Имя мне легион

Лос-Анджелес, Калифорния (США)

13 сентября

«Смерть монстру!», «Отправьте в пекло убийцу моей внучки!», «Иди к своему папаше-черту, профессор!» – надписи на плакатах, которые держали многочисленные демонстранты, собравшиеся около забора тюрьмы, были полны ненависти.

Автомобиль медленно двигался и наконец затормозил. Находившийся на заднем сиденье мужчина в облачении католического священника взирал на собравшихся через тонированное стекло.

Внезапно откуда-то сбоку вынырнула женщина с безумным взглядом и всклокоченными седыми волосами. В руках ее был плакат, гласивший: «За все свои преступления ты попадешь в ад!» Это произошло так неожиданно, что священник вздрогнул. Женщина, распевая церковные гимны, принялась стучать по стеклу своим плакатом.

Священник поежился и обернулся. Сидевший за рулем мужчина, адвокат того самого монстра, которого через несколько часов должны были казнить, произнес:

– Святой отец, не пугайтесь! Эти люди, в сущности, безобидны. И, собственно, их можно понять. Будь я на их месте, то тоже бы требовал его казни!

Священник промолчал. Ворота тем временем распахнулись, и автомобиль тронулся с места. Два охранника проверили документы посетителей, сверились со списком, и один из них произнес:

– Добро пожаловать на казнь, джентльмены!

Следуя за адвокатом по коридорам тюрьмы, священник старался не выдать своего волнения. Ему уже доводилось бывать в тюрьме. В качестве посетителя, разумеется! Однако в блоке смертников он находился в первый раз.

Показался сутулый высокий мужчина в плохо сшитом коричневом костюме и темном галстуке. Это был директор тюрьмы. Он перебросился с адвокатом несколькими словами, тепло приветствовал священника:

– Падре Гарсиа, я крайне рад видеть вас! Вам может показаться странным, однако я чувствую ответственность за всех заключенных, которые находятся в данном заведении. Даже за самых страшных и безжалостных из них. Даже за того, с которым вы сейчас встретитесь. И я чрезвычайно рад, что он решил облегчить свою душу исповедью.

Священник опустил голову и отвел в сторону глаза. Если бы директор только знал, зачем он в действительности оказался в тюрьме… И если бы выяснил, что находившийся перед ним человек в облачении католического священника таковым вовсе не является, то, разумеется, ни за что не позволил бы ему увидеться с приговоренным к смерти.

Но директор, конечно же, ничего не подозревал. Он решил составить компанию адвокату и священнику, которые следовали за охранником по блоку смертников.

– Сегодня – первая казнь в газовой камере с марта 1999 года, – вещал директор, в голосе которого сквозила гордость. – Профессор даже тут склонен к эксцентрике – он сам выбрал этот вид казни. Как вам, должно быть, известно, штат Калифорния весьма либерален и предоставляет приговоренному возможность самому выбрать форму собственной экзекуции. Однако все выбирали смертельную инъекцию. Все до профессора! Он такой оригинал!

Директор, кажется, относился к знаменитому узнику подвластной ему тюрьмы если не с симпатией, то, во всяком случае, с восхищением, как подростки относятся к поп-звездам. Священник почувствовал, что волнение нарастает. Неужели тот сейчас предстанет перед ним? И сообщит ему тайну?

– Прошу! – директор галантным жестом предложил адвокату и священнику пройти в камеру. – Как видите, никаких камер для свиданий. Все равно профессору осталось жить всего два с небольшим часа! Профессор, к вам посетители…

Священник перешагнул через порог и оказался в небольшом помещении. Тот, ради кого он и прибыл в тюрьму, восседал на стуле и изучал прессу. Лица осужденного видно не было, его закрывал газетный лист. Заголовок на первой странице «Лос-Анджелес таймс» гласил: «Губернатор отклонил прошение о помиловании. Сегодня вечером будет казнен профессор ЛеРой, глава секты «Дети Сатаны», на счету которой более трех десятков жесточайших убийств». Там же помещалась цветная фотография профессора.

Узник, зашелестев газетой, отложил ее в сторону – и священник лицезрел профессора Жана Мориса ЛеРоя, которого СМИ именовали то «порождением тьмы ночной», то «философом-садистом», то «исчадием ада». Священник знал – этот человек был и тем, и другим, и третьим. И, конечно, помнил, как выглядит профессор ЛеРой, однако все равно не сдержался от того, чтобы снова не отметить: осужденный никак не похож на университетского профессора, эксперта по средневековой философии и истории, хотя и является одним из самых известных в мире специалистов по демонологии черной магии.

В облике профессора не было ничего общего с «книжным червем» или кабинетным ученым. Жан Морис ЛеРой имел внешность бодибилдера – громадное, бугрящееся мышцами тело, скрывавшееся сейчас под оранжевым тюремным комбинезоном, и могучие ручищи. Единственное, что выбивалось из образа, это неожиданно изящная голова. Профессор был абсолютно лыс, а лицо его украшала стильная смоляная бородка, впрочем, уже начавшая седеть. Осужденный находился в тюрьме уже восьмой год. За истекшее время он сам и его адвокат применили все юридические возможности, чтобы отменить смертный приговор, однако успеха их усилия не возымели. Сегодня профессора должны были казнить.

– Рад вас видеть! – произнес ЛеРой певучим, глубоким голосом с едва заметным французским акцентом.

Он родился в Квебеке, мать его была парижанкой, отец – канадцем. Профессор был полиглотом и владел в совершенстве тринадцатью иностранными языками, в том числе такими, как латынь, греческий и древнееврейский. Кроме того, весьма недурно разбирался как в китайских, так и в древнеегипетских иероглифах.

На священника профессор даже не взглянул. Адвокат проинформировал своего клиента о том, что было и без того вынесено на первую полосу газет и вовсю обсуждалось в Интернете, – губернатор штата Калифорния отклонил прошение о помиловании и замене смертной казни на пожизненное заключение.

– Мне очень жаль, профессор, – закончил свою речь юрист со вздохом.

Жан Морис ЛеРой хмыкнул:

– Отчего ж? Все так страшатся смерти, как будто в ней есть что-то кошмарное. Я же знаю, что ожидает меня: я наконец-то встречусь с Хозяином. И буду чрезвычайно рад нашему рандеву!

Произнеся эту фразу, он взглянул на священника. Тот, смутившись, сцепил руки в замок и, не выдержав взгляда убийцы, посмотрел по сторонам. На стенах камеры находились полки, уставленные книгами.

Профессор ЛеРой был гениальным ученым, вероятно, одним из лучших, если не лучшим в своей области. Областью, в которой он специализировался, являлась некромантия, бесовская одержимость и контакты человека с дьяволом. Диссертация, блестяще защищенная им в возрасте двадцати двух лет, вызвала в ученом мире огромный резонанс. А выпущенные в течение последующих лет труды стали хрестоматийными. Находясь в тюрьме, профессор успел написать четыре книги. Последнюю он закончил всего неделю назад.

Все были уверены – именно эта потусторонняя сфера научных интересов профессора и привела в итоге к тому, что он основал секту «Дети Сатаны». На счету сообщества было множество кровавых, немыслимых по своей жестокости и изобретательному садизму убийств. Профессор, работавший тогда в Калифорнийском университете, в Лос-Анджелесе, был для своих студентов неким подобием божества – его лекции пользовались бешеной популярностью. Ходили слухи о том, что некоторые студентки сами набивались ему в любовницы, желая одного: оказаться в постели с прославленным ученым, имевшим сексуальный темперамент плейбоя.

Именно среди студентов профессор и завербовал первых адептов своей секты, которая, как говорило название, почитало сатану. На тот момент, когда Жана Мориса ЛеРоя арестовали, секта состояла из тринадцати человек. Причем, что удивительно, десять из них были молодыми женщинами и девицами, и только трое – студентами-мужчинами. Причем все они являлись отпрысками респектабельных и состоятельных семейств. Каким образом профессор умудрился склонить молодых людей к многочисленным убийствам, так и осталось невыясненным. О нравах «Детей Сатаны» говорили разное, но все склонялись к тому, что члены секты находились в некой зависимости от профессора ЛеРоя, в коей смешались и интеллектуальный восторг, и сексуальное подчинение, и что-то еще, ужасное и темное, о чем на ставшем сенсационным судебном процессе не распространялись.

Профессору и его подопечным предъявили обвинение в убийстве тридцати двух человек. Глава же секты сознался на суде в пятидесяти семи: оказывается, вместе с «Детьми Сатаны» он совершал путешествия в другие штаты, чтобы принести своему «Хозяину» все новые и новые человеческие жертвы.

Секта «Дети Сатаны» давно стала легендарной, и, что самое ужасное, после ареста профессора у нее появилось немало подражателей и имитаторов. Некоторые из них даже совершили несколько кровавых убийств, однако были быстро пойманы. То, что представляла собой секта, ЛеРой изложил в своих книгах, ставших подлинными бестселлерами. Удивительно, но факт: за время пребывания в камере смертников он стал мультимиллионером.

– Падре Гарсиа, я ждал вас! – произнес профессор, рассматривая священника. Затем обратился к адвокату: – Мне осталось жить два часа. Поэтому я хотел бы облегчить душу беседой с этим святым человеком…

В его словах можно было уловить насмешку. Адвокат тактично покинул камеру, оставляя осужденного и священника наедине.

– Да, я ждал вас, падре! – повторил профессор, и в его холеном лице внезапно появилось нечто звериное, а в зеленых глазах мелькнули адские огоньки. – Вы же хотите завладеть ключом к истине, ведь так? Для этого весь маскарад, я прав?

Священник, который вовсе не был священником, а, как и сам ЛеРой, поклонялся врагу рода человеческого, запинаясь, пробормотал:

– Мне поручено…

– Я прекрасно знаю, что вам поручено, падре! – выделив голосом обращение, произнес профессор и поднялся со стула.

Ростом он был под два метра. И в былые времена Жан Морис ЛеРой уделял большое внимание своему телу, а попав в тюрьму, стал подлинным фанатом спорта.

– Кстати, а что стало с настоящим падре Гарсиа? – спросил профессор, подходя к посетителю.

Тот замялся. Осужденный жестоко улыбнулся, показав идеальные белые зубы, сейчас почему-то напомнившие звериные клыки. И притворно вздохнул:

– Понимаю. Бедный падре… Упокой Господь его грешную душу!

Псевдосвященник в беспокойстве обернулся, бросив взгляд на дверь.

– Не волнуйтесь, нас не подслушивают, – качнул головой профессор. – Думают, что я решил исповедоваться! Поэтому директор, этот идиот, и разрешил, чтобы меня посетил католический священник.

– Вы должны сказать! – прошептал посетитель, на что профессор возразил:

– Я ничего никому не должен! Ничего и никому! Кроме него, Хозяина. Но меньше чем через два часа я встречусь с ним лицом к лицу, и, думаю, он окажет мне радушный прием.

ЛеРой уселся на стул, снова взял в руки газету и сделал вид, что погрузился в изучение последних новостей. Священник опустился на другой стул и вкрадчиво спросил:

– Неужели вы, профессор, в самом деле видели… видели Хозяина?

– В моих бестселлерах я более чем подробно описал мои встречи с ним! – ответил осужденный из-за газеты.

Священник продолжал настаивать:

– Я не верю, что вы уйдете из мира, так и не открыв тайну того… того, как вам удалось… Вы видели Хозяина, вы смогли коммуницировать с ним! Более того, вы приняли его причастие и стали его сыном!

– Этого в моих бестселлерах не было, – произнес профессор, отбрасывая газету.

– Вот видите, нам многое известно! – заявил в волнении посетитель. – Потому что мы хотим того же, что и вы, профессор! Того же, чего хочет и сам Хозяин! А вы не можете противиться его воле!

– Не исключаю, что вам что-то известно, – усмехнулся профессор. – Однако далеко не все! Иначе бы вы не явились ко мне за два часа до казни, напялив идиотский наряд католического священника, падре Гарсиа, которого прикончили. Ведь именно он должен был сейчас сидеть на вашем месте!

Посетитель заерзал на стуле.

– Не так громко, прошу вас! Что, если нас все же подслушивают?

– Значит, вас тоже приговорят к смертной казни! – Профессор оглушительно расхохотался. А насмеявшись вдоволь, обронил: – Значит, вы хотите узнать…

– Да, профессор! – воскликнул живо посетитель. – Хоть вы и откололись от нашего братства, но вы все еще являетесь его членом. Мы выполнили все, что вы требовали!

Он указал на газету.

Жан Морис ЛеРой скривил тонкие губы:

– Да, я читал. Жуткая смерть жительницы Лас-Вегаса – кто-то обезглавил несчастную и содрал с нее кожу. С каким бы наслаждением я сам сделал это с ней! – Профессор жутко улыбнулся. Затем добавил: – Мне нужны детали.

Падре заколебался.

– Нет деталей – нет и секрета! – объявил ЛеРой. – Ведь вам и вашему магистру нужен мой секрет. Вы хотите узнать, как можно вступить в контакт с Хозяином. Потому что ни вы, ни вам подобные до сих пор не могут услышать его голос. Все, чем вы руководствуетесь, – всего лишь знаки. Да, знаки знаков… знаки знаков знаков!

Дрожащим голосом священник принялся излагать детали убийства. Профессор, прикрыв глаза, наслаждался его словами. А когда рассказ был завершен, произнес:

– Перед смертью она как следует помучилась. Как хорошо!

– Профессор, теперь дело за вами, – нетерпеливо напомнил посетитель. – Мы выполнили наше обещание, выполняйте же и вы свое!

Профессор усмехнулся:

– Вам не терпится узнать секрет? Ведь только мне удалось невозможное – я говорил с Хозяином. Более того, стал его сыном. И он вошел в меня!

Священник в волнении подскочил со стула:

– Хозяин вошел в вас? Но как же так… Вы производите впечатление вполне адекватного человека…

– Благодарю за комплимент, падре! – снова усмехнулся профессор. – А присяжные имели на сей счет иное мнение. Еще бы, ведь я монстр, упырь, сатана в человеческом обличье! Все это, конечно же, траченные молью сравнения и дрянные журналистские метафоры. Но кто знает, может, кое-что не так далеко от истины.

Посетитель в сомнении заявил:

– Нет, нет, профессор, вы преувеличиваете! Так и быть, допускаю, что вы смогли общаться с Хозяином и он мог назвать вас своим сыном. Однако он никак не мог войти в вас! Тогда бы вы стали одержимым, что вовсе не так.

– А что, если мне удалось принять в себя частицу огня Хозяина и стать одержимым, оставаясь все же человеком? – ухмыльнулся Жан Морис ЛеРой.

– Исключено, полностью исключено! – ответил резко посетитель. – Невозможно! И вам ли не знать, профессор, вы же сами об этом писали во многих своих статьях.

– Значит, вы не верите? – спросил, прищурившись, профессор. – То, что я писал, было для профанов, дуралеев и бездарей. Им совсем не требуется знать истину, она им попросту не нужна. Истиной могут распоряжаться только те, кто к ней готов. А таких немного, очень и очень немного…

Священник поднялся со стула.

– Профессор, когда-то я восхищался вами, но понял, что вы – обыкновенный мошенник. Я так доложу магистру! Ваши намеки – не более чем фантазии больного человека. Мне пора!

Он направился к двери и вдруг услышал позади себя страшный, низкий голос, так непохожий на приятный баритон профессора:

– Ты закопал ее в лесу…

Посетитель, чувствуя, что его сердце пронзила ледяная стрела страха, обернулся. Жан Морис ЛеРой сидел на стуле, но в странной позе: его тело обмякло, голова упала на грудь. Казалось, он дремал.

– Что вы сказали? – прошептал священник, вжимаясь спиной в дверь.

Голова профессора внезапно откинулась назад, причем с такой силой, что послышался треск позвонков. На лице приговоренного к смерти заиграла ужасная улыбка. А глаза… глаза, казалось, заволокло чем-то черным – не было видно ни зрачков, ни белков.

– Ты закопал свою сестру в лесу… Все подумали, что она сбежала с дружком… а на самом деле ты ее убил… потому что не хотел ни с кем делить… Ты придушил ее… Ее же дружка ты прирезал, расчленил, мясо сбросил в реку, а кости зарыл на свалке…

На губах профессора играла все та же улыбка, они не двигались. Утробный, гудящий голос – в речи не было ни малейшего намека на французский акцент – шел откуда-то из глубин тела.

Священник вдруг почувствовал, что ноги его дрожат. Обливаясь потом, он съехал по стене на пол и зарыдал.

– Падре, неужели я до такой степени разжалобил вас своей исповедью? – раздался знакомый голос профессора.

Посетитель поднял заплаканные глаза – странная ухмылка исчезла с лица ЛеРоя, глаза вновь сделались нормальными.

– Господи, это ведь вы, Хозяин? – произнес в благоговении священник.

– Разве ваш хозяин – Господь? – заметил профессор учтиво. – Если же вы, падре, хотите узнать, беседовал ли с вами только что наш общий Хозяин, то должен сказать: предположение соответствует истине. К сожалению, не могу знать, что именно он сказал вам, потому что в такие моменты я не контролирую свое сознание. Его контролирует он!

Священник, неуклюже поднявшись, с опаской приблизился к профессору.

– Падре, у вас есть платок? А то вы выглядите не самым презентабельным образом! – глумливо ухмыльнулся профессор. – Итак, убедились в том, что можно быть одержимым и в то же время не выказывать признаков одержимости?

– Но как вам это удалось? – приводя себя в порядок, спросил посетитель. – Просто невероятно! Ни в одной старинной рукописи нет о подобном ни слова…

– Вы плохо читали старинные рукописи, – прервал его ЛеРой. – Зато я, лучший в мире специалист по одержимости и демонологии, читал их все! В одной из них содержится краткое упоминание, которое я взял за основу нового ритуала. И он увенчался успехом!

– Но отчего же Хозяин не уберег вас? – удивился священник. – Почему вы попались?

– Не моя вина, – вздохнул профессор. – Хозяин не может все предусмотреть. Как, впрочем, и Господь. Эта тупая корова везла труп в багажнике!

Конец «Детей Сатаны» начался с того, что одна из ярых адепток банально превысила скорость и была задержана. Полицейскому бросилось в глаза, что заднее сиденье автомобиля залито кровью, и он произвел обыск, обнаружив в багажнике расчлененное тело последней жертвы, беременной женщины. Именно та адептка и стала главной свидетельницей обвинения на грандиозном процессе. Ее включили в программу по защите свидетелей, и именно она была жесточайше убита в Лас-Вегасе, где жила под чужим именем, за день до сегодняшней встречи смертника и псевдосвященника. Таково было желание ЛеРоя – в обмен на свой секрет он потребовал уничтожить предательницу. Причем уничтожить в полном соответствии с его садистскими наклонностями.

– Однако я не боюсь смерти! – продолжил профессор. – А вы, падре, боитесь?

Священник облизал пересохшие губы.

– Вы не можете умереть, так и не поделившись секретом! Мы должны знать! Потому что мы продолжим ваше дело, доведем до конца то, что вы начали. Хозяину должен принадлежать весь мир!

Профессор хмыкнул.

– Что ж, не буду больше вас мучить, падре. Ведь у меня имеется договоренность с вашим магистром! Все мои записи находятся в банке, запоминайте координаты… Ключ от банковской ячейки находится у моего адвоката. После экзекуции он отдаст вам его.

Послышался скрежет, дверь в камеру распахнулась. Появился директор, который сообщил:

– Падре, профессор, вынужден сказать, что время истекло.

Священник, неловко поднявшись со стула, благословил профессора, сопроводив жест словами:

– Сын мой, твои последние слова вселяют в меня надежду на то, что тебя ожидает милость со стороны нашего Хозяина!

– Что, профессор, облегчили душу исповедью? – спросил директор. – Вы ведь знаете, что сейчас последует…

Священник вышел из камеры, повторяя про себя банковские данные, продиктованные профессором. Вместе с адвокатом он проследовал в зал для экзекуций, который был заполнен примерно наполовину. Среди гостей находились прокурор штата, родственники жертв, а также представители общественности. Все они ждали одного – казни Жана Мориса ЛеРоя.

– Нет, решительно не могу понять, почему профессор выбрал смерть в газовой камере! – пробормотал себе под нос адвокат. – Я рекомендовал ему смертельную инъекцию, однако он и слушать меня не пожелал…

К нему подошел прокурор и завел светский разговор. Священник занял место в последнем ряду. Его взгляд был прикован к занавескам цвета хаки, которые закрывали прозрачную перегородку из бронированного стекла, отделявшую небольшой зал, где находились зрители, от газовой камеры.

Постепенно помещение заполнилось, напряжение возрастало. Священник, не отводя глаз, смотрел на циферблат больших настенных часов. Наконец секундная стрелка достигла двенадцати, вслед за ней потянулась и минутная, а затем с легким щелчком перескочила и часовая, остановившись на цифре «шесть».

Было шесть часов вечера. Последним в зал вошел директор тюрьмы. Он опустился на стул и кивнул одному из охранников. Тот нажал на кнопку, и занавески, как в кинотеатре, отъехали в сторону, открывая взгляду зрителей нутро газовой камеры.

Она была небольшая, восьмиугольная. В центре, в особом кресле, находился профессор Жан Морис ЛеРой. Его шея, обе руки и ноги были охвачены стальными скобами, прочно приковавшими осужденного к креслу, привинченному к полу. Приговоренный к смертной казни не выглядел ни расстроенным, ни взволнованным. На его губах играла тонкая циничная улыбка.

Директор тюрьмы скороговоркой произнес все то, что ему нужно было произнести, ставя общественность в известность, что сейчас будет приведен в исполнение смертный приговор в отношении Жана Мориса ЛеРоя.

– Я считаю, что любой из смертников, вне зависимости от тяжести совершенных им преступлений, имеет право на последнее слово! – сказал напоследок директор и снова кивнул охраннику. Тот повернул рычажок, и директор продолжил: – Профессор, у вас есть шестьдесят секунд, чтобы довести до нашего сведения свои последние слова, если, конечно же, у вас есть что сказать. Учтите, это последняя минута вашей жизни! Если нет, то, с вашего позволения, мы приступим…

Послышался несколько глуховатый голос профессора:

– Отчего же, директор, я воспользуюсь предоставленной возможностью! Не буду вещать о том, что я сожалею о содеянном. Даже если я это и скажу, родственники жертв все равно мне не поверят. Да я и не сожалею!

По залу прокатился ропот. Директор жестом призвал всех к молчанию.

– Все задаются вопросом, отчего я настоял на том, чтобы меня казнили в газовой камере. Ведь, по общему мнению, такая смерть намного более мучительная, чем экзекуция посредством смертельной инъекции, но я не боюсь боли. Я люблю боль. В особенности если речь идет о том, чтобы причинить боль другим! Что же до моего выбора… Известно ли вам, леди и джентльмены, что смерть посредством удушения газом практиковалась не только нацистами в концлагерях, но и намного раньше, в средневековой Европе и античной Азии? Тогда использовали не цианид, как произойдет через несколько мгновений, а серу. А сера – любимое амбре моего Хозяина. Этим и объясняется мой выбор. Хозяин, я иду к тебе! Я знаю, что ты меня ждешь!

Директор нервно махнул рукой, и охранник отключил громкоговоритель.

– Осужденный сказал то, что считал нужным сказать. А теперь прошу приступить!

Пару секунд спустя в открытую емкость, находившуюся за креслом, в котором восседал профессор, из металлической трубы выпали спрессованные кубики цианистого калия. В емкости плескалась серная кислота. Немедленно возникла химическая реакция, и свидетели могли видеть, как камера стала заполняться белесым дымом, цианистым водородом. Священник, не отрываясь, следил за происходящим.

Профессор ЛеРой не торопился вдыхать смертельный газ, понимая, что всего один вдох приведет к тому, что он потеряет сознание, а затем скончается. Этим-то и объяснялось то, что казнь в газовой камере уже давно не практиковалась: осужденные во многих случаях старались задержать дыхание, в результате чего исполнение приговора затягивалось на долгие минуты, а сами смертники, старавшиеся не дышать или дышать поверхностно, испытывали перед кончиной страшные мучения.

Клубы белесого дыма тем временем полностью заполнили газовую камеру. Однако профессор все еще был жив! Внезапно произошло совершенно неожиданное – Жан Морис ЛеРой выгнулся, и зрители в ужасе заметили, как стальные скобы на левой ноге и правой руке отлетели в сторону.

Директор вскочил с места и бросился к охранникам. По залу пронесся ропот, а вслед за тем и крики ужаса – освободившейся рукой профессор отодрал скобы с другой ноги и руки.

– Сделайте же что-нибудь! – вопил смертельно побледневший прокурор. – Почему он не умирает?