- -
- 100%
- +
– Я и хотел бы сообщить нечто, пока приговор не дочитан, – настаивал Одгар.
Судья повернулся к одному из городских советников, что торопливо поднялся к нему на помост. Они коротко переговорили, после чего судья вновь обратил взор на Одгара.
– Поднимитесь сюда. Вам дозволено высказать свои соображения.
Одгар быстро зашагал к помосту. Фаста чувствовала себя ужасно: сейчас муж выставит себя на посмешище. Мало того что его ограбили и едва не убили, так теперь он намерен поведать подробности всей Мизене. Она по собственному опыту знала, что чужое сочувствие лишь поначалу приносит наслаждение, а потом начинает ранить, и под конец хочется вовсе закрыть глаза и уши, лишь бы не видеть сострадательных взглядов. Потому что вторым слоем в этих взглядах просматривается обычное любопытство, а третьим – плохо скрытое злорадство: слишком хорошо жили, дорогие господа, а все в жизни хорошо не бывает! Дела мануфактуры идут без перебоев – так дочка народилась калекой, вот беда так беда...
А теперь еще и это ограбление.
Одгар тем временем поднялся на помост и остановился перед судьей.
Коротышка поднял голову.
– Говорите, – скрипнул он. – Дополнительные сведения, могущие повлиять на приговор?
– Да, – кивнул Одгар. – Один из этих людей невиновен.
– Невозможно! – Низкорослый судья подскочил в своем кресле, взмахнув короткими ручками. Блеснул перстень на указательном пальце и снова погас, скрытый вялой манжетой из густых, собранных в оборку кружев.
– Ручаюсь моим добрым именем, – упорно повторил Одгар.
– Смелое заявление, – сказал судья. – Если будет доказано обратное, ваше доброе имя сильно пострадает. – Он подался вперед, держась за подлокотники, как будто боялся свалиться с кресла. – Все эти люди хорошо знают друг друга. Они связаны общим прошлым. Все они – из одного отряда наемников, некогда сражавшегося под знаменами герцога Ларренса. В одной из битв отряд был истреблен почти полностью, а оставшиеся в живых рассеялись по стране. Иные скрылись из поля зрения навсегда – полагаю, то были самые благоразумные: вероятно, они осели где-нибудь и ведут пристойный образ жизни. Но не так поступили эти негодяи, которых мы сегодня видим перед собой! – Неожиданно маленький судья сделался выше ростом, его слабый голосок зазвенел, в нем даже появился намек на громовые нотки. – Главарь будет повешен, остальные – проданы; в Королевстве достаточно тяжелой работы!
– Все они – из одного отряда? – переспросил Одгар.
– Именно это вы только что услышали, – подтвердил судья.
– Нет, невозможно, – сказал Одгар. – Один из них невиновен.
– Говорю вам, упрямец, такое невозможно. Не могу понять, что вами движет... Для чего вы вознамерились выгородить одного из этих отщепенцев? Если кто-то из них вам родня, вам будет предоставлено право внести за него выкуп во время торгов.
– Вероятно, проще было бы признать неправду и согласиться на ваше любезное предложение, господин королевский судья, – ответил Одгар, – но я буду стоять на том, что считаю правдой. Один из этих людей спас меня, когда прочие ограбили.
– Возможно, это было предусмотрено их планом, – заметил судья, щурясь. – Как справедливо указывал их главарь во время допросов, смертоубийство не было их главной целью.
– По-вашему, они нарочно усадили одного из своих на берегу, чтобы тот спасал тех, кто не сразу пошел ко дну?
Судья сплел пальцы, уткнул в них подбородок.
– Логично, – буркнул он. – Итак, вы утверждаете, что здесь присутствует человек, который вытащил вас из воды?
Одгар произнес:
– Да.
– Вы готовы указать нам его, взяв за руку?
– Да.
– Прошу.
Судья сделал короткий жест и, задрав голову, с любопытством уставился на Одгара.
Владелец мануфактуры подошел к рослому человеку, стоявшему предпоследним в ряду осужденных, и не колеблясь взял его за руку выше локтя.
– Вот он, – обратился Одгар к судье. – Он вытащил меня из воды, дал свой плащ, развел костер, чтобы я мог согреться.
– И как же его зовут? – настаивал судья. – Если вы знакомы, то должны знать его имя.
Одгар замолчал.
– А вот они отлично знали его имя. – Судья кивнул на прочих.
– Я настаиваю, господин судья. Впрочем, – тут Одгар прищурился, – возможно, вы и меня подозреваете в сговоре с разбойниками? Вероятно, я нарочно дал себя ограбить, раздеть и бросить в реку – чтобы затем у меня появилась завидная возможность оправдать хотя бы одного из этих негодяев.
Судья встал.
– Пусть с этого человека снимут веревки, – распорядился он. – Он свободен.
Стражник оттолкнул Одгара от его спасителя, сердито дернул узел и несколькими быстрыми движениями распутал веревку. Рослый человек потер запястья и впервые за все это время посмотрел на Одгара.
– Меня зовут Элизахар, – сказал он. – Вы должны мне еще денег за ваше спасение.
* * *
Госпожа Фаста не вполне понимала, как ей следует принимать этого Элизахара. Одгар пригласил его на обед. Возражать хозяйка дома не решилась, поэтому ограничилась тем, что приняла предельно кислый вид, что, по ее мнению, должно было означать хорошие манеры.
Элизахар, как всякий солдат, видывал и роскошь, и нищету, он больше не принадлежал ни к одному из сословий и потому с одинаковой легкостью общался и с крестьянами, и с аристократами. Труднее всего было для него найти общий язык с богатым горожанином, самой лакомой добычей для хищника. Но благодаря спокойной искренности Одгара обед прошел на удивление хорошо.
– Где ваша лошадь? – спросил Одгар между прочим, когда уже подали десертное вино и сладкие фрукты.
– Один из ограбленных признал ее своей и забрал. – Элизахар усмехнулся. – Что ж, глупый крестьянин будет иметь теперь дело с последствиями собственной жадности: это боевая лошадь, она не приучена к ярму, зато умеет добивать ударом копыта упавшего человека...
Когда разбойников схватили, вся имевшаяся при них добыча была выставлена в мэрии, и ограбленные могли приходить и высматривать там свои вещи.
– Как же вышло, что вас взяли вместе с ними? – Одгар наконец решился задать вопрос, который его беспокоил.
Элизахар повертел между ладонями кубок из зеленого стекла.
– Просто оказался в неудачном месте. Они разбойничали как раз там, где я имел несчастье заночевать. Нас накрыли общей сетью. А тут еще выяснилось, что ребята – из моего бывшего отряда. – Он фыркнул. – Радостная встреча!
– Неужели у них не хватило совести сказать, что вы – не с ними?
– У нас довольно своеобразное чувство юмора, – отозвался Элизахар.
Одгар отметил про себя это – «у нас»: солдат и сам не вполне отделял себя от прочих.
– Напротив, – продолжал Элизахар, – они пришли в неописуемый восторг. Особенно главарь. Ох, как он хохотал! И все повторял: «Этот тоже с нами, не забудьте, господа, этот – тоже наш, его звать Элизахар, и мы все страсть как рады его видеть рядом с нами!»
Рассказывая это, он и сам улыбался. Одгар молча покусывал палец, никак не решаясь вынести окончательное суждение об этом человеке.
Элизахар понял это и сам заговорил о том, что беспокоило Одгара:
– Нам не грозила смертная казнь. Самое большее – главарю, но он надеется на милосердие королевы. Поэтому шутка не могла даже считаться особенно злой...
– Вы на них не сердитесь?
– Говорю же вам, нет!
– А если бы вас осудили несправедливо?
Элизахар поставил бокал, чуть подался вперед:
– И что бы это изменило? Такие, как я, не слишком дорожат своей репутацией. В крайнем случае вы смогли бы выразить свою признательность, внеся за меня выкуп. В конце концов, я спас вам жизнь.
Одгар встал, прошелся по комнате. Элизахар снова налил себе вина и принялся тянуть маленькими глотками. Он не понимал, что творится с его собеседником, – да и не имел намерения особенно глубоко разбираться в чувствах господина Одгара. Понадобится – скажет все сам, Вино превосходное, обед – выше всяких похвал. Жизнь представлялась чрезвычайно уютной.
Неожиданно Одгар резко повернулся к гостю и спросил в упор:
– Вы – неудачник?
– Что? – Элизахар поперхнулся.
– Я спросил, преследуют ли вас неудачи. Встречаются такие люди, которым не везет. И люди хорошие, и намерения у них чистые, и поступки выше всяких похвал – но не везет, и все тут!
– Ну, это не про меня, – ответил Элизахар. – Напротив, я считаю себя большим счастливцем. До сих пор не было ни одной выгребной ямы, из которой я бы не выбрался.
– Но вы попадаете в них?
– С достаточной регулярностью. Как, впрочем, и любой другой смертный. Почему вас это интересует?
– Я хочу предложить вам работу. Видите ли, у меня есть дочь.
Элизахар отставил бокал.
– Вот сейчас я испуган, – сообщил он. – До смерти боюсь дочерей.
Одгар махнул рукой.
– Оставьте! Выслушайте до конца, потом будете бояться. Мне нужен охранник для моей девочки. Я хочу отправить ее учиться в Академию Коммарши.
– В первый раз слышу о том, что Академия – опасное место, – заявил Элизахар, хмурясь. Разговор перестал ему нравиться, но он еще не придумал, как отказать Одгару и попросту выпросить у него побольше денег.
– Мир – вообще опасное место, особенно для такой девушки, как моя дочка, – невозмутимо продолжал Одгар. – Я познакомлю вас с ней. Возможно, вы сочтете, что она достойна ваших забот.
– Если она красотка, то я могу влюбиться, – предупредил Элизахар.
– Влюбляйтесь, если вам от этого легче... Мне нужно, чтобы вы охраняли ее от любой беды. Если понадобится кого-нибудь убить – убейте, я сумею защитить вас от королевского правосудия, – сказал Одгар.
Элизахар покачал головой.
– Не уверен, что справлюсь с задачей. Послушайте, господин мой, я предпочитаю держаться подальше и от дочерей, и от королевского правосудия.
Пропустив все возражения мимо ушей, Одгар снова подошел к столику, взял кувшин и налил себе вина – полный бокал. Элизахар молча следил за ним.
– Вы можете уйти в любой момент, – сказал Одгар. – Я не удерживаю вас насильно.
– Ну, я бы и сам немного задержался, – возразил Элизахар. – У вас отличная кухарка и превосходное вино...
– Все это будет вам доступно – в разумных пределах, то есть почти неограниченно, если вы примете мое предложение. Вы грамотны?
– Да, если от этого зависит мое право на ваш винный погреб.
– Я спрашиваю как нельзя более серьезно.
– Да, я грамотен, – сказал Элизахар, поднимаясь. – К чему вы ведете?
– Идемте. – Одгар схватил его за руку. – Покажу вам дочку.
– Мы будем за нею подсматривать? – спросил Элизахар азартно.
Одгар на миг остановился.
– Не шутите так...
– Вы будете смеяться, но я действительно побаиваюсь юных девушек из хороших семей. Что-то в них есть неземное. И они вечно смотрят на меня так, словно прикидывают – начну я насиловать их сразу или сперва зарежу их родителей, чтобы не мешали.
Какая-то давняя обида, почти совсем стертая временем, вдруг мелькнула в голосе Элизахара, но отец Фейнне угадал ее, и потому дерзость солдата не рассердила его.
– Моя дочь не станет на вас смотреть, – заверил он просто.
* * *
Фейнне услышала шаги и подняла голову; ее глаза были устремлены не прямо на вошедших, но остановились чуть правее. Одгар приблизился к дочери и поцеловал ее в подставленный лоб.
– Кто с вами? – спросила она.
Одгар махнул Элизахару, чтобы тот подошел ближе.
Фейнне улыбнулась: девушка смотрела мимо лица гостя, но улыбка предназначалась ему, и он машинально встал так, чтобы оказаться прямо перед ней. Фейнне не подпадала под обычное определение «красотки»: круглое лицо, подбородок сердечком, небольшая склонность к полноте. Но она была невыразимо милой – Элизахар вдруг понял, что ему трудно будет расстаться с ней даже после мимолетной встречи.
– Так вы согласны охранять мою дочь? – спросил Одгар.
Он перевел взгляд с дочери на отца и молча кивнул.
Девушка вдруг расцвела:
– Я могу поехать в Коммарши?
Элизахар склонился перед ней, хотя и знал, что она не может этого видеть, а Фейнне, торопясь обнять отца, взмахнула руками и по случайности запустила обе пятерни прямо Элизахару в волосы.
– Ой, простите! – закричала она, путаясь в его плохо расчесанных волосах и дергая. – Вам больно?
Он осторожно взял ее запястья, высвободил пальчики и отпустил.
– Меня зовут Элизахар, – сказал он. – Я буду охранять вас, коль скоро это угодно вашему отцу.
– Очень неловко вышло, – завздыхала Фейнне. – Обычно у меня получается лучше... Я еще не привыкла к вам. Но я привыкну! Вы большого роста?
Элизахар сморщил нос.
– Чуть выше вашего отца, но, в общем и целом, ничего особенного.
– Скажи нянюшке, чтобы собирала вещи, – распорядился Одгар. – Нам еще предстоит переговорить с твоей мамой.
Он потянул Элизахара за рукав, и оба вышли, оставив Фейнне радостно хлопотать.
– Я мог бы помогать молодой госпоже вести записи на занятиях и готовиться к экзаменам, – сказал Элизахар. едва они с Одгаром оказались наедине. – За двойную плату, разумеется.
Глава шестая
ТАНДЕРНАК
Как и в Академии Коммарши, Ренье оставался любимцем женщин. В столице он пользовался любезностями не только легкомысленных трактирных служанок, но и степенных королевских прислужниц и даже некоторых знатных дам, которым нравился молодой человек, способный провести несколько ночей с красавицей, ничего для себя не требуя и ни намеком после не напоминая о случившемся.
Именно эта легкость нрава и готовность ко всему, что ни предложит партнерша, сделались основой репутации Ренье: одни считали его сердцеедом, другие – глупцом, а двое или трое мужчин всерьез вознамерились убить юного нахала, о чем тот до поры до времени счастливо не ведал.
Самым неприятным из всех желающих выпустить ему кишки оказался некий господин Тандернак. Они встретились во дворце, куда Тандернак явился, во-первых, изъявить преданность и благодарность ее королевскому величеству, а во-вторых, попросить ее кое о каких льготах при уплате налогов на постоялые дворы: два из них расположены так далеко от столицы, что, по скромному предположению Тавдернака, не могут быть облагаемы таким же высоким налогом., как и четыре остальных...
Ренье шатался по большому залу, то и дело оскальзываясь на паркете, и таскал за собой куклу. Он то брал её за безвольную тряпичную руку, то подхватывал за талию и вертел, то подносил к зеркалам, чтобы она могла полюбоваться собой.
Вид этого юнца, разболтанного и отвратительно женственного, был для Тандернака почти невыносим. Тем не менее приходилось его терпеть. Ренье догадывался о впечатлении, которое производит, и нарочно усиливал его. Краем глаза он рассматривал просителя, ожидавшего аудиенции у королевы. Вероятнее всего, примет его не королева, а кто-нибудь из секретарей. В любом случае, ждать ему придется долго.
Ренье усадил куклу на каминную полку, среди безделушек, вытащил из ножен свою шпагу и начал делать выпады, целясь в невидимого противника. Он вращал кистью руки так, чтобы развевались кружевные манжеты, приседал, изящно отставляя колено, перемещался взад-вперед маленькими скользящими шажками и время от времени замирал в какой-нибудь героической позе перед зеркалом.
Он ждал: в какой момент Тандернак взорвется, но тот продолжал тупо смотреть в стену, и только желваки на его скулах шевелились.
«Железный человек! – восхитился Ренье. И тут же добавил про себя: – Наверняка низкого происхождения. Только воры, крестьяне и жвачные животные бывают гак терпеливы... Даже у лакеев есть нервы. Не говоря УЖ о каком-нибудь вечнозеленом кедре...»
Ренье брал уроки фехтования у настоящего мастера, которого нашел для него Адобекк: вспыльчивого старика с перебитым носом. Сам старик почти не брал шпагу в руки, предпочитая стравливать двоих учеников или заставлять троих набрасываться на одного. Сам он прыгал вокруг, замечая малейшие огрехи, непрестанно бранился и делал различные жесты. Следует отдать должное учителю – такая методика преподавания давала хорошие плоды. Сейчас Ренье легко одолел бы любого своего академического товарища.
Наконец ему надоело кривляться, и он с размаху уселся в кресло напротив Тандернака. Заговорил развязно:
– Ждете?
Тандернак медленно перевел на него взгляд. Пустой, ничего не выражающий.
– А, – сказал Ренье. – Ну, ждите... А вы кто?
– Тандернак, – сказал Тандернак.
– Ну! – проговорил Ренье. – И каково это – быть Тандернаком?
– Жалоб нет, – отрезал проситель.
– В таком случае, что вы тут делаете? – удивился Ренье.
– Пришел выразить благодарность.
– Прислали бы свинью, – посоветовал Ренье, – зачем самому-то приходить?
Тандернак пожал плечами.
– Всегда вернее сделать лично, чем поручать кому-нибудь другому, – сказал он.
– Умно, – восхитился Ренье.
– Вы, надо полагать, из окружения принца, – заметил Тандернак.
– Угадали! – Ренье широко развел руками и одарил собеседника улыбкой.
– Это было нетрудно, – буркнул он. – Такой же извращенец, как ваш хозяин.
Ренье поднял три пальца, сразу став серьезным.
– Три ошибки, – пояснил он. – Принц не извращенец. Он мне не хозяин. И вообще не следовало говорить об этом.
Тандернак отозвался скучным тоном:
– Я буду думать и говорить, что захочу.
Ренье вскочил, схватил свою куклу с каминной полки и удалился, волоча игрушку за собой по полу.
* * *
Дядя Адобекк сказал племяннику вечером того же дня:
– Прямо не знаю, что и делать: я не привык быть настолько однообразным...
Ренье любовно полировал шпагу. Его ум был полон винтов, вольтов и всевозможных ку, коими он рассчитывал завтра снискать некоторое уважение у своих партнеров по фехтованию. Мысленно он вел поединок с самым коварным из всех, неким толстяком по имени Гэзилей: тот выглядел жирным и неуклюжим и ловко пользовался своей обманчивой наружностью. На самом деле Гэзилей умел стремительно передвигаться, уходя из-под удара, – он не ходил, а плавал по залу. Драться с ним было увлекательно и опасно: Гэзилей не всегда умел рассчитывать силу удара и мог случайно ранить противника.
Дядина реплика вторглась в устоявшееся течение мыслей племянника – как незваный гость на пирушку старых друзей.
Ренье поднял глаза:
– Что случилось, дядя?
– Это ты мне скажи, что случилось! – заорал вдруг ни с того ни с сего Адобекк. Его зычный голос разнесся по всему дому, узкому и высокому, как труба, и проник до кухни, где заставил стряпуху содрогнуться и выронить таз с подливой.
– Ну, – задумчиво протянул Ренье, – многое случилось. В народе болтают о том, что принц – неполноценный. Из-за этого случаются неприятности у людей, которые пытаются стать принцу ближе. Кстати – без всякого успеха.
– Возможно, эти люди попросту глупы, – сказал Адобекк совершенно спокойным тоном. Как будто не он только что кричал во всю мощь луженой глотки.
– Сомневаюсь, – откликнулся Ренье.
Адобекк выбил шпагу ударом ноги из рук племянника.
– Перестань прихорашиваться! Я пытаюсь беседовать с тобой!
Ренье встал.
– Ну, что случилось?
Адобекк покачал головой.
– В старину нахалов прибивали гвоздями к воротам.
– Ну да? – переспросил Ренье. Он поднял свою шпагу и опять уселся.
– Точно тебе говорю. Сразу после исчезновения короля Гиона. Можешь почитать об этом в книгах. В любой исторической хронике есть... Опекун мог распорядиться о том, чтобы нахального юнца вывели к воротам, привязали там к особым поперечным балкам и приколотили его уши гвоздями. Такое наказание считалось позорным -до тех пор, пока один юнец, который был посообразительнее других, не догадался превратить дырки в ушах в знак особенной доблести. И тихони, к которым не применяли никаких жестокостей, начали платить цирюльникам, чтобы те пробили им мочки ушей. Отсюда и обыкновение носить серьги. Если ты заметил, всякий золотой хлам таскают в ушах только самые отъявленные задиры, рубаки и наглецы.
– Стало быть, мне, по-вашему, пора обзавестись серьгой? – уточнил Ренье.
– Возможно, – сказал Адобекк. – Впрочем, вернусь к изначальной моей мысли. Я тобой недоволен.
– Я уже начинаю привыкать к тому, что вы мною недовольны, – заметил Ренье.
– Вот и я говорю, по твоей милости старый Адобекк превращается в зануду. Почему ты вчера не дождался приема у королевы?
– Потому что туда же притащился какой-то Тандернак.
– Не вижу связи.
– Поясняю. Тандернак – из новых дворян. Чванливый, гнусный, самовлюбленный...
– О ком ты говоришь?
– О Тандернаке.
– Кто он такой?
– Понятия не имею, но он меня взбесил. Не мог же я убить его прямо в королевском дворце?
Дядя Адобекк прикрыл глаза и некоторое время молча шевелил губами. Ренье с интересом наблюдал за ним. Юноше было очевидно, что Адобекк не ругается: занят более интересным делом. Наконец конюший поднял веки и устремил на племянника задумчивый взор.
– Я пытался представить себе, как бы это выглядело. Паркет там из дубовых пород, благородного оттенка, а стены, кажется, затянуты розовато-коричневатыми шпалерами с золотыми ромбами... Если уложить труп так, чтобы туловище находилось в тени, а пятно крови изящных очертаний – на ярком свету, прямо под окном, то выглядело бы неплохо.
– Увы, это не пришло мне в голову, – сказал Ренье.
– Ее величество хотела знать подробности глупой трактирной истории. – Адобекк почесал щеку, сморщился. – Сейчас, когда его высочество засел в архивах, ты мог бы навещать королеву почаще.
– Все равно Талиессин узнает, – сказал Ренье.
– Узнать от кого-то – совсем не то же самое, что увидеть собственными глазами, – возразил Адобекк. – Когда ты только повзрослеешь! Я не сомневаюсь в том, что принца раздражает и, возможно, унижает твоя роль; но лучше уж тебе приглядывать за ним и сообщать королеве подробности, чем кому-нибудь другому...
– Я бы хотел прекратить эти визиты, – сказал Ренье решительно.
– Кстати, зачем ты таскаешь с собой куклу? Решил окончательно превратиться в шута?
– Должен же я выводить ее в свет.
– Ладно, – решил Адобекк, – поступим так. О драке я расскажу ее величеству сам. А ты можешь издеваться над Тандернаком, сколько тебе влезет. Оттачивай мастерство, мой мальчик! Я верю в силу происхождения. Голос крови будет нашептывать тебе полезные советы.
Ренье ухмыльнулся.
– Насчет дырок в ушах – вы ведь пошутили, дядя?
– Ничуть, – объявил Адобекк. – Это мой любимый эпизод в разделе «Обычаи при первых потомках короля Гиона». Советую, кстати, почитать.
* * *
Пара дней у Ренье ушла на то, чтобы выяснить, где находится дом Тандернака и чем занимается господин Тандернак, когда живет в столице.
Оказалось – покровительствует малоимущим, как правило, из числа разорившихся жителей предместий. Предоставляет им кров в собственном доме, на первом этаже, помогает найти работу. И, что особенно важно, не дает денег в долг, не заставляет идти в кабалу.
Кого угодно эти сведения расположили бы в пользу Тандернака, только не Ренье. Он не верил в благотворительность. Особенно в систематическую. «Больно уж физиономия у него подлая, – объяснял сам себе Ренье, прохаживаясь возле дома, на который ему указали. – С такой физиономией просто невозможно быть хорошим человеком. Как говорится, природа».
Тандернак обитал сразу за первой стеной, возле ворот. С крыши его дома, наверное, хорошо видны предместья. А также пресловутые разорившиеся жители предместий, объекты неустанных Тандернаковых забот.
Ренье принял единственно возможное для себя решение: завел разговоры со стражниками.
У внешних ворот их дежурило двое. Служба была необременительной: приглядывать за входящими и выходящими из города. Неназойливо так приглядывать, просто для сведения. Особенно если кого-нибудь убедительно попросили отыскать.
Ренье сказал, появляясь перед ними в невзрачном сером плаще:
– Привет!
Они уставились на него хмуро.
Ренье распахнул плащ, показывая шитое серебром темное одеяние придворного:
– Я поздоровался с вами, друзья мои.
Один из стражников не без иронии отвесил затейливый поклон – должно быть, по мнению солдата, то была остроумная пародия на придворный этикет. Другой ухмыльнулся.
Ренье тотчас уселся рядом с ними на каменную тумбу.
– Меня сослали, – сообщил он. – Ее величество мною недовольна. Велела пару дней прослужить с солдатами возле ворот. Набраться ума-разума.
– Вот уж чего у нас полным-полно, так это ума-разума, – хохотнул стражник. – Пить будешь?
– Конечно!
– А принес?
– Разумеется!
– Вот это дело, – обрадовался второй стражник, присоединяясь к товарищу. – Ладно, берем тебя к себе. Будешь нам подчиняться. Как тебя зовут?
– Ренье, – сказал Ренье.
– Ничего имя, – одобрил первый стражник. – Бывает хуже.