Будем жить!

- -
- 100%
- +

Повесть
Оптимизму больных раком посвящается.
Глава 1.
Дмитрий Иванович
Дмитрий Иванович подождал, пока водитель обежит вокруг «Ленд крузера», услужливо открыв ему дверку, и вальяжно выпростал своё грузное тело из салона. За шесть лет, что он не был в онкологическом центре, этот «раковый корпус», как с недоброй шуткой называл Дмитрий Иванович печальное лечебное заведение, здорово изменился. Некогда обшарпанные стены зданий больничного комплекса радовали глаз не очень яркой расцветкой сайдинга, территория оказалась благоустроена, в центре поставлены красивые кованные скамейки, по аллейкам с жидкими деревцами ровными рядами выстроились такие же кованные фонари, стилизованные под старину. И только у самого шлагбаума на въезде на территорию по-хозяйски распласталась большая лужа.
– Вот это по-русски, – с раздражением подумал солидный посетитель, которого всегда и во всём прямо-таки бесили глупость, тупость и неаккуратность. – Хотя, как ни украшай, всё одно – тоска страшная. Не дай бог загреметь сюда снова!
Он бы и сегодня не приехал в это заведение на окраине города, если не вчерашний звонок. Уже три с лишним месяца отбивался Дмитрий Иванович от рейдерких атак. Два года назад он выступал на совещании у губернатора и рассказывал, какие перспективы может сулить его производство, если вложить в него некоторую сумму на приобретение небольшой линии и немножко дать на оборотные средства. Банки в условиях кризиса мало того, что взвинтили проценты до умопомрачения, от предоставления длинных кредитов все, как один, отказывались напрочь. Потому очень удивился предприниматель, когда через неделю на его мобильный раздался телефонный звонок, и девушка нежным голосом сообщила, что с ним хочет встретиться заместитель губернатора. Еще через неделю после этой встречи, где он, оперируя конкретными цифрами, рассказал, что всего лишь триста миллионов рублей кредита дадут городу три десятка рабочих мест, а через два года он вернёт деньги и начнёт платить в бюджет в два раза больше, чем сегодня. Еще через неделю вопрос с кредитованием из областного бюджета, даже без решения законодательного собрания был урегулирован.
Предприятие буквально на глазах преобразилось и вскоре стало очень лакомым куском, поэтому на него сразу же начали разевать рот со всех сторон. Не надо было обладать недюжинным умом, чтобы понять, откуда дует ветер. И дураку было понятно, что вложив деньги в развитие, чиновники хорошо продумали план фиктивного банкротства ради приобретения готового производства через афилированные фирмы за копейки. Дело начало набирать уже такие обороты, что пришлось подключать все рычаги. Вот и вчера, отвалив больше сотни тысяч местной телестудии за получасовую передачу, он в прямом эфире рассказывал популярному ведущему о создавшейся ситуации. А едва вышел из студии, включив телефон и еще не успев положить его в чехол на поясе, услышал звонок.
Голос в трубке спросил:
– Дима, ты жить хочешь?
– Ну, началось! – подумал Дмитрий Иванович. – Похоже, после передачи, в которой откровенно рассказал о сложившейся ситуации и сделал прозрачные намёки на крупных чиновников, захватчики перешли к открытым угрозам. Хорошо, что жену отправил к тёще в Ригу, а сын уже три года живёт в Германии. Ну, а сам как-нибудь справлюсь.
Пока раздумывал, голос снова спросил:
– Так я спрашиваю, ты жить хочешь?
С каким-то непонятным задором он ответил:
– А хочу!
– Тогда завтра срочно ко мне!
– Володя, это ты что ли?
– А ты думал кто?
– Да тут у меня ситуация такая складывается, что не знаешь, на кого и подумать. Извини, старик, я тебя сразу не узнал.
– Я тебя в телевизоре тоже не узнал. Извини за прямоту, но вид у тебя кошмарный. Может, конечно, и свет в студии неудачно выставили, но мне твоя физиономия жутко не понравилась.
– Коли ты смотрел передачу, то понимаешь причину.
– Да мне твой бизнес по хрен! Я про здоровье.
– Понимаешь, недели три уже температура за 38, и никак сбить не могу. И, понимаешь, вроде бы опять с желудком проблемы те же самые. Болит. Наверно, опять надо лишнее отрезать.
– Короче, Склифосовский, завтра к 9 ко мне. Там разберёмся, что тебе отрезать, а что наращивать.
– Володя, к девяти никак не могу. Дай подумать. Вот в два я у тебя буду. Обязательно!
– И готовься к тому, что может придётся пару недель полежать.
– Ну, это никак не получится. Слышал, какая у меня ситуация? За пару недель тут всё растащат по винтику.
– А не ляжешь, твои винтики тебе уже не понадобятся. Я может быть и ошибаюсь, но, согласись, по пустякам я бы тебя не дергал. По лицу видно, что у тебя со здоровьем проблемы серьезные. Как бы не пришлось снова под нож ложиться.
– Неужели рейдеры, зная, что у меня шесть лет назад вырезали рак, и друзей моих уже подключили в своём стремлении захватить производство? – думал потом Дмитрий Иванович по дороге домой. – Нет, на Володьку это не похоже. Они дружат с детства, вместе хоть и не часто ездят на охоту, изредка, чаще не позволяет занятость, проводят вместе выходные в его загородном доме. Значит, что-то Айболит действительно усмотрел даже через телевизор, коли так срочно приглашает. Они действительно давно не виделись – из-за проблем с бизнесом уже три месяца было не до бесед с друзьями. И вот он приехал в онкоцентр к своему старому другу, который шесть лет назад делал ему операцию по удалению злокачественной опухоли.
– Неужели снова операция?
Тогда он попал в руки докторов, по их словам, очень вовремя. После операции не потребовались ни химия, ни облучение. И Дмитрий Иванович уже уверовал, что все угрозы остались позади. Более того, он почти напрочь забыл о своих несчастьях, и только уже почти незаметный шрам через весь живот напоминал о «предварительном звонке с того света».
–Ладно, бог не выдаст, свинья не съест! Может просто Вовка, этот хирург от бога, ошибся, и всё образуется. А температура из-за того, что где-то простыл.
Пока Дмитрий Иванович обходил лужу, аккуратно ступая своими лакированными туфлями по узкой сухой полоске асфальта у самой стены проходной с одетым в тёмную форму охранником, пустыми глазами бездумно глядящим на снующий туда-сюда народ, из-за угла девятиэтажного корпуса показалось несколько машин. Впереди шла «газель» с трафаретом на лобовом стекле «Груз 200», за ним ещё один микроавтобус и большой автобус с одетыми в черное пассажирами.
– У них тут что, свой ритуальный зал что ли имеется? – удивленно подумал Дмитрий Иванович. – Неужели здесь умирают так часто, что даже пришлось оборудовать зал для прощания? А вообще, кажется, встреча с похоронной процессией – примета плохая. К несчастью, вроде… Надо будет посмотреть в интернете.
И хотя в приметы Дмитрий Иванович не верил, неприятный осадок на душе остался.
Глава 2
Ильдар.
Огромный комплекс девятиэтажных зданий и строений пониже, как только Ильдар вышел из маршрутки и осмотревшись прочитал вывеску «Областной онкологический центр», своей массивностью и размерами напугал, даже заставил пригнуться, втянуть голову в плечи, чтобы быть менее заметным, как в ожидании неведомой опасности. Но мысль тут же услужливо подкинула спасительное размышление. «Так ведь в этих зданиях, поди-ка, не одна сотня пациентов, а то и тысяча, – думал Ильдар. – Не может быть, чтобы все они были безнадежными! Наверняка, безысходность сильно преувеличена. Ну, не умирают же люди от рака тысячами только в одной области! Есть, конечно, и такие, не без этого. Но ведь народ умирает не только от рака».
Ильдару умирать от рака таким молодым, когда едва перевалило за тридцать, совсем не хотелось. Да как же это может такое быть? Жена, что, в двадцать пять останется вдовой, а двухлетняя дочь – сироткой? Но ведь это же совсем несправедливо!
Спросил у охранника, стоящего на входе на огороженную высоким чугунным забором территорию, куда надо идти с направлением. Тот махнул рукой влево: «Приёмное отделение – там. За угол завернёшь, увидишь».
Ильдар шёл по выложенной узорчатыми плитками неширокой дорожке и думал: «Приёмное отделение, приёмный покой, вечный покой…». Насколько велико временное расстояние между этими двумя определениями? И на сколько лет оно растянется для него, простого деревенского жителя? Но может всё-таки в районе врачиха Анна Степановна ошиблась, и нет у него никакой опухоли? Тем более – злокачественной. И понапрасну убивалась эти дни его жена Айгуль и ходила сама не своя, занятая тяжкими думами.
Чего не было в приёмном отделении или как его там – приёмном покое, так это покоя! Люди в белых халатах сновали туда–сюда по коридору, забитому народом, стоящим в ожидании приёма, кто-то пытался пролезть без очереди, кто-то ворчал на устроенный бардак, ругал власти всех уровней, которые не могут сделать самого элементарного, чтобы навести порядок, кто-то заводил перепалку с хитромудрыми ловкачами, норовящими прошмыгнуть в заветный кабинет раньше других.
– Что у Вас? – раздражённо спросила молодая женщина в белом халате, едва он оказался возле окна регистратуры.
– Вот, направление к вам из района, – и подал заблаговременно вынутую из кармана и бережно разглаженную на широком пластмассовом прилавке бумагу, у которой, как ни старался быть аккуратным, загнулись уголки.
– Ну, и что ты тут мне суёшь? Видишь, написано же: паспорт, страховой медицинский полис, страховое пенсионное и паспорт. К тому же у нас приём ведётся строго по предварительной записи.
– А Денис Михайлович сам при мне сюда звонил и записывал в очередь на сегодня.
– Ну, если сам Денис Абрамович! – произнесла с издёвкой женщина.
– Денис Михайлович, – поправил Ильдар.
– Ну, и кто он такой, твой Денис Михайлович?
– Главный врач нашего района. – Считая, что уж эта должность непременно возымеет воздействие, Ильдар суетливо полез в карман, достал бумажник, торопливо вынул нужные документы и протянул в окошечко, вырезанное в толстом стекле, отделяющем работников регистратуры от нетерпеливой толпы пациентов.
– Карточка есть?
– Какая карточка? – не понял Ильдар.
– Ты что, как нерусский? Раньше у нас бывал? Карту на тебя заводили? – уже совсем раздраженно вопрошала женщина.
– А-а! Нет, не бывал. Первый раз.
– Тётя Вера, заведи на новенького карточку, – повернула голову к работающей рядом соседке недовольная сотрудница, подвинула по столу документы.
– Кто следующий?
Соседка, женщина давно пенсионного возраста, минут пять что-то писала, заполняя какие-то бланки, потом взяла документы Ильдара, посмотрела на него удивительно добрыми, будто от слёз полинялыми серыми глазами и начала заводить медицинскую карту. Писала она неторопливо, старательно, аккуратно выводила каждую буковку.
– Шарапов? Это что, родственник что ли тому Шарапову, который в кино про бандитов был?
– Нет, не родственник. Просто однофамилец, – ответил Ильдар, и на душе почему-то стало немного светлее.
Заполнив карту, бабуля положила её на стопку других таких же и сказала:
– Кабинет 103, вон там. Иди, занимай очередь. Потом вызовут. Но можешь сегодня и не успеть. Хирург один, а вас вон сколько!
– А 103-й это на каком этаже? – переспросил Ильдар.
– Так на первом же! Чего тут не понятного? – ввязалась в разговор недовольная сотрудница, что принимала документы. – Вот деревня! Ни фига не соображают.
Ильдар пошёл вдоль по коридору в указанном направлении и через два поворота вышел в просторный вестибюль, тоже, как коридор, забитый народом. Вдоль стен были расположены больничные, обитые дерматином, широкие лавочки, на которых сидели совсем уж немощные пациенты, те, кто помоложе и поздоровее, стояли кучками посередине или от безделья рассматривали лекарства установленного тут же аптечного «аквариума» и читали заголовки газет почему-то закрытого газетного киоска.
Приём вели в двух кабинетах. На двери одного синела табличка «Маммолог», на другой под нужным Ильдару номером 103, красовалась такая же яркая надпись «Хирург». В первый почему-то заходили только женщины на вид в основном лет этак от тридцати до сорока пяти, в 103 стояли мужчины и женщины. По большей части – солидного возраста. Некоторых сопровождали родственники, и вместе со своими престарелыми родителями заходили внутрь, узнать от доктора о дальнейших действиях, потому что не надеялись на слабеющую память самих пациентов.
В очереди в основном говорили о своих болячках, о множестве народных рецептов, которыми знакомым знакомых удавалось излечиться от рака. Слева бабуля диктовала женщине схему приёма болиголова, которым готова поделиться, потому что уже три года выращивает на своей даче, справа мужчина доказывал благотворное воздействие на организм свекольного сока, что излечил одного дальнего родственника. И если у него сейчас тоже признают рак, он теперь знает, как от него избавиться.
Невольно слушая эти разговоры, Ильдар всё же больше был занят своими невесёлыми мыслями. Вот говорят, что основной причиной онкологических заболеваний является экология. Но он-то всю свою недолгую жизнь, за исключением ПТУ, где за два года получил корочки тракториста, прожил в самой что ни есть благоприятной и экологически чистой зоне. В их селе, что относится к отрезанному болотами и бездорожьем от Большой земли Заозерью, нет не то что вредных производств, нет вообще никакого производства кроме сельскохозяйственного. Испокон веков люди жили тут натуральным хозяйством, пахали землю, разводили скот, ловили в многочисленных озёрах рыбу. Он еще был совсем мальчишкой, но помнит, как в советские времена раз в неделю за ней прилетал гидросамолёт, но потом эти рейсы оказались нерентабельными, и рыбу люди стали ловить исключительно для себя. Ею можно было бы кормить свиней, но население в основном состояло из татар, и потому разводили в Заозёрье в основном коней, да выращивали телят. С наступлением зимы, когда промерзали болота, и появлялась дорога, скот вывозили в ближайшие города на мясокомбинаты или ждали заготовителей с Севера. Правда, эти северяне были родом с Кавказа и для не умеющих торговаться селян безбожно занижали закупочные цены. Зато они избавляли от хлопот с поездками да торговлей на рынках, где чаще всего приходилось отдавать всё оптом таким же расторопным носатым и шумным покупателям, что чувствовали себя в мире торговых отношений не только опытными дельцами, но и хозяевами.
Как оказалось, эти дети гор захватили не только рыночную торговлю. Когда вчера по приезде в область Ильдар сунулся было в ближайшие к автовокзалу гостиницы, они и там тоже были владельцами. И за ночь в самом скромном номере надо было отдать столько, сколько Ильдар зарабатывал за неделю. Поэтому он решил переночевать в пластиковом кресле зала ожидания, но в десять вечера, после отправления последнего междугородного автобуса, его попросили покинуть помещение.
На ночь устроился в таком же кресле на вокзале железнодорожном. Посмотрел в буфете у опять же очень загорелого от природы торговца цены и подивился, как люди умеют делать деньги. Четыре кусочка поджаренного мяса на деревянной палочке стоили ровно столько, сколько платили в их селе закупщики за два килограмма телятины в живом весе. Благо, жена положила в дорогу пакет с едой, но пожевав всухомятку, захотелось пить. И хоть жалко было денег, но пришлось взять стаканчик чая из пакетиков по цене двух буханок хлеба в их приткнувшемся прямо к пекарне заозерском сельмаге.
… Очередь Ильдара к хирургу подошла только к половине третьего. Перед ним вошла надменного вида богато одетая женщина лет пятидесяти с многочисленными перстнями и кольцами на пальцах. Держалась она особняком от всех, в разговоры не вступала и к двери, после того, как оттуда торопливо вышел очередной пациент и, глядя на часы, заторопился влево по коридору, подошла гордой походкой, высоко держа голову. Но у самой двери, прежде, чем постучаться, как-то сразу сникла, робко дважды ткнула костяшками в белый пластик, втянула голову в плечи и в этаком подобострастном полупоклоне шагнула внутрь: «Будьте добры, разрешите, пожалуйста?»
Вышла она минут через десять совсем другим человеком, будто бы разом постарев лет на десять. Опустив голову, побрела по коридору, чуть не натыкаясь на стоящих в очереди пациентов и по-прежнему снующих туда-сюда работников младшего персонала.
В кабинете были мужчина и женщина. Она что-то торопливо писала, он равнодушно посмотрел на вошедшего и голосом безмерно уставшего человека негромко произнёс:
– Присаживайтесь.
Ильдар сел на указанный стул возле стола и стал ждать, пока доктор пролистает принесённые ему из регистратуры документы, мельком пробежал взглядом направление из районной больницы.
–Раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку.
Ильдар быстро сбросил свитер, футболку, снял ботинки и лёг на спину на холодную клеёнку кушетки. Хирург помыл руки, пощупал живот, помял его в разных местах, спросил, где болит, снова помыл руки и сел за стол.
– Проведём дополнительные обследования. Если потребуется, прооперируем. Ночевать есть где?
– На вокзале. Я и эту ночь там провёл, – поторопился пояснить Ильдар. – Ничего, даже поспал часа три.
– Да нет, батенька! – сказал доктор, обращаясь к пациенту совсем как в старых фильмах про дореволюционную Россию. – В твоём случае – это не лучшие условия для ночлега. Подожди минуту.
Он набрал три цифры внутреннего телефона, спросил, есть ли места в комнатах для приезжих, потом снова набрал три цифры:
– Володя, я тебе сейчас пациента из района направлю. Посмотри, куда его можно пристроить. Да знаю я, что нет мест. Парень и так уже одну ночь на вокзале ночевал. Устрой хоть в вестибюле на диван, а завтра выпишешь кого, и на его место положишь. Надо, Володя, очень надо! Хорошо! Спасибо! Так, давай сейчас иди по коридору влево, поднимайся на второй этаж, там тебя устроят. Скажешь, документы сестра чуть позднее занесёт. Вещи с собой? Всё, топай. Да скажи, пусть следующий заходит.
Так началась для Ильдара жизнь в онкологическом центре.
Глава 3.
Вадим
– До чего же стремительно летят годы, неотвратимо приближая жизнь к логическому завершению, – думал Вадим Альбертович, отвернувшись к стене, чтобы не включаться в разговоры соседей по палате. – Вот, сколько ему ещё теперь осталось? Несколько месяцев, год, два, три? А может десять? Эк, загнул! Да десять и без такого диагноза прожить – это уже за чужой счёт, потому что по статистике русским мужчинам отведено всего пятьдесят девять. Пятьдесят девять! Ну, всё правильно! Может как раз и дотяну до среднестатистического показателя. И вроде ничего уже на этом свете не держит, а уходить жалко. Пролетела жизнь! Промчалась со скоростью одной из тех комет, что то и дело бороздят тёмное августовское небо, вспыхнув на мгновение и тут же угаснув, оставляя в полёте свой моментально исчезающий свет. Что его держит? Работа? Да будь она трижды проклята! И будь проклят тот день, когда он, с раннего детства мечтающий стать геологом, поддался на уговоры друзей и пошёл в кинотеатр на только что вышедший на экраны фильм «Журналист». И всё! О геологии с её романтикой он больше не вспоминал – он теперь непременно хотел стать журналистом. Только журналистом и никем больше!
Нет, журналистику он потом искренне полюбил, она дала ему возможность очень много поездить, познакомиться с удивительными людьми, ставшими героями его очерков, своими глазами увидеть, как варят сталь, и как добывают нефть, побывать в огромных цехах машиностроительных предприятий и у конвейера скромных кондитерских фабрик. Всю жизнь он учился у своих одарённых коллег, с одними будучи знаком лично, других зная только по журнальным и газетным публикациям. Искренне завидовал замечательным материалам и жалел, что так содержательно и увлекательно не получается у самого, и стремился, стремился подниматься к вершинам мастерства. Потом уже и сам стал признанным журналистом, параллельно преподавал на факультете журналистики, помогал молодым ребятам-практикантам делать первые шаги в профессии, уговаривал девушек искать другую стезю, потому что журналистика – дело мужское – она заставляет сопереживать вместе с героями, вторгаться в чужую жизнь, выступать в защиту несправедливо обиженных, трепать нервы до полного изнеможения. Именно эти факторы заставляют снимать стресс водкой а потом становятся причиной того, что самые способные, самые одарённые спиваются и очень рано уходят из жизни. Журналистика требует от человека полной самоотдачи. В ущерб отдыху, семье, увлечениям.
Впрочем, увлечения тоже бывают разные – от собирания почтовых марок до рыбалки, охоты и женщин. Его увлечения женским полом работе не мешали. Наоборот, они каждый раз придавали хороший заряд бодрости, вливали столько энергии, что он чувствовал себя на вершине покорённой горы, с которой виднелись далеко внизу перистые облака. Эти увлечения заставляли Вадима Альбертовича изощряться в написании каждого материала настолько, чтобы он обязательно понравился очередной пассии, заставил её с ещё большим пиитетом относиться к нему – мастеру слова.
Эти увлечения всю жизнь молодили его, потому что его пассиями были в основном студентки и практикантки, мимолетные, на один раз, знакомые из бесконечных командировок. И даже в возрасте за пятьдесят Вадим Альбертович, да какое там к чёрту Альбертович, он всегда и для всех в редакции был просто Вадимом, а по отчеству к нему обращались только чиновники, да и то лишь на официальных мероприятиях, оставался предметом воздыхания многих женщин самого разного возраста.
Женился Вадим вскоре после окончания университета. Как обладатель красного диплома имел право выбора. Журналисты требовались в Мурманске, Кузбассе, на БАМе, но Вадим выбрал Западную Сибирь. Именно здесь, по его мнению, тогда жизнь била ключом. Здесь силами всей страны осваивались непроходимые болота, в далёких глубинах которых находились несметные запасы нефти и газа. Здесь ставили буровые вышки, прокладывали трубопроводы, пробивали сквозь непролазные топи дороги, строили новые города. О чём ещё мог мечтать молодой романтичный выпускник журфака, кроме как с головой окунуться в эту настоящую, бурлящую, наполненную смыслом и созиданием жизнь? И хотя Вадиму предлагали остаться на кафедре, его приглашали в редакцию самой интересной на то время газеты «Смена», он без сожаления оставил Ленинград и поехал в Тюмень, где в областной газете была вакансия корреспондента отдела промышленности. Друзья отговаривали и в то же время завидовали.
Там, в Тюмени, он сразу влюбился в свою работу, что бросала его из одного трассового посёлка в другой, мотала по тайге и тундре, пересаживала с вертолёта на вахтовку, с неё – на идущий несколько суток по зимнику без остановки на ночлег плетевоз с трубами для строящегося газопровода «Уренгой – Помары – Ужгород», о котором трезвонили наверное все газеты Европы. Он спал в кабинах грузовиков, на постелях уходящих в ночную строителей, на жестком диванчике аэродромного домика. Писал свои репортажи в самых невероятных условиях, даже пристроившись возле непрерывно горящей печурки утепленной армейской палатки на сорок человек. Написанные карандашом, потому что ручки на морозе становились ненужными, эти свои материалы отправлял попутными рейсами вертолётов, там лётчики пакет передавали своим коллегам с транспортных самолётов, и вот так, окольными путями репортажи добирались до редакции и сразу занимали место на полосах. Иногда поздними вечерами, там, где была хотя бы отвратительная ведомственная связь с Большой землёй, диктовал свои тексты редакционной стенографистке – легендарной Вере Сергеевне.
К журналистам на Севере относились почтительно, с должным уважением, потому что они были здесь в доску своими, вместе со строителями, буровиками, шоферами и вертолётчиками делили нелегкий быт и немудрёный обед, нередко состоящий из разогретых банок каши с тушенкой да оттаявшего у печки хлеба. Они так же смело пили неразбавленный спирт, слушали задушевные откровения, сами заводили умные разговоры.
Однажды, после вот такой двухнедельной командировки, немного одичавший без привычной цивилизации, Вадим, пропаренный и отмытый в лучшей в городе железнодорожной бане, нечаянно оказался в гостях на дне рождения девушки одного из его коллег. Там и потерял в очередной раз свою голову.
На Лизу он обратил внимание сразу же. Чем-то особенным она выделялась среди своих подруг. Чем, он даже не понял. Но выделялась. И он начал «бить крылом». По совету друзей, он прихватил с собой гитару, и после обязательных тостов за именинницу, её родителей, за любовь и за девушек, Вадим начал петь. Известные песни Высоцкого он перемежал своими, сочинёнными еще в студенческие годы и написанными совсем недавно, во время бесконечных северных командировок.
Как обычно во время таких импровизированных концертов в тесных компаниях, он увлекался настолько, что полностью уходил в себя. Были только он сам и его песни. И ничего вокруг.