшная мысль: «Лиам сказал, что может помочь. Больше некому. Я пасу свою семью».
Наше время
– Элин, – вырвала меня из кошмара Вайолет своим теплым голосом, – если Вам тяжело говорить сейчас, мы можем поговорить об этом на следующем сеансе.
Голос психолога был как спасательный круг, брошенный в бурное море памяти. Я сделала резкий, судорожный вдох, словно вынырнув из-под воды. Пальцы впились в колени, пытаясь нащупать твердую почву настоящего.