Фокусник. Книга первая. Кремлевская елка

Дизайнер обложки Роман Герасимов

© Вероника ЛЕМ, 2019

© Иветта ЛИ, 2019

© Роман Герасимов, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4493-8163-7 (т. 1)

ISBN 978-5-4493-8303-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

На берегу Москвы-реки напротив Кремля вырастал ледовый городок. Это строили купель для празднования Крещения. Замысел был масштабный – соорудить изо льда копию храма: крепкие стены из ледяных блоков накрыть ледовым куполом, внутри оборудовать купели для забора воды и две купальни. Весь городок соединить переходами и арками, а украсить ледяными скульптурами ангелов. Из дерева построить раздевалки и чайный домик, где можно согреться после купания.

Руководил строительством профессиональный архитектор, влюбленный в ледовое зодчество. Начали заранее – в канун Нового года – работы было много, а на Крещение ожидались лютые морозы. Рабочие споро укладывали ледяные блоки и заливали для прочности водой. Скульпторы, вооружившись пилами, ваяли по эскизам крылатые фигуры. Благое дело привлекло множество добровольных помощников, главное: желание и теплая обувь – работа находилась для всех.

Когда торжественно прорезали крестообразную полынью в толстом речном льду, показалась темная вода. От нее шел пар.

– Эй, там что-то есть! – крикнул кто-то из рабочих.

Сбежалась толпа, и все напряженно вглядывались в полынью. В воде колыхался крупный предмет, похожий на тряпичный тюк. Сообща зацепили его длинным шестом и с трудом вытащили на лед. Тюк оказался телом мужчины. Молодого и недавно красивого. Еще до того, как приехала полиция, стало ясно, что умер неизвестный не оттого, что захлебнулся, и не от холода. На бледном до синевы лбу отчетливо выделялось аккуратное отверстие от пули.

Глава 1. Максимус

За мгновение до выхода на сцену Максимуса переполняют волнение и азарт: тонкие ноздри трепещут, кончики пальцев покалывает. Из-за кулис он оглядывает зрительный зал, замерший в ожидании, делает глубокий вдох и уверенно выходит под яркий свет софитов. На нем безупречный смокинг, темно-красная бабочка и зеркальные туфли. Публика неистово аплодирует. В программе остался финальный эффектный трюк. Прекрасная Соня в сверкающем платье доверчиво протягивает ему тонкие руки, Максимус защелкивает наручники на ее запястьях. Соня поднимается по лесенке на вершину большой призмы, наполненной водой. И немедленно прыгает ногами вниз, погружаясь до дна. Ее роскошные рыжие волосы поднимаются вверх, а изо рта выбегают серебристые пузырьки. Максимус отчетливо видит, как губы Сони шевелятся и складываются в слова. Максимус силится разглядеть и угадать слова, но не может – она говорит на незнакомом языке. Соня умоляюще смотрит на него и протягивает руки, скованные наручниками. В зале слышны крики ужаса, а Максимус все медлит и хочет разобрать речь. Взгляд Сони останавливается, губы застывают полуоткрытыми, пузырьки больше не выходят. Максимус силится подбежать к аквариуму, но его ноги приросли к сцене. Максимус смотрит на ноги и видит бетонный пол, а на ногах цепи.

Максимус резко проснулся в одиночной камере. В его ушах еще звучал собственный истошный крик: «Нет!..» С лязгом откинулась заслонка на двери камеры: заспанное лицо надзирателя перекошено злобой: «Чего орешь, Гудини?»

Делать зарядку рано – жидкий серый свет только начинал просачиваться в камеру через окно. Максимус нащупал под матрасом колоду карт. Стал ее тасовать наощупь, постепенно успокаиваясь. С закрытыми глазами заставил карты порхать в тренированных руках, пустил пружину одной рукой, поймал ее другой. До подъема еще есть время, но заснуть Максимус уже не надеялся. Последние годы сон про гибель Сони приходил нечасто, но надолго выбивал его из колеи.

Тот день стал роковым в его жизни и привел в эту камеру, и постепенно Максимус свыкся с мыслью, что Сони больше нет. Надо только занять руки картами, тогда и мысли подчинялись, дыхание выравнивалось.

Максимус в свои тридцать три года был, пожалуй, самым экзотичным заключенным исторической тюрьмы в центре столицы. Два с половиной века назад Бутырский тюремный замок обозначал границу города, за которой горожане избегали селиться, а теперь оказался окружен жилыми домами, обычной жизнью свободных людей. В нескольких шагах от центральной улицы, в пятидесяти метрах от школы, тюрьма ухитрялась оставаться незамеченной. Только дотошный исследователь города мог распознать казенный дом по пыльным оконным стеклам, да чересчур впечатлительный прохожий испытывал неосознанное неприятное чувство, проходя мимо высокой глухой стены. Бывали случаи, что покупатели недвижимости дивились привлекательной цене на жилье в окрестных домах и обнаруживали самовольно заложенные кирпичом оконные проемы. «Неприглядный вид», – уклончиво объясняли хозяева и торопились завершить сделку. Два раза в неделю молчаливая очередь, где большинство женщины, выстраивалась к неприметной железной двери в серой каменной стене. Женщины из очереди прятали глаза от спешащих по своим делам прохожих.

За столетия существования этого мрачного сооружения тут побывали кровавые злодеи, дерзкие бунтовщики, настоящие пропавшие души. Были среди заключенных и невинные жертвы, оговоренные врагами или пострадавшие по недоразумению: из-за продажности адвокатов и судей. Но все были одержимы идеей вырваться наружу. Кроме Максимуса, который, казалось, не стремился сократить себе срок и все время посвящал тренировкам и продумыванию фокусов.

***

Мысли унесли Максимуса далеко, и он запоздало отреагировал на предательски тихий щелчок замка. Утренний обход камер – формальность, если сохранять бдительность и хорошие отношения с надзирателями. Но когда тебя застают с колодой карт в руках, тут мало что поможет. Особенно если смена Кабана. Этот массивный и неповоротливый детина с маленькими злыми глазками и розовой кожей, просвечивающей через редкую белесую щетину, покрывавшую его бритую голову, ненавидел Максимуса за то, что тот держался с достоинством и пользовался особым вниманием начальника тюрьмы. Увидев карты, он побагровел от возмущения и заорал: «Карты заключенным запрещены! Немедленно сдай!» За годы, проведенные в тюрьме, Максимус понял: бесполезно объяснять, что карты для него только реквизит, необходимый тренажер для рук. Играть в азартные игры ему здесь не с кем, поскольку все десять лет он обречен сидеть в одиночной камере. Карты отбирали даже более лояльные к нему надзиратели, не говоря уже о Кабане. Пришлось отдать, скрывая сожаление.

…Таким невозмутимым Максимус был не всегда. Когда его только привезли – прямо с представления, во фраке и бабочке, но с с сорванной кожей на руках и сломанными ногтями – он не мог найти себе места от шока, метался по общей камере, перепугал сокамерников, не давался врачу, который пришел обработать израненные руки, рвался на волю и на третий день сбежал. Его задержали поблизости от кладбища, где в этот день хоронили Соню. Поместили в тюрьму, но уже в «одиночку» под усиленный контроль. Максимус так и не увидел Соню мертвой, не смог с ней проститься. Может из-за этого, его мучали кошмары и изводили мысли о своей вине.

Их с Соней совместная жизнь была бедной на события – бесконечные репетиции, переезды и выступления. Максимус был одержим своей работой, фокусами. А Соня была рождена блистать. Ей хотелось развлечений, она заслуживала лучшей судьбы и лучшего мужа.

Если бы он мог узнать, что случилось на самом деле?! Почему многократно отрепетированный трюк дал осечку? И на репетициях, и на публике Соня справлялась с ним легко и безупречно. Риска практически не было.

Тогда, после неудачного побега, Максимус замкнулся, погрузился в свои переживания. На встрече с назначенным адвокатом молчал. Тот приходил в отчаяние, безуспешно пытаясь растормошить его, вынудить защищаться. Суд прошел как в тумане. Максимус принимал все, что говорил о нем обвинитель. На вопросы судьи отвечал коротко и безразлично: мне нечего добавить.

На суде побег сыграл дурную службу Максимусу: его признали опасным рецидивистом и он получил максимальный срок – десять лет. Где-то наверху решили, что держать фокусника в СИЗО надежнее, чем рисковать на пересылке, а потом пресекать его трюки в колонии. Невидимые шестеренки пришли в движение и Максимуса после вынесения приговора оставили в тюрьме, определив в хозяйственный отряд. Но после нескольких фокусов при раздаче еды его перестали вызывать на работу. От греха подальше. Пробовали приставить к уборке, но свободное передвижение иллюзиониста со шваброй по тюрьме страшно нервировало надзирателей и Максимуса оставили в покое. В одиночной камере под неусыпном надзором.

Слух о побеге фокусника распространился по камерам, оброс фантастическими подробностями. Обнаружились очевидцы, которые видел, как он прошел сквозь стену, другие рассказывали, что на третий день своего пребывания в камере он превратился в сторожевого пса и бежал, но его поймали у самых ворот, потому что на нем не было ошейника.

Вспомнили и давнюю легенду о визите в начале прошлого века в тюрьму Гарри Гудини. Якобы знаменитый американский иллюзионист во время гастролей по Российской империи явился со свитой журналистов и поклонников в тюрьму и бросил вызов коменданту: дескать, сбегу из самой надежной камеры, освобожусь из самых крепких пут. Комендант вызов принял: Гудини сковали наручниками, поместили в арестантский ящик – обитый металлическим листом деревянный сундук для перевозки опасных преступников в Сибирь. Ящик закрыли на замок, для верности придвинули крышкой к стене, заперли камеру и стали ждать. Менее полчаса прошло, камера распахнулась и на пороге стоял Гудини.

Так все было или нет, но когда в стенах тюрьмы появился известный иллюзионист Максимус, настроения среди заключенных стали бродить самые опасные.

В тюрьме о нем ходили легенды. Надзирателей-новичков предупреждали, что ему под силу открыть любые запоры и задушить заснувших на посту. На прогулку его выводили отдельно, объясняя это тем, что он может загипнотизировать других заключенных и наделить их нечеловеческой силой, настроив на бунт. А старожилы говорили, что стрелять в него бесполезно, потому что он ловит пули зубами и сплевывает, как семечки арбуза.

Байки, которые про него рассказывали, были следствием нескольких трюков, которые Максимус провернул, чтобы и охрана, и другие сидельцы держались от него в стороне.

Он потратил три года на то, чтобы обрасти доступным комфортом. Ему доставляли книги с воли и раз в неделю еду из городского ресторана. Он носил свою собственную одежду и любимые цветные кеды. Этих кедов на воле у него была целая коллекция. Все эти привилегии он получил за то, развлекал гостей начальника тюрьмы, выступая на его вечеринках.

Когда Максимусу впервые сообщили, что начальник тюрьмы предлагает ему выступить на вечере «для своих», он, не раздумывая, согласился. В накуренной большой комнате собрались усталые мужчины, которые пили виски, расстегнув воротники мундиров. Максимус в казенной одежде и башмаках вышел на импровизированную сцену и завел шутливый диалог с хмурыми мужиками в погонах. Пожаловался на недостаток овощей в тюремном рационе и тесную обувь. Показал несколько фокусов из репертуара уличной магии: позаимствовал несколько огурцов и помидоров со стола, заставив их исчезнуть, продемонстрировал, как форменная фуражка одного из гостей повинуется его командам как дрессированная собачка, а тяжелые стеклянные стаканы вопреки законам физики зависают в воздухе. Ему даже похлопали. Напоследок он продемонстрировал публике свои ноги в живописно рваных носках. Бывалые менты не заметили, как он разулся у них на глазах.

Перед тем как Максимуса вернули в камеру, к нему подошел сам начальник тюрьмы Иван Борисович – заключенные называли его Хозяин, как всех рачительных и в меру жестоких руководителей подобных заведений. Посмотрел тяжелым нетрезвым взглядом и велел обращаться, если что надо.

Впереди было еще семь долгих лет заключения, и Максимус убедил себя, что тюрьма – лучшее место для размышлений. А благотворительные выступления для усталых чинов невысокая плата за покой.

***

Пятницу Максимус считал для себя особенным днем: в этот день ему доставляли обед из ресторана. Но поскольку сегодня на пятницу выпала смена Кабана, Максимус приготовился к неприятностям. Другие надзиратели относились к Максимусу благосклонно и даже дружески, а Кабан искал способ ему нагадить. Ничего серьезного он сделать не мог, поскольку Максимус пользовался покровительством Хозяина, но в силу своей подлой натуры не мог упустить возможность испортить удовольствие.

Максимус был уверен, что обед доставили, как всегда, ровно в два часа дня, но Кабан тянул время, чтобы еда остыла и потеряла часть своей привлекательности. Наконец в пятом часу замок в двери лязгнул, и на пороге возник Кабан, сияя притворной приветливостью: «Кушать подано!» Кабан отвесил шутовской поклон, уронив на цементный пол тщательно сервированную и упакованную еду. Это тупое животное способно было только на такой юмор. Максимус сохранял бесстрастное выражение лица, внутренне настраиваясь на утомительный спектакль. Вряд ли кто-то умел делать это лучше, годы выступлений перед публикой с программой иллюзий и фокусов натренировали его прятать свои эмоции.

Кабан тем временем поднял с пола коробку с едой и водрузил ее на голый стол у стены камеры.

– Ты даже не посмотришь, что прислали тебе твои дружки? – Кабан ехидно скалился. – Ну, если тебе не интересно, посмотрю я.

Кабан вспорол упаковку ножом, достав его из кармана. Этот придурок нарушал внутренний распорядок, держа при себе нож. Это могло стоить жизни ему и кому-нибудь еще, поскольку отнять нож для многих заключенных не составляло труда. Но Максимусу это было не нужно. Единственное, чего ему не хватало, это колоды карт. На блюде из гофрированной фольги появилась аппетитная зажаренная утка, окруженная дольками яблок и апельсинов, пропитанных ароматным утиным жиром. Симметрия блюда слегка нарушилась после падения на пол. По камере пополз запах хорошей еды.

– Ну же, посмотри на нее! Это для президента так готовят! Тебе ее прямо из Кремля прислали? – паясничал Кабан.

Максимус подошел поближе и одной рукой тронул дольку яблока, а другой зашелестел упаковочной бумагой.

– Руки! – заревел Кабан и со всего маху воткнул в утку нож.

Максимус был готов к такому повороту и проворно сложил руки за спиной. Кабан кромсал румяную утку, кроша кости и мясо, и остановился, только когда она превратилась в месиво.

– Ну-ка вывернуть карманы! – зарычал Кабан, дыша на Максимуса дешевой колбасой с чесноком.

Максимус невозмутимо подчинился только прежде молниеносно поправил загнувшийся воротник формы Кабана. Тот даже не успел отреагировать. Обыск ничего не дал. Кабан злобно саданул ногой по столу и, тяжело ступая, разочарованный, двинул к двери камеры. Максимус пропустил его мимо себя и таким же неуловимым змеиным движением провел рукой по воротнику надзирателя сзади. Лязгнула дверь, и в руке у Максимуса осталась слегка промасленная карта туза пик.

На сегодня обошлось. Карта с воли, прибывшая внутри блюда, перекочевала под матрас. Всего тридцать одна неделя, и у Максимуса снова будет полная колода для упражнений. Максимус с сожалением посмотрел на испорченную еду. Полгода, чтобы исправить минутную оплошность, из-за которой Максимус лишился старой колоды.

Он не торопился – времени у него много.

Глава 2. Нина

Нина Лаврентьева быстро шла по пустынному коридору и напряженно думала, зачем ее вызвал к себе Краснов вечером тридцать первого декабря. За пять с половиной лет ее работы в Следственном комитете это был второй случай, когда глава ведомства экстренно требовал явиться ее, рядового следователя. Первый раз, когда убили их сотрудника в подъезде собственного дома и дело получило широкую огласку. Тогда под подозрением оказались многие, в том числе «свои» и расследование было строго засекречено даже внутри ведомства. Второй раз – сейчас. Это не просто вызов.

Худую и подвижную Нину со спины можно было принять за подростка. Особенно сейчас, когда она надела первое, что попалось под руку: короткую куртку-бомбер, джинсы, водолазку и ботинки. Но серьезное выражение лица, со сдвинутыми на переносице бровями и сжатыми неулыбчивыми губами, не покидающее ее при очередном расследовании, делало ее старше своих двадцати восьми. При кажущейся хрупкости двигалась она стремительно, и ее тренированное тело одинаково решительно врезалось в воду при прыжках с вышки и в схватку на тренировках по рукопашному бою.

Виктор Иванович Краснов знал ее с детства. После смерти приемных родителей дядя Витя фактически заменил ей отца. Нина знала, что всегда могла рассчитывать на его помощь. И он действительно часто выручал ее с Варькой.

Нина остановилась перед дверью в приемную Краснова. Она вспомнила, как под Новый год, тот самый, когда она только пришла в Следственный комитет, они с Варькой, завернувшись в теплый плед, сидели у камина на даче Краснова и пили его фирменный чай из шиповника. Двухгодовалая Варька причмокивала от удовольствия. А Краснов в кухонном фартуке с большими нарисованными оранжевыми грушами, надетом поверх делового костюма, разрезал яблочный пирог и повторял Нине свое правило «Трех Н»: «На работе никогда никому никаких поблажек». И Нина, появившись в ведомстве, не стала исключением. Он был с ней так же строг, как со всеми остальными сотрудниками: неукоснительно требовал высочайшего качества работы, честного признания ошибок и немедленного их исправления. И прозвище Железный Краснов он получил не за могучее сложение, доставшееся от природы, а за принципиальность и твердость. Встречались они в здании Комитета только на больших совещаниях, куда, помимо начальников отделов, звали рядовых следователей. А в кабинете генерала Краснова Нина бывала всего несколько раз.

«Значит, действительно что-то случилось, – подумала Нина. – Что-то важное», – и зашла в приемную.

***

Нина пересекла непривычно пустую приемную, где в обычные дни было многолюдно: входили и выходили руководители, звонили телефоны, и направилась прямо в кабинет начальника.

Краснов сидел за столом и подписывал какой-то документ. Ручка тонула в его широкой, как лопата, ладони. На столе, как и в целом в кабинете, был идеальный порядок, неизменный годами: из документов на столе только те, с которыми работает прямо сейчас, после чего они отправляются по назначению. Краснов всегда знал, где находится та или иная вещь, помнил имена всех своих сотрудников и держал в голове номера телефонов. Такой же дисциплины он добивался и от своих сотрудников.

– Заходи Нина, – Краснов поднял голову с седым ежиком волос и на мгновение по-отечески улыбнулся, но сразу принял озабоченный вид.

Нина огляделась. В кабинете появился макет футуристического здания, недавно построенного в Москве. По первому образованию Краснов был архитектором и до сих пор живо интересовался архитектурными новинками. А вот многочисленные пепельницы из кабинета исчезли: Краснов каждый Новый Год бросал курить.

– Вынужден оторвать тебя от праздников. Тут вот какое дело, – Краснов достал из сейфа и протянул Нине серую тонкую папку. – Мальчик исчез. Сын французского посла.

– Похитили? – Нина села на краешек стула и открыла тонкую бумажную канцелярскую папку, в которых обычно заводят дело. По мере расследования эта папка наполнится материалами и разрастется до многочисленных томов. И, возможно, дело раскроют, преступник будет арестован и предстанет перед судом. А сейчас в папке подшиты несколько листочков с показаниями свидетелей и пара фотографий.

– Непонятно, как исчез. Будто фокусник орудовал, – Краснов пожал мощными плечами борца. Он бы с удовольствием вспомнил молодость и подключился к расследованию. Но обязанности, которые накладывала высокая должность, не позволяли. – Ты почитай материалы.

– Хорошо, я сейчас же этим займусь, – Нина подхватила папку и вскочила. – Можно идти?

– Не торопись. Сядь, – Краснов взял в руки лежавший на столе лист бумаги. Нина внимательно слушала его, чтобы не пропустить ни одного слова. Ей казалось, что сейчас решается ее судьба. – Тебе понадобятся люди. Возьми лучших. Человек четырех хватит?

– Кто же мне даст людей? – удивилась Нина.

– Я подписал приказ о твоем назначении начальником отдела спецрасследований. – Он подвинул к Нине документ, который подписывал, когда она вошла.

– Отдел? – Нина была ошарашена новостью.

– Время неспокойное. Преступления стали изощренные. Нам нужен особый отдел. Подумай, кого бы ты хотела взять. Справишься? – Краснов внимательно следил за реакцией Нины.

Он прекрасно знал, что лучшей кандидатуры на должность начальника отдела специальных расследований, чем Нина, быть не может. Нина ответственная, неутомимая, честная и смелая. Она возьмет в свой отдел лучших. Именно тех, кто этого действительно достоин. И нисколько не будет бояться конкуренции. Она сделает все так, как сделал бы сам Краснов. А может быть, еще лучше. Правда, пока Нина приходила в себя от новости, одного человека Краснов все же решил ей посоветовать.

– Если тебе понадобится антрополог, я бы предложил Борю Кононова. Он серьезный ученый, работу совмещает с наукой.

Нина встречалась с Борисом Кононовым только один раз: в очереди в буфете. Он держал поднос с вегетарианскими котлетами и стаканом кефира и, придвинувшись слишком близко, загадочно шепнул: «У вас профиль Нефертити».

Нина не считала себя привлекательной и не верила в искренность таких комплиментов. Будь она чуть менее равнодушна к своей внешности, то с удивлением обнаружила, что красива. У нее были правильные черты лица, густые каштановые волосы, неизменно собранные в пучок, и глубокие, задумчивые карие глаза под прямыми шелковистыми бровями цвета горького шоколада. Но Нина больше времени проводила не перед зеркалом, а в тире, отрабатывая стрельбу: лежа, с колена, с оптическим прицелом, а еще стоя с открытого прицела. И совмещать мушку и мишень ей было привычнее, чем «стрелять» глазами. Нина приняла Бориса за банального ловеласа, но позже узнала, что человеческие лица были его профессиональной страстью. Генерал прав – профессионалом Кононов был отличным.

– Хорошо, я сегодня же с ним поговорю.

Она не была до конца уверена, что поступает правильно, соглашаясь на предложение Краснова. Какой из нее начальник? Да и руководство отделом требует гораздо больше времени, чем работа простого следователя, а Варька и так почти все время проводит с няней и практически не видит мать дома.

Краснов заметил колебания Нины.

– Нина, ты лучший следователь, но я пойму, если ты откажешься.

Краснов знал, на какие слабые места надавить. Нина не привыкла отступать.

– Я согласна, – уже более уверенно сказала Нина.

Но если генерал настоял на своем человеке, Нина решила, что тоже сходу может предложить ему кандидатуру. Она на секунду задумалась. В их ведомстве было несколько человек, с которыми она хотела работать.

– Я бы взяла Таню Горюнову.

Таню она знает давно. С ней в походах они прошли по всему Уралу. И Нина неоднократно убеждалась, что Таня может не только построить маршрут на любой местности, но и успешно выбраться из любого забытого богом уголка.

– А тебе не будет мешать ваша школьная дружба? – хитро прищурился генерал.

– Я с этим разберусь, – решимость Нины росла у генерала на глазах. – И Ваню Токарева, – добавила она.

– Это который поспорил, что может установить жучок на Баффи, балканскую овчарку президента? – до Краснова дошли слухи о пари, заключенном в отделе компьютерщиков.

– Уверена, что Ваня сможет установить жучок где угодно, – серьезно ответила Нина.

– Смотри, только много вольностей ему не позволяй. Ну и надумаешь с четвертым, дай мне знать. Это дело, – Краснов указал на папку в руках Нины – не терпит отлагательств. От него зависит репутация нашего ведомства.

– Конечно, – Нина вскочила, захватила папку и быстрым шагом направилась к двери.

Краснов, посмотрев, как удаляется эта хрупкая девочка, почувствовал угрызения совести. Теперь Нина будет еще меньше времени проводить дома. И Варька будет видеть мать еще реже. Но Нина сама выбрала эту профессию. А в ней не может быть поблажек.

– Ты скажи, что подарить Варьке на Рождество? – Краснов попытался сгладить чрезмерно деловой тон разговора.

Нина сдвинула брови:

– Барби.

Нина быстро вышла из кабинета. Ей было стыдно. Она сказала первое, что пришло на ум. Честно говоря, она и сама еще не задумывалась о подарке дочери.

***