Памятка убийцы

© Макеев А. В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Памятка убийцы

Введение

Даже после смерти она была невероятно красивой. Тонкой, изящной. Словно статуэтка из фарфора. Одна из тех, что стояли у нее в серванте. От этого его душила ярость. Злость. В смерти нет ничего красивого. Она отвратительна, она разрушает все вокруг. И люди, потерявшие кого-то близкого, тоже отравлены ее ядовитым касанием, и они несут эту заразу дальше. Хотелось разбить, сломать ее. Но останавливал план.

И то, что в глубине души он боялся, что убитая, если он коснется ее, рассыпется в пепел или разобьется на тонкие осколки. А это разрушит все.

Глава первая

Генералу Петру Николаевичу Орлову угрожали часто. Можно сказать, что он уже привык. Но вот уже который день в верхах Орлову очень старались дать понять, что кресло под ним угрожающе шатается. Все нападки генерал привычно отбил, по поводу своего кресла он давно не волновался, а вот что за карусель началась по поводу работы его управления, Петру Николаевичу было интересно. Такие шатания он очень не любил. И понимал, что если кто-то копает под него, то придется отбиваться.

И лучшего помощника, чем Гуров, в этом деле у него не будет. Бывали в практике полковника дела, в которых Петр Николаевич просил Льва работать быстро, тихо и так, чтобы никто, даже Крячко, не знал, что на самом деле происходит. А бывало и наоборот – когда кресло генерала, можно сказать, защищали оба напарника.

В этом году весна в Москву пришла рано. Светило яркое солнце, и хрустальный блеск сосулек стекал на асфальт звонкими каплями. Еще вчера был прохладный февраль, а сегодня в кабинете оперативников Главка Льва Гурова и Станислава Крячко даже с распахнутыми окнами и открытой дверью от жары было нечем дышать. Не хотелось включать компьютеры, казалось, что и от них будет слишком много жара. И дело было не в погоде за окном, а в том, что отопление работало так, словно вокруг была не весенняя Москва, а зимний Мурманск. Уже все сотрудники управления ходили по коридорам в футболках и в шутку говорили, что все происходящее – это диверсия, чтобы нейтрализовать работу Главка.

– Я к этому не готов, – практически простонал Крячко. Он только приехал. Гуров же был на работе с восьми утра, нужно было провести допрос по делу, которое длилось уже почти четыре года, и с каждым годом дата слушания дела в суде переносилась. Для всех в Главке было большим секретом, каким образом Лев Иванович умудрялся спокойно переносить любые погодные перемены. Он мог с удовольствием пить крепкий горячий чай или кофе в самую жару, а даже в самые крепкие морозы казалось, что перчатки полковник надевает исключительно чтобы не шокировать общественность.

– У тебя что, лава течет вместе крови? – спросил Крячко, заметив чашку с горячим кофе у друга на столе.

– Нет, но сегодня обещали вручную слить горячую воду. Батареи остынут, оживешь, – улыбнулся Гуров уголком губ. Телефон зазвонил, как обычно, «вдруг». Словно подкарауливал момент, когда Лев наконец-то закончит заполнять очередной формуляр, отложит ручку и потянется к кофе, чтобы сделать глоток и порадоваться, что у него есть целых пять минут на себя.

Гуров молчал в трубку минут пять, потом сказал, что скоро будет. Он еще уточнял адрес, когда, в свою очередь, зазвонил телефон у Крячко, и Орлов быстро попросил его поехать на убийство вместе с напарником.

И Гуров, и Крячко занимались не связанными друг с другом преступлениями. Льву Ивановичу досталась очень запутанная история с кражей картины из частной коллекции. С каждым днем расследование обрастало таким количеством деталей, что у полковника уже все перемешалось, а порой, как ему казалось, в глазах темнело от избытка информации. Крячко досталось стандартное мошенничество в масштабах бюджета небольшого государства, всего с одним убийством в деле. Собственно, из-за этого убийства Стасу и приходилось заниматься сбором информации. Он даже чувствовал себя неловко, видя, как друг постоянно мотается на допросы очередного «эксперта», который был уверен, что он точно разгадал тайну картины и всех несчастий вокруг нее.

– Тебя тоже посылают на труп на Волхонке? – спросил Крячко, положив трубку.

Гуров кивнул.

– Старые дома, близость к Кремлю… Такое начало обычно не предвещает ничего хорошего, но хотя бы отдохну от всего этого. – Он показал рукой на гору бумаг на столе.

– Тяжелое у тебя дело, если ты хочешь отдохнуть на убийстве, – фыркнул Крячко.

Напарники решили поехать на машине Гурова, благо добираться предстояло не столь далеко, особенно если знаешь, какими переулками можно обогнуть традиционные пробки.

Направлялись сыщики к островку старой, кинематографичной Москвы. Дома, всего три, сохранились на Волхонке, в низине рядом с Кремлем. Если пройти через арку сквозь дом, то окажешься на одной из самых коротких улиц Москвы – Ленивке, упирающейся в набережную Москвы-реки. Трех- и четырехэтажные дома были построены в девятнадцатом веке, и когда-то в них размещались доходные дома. Теперь же – квартиры, считающиеся элитными, несмотря на старый жилой фонд.

Во двор одного из таких домов Гуров с Крячко и въехали. Крячко мельком огляделся: тихий дворик, у подъездов теснятся дорогие и очень дорогие автомобили. У нужного им – первого – стояла криминалистка Дарья.

– Я вас поджидаю! – радостно воскликнула она при виде сыщиков. – Следственная группа работает. Я свое дело уже сделала и решила подышать свежим воздухом. Лев Иванович, Станислав Васильевич, вы себе не представляете, как там красиво! – Дарья отличалась удивительной для человека ее профессии эмоциональностью, искренней и яркой. – Там так удивительно! Сейчас увидите! Если можно так сказать, то это очень красивое убийство. – В этом была вся эксперт Главка, она могла найти красоту в убийстве, восхититься местом преступления и потом сидеть до утра, чтобы отыскивать следы там, где никто их не нашел.

– Ну что ж, веди, показывай свою красоту, – усмехнулся Гуров.

И они вошли в подъезд. Квартира жертвы располагалась на первом этаже, рядом с аркой. Старомодные высокие ступени, чугунные витые перила и узорная плитка подъезда странно контрастировали с современной металлической дверью. Гуров и Крячко, сопровождаемые Дарьей, вошли в тесную прихожую. Дарья кивнула на дверь в конце коридора:

– Она там, – и пояснила на случай, если полковники не успели ознакомиться с информацией: – Афанасьева Наталья Александровна, восемьдесят девять лет. Бывшая прима-балерина Большого театра. Очень активная дама, особенно в таком возрасте. Она даже преподавала в училище.

– Спасибо, Даша, – кивнул Гуров и шагнул в ярко освещенную солнечным светом комнату. Небольшую, какую-то пыльную, словно старинная шкатулка.

Бывшая прима Большого театра сидела в кресле у окна и смотрела на улицу. Первое, о чем подумал Гуров почему-то, – это отсутствие решеток на окнах. В голову ему пришла мысль, что ставить решетки на такие окна в подобной квартире было бы невероятной пошлостью. И здесь их не было. Зато были какие-то пуфики, тонконогие столики-подставки, фарфоровые фигурки, хрусталь за стеклами старомодной «горки». Словно все застыло в прошлом. Впрочем, впечатления замшелости обстановка не производила – скорее ощущение творческой натуры, этакой изысканности. Полковнику даже показалось, что он попал в какой-то кинофильм, настолько кинематографичным выглядело место преступления.

– Режиссер, блин! – Голос Крячко вырвал Гурова из странного оцепенения.

– Серьезно подготовился, – хмыкнул Лев Иванович, встряхнувшись. – И вряд ли ограничится одной постановкой.

– Полагаешь? – вздохнул Стас и задумчиво кивнул. И впрямь, обычно, если убийца обставляет место преступления с такой тщательностью и даже артистизмом, значит, его акция направлена на достижение каких-то ведомых лишь ему целей. И она не останется единственной.

– Как цветы между страницами книги, – неожиданно сказала Дарья, которая сегодня вела себя так тихо, что казалось, будто она и не дышит вовсе.

Точно. Квартира, мертвая балерина у окна, солнечный свет на стертом от времени паркете, шелк, картины на стенах в белых паспарту, а не тяжелых золотых рамах. Изысканный аромат мимозы. И рыдающая девчонка-квартирантка, нашедшая труп. Почему-то всем старая балерина напоминала засушенную между страницами книги чайную розу.

– Как ее убили? – спросил Крячко, надевая перчатки и осматриваясь.

– Пока предположительно – отравили. А потом накрасили, уже посмертно, посадили в кресло и придали ей позу задумчивого созерцания, – быстро, словно на уроке, ответила Даша.

– Почему посмертно? – заинтересовался Стас. – Может быть, она сама… прихорашивалась?

– Нет, – убежденно заявила Дарья. – Очень плотный тон… тональный крем, – пояснила она в ответ на недоумевающий взгляд сыщика, – и дешевый, насколько я могу сказать. Это пока предварительно, точнее напишу в отчете. Лег неровно. Толстый слой пудры. Ну и вообще… Судя по тому, что мы обнаружили на ее трюмо в спальне, женщина предпочитала дорогую и более легкую косметику.

– Ясно, – задумчиво покивал Стас, осматриваясь.

Льву все это что-то напоминало. Что-то из его далекого прошлого. Но он решил обдумать смутные ассоциации позднее – пока же следовало заняться делом, раз уж Орлов направил их со Стасом сюда. Кстати, почему? Единичными убийствами обычно занимаются не оперативники из Главка.

– Почему мы? – эхом откликнулся на мысли Гурова Крячко.

– Это я позвонила Петру Николаевичу, у вас было занято, – сказала Дарья Гурову и протянула ему письмо. Бумажка была в пакете для сбора улик. Гуров машинально натянул тонкие перчатки, чтобы не оставлять своих «пальчиков» даже на пластике пакета, и взял его. Сквозь прозрачную пленку просматривался конверт, на котором было напечатано «Льву Гурову». Просто имя, без звания, без регалий. Но почему-то ни у кого не возникло сомнений в том, что письмо было адресовано именно полковнику.

– Открою?

– Конечно, – кивнула Дарья. – Отпечатков ни на конверте, ни на листке нет. Но вы правы, все равно лучше в перчатках. Я в лаборатории гляну – вдруг потожировые следы обнаружатся или еще что интересное.

Гуров кивнул, достал конверт и вынул из него самый обычный лист бумаги для принтеров, сложенный, как когда-то складывали письма в конверты: втрое, а сбоку еще один сгиб.

«Ты помнишь, когда ты последний раз ходил на балет?»

– Бред какой-то, – сказал Крячко, когда Лев показал ему записку. Полковник пожал плечами. – Кто тебе такие любовные послания может слать?

– Пока нет ни одной мысли, – серьезно ответил Гуров. – Я никогда не был в этой квартире. И не был знаком с примой-балериной Афанасьевой. Лично, во всяком случае.

– Да ты вроде бы и балетом не увлекаешься? – вяло поддел его Крячко. И предложил уже серьезно: – Проверим документы?

– Проверим все, – отозвался Лев, еще раз рассматривая лицо убитой. Насколько он знал – благодаря супруге-актрисе, – на лицо балерины нанесли сценический макияж. Плотный светлый тон, яркие пятна румян на скулах, тяжелые черные стрелки на веках и темно-алые губы. На сцене такой грим очень важен, он позволяет различать черты лица актеров даже с дальних рядов зрительного зала. Изящная поза…

– Переодевать ее убийца не стал? – задумчиво пробормотал себе под нос Гуров, обратив внимание на то, что корсаж и пышная юбка-пачка из черной сетки аккуратно пристроены поверх домашних футболки и бриджей. Пуанты же натянуты на кончики пальцев и привязаны к щиколоткам лентами.

– Не стал, – согласно кивнула Дарья. – Либо не хотел возиться, либо размеры не подошли – точнее скажу после детального осмотра и измерений. Вот по пуантам и так видно – маловаты. Сами понимаете, с возрастом размер ноги нередко увеличивается, растаптывается, так сказать.

Гуров продолжил осмотр. В таких делах важно все. Одежда, поза, в которой оставили балерину, обстановка, руки. В его прошлом было дело одного серийного убийцы, который складывал руки своих жертв особым образом. И именно благодаря этому его удалось взять.

– Лева, я пробегусь по дому, – отвлек его от размышлений Крячко. – Хочешь – подключайся.

– Здесь не так много квартир, – отмахнулся Гуров. – Сам справишься, полагаю. Я пока здесь… исследую жизнь убитой.

Итак, жертва. Афанасьева Наталья Александровна, восьмидесяти девяти лет. Преподавала, вела достаточно активный образ жизни для своего возраста. В квартире поддерживала порядок – сама ли, или приглашала домработницу, или взвалила эту обязанность на квартирантку, Гуров пока не выяснил.

Пока Лев Иванович осматривал квартиру, вернулся Крячко.

Как показал опрос соседей, эта неукротимая дама…

– Успела изрядно всем надоесть. Все соседи в один голос твердят, что ни одно событие в доме или дворе не обходилось без Натальи Александровны. Буквально за час я узнал, что наша убитая была настоящим бультерьером. Она вцеплялась в любого нарушителя ее хрупкого спокойствия и не отпускала, – усмехнулся Крячко и добавил: – Она недавно переехала в этот дом и сразу же начала наводить свои порядки.

– Недавно – это когда?

– Полгода назад примерно, – ответил Стас. – Более точно выясним, когда подадим запрос в жилищную инспекцию.

– А где жила раньше? – встрепенулся Гуров. Лев просматривал старые фотографии и документы погибшей, которые были найдены у нее дома.

Крячко назвал адрес. То ли дежавю, то ли какое-то очень далеко запрятанное воспоминание, но Гуров вспомнил окно. Окно квартиры, выходящее на набережную Москвы-реки.

– Подожди, уж не выходили ли окна ее квартиры на набережную? Получается, что она, по сути, переехала через дом. Не так уж далеко.

– Да. Жила в просторной четырехкомнатной квартире, перебралась в уютную «трешку».

– Черные риелторы? – Гуров приподнял бровь.

Крячко покачал головой:

– Не вяжется. Поменяла квартиру с очень хорошей доплатой. Одну комнату сдавала Жанне, своей ученице.

– Да, точно, – кивнул Гуров, вспомнив заплаканную девушку, сначала сидевшую на диванчике в комнате, а потом перебравшуюся на кухню. – Давай с ней побеседуем.

– Лев Иванович, – окликнула его Дарья, – ребята с телом закончили. Увозим?

– Да, Даша, конечно, – ответил Гуров. – Ты сама едешь?

– Здесь мне делать больше нечего. Ключи вам оставить?

– Да, давай. Мы со Стасом поговорим с Жанной и все закроем.

Тело балерины вынесли и повезли в лабораторию судебной медицины, а сыщики перебрались на кухню.

– Жанна, простите, мы не представились сразу. Меня зовут Лев Иванович Гуров, а это Станислав Васильевич Крячко. Мы можем с вами поговорить?

– Да, конечно, – слабо улыбнулась девушка. – Меня ваши коллеги отпустили, но я вас ждала… Кухню же осмотрели уже… Может быть, я чай сделаю? – неловко предложила она.

– А сделайте, – согласился Крячко, и Гуров кивнул. Жанна поставила чайник, достала три чашечки из тонкого фарфора и такой же изящный заварник, поставила на столик при мойке пачку крупнолистового чая и села за стол. Сыщики устроились напротив.

Память снова услужливо подкинула Гурову словосочетание «Стальные магнолии», кажется, это был какой-то фильм. Жанна была именно такой. Снаружи – хрупкий цветок, но он был уверен, что внутри она, как и многие профессиональные балерины, сделана из стали. Она искренне плакала по своей знакомой и преподавательнице, но при этом собралась и готова была отвечать на вопросы.

Девушка вздохнула, постаралась привести себя в порядок, проведя руками по лицу, а потом по собранным в хвостик волосам, и посмотрела Гурову в глаза.

– Я уже все рассказала вашим коллегам, но пока воспоминания свежи, решила еще раз переговорить с вами. Ведь это вам было адресовано письмо?

– Вы его читали?

– Нет. Я сразу увидела, что Наталья Александровна мертва, и позвонила в полицию. Ничего не трогала, ее тоже. Пульс не проверяла, вдруг я оставлю какие-то следы.

Напарники переглянулись.

– А почему вы решили, что она мертва, и не вызвали «Скорую», а сразу позвонили в полицию? – заинтересовался Гуров, присев на краешек стола.

Крячко слушал разговор молча, пока не задавая никаких вопросов.

– Наталья Александровна никогда не сидела просто так. Она постоянно была в движении. Что-то читала, писала, говорила, даже если просто смотрела в окно, либо напевала, либо делала такой жест кистью, как будто дирижировала. Как показывает нам движения. Она любила смотреть в окно. Если сидела без движения и не отзывалась, значит, случилось что-то плохое. Понимаете, в ней всегда била энергия. К тому же она никогда не доставала из шкафа ни пачку, ни корсаж. Хранила их как реликвии сценического прошлого.

– Расскажите, пожалуйста, нам с самого начала, как вы ее нашли.

– Я снимаю… снимала у Натальи Александровны комнату. И ей нескучно одной, и мне удобно – близко к театру. Убиралась, готовила, если нужно… ну и коммуналку оплачивала. Сама я не из Москвы – приехала из Воротынска, это городок под Калугой. У меня там родители живут. И каждый день, конечно, не наездишься – три часа в лучшем случае добираться, да плюс по Москве.

Сыщики согласились, что кататься в театр и обратно из-под Калуги вряд ли комфортно. А Жанна продолжила:

– Пока училась, я в общежитии была. А теперь вот в Большой театр взяли, пусть пока и вторым составом, но все равно это огромный успех. Я сначала с девчонками квартиру снимала, в Раменском, правда, там дешевле. А потом Наталья Александровна и предложила у нее устроиться – я согласилась. Вы не думайте, я это все рассказываю, чтобы понятно было, почему я здесь, в этой квартире, не ночевала, – быстро добавила Жанна. – Выдалось целых три выходных, а это редко бывает, ну, я и села на электричку и к родителям поехала. А вернулась как раз сегодня, около семи утра было. Решила вещи забросить – и на работу. А тут… такое. Ну и… я в полицию позвонила, потом на работу, сказала, что задержусь или вообще, может быть, сегодня не приду – у нас с этим строго…

– Жанна, документы ваши позвольте, – попросил Гуров, доставая телефон. – Мы вас, разумеется, ни в чем не подозреваем, просто существует определенная процедура.

– Да, конечно. – Девушка протянула сыщику паспорт, посмотрела, закусив губу, как он фотографирует странички на телефон, и предложила: – Если нужно, я билеты на электричку и на автобус до Воротынска не выбрасывала вроде бы – могу поискать. Ну, и телефон родителей тоже продиктую…

– Обязательно, – улыбнулся Гуров.

– Наталья Александровна говорила вам, почему решила переехать? – включился в беседу Стас. – Ведь не так далеко и уехала. Квартиру содержать дорого стало? – предположил он.

– Она сказала, что ей надоел вид из окна. А район наш она очень любила. Замучила всех риелторов, чтобы подобрали идеальную квартиру. Приличная доплата позволила не опираться на пенсию. Квартиру подобрала одна из ее учениц. У нас несколько классов. Те, кто хочет заниматься балетом профессионально, и те, кто делает это просто для красивой осанки… Для настроения. Балет сейчас снова в моде. Как хобби, – чуть печально улыбнулась девушка.

– А к какой группе принадлежите вы?

– Я танцую, но пока еще даже не кордебалет. На замене, если кто-то решит заболеть. Наталья Александровна сама отметила меня. Занималась дополнительно. А потом предложила снимать у нее комнату, ну, это я уже говорила.

В целом, казалось бы, это была самая обычная картина. Девушка приехала из провинции, втерлась в доверие к богатой старушке, и вот уже живет у нее дома и помогает по хозяйству. Становится подругой и компаньонкой, а потом убивает свою благодетельницу и получает жилье в центре города. Вот только… у самой Жанны алиби. Причем, скорее всего, это алиби пройдет проверку – билеты и на электричку, и на автобус есть, причем и туда, и обратно. С родителями Жанны сыщики свяжутся.

– Квартира отойдет сыну. Он работает вахтовым методом на нефтяных месторождениях. У него очень сложная профессия. Игнат чинит насосы, которые качают нефть, – словно прочитала мысли полковника Жанна. – Игнат первый и единственный сын. Мужей у Натальи Александровны не было. Вернее, как. Жили, что называется, гражданским браком, неофициально. Поклонников было очень много. И многие даже готовы были купить ей квартиры, машины. Но такие дорогие подарки она не принимала.

Жанна оставила свои координаты, дала телефон сына покойной балерины и обещала в случае чего приехать по первому зову.

– Я уже связалась с ним. Игнат сказал, что я могу жить сколько нужно в квартире, если не буду вам мешать при этом.

– Нет, наши эксперты уже собрали все отпечатки и все, что нужно. Но все же постарайтесь осмотреться, если заметите, что что-то пропало, сразу позвоните.

Гуров говорил еще какие-то привычные обязательные фразы, но ловил себя на том, что делает все это фоном. Мысли шли в какую-то другую сторону. В сторону набережной и Ленивки.

Сыщики попрощались с Жанной и вышли из подъезда.

– Ну и что дальше? – поинтересовался Стас.

– Знаешь, давай пока в Главк вернемся, – предложил задумчиво Гуров. – А там видно будет. Может быть, наши эксперты что-нибудь интересное нароют. Может, еще что всплывет. Неплохо бы глянуть, не попадались ли по Москве подобные постановочные случаи в последнее время. Дальше… Наведаться в ее старую квартиру. Вдруг кто-то спрашивал про Афанасьеву.

– Принято, – согласился Крячко, и они вернулись в Главк. Поднялись в кабинет, и Гуров снял трубку городского телефона, собираясь позвонить в архив. Но вернул ее на рычаги и задумался.

– Не можешь выбрать, какие именно дела из прошлого хочешь посмотреть? – понимающе спросил Крячко, который не первый год работал с Гуровым и порой умел угадать мысли напарника.

– Не могу, – согласился Гуров. – Сам понимаешь, эта странная записка, адресованная мне как Льву Гурову – не полковнику Главка, не оперативнику, а по имени, – имеет значение. И не тебе адресована, не генералу Орлову…

– Ну да, – не стал спорить Крячко. – Явно привет из прошлого. Кто-то из тех, кого твоими молитвами за решетку упекли?

– Или так, или их родственники. А может быть, и некто, кто решил, что я плохо работаю, – хмыкнул Лев Иванович. – Ну да ладно, разберемся.

– А еще это может быть ложный след, – пожал плечами Стас. В ответ на вопросительный взгляд друга пояснил: – Смотри, кто-то убивает старушку-балерину по собственным мотивам. Мало ли, девчонка на ее занятиях ногу сломала и в балет не попала, или кому-то она помешала, или… А чтобы нас с тобой запутать, сует в руку записку.

– Рискованно, – пожал плечами Гуров. – Для этого надо знать меня и то, чем я занимаюсь как минимум. Сам понимаешь, законопослушным гражданам личность полковника Гурова неизвестна. К тому же ко мне, можно сказать, обратились – и я докопаюсь до истины. Так что, Стас, скорее всего, это все же намек на прошлое.

Напарники помолчали. Гуров перебирал в памяти дела, которые могли бы дать ответ на эту новую загадку.

– Странно, что Орлов нас еще не вызывает к себе, – заметил Крячко, отвлекая полковника от размышлений. Дел в его прошлом накопилось изрядно, и перебирать их можно было долго.

– Он сегодня с утра у начальства отдувается. Сказал, что появится после обеда. Давай так, я поехал на Ленивку, проведу разведку на местности, а ты поторопи экспертов. Пусть выясняют, отчего умерла наша балерина. Позвони, как что-то узнаешь.

Крячко улыбнулся:

– Удачи.

Гуров вышел из кабинета и быстро пошагал по коридору Главка.

– Лев Иванович, вы меня забыли! – долетел до него крик.

Полковник приложил все усилия к тому, чтобы не закатить глаза. Стажер.

Стажер Вова был их страшным сном и наказанием, которое… Да не совершали они с Крячко таких грехов, чтобы к ним приставили Вову. Орлову его «навязали» – кто-то сверху настоятельно попросил, чтобы молодой человек был приставлен к работе их отдела. Первый месяц Вова держался. Он старался помогать, внимательно слушал, что ему говорят старшие, и даже каким-то образом смог создать впечатление, что не просто слышит, но еще и понимает, о чем речь. Но потом оказалось, что все слова он просто пропускал мимо ушей. Работать Вова не любил. Вернее, так. Он любил работать там, где у него был шанс выслужиться и получить одобрение начальства. Все остальные задания интересовали его постольку-поскольку. Плюсы от него были только в том, что на стажера удавалось свалить очень муторную работу, от которой оба сыщика готовы были лезть на стену. Вова разбирал бумаги, сортировал фотографии, подшивал дела перед сдачей в архив, бегал по кабинетам. Но в этом деле он проявил странную активность. И так как Орлов просил брать этот «подарок судьбы» с собой везде, Гуров только вздохнул.

Довольно давно профайлер Главка Дягилев на сабантуе в честь своего дня рождения прочитал краткую и интересную лекцию о том, что походка человека, если она не связана с физическим недугом, может очень много сказать о его характере. Гуров и Крячко, это, кстати, многие замечали в Главке, ходили быстро и почти беззвучно. Генерал Петр Николаевич всегда громко топал. Как будто заранее хотел предупредить о том, что он идет. Но тем не менее если он шел не к себе в кабинет, а, например, хотел навестить кого-то из своих подчиненных, то подходил совершенно беззвучно. Видимо, все в Главке приобретали такую привычку. Стажер ходил очень интересно. «Как робот-раздрыга», – как-то раз метко охарактеризовала его походку Верочка, бессменный секретарь генерала Орлова. Пожалуй, более метко описать эту походку было нельзя. Вова ходил, выгнув корпус вперед, а руки свесив назад, и при движении они свободно болтались в разные стороны.

Дягилев был уверен, что парень ходит так специально. Как будто хочет изобразить из себя что-то или кого-то. Либо привлекает внимание, либо, напротив, отвлекает.

Не обращая внимания на крики стажера, Гуров подошел к машине. Догонит. Странная штука – человеческая память. Лев никак не мог вспомнить, почему ему знакома эта балерина. Может быть, что-то было на Ленивке, в конце концов, через его руки проходило огромное количество дел. Действительно огромное, и он имел полное право не помнить. Но все равно память подкидывала улики. Это были не воспоминания, а скорее ощущения. Запахи, цвета, звуки. Лев ловил себя на том, что в квартире балерины он как будто уже был. Значит, нужно ехать на Ленивку и порасспрашивать соседей. Почему переехала Наталья Александровна? Вряд ли там дело только в деньгах. Или, как там Жанна сказала, в том, что ее наставнице надоел вид из окна. Может быть, он вспомнит уже на месте. Стажер непрестанно что-то говорил, но и Крячко, и Гуров привыкли воспринимать его слова скорее как какой-то фон. Парень постоянно пытался привлечь внимание какими-то глупыми, слишком избитыми шутками, которые казались смешными только одному ему, предлагал послушать попсу, от которой все уже давно устали, и еще он все время жаловался. Гуров отмечал это машинально, как если бы ставил галочки в личном деле. «Любит жаловаться». «Любит дешевый одеколон». «Слушает популярную музыку».

– А мы на место преступления опять едем? – спросил стажер неожиданно, глядя на Гурова пустыми глазами и всем своим видом изображая служебное рвение. Гуров насторожился. Учитывая, что парнишка так радовался только тем делам, которые могли быть чем-то выгодны ему, полковник решил понаблюдать, что будет дальше и почему стажер так уцепился за мертвую балерину.

– Нет, на ее прежнюю квартиру, – задумчиво ответил он.

– А зачем? – удивился Вова. – Вы тут раньше жили? Или работали в местном отделении полиции, когда я работал на оборонку…

Еще одной раздражающей привычкой стажера была фраза «Когда я работал на оборонку…». Говорил он ее к месту и не к месту. В целом ничего плохого в этом не было, если бы он не проработал на эту самую «оборонку» всего полгода. И работал он не на само Министерство обороны, а всего лишь на одну из компаний-подрядчиков. Но как же стажеру нравились громкие слова! Хотя, возможно, он и понимал, что все давно уже пробили его личное дело. И знают, как, где и что он делал и что не может продержаться и полгода на одном месте. И что со всех прошлых мест работы выгоняли его со скандалом. А в Главк его пристроили, уже буквально умоляя Орлова хоть как-то приобщить к делу «талантливого, но сложного мальчика». Горе-талант в первые же месяцы получил, как он сам же говорил, производственную травму, теперь постоянно ее лечил и очень удобно отказывался от какой-либо полевой работы, апеллируя к больному колену. Казалось бы, ну грохнулся ты на лестнице, ну выбил коленную чашечку, ну отсидел на больничном – и что теперь, годами о «боевом ранении» вспоминать? За это, кстати, в Главке его прозвали Новосельцев, по странным ассоциациям с теми кадрами, где герой фильма «Служебный роман» упал с тяжелой статуей лошади и сказал начальнице, что получил производственную травму, а она обозвала его симулянтом.

Гуров припарковался у подъезда старого дома, окна которого с одной стороны выходили на проезжую часть, а с другой – на то место, где когда-то протекала речка Ленивка.

– Вов, времени у нас не так много, – отмахнулся от стажера Гуров. – Работаем быстро, проходимся по соседям, спрашиваем, не видели ли они чего странного. Может, кто-то заходил, спрашивал про Афанасьеву? Ну и вообще, пусть вспомнят, что она собой представляла.

Стажер обиженно кивнул.

– Ну вот. Отработай вертикаль по подъезду. Ну и дополнительная задача. В странности входят: подозрительные смерти, кражи, вымогательства, мошенники и все остальные статьи Уголовного кодекса, – быстро дал вводные Лев.

Стажер умчался выполнять задание, тряхнув длинной крашеной челкой. Вова почему-то думал, что такая челка ему шла, Гуров же мечтал взять ножницы. Удивительно, как один человек быстро смог настроить против себя все управление. Полковник еще раз подумал, что если кто-то начинает настолько мешать, то пора от него избавляться.

А Лев Иванович подошел к двери бывшей квартиры балерины. Дверь выглядела совершенно новой – очевидно, новые жильцы решили ее поменять, когда делали ремонт. А жила в квартире миловидная худенькая девушка. Она впустила Гурова в квартиру, провела на кухню и предложила кофе. После чего спросила:

– Чем могу вам помочь?

– Вы были знакомы с Афанасьевой Натальей Александровной? – спросил сыщик, задумчиво рассматривая обстановку. Минималистический стиль, светлая фактурная штукатурка на стенах, бежевые с темно-оранжевой отделкой шкафчики и разделочный столик рядом с раковиной, небольшой обеденный стол у стены – все выглядело новым и любовно подобранным. Очевидно, что владелица свою квартиру любила.

– Да, – кивнула девушка, которую звали Анной Ветровой. – Она меня учила танцевать.

– То есть вы ученица Натальи Александровны, – кивнул полковник, доставая верный блокнот и записывая данные барышни. Красивая какой-то даже слишком холодной, почти искусственной красотой, молодая женщина кивнула. Стол накрывала помощница по хозяйству, но в этой квартире с окнами, выходящими на набережную, обставленной в минималистическом, но при всем том уютном стиле, горничная не показалась кем-то лишним. Все было на своих местах.