Борщ, измена и тапочки

Глава 1

Знаете, что самое обидное в измене? Нет, не предательство. И даже не ложь. А то, что застаёшь её всегда в самый неподходящий момент. Вот как я – в розовых тапочках-зайцах с оторванным ухом и с половником в руке. Половник, кстати, тоже с историей – свадебный подарок от свекрови. «Чтоб суп варила, а не ерундой занималась», – сказала тогда. Ну что ж, мамаша, суп я варю. Точнее, борщ. А вот ваш сыночек ерундой как раз и занимается.

Но обо всём по порядку.

18 декабря, вторник, половина восьмого вечера. Я стояла у плиты и колдовала над борщом. Тем самым, маминым, со свёклой с дачи, с секретным ингредиентом (ложка сахара, но это между нами). Завтра у нас с Серёжей годовщина – тринадцать лет, между прочим. Чёртова дюжина, как выяснилось позже. Но тогда я ещё не знала, что примета сработает с точностью швейцарских часов. Которые, кстати, Серёжа себе купил месяц назад. «Премию дали», – сказал. Ага, щас! Премию ему Машка дала, как выяснится через двадцать минут.

Борщ булькал в кастрюле, как гейзер в Йеллоустоне (видела в передаче по «Дискавери»). Капуста уже размякла, картошка разварилась в самый раз, морковка отдавала сладость. Красота! Я помешивала варево и мурлыкала что-то из «Позови меня с собой», кажется. Вот уж позвал, называется. Прямо в ванную позвал, гад!

Барсик – это наш кот, рыжий террорист семи лет от роду – сидел на своём любимом стуле и смотрел на меня с таким выражением морды, будто я не борщ варю, а цианистый калий развожу. Потом вдруг вскочил, выгнул спину дугой и зашипел на дверь. Да так зашипел, что чайник на соседней конфорке присвистнул в знак солидарности.

– Ты чего, Барсюня? – удивилась я. – Мышь учуял? Или крысу?

Как в воду глядела. Крысу он учуял. Двуногую. В красном кружевном белье.

Кот продолжал шипеть, причём так выразительно, что шерсть дыбом встала. У него, не у меня. Хотя потом и у меня тоже встала, но это уже другая история.

– Да что с тобой, охламон рыжий? – я погрозила ему половником. – Опять соседский Мурзик на площадку нагадил?

Барсик фыркнул, спрыгнул со стула и демонстративно ушёл в коридор, задрав хвост трубой. Обиделся, значит. Ну и ладно, у меня борщ важнее кошачьих истерик. Хотя надо было прислушаться. Коты – они чувствуют. Особенно предательство. И крашеных за версту чуют.

Попробовала на соль – маловато. Соль у нас хранится в ванной, в шкафчике. Не спрашивайте почему – это ещё со времён ремонта повелось, когда кухню красили, а жить-то надо было. Так и осталась. Традиция, мать её. Дурацкая традиция, как и привычка Серёжи говорить «я на важной встрече», когда он… Впрочем, я забегаю вперёд.

Выключила газ (борщ должен настояться, это вам любая хозяйка скажет), сняла фартук с вишенками – подарок Серёжи на прошлое восьмое марта – и пошлёпала в ванную. В тапочках-зайцах, разумеется. Левый заяц грустный – ухо ещё в прошлом году оторвалось, когда Барсик решил поиграть в тигра-охотника. Пришила, конечно, но криво. Теперь заяц похож на ветерана боевых действий. Или на меня после тринадцати лет брака.

Коридор у нас длинный, метров пять. По пути прошла мимо нашей спальни (дверь приоткрыта, странно – Серёжа всегда закрывает, особенно когда там «важные документы раскладывает»). Мимо гостиной (телевизор бубнит, новости про доллар, опять растёт, зараза, как и аппетиты некоторых). До ванной оставалось два шага, когда я услышала… хихиканье?

Женское такое, игривое хихиканье. Знаете, как в дешёвых сериалах, когда героиня изображает дурочку? Вот именно такое. Только в сериалах это смотрится менее пошло, чем звучало из нашей ванной.

Дверь в ванную была приоткрыта, оттуда лилась полоска света и… пар. И ещё – запах. Чужих духов. Приторных таких, французских. Я эти духи ненавижу с институтских времён – одна стерва из параллельной группы ими поливалась. Литрами поливалась. Кстати, её тоже Машкой звали. Совпадение? Не думаю!

– Серёженька, ну ты даёшь! – услышала я голос. Знакомый до боли голос. До зубной боли. – Шампусик ещё плесни!

Шампусик?! ШАМПУСИК?!! Да я ему сейчас так плесну!

Я толкнула дверь.

То, что я увидела, навсегда отпечаталось в моей памяти, как фотография. Только хуже качеством и без возможности удалить. И без фильтров. Хотя фильтр бы не помешал – хотя бы «размытие», чтоб детали не видеть.

В нашей ванне, в пене до подбородка, сидел мой муж. Голый, естественно (в ванной редко сидят в пальто, хотя после этого случая я бы предпочла именно такой вариант). А рядом с ним, тоже в пене, но почему-то в красном кружевном лифчике, восседала… Машка. Машка Гордеева, моя бывшая лучшая подруга. Та самая, которая три года назад клялась, что «никогда-никогда даже не посмотрит на моего Серёжу». Ну да, не посмотрела. Сразу потрогала, видимо. Всеми местами потрогала, судя по их позе.

На бортике ванны стояла бутылка «Советского шампанского» (даже на любовницу нормального не купил, жлоб!), два фужера и… мой леопардовый халат. Тот самый, который я купила в порыве оптимизма, решив стать роковой женщиной. Не стала. Зато Машка, судя по всему, стала. Роковой стервой в моём халате!

Секундная стрелка в моей голове зависла, как интернет при отключённом Wi-Fi. Или это мне показалось. Серёжа смотрел на меня, как баран на новые ворота. Нет, даже не так – как баран, который понял, что ворота ведут на бойню. Машка прикрылась мочалкой (моей мочалкой, между прочим, в форме божьей коровки! Подарок на прошлый день рождения от племянницы!). Пена потихоньку оседала, обнажая Машкины плечи с татуировкой бабочки. Когда она успела набить, интересно? И главное – зачем? Бабочка-то кривая, как моя жизнь!

– Лена… – начал Серёжа голосом, который обычно готовил для оправданий перед гаишниками. – Это не то, что ты думаешь!

Вот тут меня прорвало. Как плотину. Как гейзер. Как тот самый борщ на плите!

– НЕ ТО?! – я взмахнула половником, который, оказывается, всё ещё держала в руке. – А что это, по-твоему? Дезинфекция ванны? Медицинская процедура?! Сеанс групповой терапии?!! Или вы воду экономите, как ты заявил в суде?!

– Ленка, ну послушай… – Машка попыталась вылезти из ванны, но поскользнулась и шлёпнулась обратно. Волна окатила Серёжу с головой. Он закашлялся. Пена попала в нос. Надо же, хоть какое-то возмездие!

– Заткнись, змея подколодная! – рявкнула я. – В моей ванне! С моим мужем! В моём халате! На моей мочалке сидишь!

– Технически халат на бортике, – пискнула Машка.

– А технически ты сейчас получишь половником по своей крашеной башке!

Я посмотрела на неё. Потом на Серёжу. Потом на половник. Потом вспомнила про борщ. Пятилитровая кастрюля. Горячий. Густой. Со свёклой, которая красит всё подряд.

Знаете, есть моменты в жизни, когда всё встаёт на свои места. Вот прямо – щёлк! – и ты понимаешь всё. Почему муж задерживался на работе. Почему от него пахло женскими духами («Клиентка надушилась, лифт провонял»). Почему он купил новое бельё («Старое износилось»). Почему последние три месяца у него постоянно были «важные встречи» по пятницам. Почему он вдруг начал ходить в спортзал (ха! в спортзал! в ванную он ходил!). Почему стал бриться два раза в день.

И почему Барсик шипел. Умный кот. Чувствовал предательство. Надо было слушать кота, а не борщ помешивать! Барсик никогда не ошибается. В прошлом году точно так же шипел на сантехника – тот потом унёс наш разводной ключ. Мелочь, а показательно!

Я развернулась и пошла на кухню. Спокойно так пошла, даже не топая. Тапочки-зайцы мягко шлёпали по линолеуму – шлёп-шлёп-шлёп, как отсчёт последних секунд их спокойной жизни.

– Лена, ты куда? – крикнул Серёжа.

– За борщом! – крикнула в ответ.

– Зачем?!

– Ужин подавать!

Взяла с плиты кастрюлю. Пятилитровую, между прочим. Тяжёлую, зараза – килограмма четыре одного мяса туда ушло! Но адреналин – великая вещь. Я подняла её, как пушинку. Как пёрышко. Как свою разбитую женскую гордость!

Вернулась в ванную. Они всё ещё сидели в ванне, только Серёжа уже натянул на себя пену, как одеяло, а Машка пыталась прикрыться руками. Поздно, дорогая. Всё я уже видела. И твою татуировку, и целлюлит на бёдрах (ха, а говорила, что в спортзал ходит!), и накладные ресницы, которые отклеились и плавают, как водоросли. И грудь твою силиконовую видела – третий размер превратился в четвёртый. Чудеса пластической хирургии!

– Ленка, что ты… – начал Серёжа.

– Приятного аппетита! – провозгласила я и подняла кастрюлю.

– НЕ НАДО! – заорали они хором.

– НАДО! – ответила я и опрокинула борщ в ванну. Весь. До последней капли. До последней свеклинки!

Пять литров борща – это вам не шутка. Густого, наваристого, со свёклой, капустой, картошкой и мясом. Температура – градусов семьдесят ещё было. Не кипяток, но и не холодный. В самый раз для подачи к столу!

– ААААА! – заорала Машка. – Горячо! Моя причёска!

– ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! – Серёжа попытался выскочить из ванны, но поскользнулся на капусте и рухнул обратно. Волна борща накрыла Машку с головой. Она вынырнула с лавровым листом на лбу – прямо как орден «За заслуги в блудодеянии»!

Я поставила пустую кастрюлю на пол, отряхнула руки и сказала:

– Это называется «подать к столу». Приятного аппетита, голубки! Ешьте на здоровье!

Они барахтались в борще, как два карася в томатном соусе. Машка выплёвывала картошку и причитала про маникюр за три тысячи. Серёжа пытался вытащить свёклу из-за уха и морковку из подмышки. Пена смешалась с борщом, и вся эта субстанция стала похожа на последствие неудачного химического эксперимента. Или удачного – смотря какая цель была. Моя цель достигнута – они оба выглядели как полные идиоты!

– Ты… ты сумасшедшая! – выплюнул Серёжа вместе с петрушкой.

– Возможно, – согласилась я. – Но знаешь что? Мне всё равно. И кстати, Серёженька, раз уж ты тут с Машенькой борщиком балуешься, у меня для тебя новость.

– Какая ещё новость? – он вытирал глаза. Свёкла, знаете ли, щиплет. Особенно с сахаром!

– Я подаю на развод. Завтра же. В честь нашей годовщины.

Тишина. Только борщ капал с потолка. (Да, я так удачно плеснула, что до потолка достало. Талант!)

– Я… я тоже хотел сказать… – начал он, пытаясь сохранить достоинство с морковкой в волосах. – Мы с Машей… мы любим друг друга…

– О, как трогательно! – я всплеснула руками. – Любовь в борще! Прямо «Ромео и Джульетта» в овощном исполнении!

– Ты не понимаешь! – взвизгнула Машка, вытаскивая капустный лист из декольте. – Это настоящие чувства!

– Настоящие? – я расхохоталась. – Машка, у тебя сейчас картошка за щекой, свёкла в волосах и мой муж по уши в дерьме! Какие чувства, о чём ты?!

– Бывший муж! – поправил Серёжа.

– О, уже бывший? Быстро ты, однако! Пять минут назад в ванне кувыркался, а уже бывший!

Вот так, в фартуке с вишенками и с картофелечисткой в кармане (забыла выложить), я поняла – жизнь только начинается. Правда, картошку всё равно жалко. Хорошая была, без глазков. И мясо жалко. Но это того стоило – видеть их в борще!

Я развернулась и пошла к выходу.

– Лена, подожди! – крикнул Серёжа. – Давай поговорим! Как цивилизованные люди!

Я остановилась в дверях. Обернулась. Посмотрела на них – двух любовников в борще, красных, как варёные раки, с овощами в волосах и пеной на носах.

– Знаешь что, Серёжа? Я тебе отомщу. Не знаю как, не знаю когда, но отомщу. И это будет эпично. Эпичнее, чем борщ в ванне. Обещаю.

– Ты угрожаешь?! – взвизгнула Машка.

– Нет, дорогая. Я обещаю. А свои обещания я выполняю. В отличие от некоторых, которые клялись в вечной дружбе!

Вышла. Хлопнула дверью так, что штукатурка посыпалась. И люстра в коридоре закачалась. И сосед снизу застучал по батарее. Привет, дядя Петя! У нас тут праздник!

На кухне меня ждал Барсик. Сидел на столе (что строго запрещено, но сегодня можно всё) и смотрел с видом «я же предупреждал».

– Да, Барсюня, – сказала я, почесав его за ухом. – Ты был прав. Надо было шипеть громче. И мне вместе с тобой шипеть!

Кот мурлыкнул и потёрся о мою руку. Потом спрыгнул, подошёл к своей миске и демонстративно начал есть. Мол, вот как надо борщ употреблять – из миски, а не из ванны!

Я посмотрела на свои тапочки-зайцы. Розовые, милые, с оторванным ухом у левого. В таких тапочках не разрушают семьи. В таких тапочках их восстанавливают. Или строят новые. Или мстят бывшим мужьям. Да, определённо мстят. С размахом. С фантазией. С борщом!

И знаете что? У меня уже зрел план. Правда, пока смутный, как фигура Машки через запотевшее стекло ванной. Но это ничего. Планы, как маринад для шашлыка, должны настояться. Время пропитаться специями. Остротой. Злостью. И чувством юмора – куда ж без него!

А пока… пока я сделала себе чай, взяла печенье «Юбилейное» (ирония судьбы!) и села писать список. Что мне понадобится для мести:

Хороший адвокат (желательно красивый, чтоб Серёжа обзавидовался)

Детектив (или научиться самой следить – в RuTube же есть уроки!)

Доступ к его соцсетям (пароль знаю – Masha14111989, день рождения этой крашеной курицы)

Союзники (подруги, соседи, может, даже его мама – она Машку терпеть не может)

Новое платье (месть требует соответствующего вида)

И главное – выдержка. Месть, как маринад, должна время настояться, пропитаться, созреть!

За окном начал падать снег. Первый снег этой зимы. Красиво. Романтично. Если бы не борщ в ванной и два идиота в нём.

Но знаете что? Мне было хорошо. Впервые за последние месяцы – хорошо. Потому что всё встало на свои места. Потому что маски сброшены. Потому что теперь я свободна. Свободна – как касса в супермаркете с табличкой «Закрыта»: никого не обслуживаю, кроме себя любимой!

Свободна для новой жизни. Свободна для счастья. Свободна для мести.

И всё это – в розовых тапочках-зайцах с оторванным ухом.

Мама всегда говорила: «Ленка, жизнь – как борщ. Пока варишь – кажется, что всё пропало. А получается – пальчики оближешь!»

Правда, она имела в виду немного другое. Но борщ-то получился знатный! Жаль только, что не по назначению использовала. Хотя… может, как раз по назначению? В конце концов, накормила же я их. До отвала. До тошноты. До развода.

Ах да, чуть не забыла. Через час Серёжа постучал в дверь спальни (я заперлась там с Барсиком и ноутбуком).

– Лена, можно войти?

– Вали к своей Машке!

– Она уехала…

– Мне фиолетово! И вообще – это теперь твои проблемы!

– Лен, а где швабра? Ванную надо отмыть…

Вот тут я снова расхохоталась. Швабру искать пришёл! После всего! Типичный Серёжа – главное, чтоб чисто было!

– В кладовке, – крикнула я. – И тряпки там же. И «Мистер Пропер». И уксус возьми – свёкла без него не оттирается! Оттирай свой позор, Серёженька!

Он ушёл шаркая. Как побитая собака. Которая нагадила на ковёр и теперь знает, что получит тапком. Моим розовым тапком-зайцем!

Кстати, о тапках. Мои зайцы смотрели на меня с пола. Левый – с оторванным ухом – подмигивал. Или мне показалось. Но я подмигнула в ответ.

Неважно. Главное – война объявлена. И я её выиграю. В розовых тапочках-зайцах. С оторванным ухом. Но с несломленным духом!

Война объявлена.

Тапочки надеты.

Месть запущена!

Глава 2

Знаете, как звучит одиночество? Нет, не тишина. Одиночество звучит как капающий кран в ванной, тиканье будильника на тумбочке и скрип паркета под тапочками-зайцами. Особенно утром, когда ты просыпаешься в кровати, которая вдруг стала неприлично огромной. Как футбольное поле. Или взлётная полоса для мелких самолётов.

24 декабря. До Нового года неделя, до развода – несколько часов, до новой жизни – бог знает сколько. Я лежала по диагонали (потому что теперь могу!) и смотрела на пустую половину кровати. Подушка Сергея исчезла вместе с ним. Сбежал ночью, как партизан. Или как крыса с тонущего корабля. Хотя корабль-то как раз остался мне – двушка на Загорьевской, пятый этаж, вид на помойку и детскую площадку. Романтика, одним словом!

Барсик спал в ногах, растянувшись на всю ширину кровати. Храпел, зараза рыжая. Видимо, праздновал освобождение территории от оккупанта. Умный кот – всегда Серёжу недолюбливал. Шипел, царапал, однажды даже нагадил в его любимые тапки. Я тогда ругалась, а надо было медаль дать за проницательность. «За боевые заслуги в тылу врага», так сказать.

– Барсюня, – позвала я, пошевелив ногой под одеялом. – Вставай, у нас сегодня суд.

Кот приоткрыл один глаз, посмотрел на меня с выражением «женщина, ты в своём уме в такую рань?» и демонстративно отвернулся. Прав, конечно. Но лежать некогда – суд не ждёт разведёнок. В десять утра первое заседание по разводу. Историческое событие, можно сказать. Как высадка на Луну, только наоборот – спуск с небес на землю.

Встала. Тапочки-зайцы терпеливо ждали у кровати. Левый заяц с пришитым криво ухом смотрел укоризненно – дескать, ну что, довоевалась? Довоевалась, дорогой. Но это только начало военных действий. Разведка боем, так сказать.

На кухне меня ждал сюрприз. Барсик (который пролез через свою секретную щель под дверью – выгрыз её ещё котёнком, когда зубы чесались) уже восседал на столе и методично вылизывал тарелку. Синюю тарелку Сергея. Ту самую, из которой есть никому не разрешалось. «Это моя личная тарелка!» – возмущался бывший благоверный, если кто-то покушался на святое. Личная! Будто он царь какой или минимум олигарх. Ага, щас! Олигарх с зарплатой в серой фирме!

– Молодец, Барсик! – похвалила я кота. – Правильная расстановка приоритетов! Десакрализация прошлого!

Кот мявкнул одобрительно и продолжил осквернять бывшую святыню. Причём с таким усердием, будто готовился к экзамену по вылизыванию.

Я поставила чайник (старый, со свистком, который звучит как астматик после пробежки) и полезла в холодильник. О, это была отдельная песня! Творог, просроченный на три дня. Йогурт, просроченный на неделю. Сыр с плесенью (и это не дорогой французский рокфор, а обычный «Российский», который зазевался и решил эволюционировать). Колбаса… нет, это лучше сразу выкинуть, чтобы не травмировать психику. Она уже позеленела и, кажется, шевелилась.

В итоге завтрак состоял из кофе с молоком (молоко ещё держалось, героически сопротивлялось прокисанию) и печенья «Юбилейное». То самое, из пролога. Символично, правда? Юбилей развода отмечаю юбилейным печеньем!

В половине восьмого зазвонил телефон. Мама. Конечно, мама. У неё встроенный радар на семейные драмы. И ещё GPS-навигатор на дочкины неприятности.

– Ленка, ты как? – без предисловий начала она.

– Нормально, мам.

– Не ври матери! Я всё знаю!

– Откуда?

– Серёжина мать звонила. Рыдала в трубку целый час! Говорит, ты её мальчика борщом облила. Горячим! Со свёклой!

Ах вот как это теперь называется – «облила». Не «застала с любовницей в ванной», а «облила». Ну-ну. Версия для свекрови, значит.

– Мам, он изменял. С Машкой. В нашей ванне.

– А я что говорила?! – торжествующе воскликнула мама. – Я же предупреждала! Ещё на свадьбе! Косо он смотрел, косо! И танцевал криво! И торт не так разрезал!

– Мам, при чём тут торт?

– Торт – это символ! Как человек торт режет, так и семейную жизнь строит. А он что? Кусок себе отхватил побольше, с розочками! А тебе – голый бисквит оставил. Я сразу поняла – жлоб!

Материнская логика – это отдельная вселенная со своими законами физики. Там торт равняется характеру, а танец – судьбе.

– Ладно, мам, я побежала. Суд в десять.

– Суд?! Уже суд?! Ленка, может, не надо? Может, простишь? Все мужики гуляют! Твой отец тоже…

– Мам!

– Ладно-ладно! Молчу! Хотя нет, не молчу! Гнать поганой метлой! Я всегда знала, что он подлец! Помнишь, как он на моё шестидесятилетие пришёл? Без цветов!

– С цветами, мам. Розы были.

– Три штуки! Три! Это разве букет? Это огрызок букета! Это оскорбление!

Спорить было бесполезно. В маминой вселенной три розы – это преступление против человечности.

Попрощалась и начала собираться. Что надевают на первое заседание о разводе? Гугл молчал. Видимо, это слишком специфический запрос. Яндекс тоже не помог – выдал рекламу свадебных платьев. Ирония, да?

В итоге выбрала чёрное платье (траур по браку) и красную помаду (боевая раскраска). Тапочки-зайцы пришлось сменить на сапоги. Жаль. В тапочках я чувствовала себя увереннее. Как Золушка наоборот – теряю волшебную силу, когда снимаю тапки.

В «Пельмешках» на Загорьевской меня уже ждали. Светка и Инна сидели за нашим столиком у окна – номер семь, счастливый, ха! – и о чём-то яростно спорили. Судя по жестикуляции, обсуждали либо третью мировую, либо мужиков. Впрочем, это почти одно и то же.

– Вот ты ей скажи! – набросилась на меня Инна, едва я села. – Скажи, что всех мужиков надо кастрировать!

– Не всех, – возразила Светка, поправляя свой фирменный яркий шарф (сегодня оранжевый с попугаями – вырви глаз!). – Есть нормальные!

– Где? Покажи! – Инна закурила свою тонкую сигарету. – В Красной книге? На последней странице? Мелким шрифтом?

– Мой Вадик нормальный!

– Твой Вадик просто ещё не попался. Все они изменяют. Вопрос времени. Дай срок – и твой туда же!

– Девочки, – вмешалась я. – Можно не прямо сейчас? У меня через час суд. Нервы и так на пределе.

– Ой, Ленок! – Светка схватила меня за руку. – Как ты? Мы всё знаем! Машка – дрянь последняя! Представляешь, она ещё и в салоне всем рассказывает, что Серёжа сам к ней пришёл! Что это любовь! Что они созданы друг для друга!

– Пусть рассказывает, – пожала плечами я. – Вместе с борщом из волос выковыривает и рассказывает.

– Борщ – это гениально! – восхитилась Инна. – Я в восторге! Правда, я бы кипятком плеснула!

– И села бы за умышленное причинение вреда здоровью, – заметила я.

– Того стоит! – отмахнулась Инна. – Хотя борщ – это поэтично. Прямо «Месть подаётся холодной». Хотя у тебя горячей подалась!

– Кстати, ты адвоката наняла? – спросила Светка.

– Зачем? У нас имущества – кот и мебель из ИКЕИ. Диван за пятнадцать тысяч, стол за восемь. Миллионное состояние!

– А квартира?

– Долевая собственность. Пополам. Либо он мне выплачивает, либо я ему. Либо продаём.

– Продавай! – посоветовала Светка. – И купи студию поближе к центру. Найдёшь себе нового мужика! Молодого! Красивого! С деньгами!

– Ага, – хмыкнула я. – С зарплатой бухгалтера в семьдесят пять тысяч. Очередь из олигархов уже выстроилась. До самой Москвы-реки!

– Не каркай! – Светка погрозила мне пальцем. – Всё будет хорошо! Вот увидишь! У меня интуиция!

Её оптимизм был неистребим, как тараканы в общежитии. Или как плесень в ванной – сколько ни три, всё равно вылезет.

Съела фирменные пельмени «Сибирские» (вкусные, зараза, хоть и развод на дворе), выпила чаю и поехала в суд. В метро было душно, пахло чьими-то духами «для настоящих мужчин» (судя по концентрации, вылили флакон) и мокрыми куртками.

Мировой суд номер 238 располагался в здании, которое видело ещё царя Гороха. Может, даже лично. Облупленные стены цвета «больничная тоска», скрипучие двери, которые надо открывать плечом, очередь из тридцати человек в коридоре шириной полтора метра. Атмосфера!

– Вы на развод? – спросила меня женщина лет пятидесяти в леопардовом платье (что у них у всех с леопардами? Сговорились?).

– Да.

– Первый раз?

– Ну… да.

– У меня третий! – гордо сообщила она. – Опыт, знаете ли! Могу посоветовать – главное, не плачьте. Судьи нервных не любят. И документы все подготовьте. И мужа своего не бейте. Ну, при судье не бейте. Потом можно. Я второго сковородкой огрела прямо на выходе – ничего, обошлось!

Ценные советы, что сказать. Запомню про сковородку.

В десять пятнадцать нас наконец позвали. Кабинет оказался маленький, метров пятнадцать, забитый шкафами с папками до потолка. Пахло пылью и чем-то кислым – то ли уксусом, то ли разбитыми надеждами.

За столом восседала судья Золотова Вероника Николаевна – дама лет пятидесяти пяти с причёской «а-ля Тэтчер» и взглядом следователя по особо важным делам. Или палача. Или учительницы математики – что страшнее.

На подоконнике выстроились кактусы. Штук двадцать, не меньше. Все разные – от малюсеньких (как напёрсток) до здоровенного монстра с красным цветком на макушке. Один был похож на ежа после электрошока, другой – на злую свекровь в бигудях, третий вообще напоминал средний палец. Символично!

Сергея с Машкой не было.

– Где ответчик? – строго спросила судья, поглядывая на часы. Часы были строгие, как и хозяйка – металлические, без излишеств.

– Не знаю, – честно ответила я.

– Ждём пятнадцать минут, – вздохнула Вероника Николаевна и принялась поливать кактусы из маленькой леечки в форме слоника.