Куколка. Ничего и не было

Глава 1. Неудовлетворительно (1)

«Напьюсь здесь», – решила Татьяна. Впервые в жизни. И еле оттянула старинную дверь с латунными ручками, которая вела в подвальное помещение.

Войдя, она сразу почувствовала на себе внимательный взгляд. Смотрел бармен, один из трех, в черной футболке, с темно-русыми волосами и косой усмешкой. В руках, жилистых и сильных, он держал комок белой тряпки. Татьяна невольно всмотрелась в эти веселые карие глаза, которые изучали ее нахально, будто всегда имели на это право и только сейчас решили им воспользоваться.

От неловкости она даже дыхание затаила, растерялась, остановилась на пороге. Не двигалась, пока ее не оглушила электронная музыка с грубыми, заставляющими вибрировать все тело, басами. Примитивные биты совпадали с ритмом ее сердца.

Татьяна наконец вырвалась из плена карего взгляда и огляделась. Компании покрупнее смеялись за столиками. Парочки ворковали по углам. Барную стойку преимущественно облепили одиночки. Татьяна присоединилась к ним, просто потому что не нашла иного места, и села на самый край, подальше от глазастого бармена.

Сразу стало жарко. Она сняла с себя шарф, плащ и лишь в конце шляпу. Как только убор лег на столешницу, послышался мужской голос:

– Привет, Подсолнух, – бармен глянул на широкополую горчичную шляпу, которую Татьяну придерживала рукой. – Чего желаешь?

Она раскрыла рот от возмущения его фамильярностью, но не нашла что сказать, поэтому закрыла обратно. Парень задорно улыбался, разглядывая ее лицо, которое розовело и нагревалось. «От негодования», – убеждала себя Татьяна. Хотя в голову лезли навязчивые мысли о том, какие у него глубокие глаза, добрая улыбка и крепкие руки. Ей бы хотелось, чтобы эти руки сжали ее, хрупкую и тонкую, в объятиях. Но дымка слабости тут же развеялась. Татьяна кашлянула для уверенности и, стараясь не отводить взгляда, ответила:

– Во-первых, мы с вами не знакомы, чтобы вы обращались ко мне на «ты». Во-вторых, я – не подсолнух! В-третьих, полагаюсь на ваш вкус.

– Окей. Мне нравится секс на пляже. Сделаем? – бармен легко проигнорировал ее замечания.

– Что?!

В сознании за секунду пробежала целая тысяча мыслей, среди которых было и разочарование. Несмотря на всю свою наглость, парень производил приятное впечатление. Где-то глубоко, из-под толстого слоя маминых нравоучений, даже мелькнуло потаенное желание согласиться на дерзкое предложение, но Татьяна отмахнулась от него, как привыкла делать со всеми глупыми идеями, которые мама не одобряла.

– Я польщена, что вы информируете меня о своих интимных предпочтениях, но я хотела бы что-нибудь выпить.

Бармен в голос рассмеялся.

– Это коктейль… так называется. Тропический, свежий, сладковатый. Солнечный, как и ты.

Он подмигнул. Татьяна насупилась, поняв, что оплошала. «Кто придумывает такие дурацкие названия?» – досадовала про себя. Но потом, успокоительно кивнув, согласилась. Жар стыда от собственного невежества выступил румянцем на худых щеках.

– Семьсот рублей, – сказал бармен.

Татьяна не ожидала такой высокой цены, ведь здешний пролетарский интерьер обещал дешевизну всего, но не стала подавать виду. Она и так опозорилась ниже плинтуса, поэтому молча и с неохотой расплатилась картой. Стипендию ей особо тратить было не на что, но на нее с такими ценами она здесь вряд ли могла напиться.

Оплатив заказ, Татьяна демонстративно отвернулась. Решила изучить обстановку и людей вокруг, лишь бы не краснеть под его пристальным взглядом.

Небольшое помещение расширял высокий потолок. На нем проглядывали бетон и все коммуникации, которые специально выпятили наружу вместо того, чтобы скрыть. Освещало зал множество тусклых ламп накаливания, какими пользовались еще в девятнадцатом веке. Они придавали таинственности, навевая пугающие мысли о том, что могло твориться в этом темном подвале столетие назад.

Наперекор всей мрачности окружения стена справа от входа была отделана разноцветной керамической мозаикой, каждая крупица которой приятно поблескивала в почти фонарном свете. На изображении дирижабль уходил хвостом в крутую перспективу. Вокруг него плотными воздушными сгустками вились облака во всех оттенках синего. Небо углублялось цветом индиго, в нем точками горели звезды. Все пространство картины прорезали зигзагообразные молнии разной длины, тоже созданные из белых плиточек. Внизу под дирижаблем панорамно был представлен город, словно с высоты полета самолета. Поверх всего тонкой пленкой серебрились косые линии дождя, слепленные из прозрачных мелких стеклышек. Дирижабль несмотря на грозу поднимался ввысь. А в самом-самом низу были грубо написаны краской три буквы: «VDM», которые неизвестно что означали.

Татьяна не умела ценить искусство, но эта картина ей понравилась с первого взгляда, потому что имела эмоциональную глубину. И внушала надежду. Она сама не понимала, на что, ведь надеяться ей теперь было не на что и не на кого.

Сегодня был важный день, но Татьяна его провалила. Она старалась из последних сил. Изматывала свой организм до предела. По утрам расшатывались нервы, в обед страдал желудок, вечером болели ноги. Но больше всего ныло сердце. За маму.

Татьяна боялась даже представлять, как она будет расстроена. Мама ведь вложила в нее всю душу, лишь бы она танцевала и исполнила мамину несбывшуюся мечту – стать примой. Мама избавила Татьяну от всех забот, оборудовала комнату специальным покрытием и станком для дополнительных тренировок, исполняла все ее прихоти, сама работала не покладая рук. Ни на секунду не сомневалась, что получится. И чем больше мама верила, тем больше Татьяна ее подводила. Хотя из кожи вон лезла, чтобы оправдать мамины ожидания. И до последнего года это кое-как получалось.

День начался стандартно. Как и предыдущие дни за все восемь лет, что она училась в академии. Ранний подъем, плотный завтрак, разминка и толкотня в автобусе в час пик до места учебы. Небольшая прогулка под дождем. Кусочек серого неба. Глоток запыленного воздуха. Наконец, деревянные двери здания-памятника архитектуры.

Внутри длинный коридор, полутемный, полусонный, в котором вполне могли завестись и прижиться привидения. Потом большой и светлый зал со спертым воздухом, впитавшим в себя пот тысяч студентов. А затем тренировки, прыжки, фуэте и многое другое, что изнуряли до изнеможения. Опять нужно было демонстрировать легкость и четкость выверенных движений. Вновь мучить тело с целью восхитить чужие взгляды. Снова пытаться передать красоту через боль и терпение.

Этот день отличался только одной маленькой деталью – наличием экзаменационной комиссии, состоящей из важных людей в театральной сфере, от степени восхищения которых во многом зависела судьба выпускников.

Татьяна вспоминала, как готовилась к выступлению на экзамене, как стояла под дверью зала и пыталась усмирить сердце, как влетали в прыжке высокая и воздушная Муравьева, затем ловкая и быстрая Даша, а потом пришлось и ей, слабой и дрожащей.

Первый прыжок дался несложно, но ноги становились ватными, чуть не сломались на приземлении. Затем фуэте. Муравьева справилась превосходно. Устремила длинную, изящную ногу вверх, обернулась и упорхнула в дальний угол. Сердце Татьяны забилось в такт аплодисментам, которыми разразилась комиссия после Муравьевой. За ней повторила то же самое Даша. Настал ее черед.

Она оторвала онемевшую ногу от земли, подтолкнула себя вперед и хотела вспорхнуть как Муравьева, но с грохотом приземлилась на гладкий пол, словно неоперившийся цыпленок. Поймала испуганный взгляд Муравьевой, услышала краем уха, как цокнула Даша, и взглянула на испещренное морщинами лицо Афанасия Семеновича Прохорова, ректора академии, сидевшего в центре комиссии. Уголки его губ опустились, и кривой рот сжался в легком недовольстве.

Остальные судьи смотрели на Татьяну, как на камень. И она ощущала себя им. Отвердевшим от стечения времени, закаленным тяжелыми условиями, неподъемным, но легко разрушимым, если бить в определенную точку, валуном. И эта тяжесть не дала ей совершить следующий прыжок. Ноги словно обмякли. Боль оцепила стопу. Минутная жалость, промелькнувшая в глазах Муравьевой, сковала Татьяне сердце. Получилось неудовлетворительно.

– Прошу, – услышала она приятный голос бармена.

Татьяна не понимала, как так выходило, что сам он весь ее раздражал, но все по отдельности в нем нравилось.

Она повернулась обратно к стойке, на которой стоял фигурный бокал с оранжевой жидкостью и со льдом внутри. На стенке висела крупная долька апельсина. Из жидкости торчали две трубочки: одна – прямая, а вторая – изогнутая буквой «Г», и бумажный мини-зонтик. Татьяна уже подумала, что бармен специально вставил две трубочки, ведь она видела в кино, как парень с девушкой флиртуют, пока пьют коктейль из одного бокала, но, осмотревшись по сторонам, поняла, что у всех посетителей с коктейлями так, и прикусила губу.

Татьяна глотнула на пробу немного. Спирт почти не ощущался, его перебивали свежие и сладкие соки и сиропы. Вкус оказался экзотическим и насыщенным. Захотелось еще, и Татьяна сделала большой глоток.

– Интересно, а на «Поцелуй на пляже» ты бы согласилась?

Парень заманчиво улыбнулся. Белоснежная, хоть и неровная, с выступающими вперед верхними клыками, улыбка волновала Татьяну. Снова где-то на дне подсознания она ответила «да», но внешне сохраняла холодное спокойствие, как привыкла делать всегда, когда парни пытались с ней заигрывать.

Мама учила, что настоящая женщина должна немножко пренебрегать мужчиной, дабы подольше сохранить его интерес. На собственном опыте Татьяна чаще сталкивалась с обратным эффектом: видя ее неприступность, парни быстро отставали. В большинстве случаев это был желанный результат, но иногда хотелось, чтобы незнакомец пытался еще.

Она хмыкнула, одарив бармена коронным высокомерным взглядом.

– А что, есть и такой коктейль? – самодовольство от собственной находчивости сквозило в голосе.

– Сейчас будет, – хмыкнул он.

Парень отошел к зеркальной стене, полностью завешанной стеклянными полками и уставленной бутылками. Взял несколько из них, уже опустошенных наполовину, и смешал в шейкере. Затем порезал фрукты туда же, добавил пару специй, расколол лед и начал все это трясти. Через пару минут перед Татьяной возник второй коктейль: розоватого цвета, тоже со льдом, но теперь помимо трубочек его украшала долька лайма, а внутри плавали кусочки зеленого винограда.

– Комплимент от шеф-бармена, – ухмыльнулся парень. – Попробуй. Если понравится, включим в меню.

Татьяна еле сдержала улыбку в уголках губ. Ей понравилось, как он быстро и ловко придумал и сделал новый коктейль. Специально для нее. Но голос мамы в голове звенел как пожарная сигнализация и предупреждал: «Будь сдержанней! Пренебрегай!». Поэтому, прежде чем сделать глоток, она спросила о цене.

– Это же комплимент, – бармен раскрыл ладонь, как бы жестом показывал, что все даром, но тут же опроверг свои действия. – Поэтому всего пятьсот рублей.

Татьяна нахмурилась и отодвинула бокал от себя, решив закончить на этом флирт, но он весело засмеялся и пододвинул бокал обратно к ней.

– За счет заведения. В целях дегустации.

Она недоверчиво взглянула на весельчака и попробовала новый напиток. Он оказался еще вкуснее и насыщенней, чем предыдущий. В нем было все ровно то, что нравилось Татьяне: и сладость, и кислинка, и свежесть. Но признаться в этом она посчитала лишним. В приверженности стратегии матери самым верным шагом ей показалось отвергнуть этот комплимент.

– Ну, как тебе «Поцелуй на пляже»?

– Приторно. «Секс» лучше, – выдала она экспертное мнение.

– Полностью с тобой согласен, – с энтузиазмом подхватил парень. – Секс всегда лучше поцелуя.

Татьяна опять с трудом сдержала улыбку, хоть в уме и пристыдила его за похабную шутку. На ее тонкой коже смущение всегда очень сильно выделялось, поэтому оставалось уповать только на приглушенный и неотчетливый свет дизайнерских ламп. Ему в лицо она закатила глаза и продолжила пить свой «Секс на пляже», который после «Поцелуя» казался пресным. Парень смотрел все так же нахально.

Сидящая рядом пара попросила повторить им напитки, и бармен принялся исполнять заказ, уйдя в другой конец стойки. Татьяна наблюдала за ним: как резко он двигался, как небрежно подкидывал фрукты, как успевал параллельно посмеяться с уже пьяными клиентками, как что-то объяснял коллегам, то и дело отвлекающим его от работы. Свободные и четкие движения завораживали.

Он совершенно не стеснялся себя, не держал спину идеально прямо и не беспокоился о том, как уложены волосы. Они торчали во все стороны, и это не смотрелось уродливо. Напротив, даже лучше, чем вылизанная гелем и аккуратно укладываемая часами прическа. Мятное поло следовало бы погладить, а лучше выбросить, ибо оно уже почти выцвело (у Татьяны имелись небезосновательные подозрения, что раньше оно имело насыщенно-зеленый цвет), но и это его не смущало. Несмотря на весь свой несовершенный вид, он держался уверенно и, что главное, свободно. Татьяне этого недоставало.

Чтобы чувствовать себя комфортно, ей приходилось долго и упорно приводить внешний облик в порядок. Аккуратности от нее требовали преподаватели, мама и даже подружки, которые сами страдали от того же, но больше всего требований предъявляла к себе она сама. Поэтому Татьяна смотрела на бармена широкими глазами, как на представителя иной цивилизации.

Она думала, что парень не замечает ее, но потом он вдруг подмигнул из противоположного угла. Татьяне тут же захотелось спрятаться под стойку. Она сделала вид, будто уронила что-то и наклонилась за этим, чтобы перевести дух. Щеки обожгло жаром. Кожа в мгновение стала пунцовой. Наклон был не самым лучшим выходом в этой ситуации, ведь кровь еще больше прилила к голове, но Татьяна осознала это, только когда поднялась. Бармен уже стоял напротив нее.

– Нашла, что искала? – он пытался заглянуть за стойку, но столешница была широкой, поэтому даже с высоты его роста это бы не удалось сделать.

– Да, спасибо, – Татьяна поправила обтягивающее платье.

Чтобы хоть как-то отвлечь от себя внимание, она увела лицо в сторону и потянула из трубочки коктейль, да так сильно, что выпила зараз почти все. В бокале остался один только лед.

– Повторить?

– Да, пожалуй.

Татьяна уже и забыла, почему хотела напиться, но то, что хотела напиться, не забыла. Теперь появился новый повод. Ей стало стыдно, что он так легко словил ее на подглядывании. «Пренебрегай! Он же тебе никто! Почему ты волнуешься?» – пыталась настроить она себя на нужный лад.

Глава 1. Неудовлетворительно (2)

Пока бармен готовил коктейль, Татьяна хотела оглядеться, посмотреть на людей, что они делают, что пьют, кем друг другу приходятся, но взгляд постоянно возвращался за барную стойку. Все остальные казались неинтересными. Татьяна винила в этом громкий шум перемалывания льда в шейкере, который тряс парень. Хотя рядом то же самое делали другие бармены, но на них Татьяна не обращала внимания.

Пользуясь моментами, пока он разговаривал с другими посетителями или с коллегами, она с неприкрытым любопытством наблюдала за барменом. Рассматривала мимику, искренний смех, резкие жесты, татуировки на руках. Разобраться в этой разноцветной каше оказалось сложно, но Татьяна настойчиво пыталась. Даже выделила в хаосе линий и красок очертания хвоста дракона, но вот его морду найти уже не удалось, потому что парень пропал за шторками.

Только теперь она смогла оглядеться и вслушаться в пустые разговоры окружающих. Людей волновало разное. Кто-то выяснял отношения, кто-то обсуждал хоккей неактуально в мае, кто-то делился дорожными приключениями. У каждого была своя жизнь.

А у Татьяны вся жизнь была один сплошной балет. И она вдруг почувствовала себя ущербной от этого. Балет для нее закончился, закрылся навсегда, а она осталась. Без смысла, без цели, без надежды. Все, ради чего они с мамой работали столько лет, испарилось одним махом. Такая тягучая тоска взяла Татьяну за душу, что она присосалась губами к трубочке и потянула в себя успокаивающую жидкость. Хотелось заполнить угнетающую пустоту.

– О чем пьешь? – внезапно появился бармен, будто умел трансгрессировать¹.

– В смысле?

Татьяна поежилась на стуле, который сразу показался ей неудобным.

– Ну, повод есть?

– Это обязательно?

– В твоем случае да, – с апломбом профессионала проговорил парень. – Ты явно пьешь в первый, максимум второй, раз в жизни. Пьешь одна. В незнакомом баре. Вроде никого не ждешь. Судя по оптимистичному наряду, – он оглядел ее белое платье с крупными желтыми цветами, – похороны близкого отпадают. На отчаявшуюся девственницу, которая решила напиться и потерять невинность с первым встречным, ты не похожа.

– С чего вы взяли? Может, я как раз девственница, – нахмурилась Татьяна и натянула платье ближе к коленям.

– Но не отчаявшаяся же, – он усмехнулся. – В твои-то годы и с твоей-то внешностью.

– Видимо, стоит принимать это за комплимент? – она непроизвольно кокетничала, а потом сама себя остановила и опустила растерянный взгляд.

– Ну, если сойдет за комплимент, тем лучше, – парень снова широко улыбнулся. – И все же? Я думаю, проблемы в учебе.

Татьяна не хотела изливать душу первому попавшемуся бармену, даже если он был так мил и красив. Тем более потому, что он был так мил и красив. Не хотелось рассказывать ему, какая она неудачница.

– Не ваше дело, – Татьяна отвернулась и сделала глоток, оказалось, последний.

Бармен это заметил и легким движением руки достал из-под стойки два шота. Правой схватил бутылку с прозрачной жидкостью и разлил по стопкам, разбрызгав при этом прилично много на барную стойку. Потом достал кофейное блюдце с уже нарезанными дольками лайма. Пальцами обсыпал тонкие края солью и, подвинув один шот Татьяне, взял себе второй.

– Свое дело я делаю, – без издевки улыбнулся он, приподнял стопку в честь нее и выпил залпом, не поморщившись, а затем высосал из лайма весь сок и кинул его куда-то под стойку, жестом показывая повторять за ним.

Татьяна не без опаски сделала то же самое. Жидкость на вкус была едкой, обжигающей, а вперемешку с солью давала двойной эффект. Пищеводом она чувствовала, как горечь опускается на дно почти пустого желудка. От этой ядовитости Татьяна зажмурилась и забыла взять лайм. Парень почти впихнул ей закуску в зубы. Кислота немного приглушила горечь, но послевкусие все равно оказалось малоприятным.

– Что это было?

– Текила. Мексиканская водка.

– Гадость, – все еще морщилась Татьяна.

Наступила недолгая пауза. Парень как будто ждал ответа на ранее заданный вопрос, а она ждала продолжения разговора, но в другом русле. Он вдруг отступил и перестал брать инициативу. От этого стало неловко. Но только ей. Бармен же безо всякого стеснения разглядывал ее с головы до груди, насколько позволяла стойка.

– А ты о чем пьешь? – спросила Татьяна с любопытством.

– Ни о чем, – удивился парень. – Я же бармен.

– Мне кажется, это уже повод напиться.

Он вопросительно взглянул на нее.

– Ну, неужели ты доволен своей жизнью?

– Ты ничего не знаешь о моей жизни. С чего бы мне быть недовольным?

– Ну, хотя бы с того, что ты бармен.

Парень поднял бровь.

– Поясни.

– Ну, ты всю жизнь планируешь быть барменом? Мама всегда говорила мне, что эта работа является дном социальной лестницы без возможности подняться. Она имела дело с барменами в молодости. Она знает, о чем говорит.

Татьяна смотрела с вызовом. Парень немного опешил. По лицу пробежала микроэмоция гнева, но он тут же пришел в себя и усмехнулся. Татьяна осознала свою грубость и покраснела. Он не заслужил такого обращения.

Да, он был барменом, обслуживающим ее, без перспектив на будущее и с большой вероятностью остаться на дне общества, но это ведь не повод его оскорблять. Мама учила, что к таким людям нужно относиться снисходительно. Но глядя на этого парня, Татьяна не могла его жалеть. Он был красив, молод, пышел здоровьем и харизмой и совсем не производил впечатления несчастного неудачника. Татьяна и сама не понимала, почему вдруг заговорила об этом, потому винила во всем алкоголь. В глубине души ей хотелось его задеть, но получилось не за ту струну.

– Мама, разумеется, херни не скажет. Но ты не думала, что это только лишь ее опыт? – бармен уставился на нее в упор.

Слишком прямой взгляд смутил Татьяну. Ресницы задрожали. Она не нашлась, что ответить, да и, оказалось, не требовалось. Он рассудительно продолжал.

– Я не говорю, что меня впереди ждут горы золота и всемирный почет, но, судя по опыту моих знакомых, успеха можно добиться в любой области, – парень взмахнул рукой в никуда, но глаза не увел. – И вообще, все в жизни субъективно. Не все гонятся за славой и деньгами. Я стараюсь жить так, чтобы в будущем сильно ни о чем не сожалеть. И пока все так и происходит, – он пожал плечами, опустив уголки рта. – Может, стандартного успеха в деньгах я пока не добился, но не обязательно всем добиваться успеха, если понимать его только как результат.

– Ну, почему сразу в деньгах? Успех может выражаться в уважении, в признании публики, – возражала Татьяна, а у самой в голове крутилась фраза «Не обязательно всем добиваться успеха». Новую идею еще предстояло осмыслить.

– И не только в этом. Успех тоже субъективен. Он может выражаться даже в чужих успехах. Как, например, у моего друга-тренера по шахматам. Для меня успех может заключаться и в самом процессе, если он приносит удовольствие.

Одурманенный текилой мозг Татьяны глубоко задумался над его словами. Она зависла и перестала реагировать на бармена, углубившись в свои переживания. Парень только хмыкнул и снова отошел выполнять чей-то заказ.

Мысли крутились бешеным хороводом в голове Татьяны, но ни одну она не могла поймать за хвост и додумать. Они просто то выныривали из общего потока на секунду, ошеломляя ее, то пропадали вновь, погружаясь на самое темное дно души. Думалось сразу обо всем, вспоминались мамины нотации и советы преподавателей, дурацкие мемы и подбадривающие мотиваторы. Среди прочего крутилась и фраза бармена о концепции успеха как процесса. Она прокручивала ее раз за разом, словно пыталась изучить со всех ракурсов, но пока не осознавала.

Выйдя из транса, Татьяна увидела, как две девушки приставали к бармену. Одна уселась на стойку, выпячивая свои прелести наружу, чуть ли не ему в лицо. Парень только посмеивался, но реагировал на такой откровенный соблазн весьма спокойно, будто уже немало насмотрелся.

Татьяна фыркнула на такую пошлость и отвернулась. Ей вдруг стало неловко за представительниц своего пола. С другой стороны, она им даже завидовала, тому, что они могут вести себя так раскрепощенно и не стыдиться этого. Она себе такого ни в каком пьяном угаре позволить не смогла бы.

Когда коктейль закончился, Татьяна с желанием принялась за тот «приторный», пользуясь моментом, пока бармен ее не видит. Алкоголя в нем было явно больше, потому что он чувствовался на вкус. Обрамлял его дынный сироп. Свежести добавляли мята и арбуз. Лед уже немного подтаял и разбавил коктейль пресной водой, но в сладости он потерял немного.

Люди вокруг отдыхали и веселились. Справа большая компания поразила весь бар громогласным хохотом. Его приглушила мелодия в стиле латиноамериканских танцев. Под такую бедра сами шли в пляс. Танцплощадка в центре бара потихоньку заполнялась. Татьяна тоже стала покачивать головой в такт музыке.

– Я смотрю, от безысходности тебе пришлось выпить и «Поцелуй»? – услышала она уже знакомый сарказм. – Бедняжка.

– Кхм-кхм. Я просто хотела напиться. А так он отвратительный!

В подтверждение своих слов Татьяна отодвинула почти пустой бокал и скрестила руки на груди.

– Если хочешь быстро напиться, мой способ эффективнее. И не такой приторный, – бармен подмигнул. – Еще по шоту?

Она кивнула. Парень повторил манипуляции со стопками и текилой. Они снова выпили. На этот раз Татьяна заранее приготовила дольку лайма и успела сразу им закусить. Так было чуточку вкуснее. Действительно, текила работала быстро и качественно. Сознание закружилось. Говорить стало сложнее, а хоровод мыслей превращался в ураган.

– Так о чем все-таки пьешь? – повторил вопрос бармен трезво и настойчиво.

В сознании Татьяны все расплывалось. Голова отяжелела. Захотелось подпереть ее одной рукой, а самой облокотиться на стойку. Боль, которую она тщательно пыталась скрыть от всех и в первую очередь от себя самой, притупилась. И все воспринималось теперь не таким важным, каким было всего пару часов назад.

– Будущее свое хороню, – неожиданно для себя ответила Татьяна.

– А вскрытие что показало?

Она улыбнулась такой постановке вопроса. Парень был совершенно серьезен и даже немного напряжен. Навострил слух, чтобы слышать ее тонкий голос из-под насыщенной музыки, потому что Татьяна говорила откровеннее и тише. Он уперся обеими руками в барную стойку, а глазами впился в ее красное от духоты и алкоголя лицо.

– Врожденный порок неудачницы, – Татьяна зажмурилась, чтобы сдержать слезы, которые , наоборот, выкатились из глаз. Одна из них разбилась о сосновую столешницу, а вторая впиталась в цветоложе одного из подсолнухов на платье.

– Я знал, что дело в учебе.

На лице бармена промелькнуло выражение торжества и застыло в самодовольной улыбке.

– Не совсем,– Татьяна заплакала.

Вспомнила, как мама впервые поставила ее у станка. Она была тогда еще в том возрасте, когда воспоминания не сохранялись. Но это запечатлелось. Всего один эпизод: молодая мама улыбается, подводит ее к перекладине на двух ножках, похожей на маленькую вешалку, и показывает, как вставать в первую позицию. Татьяне больно и неудобно, и она плачет. А мама не реагирует и выкручивает ей лодыжки. Дальше Татьяна помнила себя лишь такой, которая легко могла вставать не только в первую, но и во вторую, и в третью позицию.

А сегодня она стояла у станка в экзаменационном зале, как та трехлетняя девочка. Ей было больно и неудобно, хотелось плакать. Но рядом была уже не мама, а пятеро малознакомых людей, суровых, ожидающих от нее великих свершений и превосходного мастерства, которым она не владела. Вставая после падения, Татьяна услышала очень тихое замечание от Прохорова: «Кривоножка». В опустошенных глазах экзаменаторов, потерявшим к ее выступлению всякий интерес, Татьяна увидела собственное будущее: густую тьму, полную безызвестность, пустоту одиночества, безделье и ненужность. Не дав ей закончить, Афанасий Семенович тяжело вздохнул, стараясь не смотреть на Татьяну, будто видеть ее больше не мог, и сухо попросил позвать следующего.

Алкоголь приглушал боль, сжигающую все нутро, но этот же алкоголь развязывал язык, расслаблял нервы и выпускал эмоции наружу. Татьяна сама не понимала, что с ней происходит. Она ведь никогда до этого не была пьяна и не думала, что может так запросто взять и расплакаться перед незнакомцем в публичном месте.

– Кто ему дал право называть меня «кривоножкой»? Да, я упала, но с кем ведь не бывает. Он же педагог, в конце концов! – Татьяна начала возмущенным тоном, но постепенно скатилась на жалостливый писк и всхлипывания. Хоровод мыслей почти неосознанно вытекал наружу. – А Муравьева сказала, что балет – это не мое. Да какого черта?! Это не ей решать, мое это или нет. Но самое обидное, что она права. Это не я!

Она ударила ладонью о стол и разрыдалась.

– Это все мама. Она хотела, чтобы я стала прима-балериной, раз у нее не получилось. А я… я ее подвела… Она все делала, чтобы я только занималась, она так в меня верила… – Татьяна все ниже опускала голову на стойку. Хотелось выбить саму из себя. – Я разбила ей сердце. Она меня не простит. Я должна была лучше стараться. Но я не могла. Я и так из последних сил танцевала. Я, правда, я, правда, не могла…

Она посмотрела на бармена с извинением, представляя мамино лицо, шмыгнула носом, осознав, что мамы здесь нет, и снова проревела: «Ааа». Парень вздохнул, но не перебивал. И Татьяна не останавливалась. Выплескивала все до последней мысли.

– Муравьева – балерина от бога, а я так… Никчемность! Неужели все это было зря?! Столько сил! У меня ведь даже детства нормального не было. Только балет. Эти вечные тренировки, репетиции, спектакли. Жесткий график, жесткие диеты. И все только смеются над тобой. Даже подружки… У меня и парня никогда не было. Из-за этого гребаного балета… А теперь все напрасно. Надо же так… провалиться на госе! Меня теперь не допустят к выпускному спектаклю. И восемь лет – в трубу!

Татьяна рыдала в голос, грудь сильно раздувалась и сдувалась, слезы текли ручьями. Люди в баре оборачивались на них. Бармен озирался и неловко пожимал плечами. Вид у него был потерянный и в то же время сочувствующий. Он достал из-под стойки бумажные салфетки и протянул Татьяне. Она их приняла с благодарностью и высморкалась.

– Еще шот, – сказала, слегка успокоившись.

Парень убрал грязные салфетки и положил перед ней почти целую пачку чистых, а затем приготовил еще одну стопку текилы.

– А ты? – жалостливо спросила Татьяна, глядя на одинокий шот перед собой.

Бармен молча налил и себе. Так же молча они выпили. И потом еще какое-то время молчали. Парень смотрел на нее с любопытством и эмпатией, а Татьяна отводила опухшие красные глаза. Ей стало стыдно и за то, что она неудачная балерина, и за то, что расплакалась перед ним, и за то, как сейчас выглядела. Представляла себя размякшей помидориной, увлажненной рассолом из слез.

К ее счастью, бармена позвали две девушки с другой стороны стойки, теперь еле стоящие на ногах. От них исходил пар – они только что вернулись с танцпола. Щеки у обеих были красные, волосы растрепаны, юбки, и без того мини, задраны до неприличия. Их заметно шатало. Держась за стойку, обе выпячивали полуголые попы на всеувидение. На это быстро среагировали парни с танцпола и примкнули сзади.

Татьяна испугалась, что может довести себя до такого же состояния. Теперь ей ничто не казалось невозможным. Она осмотрелась по сторонам. Бар под завязку заполнился опьяневшей толпой, напоминавшей банку с червями. Танцующие так же некрасиво извивались под плавную музыку, чуть ли не обвивая друг друга. Но на лицах под глянцевым слоем пота блестело удовольствие. Толпа заряжала весь бар своей энергетикой. Татьяна заметила, что даже сидящие за столами двигались под музыку.

Потихоньку плавные звуки, стягивающие движения, духота, смешанные запахи и больше всего алкоголь расплавили Татьянино сознание. Она легла головой на барную стойку. Теперь было плевать, что стало с ее любимой шляпой, и с сумочкой, и, наконец, с ней самой. Сзади она почувствовала объятие потных рук. Кто-то что-то говорил ей на ухо, называл красоткой, о чем-то спрашивал. Потом она услышала едва узнаваемый за приступом гнева голос бармена. Руки тут же отлипли от нее. Где-то на заднем фоне Татьяна еще различала музыку и крики. Потом мягкие руки подняли ее голову, бармен что-то озадаченно говорил ей в лицо, но она уже не разбирала и отключилась.