ЭРЖЕБЕТ

ПРЕДИСЛОВИЕ И СИНОПСИС

«Они боялись не меня. Они боялись правды о времени, которую я им показала».

Перед вами – не просто роман. Это судебное дело, переплетённое с исповедью. Это коллективный крик, застывший в чернилах и пергаменте. Мы собрали их все: протоколы, письма, дневниковые записи, свидетельства выживших и последние слова приговорённых. Мы не претендуем на окончательную истину. Истина в деле Эржебет Батори – понятие зыбкое, как отражение в треснувшем зеркале.

Эти документы пролежали в архивах четыре столетия, и до сих пор от них веет холодом замковых стен и сладковато-металлическим запахом, который сводил с ума свидетелей. Мы лишь расставили эти голоса в хронологическом порядке, позволив им говорить, спорить и обвинять друг друга.

Читая, помните: вы становитесь не просто наблюдателем. Вы – член королевской комиссии. Вы – судья. Вам предстоит решить, что здесь – безумие, порок, или нечто, не поддающееся привычным определениям. Вам предстоит столкнуться не с монстром из сказки, а с чудовищем, которое породили власть, страх и время.

Готовы ли вы выслушать все стороны? Готовы ли вы узнать, что шепчут из-за замурованной стены?

Издательство королевской канцелярии, 1613 год (и наши дни)

ЭРЖЕБЕТ БАТОРИ: ХРОНИКИ КРОВАВОЙ ГРАФИНИ

(Исторический готический роман в 120 главах)

Основано на реальных событиях одного из самых шокирующих процессов в истории Европы.

Замок Чахтице, Венгрия, 1610 год. Молодая служанка Каталина Бенедек, отчаявшись спасти семью от нищеты, поступает в услужение к самой могущественной и прекрасной аристократке Венгрии – графине Эржебет Батори. Но вместо спасения она попадает в ад, скрытый за позолотой и бархатом.

Сначала – лишь шепотки среди прислуги. Пропажа девушек, списанная на побеги. Затем – странный, навязчивый запах мёда и меди в личных покоях графини. И наконец – леденящее душу открытие: одержимая страхом старости и увядания красоты, Эржебет Батори, под руководством загадочного алхимика и с помощью верной палачихи Доротии Семеш, проводит чудовищные «омолаживающие» ритуалы, требующие девичьей крови.

Каталина, найдя дневник одной из жертв, понимает, что стала следующей в этом кровавом конвейере. Её попытка бежать оборачивается заточением в подземелье, где отчаяние борется с жаждой жизни. Но её крик о помощи уже услышан.

Расследование начинают два человека, чьи миры разделены пропастью: Падре Иштван, деревенский священник, чья вера сталкивается с немыслимым злом, и Иштван Мадьяр, карьерист-судья, вынужденный бросить вызов всей аристократической системе. Их союз, хрупкий и вынужденный, становится единственным лучом света в королевстве тьмы.

Их ждёт путь, усыпанный не только уликами, но и трупами. Путь от бытовых слухов – к протоколам допросов, от найденной вышитой ленточки – к комнате с Железной Девой, от анонимных писем – к судебному залу, где сойдутся в последней битве рациональность и безумие, власть и беззащитность, красота и уродство.

Вам предстоит:

Стать свидетелем эпического судебного процесса, где выжившие жертвы, испуганные аристократы и даже алхимик-прагматик сложат мозаику чудовищных преступлений.

Услышать последнее слово графини – не просьбу о пощаде, а гневную филиппику против лицемерия всего мира, обвинение в адрес каждого, кто боится смерти и жаждет вечности.

Пережить ужас замуровывания заживо и родившиеся на следующий же день легенды о голосах из-за стены.

Узнать цену правосудия для каждого, кто прикоснулся к этому делу: судьи, чья карьера и рассудок будут разрушены; священника, чья вера даст трещину; палача, обречённой на собственную философию служения злу; и Каталины, навсегда оставшейся хранительницей памяти, которую невозможно стереть.

«Эржебет Батори» – это не просто исторический хоррор. Это глубокое психологическое исследование природы Зла, которое стирает границы между безумием и рациональностью, преступлением и болезнью системы. Это роман о том, как рождаются мифы, и о том, как эхо одного замурованного крика может звучать сквозь столетия, задавая нам неудобные вопросы о нашей собственной жажде вечности и цене, которую мы готовы за неё заплатить.

Ключевые акценты:

Многоголосое повествование: История складывается из писем, протоколов, дневников и монологов, создавая эффект полного погружения в расследование.

Философская глубина: От частного случая жестокости – к универсальным вопросам о власти, страхе, женской судьбе в патриархальном мире и природе зла.

Деконструкция мифа: Роман показывает, как реальная историческая фигура превращается в фольклорного вампира, исследуя механизмы рождения легенд.

Открытый финал: Правда остаётся многогранной и неуловимой, заставляя читателя самостоятельно искать ответы даже после последней страницы.

Это хроника падения, которая становится зеркалом для нашей собственной эпохи.

ГЛАВА 1: ДОРОГА В ЧАХТИЦЕ

Дождь хлестал по спине с такой силой, будто хотел сбить с ног. Каталина прижимала к груди узелок с пожитками, чувствуя, как влага просачивается сквозь грубую шерсть плаща. Холодные струи воды затекали за воротник, стекали по спине, и она постоянно вздрагивала от противного ощущения. Дорога превратилась в месиво из грязи и мокрых листьев, которые липли к стоптанным башмакам. Каждый шаг давался с усилием – грязь с хлюпающим звуком отпускала подошву, словно не желая расставаться с путником.

Она шла, повторяя про себя имена святых, но молитвы не согревали. В ушах стоял плач младшего брата – тот отчаянный, разрывающий душу звук, который издавал Янош, когда она уходила. Его маленькие пальцы вцепились в её юбку так сильно, что ткань потом пришлось зашивать. Эта память жгла сильнее, чем ледяной ветер.

Замок возник внезапно, как кошмар, ставший явью. Сначала в просвете между соснами показались башни – тёмные, мокрые, упирающиеся в низкое свинцовое небо. Затем проступили стены, сложенные из грубого камня, покрытые мхом и влагой. Чахтице не возвышался – он нависал, подавляя всё вокруг своей громадой. Окна-бойницы казались слепыми глазами, равнодушно взирающими на подступающую к ним жалкую фигурку.

Воздух здесь был другим. В деревне пахло дымом очагов, прелой листвой и навозом. Здесь же стоял тяжёлый запах влажного камня, древесной гнили и чего-то сладковатого, почти цветочного, но с гнильцой – как от увядающих букетов, забытых в вазах.

Каталина остановилась у массивных ворот, переводя дух. Сердце колотилось где-то в горле. Она сглотнула и потянула за верёвку колокола. Металлический звон прозвучал глухо, будто его поглотила толща камня.

Дверь открылась не сразу. Сначала послышались тяжёлые шаги, затем скрип железных засовов. Перед ней стояла женщина в тёмном платье, лицо которой было испещрено шрамами, будто её когда-то иссекли кнутом.

– Каталина Бенедек? – голос женщины скрипел, как ржавая дверная петля. – Я Доротия. Пойдём.

Её пальцы, похожие на корни старого дерева, сжали запястье Каталины с неожиданной силой. Прикосновение было холодным и шершавым. Девушка попыталась улыбнуться, но губы не слушались.

Их путь пролегал через лабиринт коридоров. Воздух становился всё гуще, пахнущий воском, ладаном и чем-то ещё – металлическим, как медные монеты. Стены были уставлены канделябрами, но пламя свечей не согревало, а лишь отбрасывало тревожные тени. Каталина заметила, как её проводница украдкой вытирает руки о передник – на ткани остались бурые разводы.

– Графиня ждёт, – Доротия остановилась перед дубовой дверью с железными накладками. – Слушайся. Молчи. И не смотри ей прямо в глаза.

Дверь открылась бесшумно. Кабинет оказался просторным помещением, где роскошь соседствовала с аскетизмом. В огромном камине потрескивали поленья, но тепло не рассеивало влажный холод, витавший в воздухе. На столе горели свечи в серебряных подсвечниках, а на полках стояли фолианты в кожаных переплётах.

В кресле у камина сидела женщина. Эржебет Батори. Её платье из чёрного бархата поглощало свет, а кожа на лице и руках была неестественно белой и гладкой – как у фарфоровой куклы, которую Каталина видела однажды в лавке богатого купца.

– Подойди ближе, дитя.

Голос графини оказался удивительно мелодичным, низким, с лёгкой хрипотцой. Каталина сделала несколько шагов, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Холодные пальцы Эржебет коснулись её запястья. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но от него по коже побежали мурашки. Графиня повернула руку ладонью вверх, изучая её с отстранённым любопытством.

– Хорошая кожа, – прошептала она, проводя подушечкой пальца по тонкой коже на внутренней стороне запястья, где проступали голубые жилки. – Молодая. Крепкая.

Её пальцы задержались на месте, где чувствовался пульс. Каталина замерла, ощущая, как учащённо бьётся её сердце.

– В тебе течёт хорошая кровь, – сказала графиня, и в её глазах на мгновение вспыхнул странный огонёк. – Доротия, устрой её в восточном крыле. Та комната, где жила Анна.

Шрамы на лице Доротии исказились подобием улыбки. Она кивнула и снова сжала руку Каталины, на этот раз так сильно, что кости затрещали.

Когда они выходили из кабинета, Каталина случайно задела край стола. С серебряного подноса упала небольшая вещица – изящная шпилька для волос с жемчужиной. Девушка наклонилась, чтобы поднять её, и заметила на полу у ножки стола крошечное пятнышко. Бурое, засохшее, с лёгким металлическим блеском. Оно было шершавым на ощупь, когда она нечаянно провела по нему пальцем.

Доротия резко дёрнула её за руку.– Не трогай! – её голос прозвучал резко, почти испуганно. – Идём.

По пути в свою новую комнату Каталина снова почувствовала тот сладковатый, с гнильцой запах. Теперь он казался ей знакомым – так пахнет медная ручка двери, если долго держать её в потной ладони. Или кровь, когда она только начинает свертываться.

Комната оказалась маленькой и почти пустой. Узкое окно-бойница пропускало скудный свет. Солома на кровати пахла пылью, а грубое шерстяное одеяло кололо кожу. Каталина опустила свой узелок на стул и подошла к окну. Замок окружал лес, тёмный и безмолвный. Где-то там, за многими милями, осталась её прежняя жизнь. А здесь, в этих стенах, начиналась новая – полная неизвестности и тихого, нарастающего ужаса.

Она провела рукой по шершавой поверхности каменного подоконника. Холок проникал глубоко в кости, и она поняла, что это не просто холод осеннего дня. Это был холод самого замка – древний, пропитавший каждый камень, каждый ковёр, каждую свечу в канделябре. И этот холод, казалось, медленно проникал в неё саму, замораживая что-то важное внутри.

Где-то в глубине коридора скрипнула дверь, и послышались шаги. Тяжёлые, мерные. Каталина замерла, прислушиваясь. Шаги приближались, затем стали удаляться. Но в наступившей тишине ей почудился другой звук – приглушённый, похожий на стон. Или на плач. Звук, который вскоре растворился в шепоте дождя за окном.

ГЛАВА 2: ЧУЖАЯ КОМНАТА

Проснулась Каталина от странной тишины. В деревне утро начиналось с петушиных криков, мычания коров и голосов соседей. Здесь же стояла гробовая тишь, нарушаемая лишь шелестом дождя за окном-бойницей. Солома под тонким матрасом кололась сквозь ткань, оставляя на коже красные полосы. Она потянулась к кувшину на столе – вода оказалась ледяной, с привкусом металла и сырости.

Её разбудил стук в дверь. На пороге стояла Доротия, держа в руках сложенную одежду.– Переоденься. Графиня не терпит деревенской грязи в своих покоях.

Новое платье из грубого льна оказалось на размер больше. Ткань была жёсткой, неприятно скребущей кожу. Доротия, не дожидаясь, пока Каталина справится с застёжками, сама принялась зашнуровывать ей спину. Её пальцы, шершавые и сильные, впивались в тело сквозь ткань.

– Тебе повезло, – проскрипела она прямо над ухом Каталины. – Анна была неряхой. Вечно пачкала платья. Приходилось отстирывать.

От женщины пахло луком, травами и чем-то ещё – сладковатым и тяжёлым, как испорченный мёд. Каталина задержала дыхание.

Первое утро началось с работы в прачечной. Комната находилась в глубине замка, и воздух там был густым от пара и щелочного мыла. Старшая прачка, женщина с покрасневшими от горячей воды руками, молча указала ей на корыто с бельём. Вода оказалась обжигающе горячей, пальцы быстро покраснели и заныли. Стирая простыни, Каталина заметила на одной из них бурое пятно, которое не поддавалось отстирыванию. Оно было жёстким на ощупь и пахло железом, как старые монеты.

За завтраком в людской она впервые увидела других слуг. Человек десять сидели за длинным столом, ели молча, опустив глаза. Воздух был наполнен запахом тушёной капусты и влажной шерсти. Каталина попыталась заговорить с девушкой рядом, но та лишь покачала головой, украдкой бросив взгляд на дверь.

Когда Доротия вышла, девушка прошептала:– Ты в комнате Анны? – её глаза были полны странной смеси страха и любопытства.Каталина кивнула.– Она… исчезла, – девушка облизала пересохшие губы. – Месяц назад. Говорят, сбежала с солдатом. Но… – она внезапно замолчала, услышав шаги в коридоре.

После завтрака Каталину отправили в библиотеку – вытирать пыль с книг. Комната была огромной, пахла старой бумагой, кожей и воском. Полки поднимались до самого потолка, а между ними стояли узкие лестницы-стремянки. Пока она протирала корешки фолиантов, её взгляд упал на небольшую книгу в зелёном переплёте, лежавшую отдельно на столе. «Herbarum» – гласила золотая надпись на латыни. Открыв её, она увидела не только рисунки растений, но и заметки на полях – изящным, уверенным почерком. Рядом с изображением чернобыльника было написано: «Для успокоения крови». Возле мандрагоры: «Сила, но опасность». А на странице с чертополохом – «Очищение через боль».

Издали донёсся скрип двери. Каталина быстро закрыла книгу, почувствовав, как учащённо забилось сердце. Когда она обернулась, в дверном проёме стояла Эржебет Батори.

Графиня была в тёмно-синем платье, и в полумраке библиотеки её кожа казалась почти прозрачной. Она медленно прошлась между стеллажами, проводя пальцами по корешкам книг.

– Тебе нравятся книги, дитя? – спросила она, останавливаясь рядом.– Я… я не умею читать, ваша светлость.– Жаль. В книгах заключена великая сила. – Эржебет взяла с полки небольшой том в бархатном переплёте. – Знания могут дать бессмертие. Или отнять его.

Она протянула книгу Каталине. Та взяла её дрожащими руками. Переплёт был мягким и тёплым, будто его только что держали в руках.

– Сегодня вечером ты поможешь мне с туалетом, – сказала графиня. – Доротия покажет, что делать.

После её ухода Каталина долго стояла, не в силах пошевелиться. В руках она всё ещё сжимала книгу. Открыв её на случайной странице, она увидела схему – странный круг с символами, в центре которого была изображена капля. Страница пахла лавандой и чем-то ещё – горьким, как полынь.

Вечером Доротия привела её в покои графини. Комната была залита тёплым светом свечей. Эржебет сидела за туалетным столиком, перед большим зеркалом в серебряной раме.

– Принеси мне воду для умывания, – сказала графиня, не оборачиваясь.

Каталина подошла к столику, на котором стоял медный таз и кувшин. Вода оказалась тёплой, с плавающими лепестками роз. Но когда она подняла кувшин, то заметила на его дне осадок – мелкие тёмные частицы, похожие на песок. Они пахли специями и горькой травой.

Пока Эржебет умывалась, Каталина невольно наблюдала за её отражением в зеркале. Графиня казалась спокойной, почти отстранённой. Но когда их взгляды встретились на мгновение в зеркале, Каталина увидела в её глазах что-то чужое, почти голодное.

– Ты боишься меня, дитя? – мягко спросила Эржебет, вытирая лицо полотенцем.– Нет, ваша светлость, – солгала Каталина, чувствуя, как холодеют пальцы.– Не бойся. Страх портит кровь. Делает её… кислой.

Доротия, стоявшая в тени, издала тихий звук, похожий на сдавленный смех.

Позже, возвращаясь в свою комнату, Каталина заметила на рукаве платья маленькое тёмное пятно. Капля? От воды? Но когда она потрогала его, пятно оказалось липким и пахло медью и розами одновременно.

В своей комнате она зажгла свечу и села на кровать. Солома под ней зашелестела, и что-то твёрдое впилось ей в бедро. Сдвинув матрас, она нашла маленький деревянный гребень. Несколько зубцов были сломаны, на других застряли светлые волосы. И на ручке гребня, в зазубрине, было крошечное пятно – бурое, засохшее, такое же, как то, что она видела на полу в кабинете графини.

Каталина бросила гребень, как обжёгшись. Сердце бешено колотилось. Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному камню. Снаружи всё так же шёл дождь. Где-то в глубине замка кто-то тихо плакал. Или это только ветер выл в дымоходах?

Она посмотрела на свои руки в скудном свете свечи. Те самые руки, которых касалась графиня. Те самые жилки под тонкой кожей, которые она рассматривала с таким странным вниманием. «Хорошая кровь», – сказала она. И эти слова теперь звучали в ушах Каталины как приговор.

ГЛАВА 3: ШЁПОТЫ В ТЕМНОТЕ

Третья ночь в замке принесла с собой новые, тревожные звуки. Скрип половиц за стеной теперь приобрёл чёткий ритм – медленный, размеренный, будто кто-то не спеша расхаживал взад-вперёд в соседней комнате, останавливаясь каждый раз у самой стены, смежной с её кроватью. Каталина, свернувшись калачиком на жестком матрасе, набитом соломой, которая кололась даже сквозь тонкую ткань простыни, прислушивалась, затаив дыхание. Казалось, сам воздух в комнате сгустился, стал вязким и тяжёлым, им было трудно дышать. Ветер за окном выл по-новому, пронзительно и тоскливо, забираясь в щели рамы и заставляя её дребезжать, словно предупреждая об опасности, которая таится не снаружи, а здесь, внутри этих древних стен. Она натянула грубое шерстяное одеяло до подбородка, но холод, исходящий от каменных стен, был другого свойства – он проникал глубже одежды и кожи, в самые кости, в самую душу, поселяя там трепетное, леденящее чувство беспомощности.

Ей вспомнилось лицо брата – не плачущее, как при расставании, а безмятежно спящее в их общей постели в деревне, освещённое тёплым светом лучины. Эта картина казалась теперь такой далёкой, почти нереальной, будто из другой, яркой и шумной жизни. Здесь, в этой каменной гробнице, где даже дневной свет пробивался с трудом, все воспоминания теряли свои краски, становясь блёклыми силуэтами.

Утренний подъём был ранним, задолго до рассвета. Едва первые бледные лучи солнца едва окрасили серое небо в бледно-лиловые тона, в дверь постучали, и через мгновение на пороге уже стояла Доротия с медным кувшином ледяной воды для умывания. Её лицо в утренних сумерках казалось ещё более изрытым шрамами, а глаза смотрели пусто и отсутствующе. Ритуал одевания повторился – грубые, сильные пальцы, туго зашнурованное платье из самого простого льна, колючая ткань, натирающая нежную кожу под мышками и на шее, оставляя красные полосы. От Доротии, как всегда, пахло травами, луком и чем-то сладковатым и тяжёлым, от чего слегка кружилась голова.

Сегодня её ждала работа в трапезной для слуг – нужно было до блеска начистить груду медной и оловянной посуды, скопившуюся с вечера. Воздух в просторном помещении с низкими сводами был густым и тяжелым, пахнущим вчерашними щами, кислым пивом, влажной ветошью и дымом от камина. Длинные дубовые столы, за которыми собиралась челядь, были испещрены царапинами и пятнами, впившимися в дерево за долгие годы, и ничем нельзя было от них избавиться. Свет от сальных свечей, чадивших чёрным дымом, был тусклым и колеблющимся, отбрасывая на стены причудливые, пляшущие тени.

Каталина устроилась в самом углу с деревянным корытом и пастой для чистки на основе песка и уксуса. Первая же медная кружка, которую она взяла в руки, была холодной и шершавой, покрытой зеленоватым налётом. Она с усердием терла её влажной тряпкой, чувствуя, как под пальцами постепенно проступает тусклый, желтоватый блеск, а запах металла и кислоты щекочет ноздри. Эта монотонная, почти медитативная работа на время успокаивала её нервы, позволяя мысли отвлечься от мрачных предчувствий и страха, сжимавшего горло.

В трапезную по очереди заходили другие слуги – кухонный мужик с заспанным, одутловатым лицом, две прачки, перешёптывающиеся о чём-то своём, украдкой поглядывая на Каталину, молчаливый старик-сапожник, сгорбленный под тяжестью прожитых лет. Они бросали на новую служанку короткие, оценивающие взгляды, но не заговаривали с ней, будто соблюдая негласное правило. Лишь одна из прачек, рыжеволосая девушка по имени Маришка с веснушчатым лицом и нервными движениями, присела рядом на скамью, делая вид, что поправляет свой чепец.

«Ты та самая, новая? Та, что заняла комнату Анны?» – прошептала она, не глядя на Каталину, её пальцы нервно теребили кружевную тесьму чепца.

Каталина лишь кивнула, не прекращая тереть уже почти сияющую кружку, чувствуя, как под ложечкой всё холодеет от этого вопроса.

«Странная история с той Анной, – продолжила Маришка, понизив голос до едва слышного шёпота, который едва пробивался сквозь общий гул и звон посуды. – Говорят, сбежала с каким-то солдатом из гарнизона. Но я… я в это не верю.» Она украдкой оглянулась на дверь, будто боялась, что их подслушают. «Она была тихой, богобоязненной девушкой, из хорошей, хоть и бедной семьи. Как-то раз призналась мне, что боится темноты в тех коридорах, особенно по ночам. А ещё… она говорила, что по ночам слышит за своей дверью чьё-то дыхание. Тяжёлое, прерывистое, будто кто-то стоит и прислушивается.»

Каталина почувствовала, как по спине пробежали ледяные мурашки. Она отложила уже сияющую кружку, вытирая влажные, покрасневшие и заскорузлые от работы и едкой пасты руки о грубый фартук.

«А что… что с ней стало?» – тихо спросила она, и собственный голос показался ей чужим и дребезжащим.

Маришка пожала плечами, её лицо стало напряжённым, а глаза бегали по сторонам. «Исчезла. В одну из ночей. Просто испарилась. Наутро нашли только её чепец, вот такой же, как у меня, в коридоре у… – она замялась, снова глотнув воздух, – у западного крыла. Того, куда ходить запрещено под страхом… ну, ты понимаешь.» Она вдруг резко встала, услышав чьи-то твёрдые и быстрые шаги в коридоре. «Забудь, что я говорила. И… будь осторожна, новенькая. Особенно когда Доротия смотрит на тебя… слишком пристально. У неё этот взгляд, пустой и цепкий одновременно.»

Слова Маришки, словно острые занозы, впились Каталине в душу и сидели там весь оставшийся день, не давая покоя. Чистя очередной оловянный поднос, она заметила на его вогнутом краю едва заметную царапину, а в ней – крошечное, засохшее коричневое пятнышко, похожее на те, что она уже видела раньше на полу в кабинете графини и на руке Доротии. Оно было совсем маленьким, но, когда она непроизвольно провела по нему подушечкой пальца, ей показалось, что от него исходит тот же слабый, но узнаваемый сладковато-металлический запах, что и от медных монет, если подержать их долго в ладони.

После скудного обеда, состоявшего из чёрного хлеба, луковицы и кружки жидкого пива, Каталину отправили относить свежее бельё в покои экономки. Возвращаясь обратно по длинному, слабо освещённому коридору в восточном крыле, она заметила, что одна из многочисленных, ничем не примечательных дверей приоткрыта на небольшую щель. Любопытство, смешанное с нехорошим предчувствием, пересилило осторожность. Она медленно, стараясь не скрипеть половицами, которые под её ногами всё равно издавали тихий стон, подошла и заглянула внутрь.

Комната оказалась чуланом для хранения старых, ненужных вещей. Воздух здесь был спёртым, неподвижным и густо пропахшим пылью, нафталином и затхлостью. В слабом свете, проникавшем из коридора, она разглядела груду сломанной мебели, свёрнутые ковры с выцветшими узорами и несколько массивных, окованных железом сундуков. На одном из них, покрытом толстым слоем пыли, лежала небольшая, потрёпанная книжка в простом кожаном переплёте. Это был молитвенник. На титульном листе, дрожащей, но аккуратной рукой было выведено: «Анна Варга. 1608 год.»

Каталина с замиранием сердца, озираясь на дверь, перелистнула несколько страниц. Текст молитв был стандартным, знакомым, но на полях, местами, встречались короткие пометки, сделанные тем же почерком, но более торопливым, иногда срывающимся. «Страшно», – было написано рядом с молитвой о защите от врагов видимых и невидимых. «Сегодня графиня снова хвалила мои волосы. Глаза её были пусты, как у мёртвой рыбы, а пальцы холодны, как лёд», – значилось на другой странице, рядом с псалмами. А на полях, рядом с псалмом о спасении души, была выведена одна-единственная, но леденящая душу фраза: «Господи, спаси меня от медного таза и ночных визитов. Доротия стучится в дверь.»