Выбывшие

– Я тебе помогу. – Решительно заявила она. – Ты не против? – Зам покрутила фужером в воздухе.

Кира в ответ взяла свой, легко коснулась им хрустальной стенки бокала подруги, вызвав звонкий короткий звук, и усмехнулась.

– Я не против, чтобы ты выпила вина, дорогая.

Майя улыбнулась.

– Нам нужен план.

Санкт-Петербург. Каменностровский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 01:35

Ларс был удовлетворён. У него было такое чувство, какое ощущаешь, когда находишь правильный ответ, разобравшись со сложной задачей, или когда принятые тобой решения оказываются верными, ведут к намеченной цели в конце выбранного на развилке пути, и эта цель настигается тобой. Потому что именно так и должно было случится. Не иначе. Такое непоколебимое довольство собой, тёплое, густое, поднимающее самоценность в жерле собственного эго на новый уровень. Сегодня верньер его профессионального развития совпал с основной шкалой транспортира карьерного роста в коллегии адвокатов, в которой он служил вот уже более пяти лет. Сегодня он стал полноправным партнёром, и уже завтра название коллегии претерпит первые изменения в связи с этим – в нём появится его фамилия. Ларс долго этого ждал, много работал и учился для этого, и поэтому, как только резолюция его партнёров о приглашении его в их ряды была подписана, он предложил отпраздновать это событие вечером всей компанией.

Они устроились на втором этаже московского ресторана «Civilis», заняв большой, в форме эллипса стол под витражной крышей в пространстве между двумя винтовыми лестницами, ведущими в нижний зал. Ларсу нравилось это место. Элегантность декора, выбор музыкального сопровождения, вкус блюд, качество обслуживания: всё было на высшем уровне. Их расположение на своеобразном балконе позволяло оставаться в некоем обособлении и из любопытства обозревать первый ярус, самим не боясь быть рассмотренными и подслушанными.

– За Бегичева! За Ларса! – Громкий возглас его друга, а теперь ещё и партнёра, Сергея Урусова, с поднятым вверх широким бокалом в руке, выбил его из убаюкивающего внутреннего самолюбования.

– За Ларса! – эхом откликнулись присутствующие.

Бегичев, отсалютовав партнёрам и сотрудникам, прижал руку к груди и отблагодарил:

– Спасибо за доверие. Польщён. Растроган. – И поклонился, громко вздохнув, чем вызвал приступ хохота.

Отсмеявшись, он заметил, что бокал сидевшей напротив него помощницы Урусова, Яны, пуст. Ларс обратился к ней:

– Ещё вина?

Она улыбнулась, медленно кивнула, и, убрав за ухо прядь длинных каштановых волос, продолжила лукаво смотреть на него. Ларсу показалось, правда, он был уже не совсем трезв, что в этой улыбке и во взгляде было больше чем просто выражение делового этикета, в них сквозило приглашение к отношениям, манеры в которых отступают на второй план.

Бегичев задумался. Секс был бы отличным завершением сегодняшнего торжества. Вот только… Только он был женат. Жена. Отправил ли он ей сообщение, что задержится? Он потянулся было к телефону, но тут же отдёрнул руку и нахмурился. Зачем он только вспомнил о ней? Их брак на грани распада, а он, Ларс, пока не решил, что с этим делать, кроме того, что развод он ей не даст. Он знал одно, сейчас она не оценит его триумф.

Ларс наполнил бокал Яны соломенного цвета вином и потянулся к штофу с виски в центре стола. Долив остатки янтарного напитка и, уточнив у любившего больше всех этот вид алкоголя Урусова, заказать ли ещё, Бегичев осмотрелся в поисках официанта. Гарсона поблизости видно не было, и Ларс неторопливо оглядел помещение ресторана. Он был полон гостей. Второй этаж был отдан для отдыха только их братии, но и в нижнем зале все места и даже длинная барная стойка были заняты посетителями. Скользя расслабленным прищуром от стола к столу, Ларс ненадолго задерживал взор то на красиво одетых женщинах и импозантных мужчинах, старающихся кто понравиться друг другу, кто укрепить уже имеющееся чувство, то на компаниях знакомцев, веселившихся за одним столом, перекрикивающих и перебивающих друг друга, а потом заходящихся в дружном громком ржании. Лавируя вниманием среди этой разношёрстной публики, Бегичев, наконец, упёрся взглядом в самый дальний угол зала, где заметил за столиком у выхода, в небольшом алькове, страстно целующуюся пару. Что-то в движениях женщины в красном платье показалось ему смутно знакомым, он сфокусировался на ней, всматриваясь внимательнее. Сейчас Ларс лицезрел её затылок, увенчанный, словно морской раковиной, причудливо уложенной причёской, тонкую длинную шею и изящную спину, зажатую мужскими руками с двух сторон будто прессом. Вот только… Эти волосы, этот ржавый тициановый оттенок, так ценимый прерафаэлитами, он был слишком похож на цвет волос его жены. Жены! Бегичев замер, будто разбитый параличом, наблюдая за тем, как после того, как пара отлепилась друг от друга, женщина повернулась в профиль. Она залпом допила вино из витого бокала, стоявшего на столе и, улыбаясь, поднялась. Её спутник, положив руку на её талию, повёл свою даму к выходу.

Ларс внезапно оказался в бардо грозных форм. Великая чернота заполнила его разум. Яна что-то говорила, пытаясь привлечь его внимание, Урусов хлопал по спине и громко хохотал, силясь втянуть его в общее празднество, трактир шумел, пил и ел, словно один большой ненасытный механизм, а в тёмном мышлении Бегичева яркими цветными вспышками загорались и гасли, ослепляя болью сознание, чудовищные факты. У Киры есть любовник. Другой мужчина. Не он. Правда ли это? Вчера он рассмеялся бы в лицо тому, кто это предположил. Но сегодня, сегодня это стало неопровержимостью. У неё была возможность, мотив и средства для этого.

Последние год-два Ларс был очень занят, приезжал домой поздно, иногда работал в выходные. Киру не контролировал, да и признаться, мало уделял ей внимания – вот она, возможность. С мотивом ещё проще: жена уже полгода настаивала на разводе. Правда последние пару месяцев перестала об этом говорить, но она вообще прекратила с ним обсуждать что-либо, кроме сына. А средства? Её тело. Её время. Её внимание.

Спелое облако тени, оккупировавшее его разум понемногу начало развеиваться, оставляя после себя обсидиановые гудроновые нити, стянувшие смолой липкой ревности сердце в болезненном спазме, пряча в своём блестящем изломе ядро предательства. «Царская месть» забушевала, завыла, взревела в его душе, опустошая, отнимая теплоту испаряемыми ей хладагентами. Кроваво-красный туман злости застлал разум, став бельмом перед глазами, ослепляя его, атрофируя рефлексию. «Ты пожалеешь об этом!»

– Что ты сказал? – Яна недоумённо уставилась на Бегичева.

Он, с трудом сосредоточившись на ней, с кривой ухмылкой сипло выдохнул:

– Это я не тебе, так, мысли вслух.

Ларс пристально посмотрел на девушку, окидывая её оценивающим мужским взглядом:

– Какие планы на вечер?

Вспоминая сейчас своё поведение и реакцию на тот поступок Киры пятилетней давности, Бегичев каждый раз спрашивал себя, могло ли быть иначе? Можно ли было бы избежать расставания? Измены? Он отрицательно покачал головой, отвечая сам себе. Ларс сидел за письменным столом в своей квартире. В тишине кабинета сегодня он не смог укрыться, успокоиться, забыться работой. Кира. Она занимала его мысли, бередила память. Но больше не злила его. Кулак ненависти разомкнулся, расслабился. Бегичев рассеянно посмотрел на кипу бумаг на столешнице, на сверкающий экран ноутбука, на раскрытые в нужных местах кодексы. Довольно. Хватит на сегодня. Он встал и прошёл к столику у книжного шкафа, на котором располагался его небольшой бар. Налив в пузатый снифтер коньяк, Ларс повернулся к окну.

Санкт-Петербург. Петровский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 02:51

Окно погруженной в ночную слепоту спальне отражало грифельную лакированную гладь Малой Невы. Река была безмятежна, она – нет. Сон не шёл. Вот уже два часа она ворочалась в постели, меняла позы, но и так и не уснула. Всё не могла освободить свою голову от навязчивых мыслей.

Два. Пять. Два и пять. Пять и два. Такие простые и красивые цифры. Такие маленькие и малозначащие, такие юные и наивные до тех пор, пока стоят вдали друг от друга, обособленно, пока сохраняют свою автономность и цельную идентичность, пока не образуют собой число, скрывая в этом синтезе совокупность единиц измерения. Но, только они вступают в один ряд, являя миру непоколебимую для умопостигания двузначность, лёгкость их независимого бытия исчезает, на свет появляется цифровой ассиметричный палиндром. Двадцать пять и пятьдесят два. Середина начала и середина конца. Разница между ними, если измерять её в годах, огромна. Прожив четверть века, ты веришь, что всё ещё только началось, зародилось, в самом расцвете. В пятьдесят два твой жизненный нарратив уже не так богат событиями, повествование происходит плавно и неспешно, всё чаще обращаясь к потоку итогового мышления, чем к описаниям динамических сюжетов, от чтения которых невозможно оторваться. «Старение не имеет развития, но обладает некоторым экстенсивным интервалом, захватывая в свой путь мобилизованные остатки физической и душевной энергии, интегрируя их в завершающий сезон жизни». С этим тезисом, прочитанным ею где-то на просторах интернета, она не могла согласиться. Ей пятьдесят два. Да. И она в прекрасной форме. Некоторые сорокалетние завидуют ей. Красива, здорова, успешна, реализована, финансово независима, общительна. Она не хотела бы вернуться в свои двадцать пять. В том возрасте она даже не понимала, что и зачем она делает, куда идёт, какова её цель. Бездумное шаблонное существование. Не жизнь – общественный эстамп, слепок чужих желаний, не более. А вот предстать опять тридцати пяти-тридцати восьмилетней было бы чудесно, но как это не грустно было признавать, не осуществимо. В те свои годы она испытала весь спектр пиковых переживаний, глубоких, осознанных, реальных. До прошлой осени она, в общем-то, не сильно беспокоилась по поводу своих лет, ей казалось, что она приняла невозвратность времени и получала удовольствие от каждого прожитого дня. Одно только не давало ей покоя. Она не была любима. Больше не была. Им не была.

Шесть месяцев назад что-то изменилось. В ней проснулась зависть. Она стала её бессонницей. Навязчивой идеей. Мучила и не отпускала. Извела. Если бы только он не увлёкся женщиной так сильно младше и его, и её самой, всё могло бы сложиться иначе. Тогда вчера утром она не читала бы в «Рантье» статью о погибшей писательнице Иде Ланг. Ещё совсем недавно она думала, что ей станет легче, избавься она от мучающего её триггера, что она вернёт себе сон, спокойствие, лёгкость. Но произошло обратное. Она испугалась, страшно испугалась, узнав подробности вчерашней смерти. Теперь она поняла, почему весь день её преследуют эти глифы: два и пять.

Пять ножевых ранений. Она так долго планировала умертвить молодое тело, вызвавшее в ней зависть. Тщательно разработала план, всё просчитала и продумала. Она хотела отравить его. Но! Ни в коем случае! Не дотрагиваться! Не увечить, тем более таким варварским способом, этим плебейским оружием – ножом. Она боялась крови, иногда теряя сознание при её виде. А тот, или та, кто искромсал Иду, словно завзятый кожевенник – нет. Она поняла, что их двое.

Двое убийц. Она и второй, неизвестный. Кто же он?

Река была неподвижна, поблескивая глянцевыми всполохами, мерцающими в ночном свете. Вода несла в своём неторопливом скрытом течении умиротворённость и покой. «Я так ничему не научилась у тебя» – печально подумала она, созерцая тёмные глубины. «Не достичь мне Атмана, не стать Сиддхартхой»5.

Санкт-Петербург. Добролюбова проспект.

Сентябрь 03, вторник, 13:04

– Самсон Яковлевич! – Кира протянула руки навстречу крупному седовласому мужчине, вставшему из-за стола при её появлении.

Он был высок, поджар и мускулист, на первый взгляд казалось, что ему не больше пятидесяти, однако Кире было доподлинно известно, что в прошлом году он отметил свой шестидесятилетний юбилей. Рочдельский, а это был именно он, раскрыл объятия и нежно сжал в них Киру, прикрывая глаза. Нежась в уютном лимбе его рук, она в очередной раз поразилась силе упругих мышц, спрятанных под дорогим сукном его костюма. Имя его полностью соответствовало внутреннему наполнению.

– Сочувствую. Искренне. Мне очень жаль. – Приподнявшись на носках лоферов, тихо сказала Кира Самсону в самое ухо.

– Это ужасно, ужасно! Уму непостижимо! – воскликнул он, отпуская Киру, печально качая красивой головой с волнистой, благородного снежно-серого цвета львиной гривой и такой же густой бородой.

– Это моя подруга, Майя. Она в курсе всего. – Представила Кира Зама, выглядывавшую из-за её спины. – Ты не против? Адвокат рекомендовал мне не оставаться одной. Сам понимаешь. – Виновато пробормотала она, следя за реакцией Рочдельского. Может он хотел поговорить с ней наедине, без свидетелей?

Но Самсон лишь учтиво улыбнулся женщинам и приглашающим жестом призвал садиться.

– Как ты? Как Эстер? – спросила Кира, устраиваясь в мягком кресле с подлокотниками из морёного дуба.

– Эстер держится. Она молодец. Холодная голова. Ты же знаешь, выдержки ей не занимать. – Голос его был низким, гортанным, с длинным вибрирующим «р», напоминающим рычание.

– А я? Разбит! Раздавлен! Такая трагедия! Такая ужасная смерть! – Рочдельский протяжно вздохнул и театрально взмахнул руками. Таким большим, сильным, прекрасным, но и таким по-детски несчастным Кира видела его впервые. В его глазах цвета горького шоколада, обычно светившихся мягким лукавством и обволакивающих своим маслянистым блеском, сейчас сквозила неприкрытая грусть.

– Эстер в издательстве. Я не могу работать. Просто не могу! Положился на неё, впрочем, как и всегда. Без Эстер – как без рук. – Самсон пожал плечами.

Они расположились в светлом зале ресторана Messis. Цветовой гаммой и обилием открытого воздушного пространства, с минимумом мебели и далеко стоящими друг от друга столиками, он напоминал саванну. Марципановые стены, чередуясь с миндальными, служили рамой внутреннего пейзажа. Высокий потолок, окрашенный в тон сияющей лазури, вызывал ассоциации с субэкваториальным небом. Стулья же, обитые тканью цвета арахиса с вкраплениями нитей оттенка кунжутных зёрен с дубовыми, в тон буйволовой кожи, подлокотниками высились подобно стволам кустарников, проглядывающих из плотно застеленной дерновиной равнины, испепелённой дожелта солнцем. Выцветшего зелёные портьеры из мешковатой тяжелой ткани, окаймляющие высокие окна являли собой фауну этого засушливого региона. Расставленные вдоль стен глиняные вазы разной высоты, цвета домашнего сливочного масла сочились композициями из сухоцветов. Кортадерия, мискантус, пшеница, лагурус, лимониум и вейник, увенчанные шапками из пушистых метельчатых соцветий, колосились палитрой золотого: топлёного молока и шампанского. Шалфейные стебли эвкалипта придавали интерьеру мягкость, расслабленную оторванность от городских спешных ритмов, камерную уютность, наполняли помещение терпким, бодрящим благоуханием с мятным послевкусием.

И в центре этой полупустынной диорамы царствовал Самсон. Благородный лев, потерявший самку из охраняемого им прайда. Застывшая в печали статуя из пудостского камня, величаво взирающая на мир. Трагично, но горделиво. Кире стало жаль его. Он всегда относился к ней дружелюбно и по-отечески покровительственно.

– Ну, ну. – Кира погладила его по большой загорелой кисти, задев платиновую печатку с чёрным ониксом, красующуюся на мизинце. – Мы справимся. Ты справишься!

Он охотно кивнул.

– Да, да, конечно. Ты хотела узнать, как мы дальше будем сотрудничать?

Кира замялась.

– Не совсем. Я думаю об этом ещё рано говорить. Как только полиция найдёт того, кто … это сделал, мы обсудим дальнейшее партнёрство. Уверена, Эстер что-нибудь придумает. Я хотела спросить, может тебе известно что-то о том, как Ида провела последние дни, о том, кто желал ей зла?

Самсон свёл вместе чётко очерченные, ещё сохранившие угольный пигмент широкие брови.

– Я только вчера вернулся из Столицы. Провёл там несколько дней. Эстер мне звонила туда, сообщила о случившемся. Так что, дорогая, я не знаю, чем была занята Ида прошлую неделю. Но, когда мы виделись последний раз, всё у неё было хорошо, она радовалась, что скоро выйдёт новая книга, опять будут презентации и интервью, ты же знаешь, как она любила внимание публики.

Кира кивнула и отметила про себя: «Прекрасное алиби».

– А может она рассказывала о ссорах, конфликтах с кем-нибудь? Вы с ней общались чаще, чем я, возможно, Ида делилась своими проблемами? – С надеждой в голосе спросила она.

Горизонтальные морщины на лбу Рочдельского проступили глубже, когда он задумался над этим вопросом.

– Нет, Кира, – медленно возразил он. – Не могу сказать. По крайней мере, мне ничего о таковых неизвестно. Да и вряд ли она стала бы делится со мной. – Он виновато улыбнулся.

– Отчего так? Мне казалось, вы прекрасно ладите, даже сдружились?

Самсон поморщился и неохотно объяснил, сделав неопределённый жест рукой:

– Видишь ли, некоторое время назад мы разошлись во мнениях по одному вопросу, и, как бы тебе это сказать, отдалились что ли. Вернулись к деловому сотрудничеству, без примесей личного.

Кира внимательно всмотрелась в его лицо. Рочдельский был очень привлекательным мужчиной, от него веяло аттитьюдом маскулинности – превосходством, уверенностью, свободой, стремлением к доминированию. Вот почему его застенчивый взгляд, мельком задевший её, при объяснении их с Идой особенностей коммуникации, показался ей фальшивым.

Всё это время молчавшая Майя внезапно заговорила, слегка запинаясь:

– Самсон Яковлевич, прошу прощения, у Вас был роман с Ланг? Любовная связь?

Рочдельский хмыкнул. Изящным сексуальным жестом он поправил причёску, проведя ладонью по волосам, зачесывая их назад, к затылку.

– А Вы быстро раскусили меня, милая. – Прищурившись, укорил он.

– Было дело. Но недолго! – Самсон поднял вверх указательный палец, обращаясь к удивлённой Кире:

– Несколько месяцев встреч, нечастых встреч. Каюсь, я неравнодушен к светловолосым нимфам.

– Но… Я не знала. Даже и не представляла… Что ты и она… – растерянно пробормотала Кира.

Самсон поджал губы.

Кира вспыхнула, поняв, что обидела его.

– Не хотела тебя уязвить, не подумай! Просто это неожиданно. Никогда не замечала между вами ничего… такого.

– Прошу прощения, но что послужило причиной вашего расставания? – Робко поинтересовалась Майя.

Самсон насмешливо поднял брови.

– Причина простая. Ида хотела семью, детей. А я нет. – Рочдельский развёл руками. – Пробовал однажды, был женат, но ничего путного из этого не вышло. Эстер может подтвердить.

– Эстер? – удивилась Кира.

– Она не рассказывала? – Самсон ухмыльнулся. – Мы были женаты. Лет пятнадцать назад. Я выдержал всего три года.

– Нет, я и об этом не знала, – растерянно протянула Кира.

Рочдельский тихо рассмеялся.

– День откровений для тебя, дорогая?

Кира кивнула, улыбнувшись ему.

– Для меня существует только одна жена – моя работа, издательство. А вы, авторы – мои дети, – с пафосом сообщил Рочдельский.

«Лукавишь, Самсон, – подумала Кира. – С Ланг твоя связь вышла за рамки отношения отца и дочери».

– А в «Парафразъ» у Иды не было ни с кем споров, неприязни? Не знаешь? – продолжила спрашивать она.

– Думаю, нет. Ни разу не слышал, ни от неё, ни от сотрудников издательства, ни о чём подобном. – Самсон с недоверием посмотрел на собеседницу. – Что это за любопытство Кира? Твой внутренний детектив жаждет справедливости?

Кира замолчала, взвешивая ответ.

– Видимо. Хочу знать, зачем её тело принесли в мою квартиру? Кто-то знает, что она – это я? Что я настоящий автор? Не может это быть простым совпадением. Если так, то мне, да и всем нам нужно понять, что этот кто-то сделает с этими сведениями, ты так не считаешь?

Самсон хотел что-то возразить, но, заколебавшись, не издал ни звука, хмуря брови.

– Ты права. – После некоторого раздумья согласился он. – Но я не знаю, как тебе помочь в твоих поисках этого «кого-то». О себе и своей семье Ида говорила не много. Я знаю только, что у неё есть брат, но они совсем не близки. Да и виделись мы с ней два-три раза в неделю, не чаще, в основном, по вечерам. Месяцев пять или около того. Потом она начала на меня давить. Выводить на разговоры «о нас». Я это не люблю. Лёгкость пропала, понимаешь? Пару недель назад мне пришлось завершить наш роман, о чём я сказал Иде в нашу последнюю встречу.

– Она рассердилась? – подала голос Майя.

Рочдельский перевёл на неё взгляд.

– Если и рассердилась, то виду не подала. Попрощались мы на позитивной ноте, пожелав друг другу удачи. – Он осекся в замешательстве. – Я и сам удивился, как просто всё вышло.

– Интересно, – сказала Майя. – То есть характер у неё спокойный был? Не взрывной?

– Так в том то и дело. – Рочдельский подался вперёд. – Я думал, что задел её самолюбие, решил, что она вспылит, разгневается, ведь женщина она была страстная, энергичная, и умела постоять за себя. А тут ничего, полный штиль. Только произнесла в конце: «Да, так будет лучше для нас обоих. Удачи». И всё.

Самсон выглядел таким обескураженным, что Кире захотелось расхохотаться. Скорее всего, ни одна из его партнёрш не принимала так философски озвученное им «тяжёлое» решение о необходимости расстаться. Кира даже представила, что Рочдельский продекламировал в тот момент трогательную продуманную речь, надеясь на соответствующий эффект, но не был оценён по достоинству, что его озадачило, укололо, а может быть, и возмутило: ведь он готовился! Ида Ланг, безусловно, удивила Самсона своим уравновешенным и непреклонным «так будет лучше». Кира прониклась некоторым уважением к своему альтер эго.

– Может так проявилась её обида? В… преувеличенном равнодушии? – стараясь подбодрить Самсона, спросила Кира.

Лицо его немного просветлело и разгладилось, когда он услышал эти слова.

– Да? Я как-то не подумал об этом варианте. Но, вероятно так и было! – С облегчением закончил Рочдельский.

Кире показалось, что она отчётливо видит, как планка его мужской самоценности поднимается обратно на привычную поднебесную высоту.

«Иллюзии, они такие иллюзии» – усмехнулась она про себя.

– Многие знали о Вас? – Продолжила расспросы Майя, пытаясь сохранить серьёзность на лице.

– Я просил Иду не распространяться об этом в издательстве и в прессе. Но поручиться за то, что она никому не рассказала, не могу. Хотя, думаю, Эстер догадывалась. Её не проведёшь, она всегда точно знает, что у меня новый роман.

– С Эстер вы не обсуждали эту тему? Я правильно поняла? – допытывалась Кира.

– Нет, что ты! Она сама деликатность, да и судачить о бывшей с бывшей не в моём характере. Кстати, о сплетнях: сегодня в «Парафразъ» приезжал твой адвокат, беседовал с Эстер и остальными. И следователь тоже был, я приглашён к нему завтра на допрос. – Важно закончил Рочдельский и шумно выдохнул.

– Тяжело всё это.

– Согласна. – Кира тоскливо улыбнулась ему и взглянула на Майю, набиравшую текст на клавиатуре смартфона. – Нам пора, Самсон. Спасибо за встречу. Если нужна помощь, я…

– Знаю, знаю. – Самсон похлопал её по руке. – Увидимся ещё до твоего отъезда? Вместе с Эстер?

– Обязательно, – пообещала Кира, вставая.

Санкт-Петербург. Невский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 15:14

Такси везло Киру с Майей в офис Германа, мягко пружиня по асфальту рессорами, нивелируя влияние неровностей дороги на комфорт поездки. Макар попросил приехать, они с Бенефициаром ожидали также появления Ларса с новостями. В салоне тихо звучала знакомая печальная песня, напомнившая Кире, как она уже ехала однажды в похожем автомобиле пять лет назад под аккомпанемент такой же грустной мелодии. Правда, в Москве.

С гулким грохотом хлопнула дверца такси, Савин вышел, пожелав Кире удачи, оставив её наедине с водителем. Всё то время, когда она сидела с ним рядом на заднем ряду салона авто бизнес-класса, после того как они отъехали от ресторана, где её муж праздновал своё новое назначение, Кира старалась держать себя в руках. Застыла. Отстранилась. Отгородилась. На вопросы Стаса отвечала односложно и деловито, предотвращая тем самым его попытки разговорить её, установить доверительность и панибратство, обсуждая Ларса. Вскоре Савин понял, что у неё нет желания откровенничать и перестал обращаться к ней. Высадив мужчину, таксист, обернувшись вполоборота, уточнил:

– Новый Арбат, двадцать один?

Кира откашлялась и подтвердила:

– Да. Да.

Она закрыла глаза, признаваясь в неспособности больше противостоять наступившей благодаря самой себе страшной действительности. Своим исчезновением Савин смёл последнюю преграду, сдерживающую критический объем её боли. Он вышел в жаркий сумеречный июль, а она осталась здесь, в охлаждённой металлической самоходной коробке, остывшая и неживая, прокручивая в мясорубке рефлексии события этого вечера снова и снова.