- -
- 100%
- +
Посвящается (Н. С. Шеншину)
1
Бывало, для забавы я писал,Тревожимый младенческой мечтой;Бывало, я любовию страдал,И, с бурною пылающей душой,Я в ветренных стихах изображалТаинственных видений милый рой.Но дни надежд ко мне не придут вновь,Но изменила первая любовь!..2
И я один, один был брошен в свет,Искал друзей – и не нашел людей;Но ты явился: нежный твой приветЗавязку снял с обманутых очей.Прими ж, товарищ, дружеский обет,Прими же песню родины моей,Хоть эта песнь, быть может, милый друг, —Оборванной струны последний звук!..*
When shall such hero live again?
The Ciaour. Byron[1]Приходит осень, золотитВенцы дубов. Трава полейОт продолжительных дождейК земле прижалась; и бежитЛовец напрасно по холмам:Ему не встретить зверя там.А если даже он найдет,То ветер стрелы разнесет.На льдинах ветер тот рожден,Порывисто качает онСухой шиповник на брегахИльменя. В сизых облакахСтаницы белых журавлейЛетят на юг до лучших дней;И чайки озера кричатИм вслед, и вьются над водой,И звезды ночью не блестят,Одетые сырою мглой.Приходит осень! уж стадаБегут в гостеприимну сень;Краснея догорает деньВ тумане. Пусть он никогдаНе озарит лучом своимГустой новогородский дым,Пусть не надуется вовекДыханьем теплым ветеркаЛетучий парус рыбакаНад волнами славянских рек!Увы! пред властию чужойСклонилась гордая страна,И песня вольности святой(Какая б ни была она)Уже забвенью предана.Свершилось! дерзостный варягБогов славянских победил;Один неосторожный шагСвободный край поработил!Но есть поныне горсть людей,В дичи лесов, в дичи степей;Они, увидев падший гром,Не перестали помышлятьВ изгнаньи дальнем и глухом,Как вольность пробудить опять;Отчизны верные сыныЕще надеждою полны:Так, меж грядами темных туч,Сквозь слезы бури, солнца лучУвеселяет утром взорИ золотит туманы гор.На небо дым валит столбом!Откуда он? Там, где шумитПоток сердитый, над холмом,Треща, большой огонь горит,Пестреет частый лес кругом.На волчьих кожах, без щитов,Сидят недвижно у огня,Молчанье мрачное храня,Как тени грусти, семь бойцов:Шесть юношей – один старик.Они славяне! – бранный кликСвоих дружин им не слыхать,И долго, долго не видатьИм милых ближних… но ониПростились с озером родным,Чтоб не промчалися их дниПод самовластием чужим,Чтоб не склоняться вечно в прах,Чтоб тени предков, из землиВосстав, с упреком на устах,Тревожить сон их не пришли!..О! если б только ЧернобогУдару мщения помог!..Не равная была борьба…И вот война! и вот судьба!..«Зачем я меч свой вынимал,И душу веселила кровь? —Один из юношей сказал. —Победы мы не встретим вновь,И наши имена покрытьДолжно забвенье, может быть;И несвершенный подвиг нашИзгладится в умах людей:Так недостроенный шалашРазносит буйный вихрь степей!»«О! горе нам, – сказал другой, —Велик, ужасен гнев богов!Но пусть и на главу враговСпадет он гибельной звездой,Пусть в битве страх обымет их,Пускай падут от стрел своих!»Так говорили меж собойИзгнанники. Вот встал один…С руками, сжатыми крестом,И с бледным пасмурным челомНа мглу волнистую долинОн посмотрел, и, наконец,Так молвил старику боец:«Подобно ласке женских рук,Смягчает горе песни звук,Так спой же, добрый Ингелот,О чем-нибудь! о чем-нибудьТы спой, чтоб облегчилась грудь,Которую тоска гнетет.Пой для других! моя же местьИх детской жалобы сильней:Что было, будет и что есть,Всё упадает перед ней!»«Вадим! – старик ему в ответ, —Зачем не для тебя?.. иль нет!Не надо! чтò ты вверил мне,Уснет в сердечной глубине!Другую песню я спою:Садись и слушай песнь мою!»И в белых кудрях старикаИграли крылья ветерка,И вдохновенный взор блеснул,И песня громко раздалась.Прерывисто она неслась,Как битвы отдаленный гул.Поток, вблизи холма катясь,Срывая мох с камней и пней,Согласовал свой ропот с ней,И даже призраки бойцов,Склонясь из дымных облаков,Внимали с высоты поройСей песни дикой и простой!Песнь Ингелота
1
Собралися люди мудрыеВкруг постели Гостомысловой.Смерть над ним летает коршуном!Но, махнувши слабою рукой,Говорит он речь друзьям своим:2
«Ax, вы люди новгородские!Между вас змея-раздор шипит.Призовите князя чуждого,Чтоб владел он краем родины!» —Так сказал и умер Гостомысл.3
Кривичи, славяне, весь и чудьШлют послов за море синее,Чтобы звать князей варяжских стран.«Край наш славен – но порядка нет!»Говорят послы князьям чужим.4
Рурик, Трувор и Синав клялисьНе вести дружины за собой;Но с зарей блеснуло множествоОстрых копий, белых парусовСквозь синеющий туман морской!..5
Обманулись вы, сыны славян!Чей белеет стан под городом?Завтра, завтра дерзостный варягБудет князем Новагорода,Завтра будете рабами вы!..6
Тридцать юношей сбираются,Месть в душе, в глазах отчаянье…Ночи мгла спустилась на холмы,Полный месяц встал, и юношиВ спящий стан врагов являются!7
На щиты склонясь, варяги спят,Луч луны играет по кудрям.Вот струею потекла их кровь,Гибнет враг – но что за громкий звук?Чье копье ударилось о щит?8
И вскочили пробужденные,Злоба в крике и движениях!Долго защищались юноши.Много пало… только шесть осталось.Мир костям убитых в поле том!9
Княжит Рурик в Новегороде,В диких дебрях бродят юноши;С ними есть один старик седой —Он поет о родине святой,Он поет о милой вольности!*
«Ужель мы только будем петь,Иль с безнадежием немымНа стыд отечества глядеть,Друзья мои? – спросил Вадим. —Клянусь, великий Чернобог,И в первый и в последний раз:Не буду у варяжских ног,Иль он, иль я: один из насПадет! в пример другим падет!..Молва об нем из рода в родПускай передает рассказ;Но до конца вражда!» – Сказал,И на колена он упал,И руки сжал, и поднял взор,И страшно взгляд его блестел,И темнокрасный метеорИз тучи в тучу пролетел!И встали, и пошли ониПустынной узкою тропой.Курился долго дым густойНа том холме, и долго пниТрещали в медленном огне,Маня беспечных пастухов,Пугая кроликов и совИ ласточек на вышине!..Скользнув между вечерних туч,На море лег кровавый луч;И солнце пламенным щитомНисходит в свой подводный дом.Одни варяжские струи,Поднявши головы свои,Любуясь на его закат,Теснятся, шепчут и шумят;И серна на крутой скале,Чернея в отдаленной мгле,Как дух недвижима, глядитТуда, где небосклон горит.Сегодня с этих береговВ ладью ступило семь бойцов:Один старик, шесть молодых! —Вадим отважный был меж них.И белый парус понеслоПорывом ветра, и веслоУдарилось о синий вал.И в той ладье Вадим стоялМежду изгнанников-друзей,Подобный призраку морей!Что думал он, о чем грустил,Он даже старцу не открыл.В прощальном, мутном взоре томИзобразилось то, о чемПересказать почти нельзя.Так удалялася ладья,Оставя пены белый след;Всё мрачен в ней стоял Вадим;Воспоминаньем прежних лет,Быть может, витязь был томим…В какой далекий край ониОтправились, чего искать?Кто может это рассказать?Их нет. – Бегут толпою дни!..На вышине скалы крутойРастет порой цветок младой:И в сердце грозного бойцаЛюбви есть место. До концаОн верен чувству одному,Как верен слову своему.Вадим любил. Кто не любил?Кто, вечно следуя уму,Врожденный голос заглушил?Как моря вид, как вид степей,Любовь дика в стране моей…Прекрасна Леда, как звездаНа небе утреннем. ОнаСвежа, как южная весна,И, как пустынный цвет, горда.Как песня юности, жива,Как птица вольности, резва,Как вспоминание детей,Мила и грустию своейМладая Леда. И ВадимЛюбил. Но был ли он любим?..Нет! равнодушной Леды взорПрезренья холод оковал:Отвергнут витязь; но с тех порОн всё любил, он всё страдал.До униженья, до мольбыОн не хотел себя склонить;Мог презирать удар судьбыИ мог об нем не говорить.Желал он на другой предметИзлить огонь страстей своих;Но память, слезы многих лет!..Кто устоит противу них?И рана, легкая сперва,Была всё глубже день со днем,И утешения словаВстречал он с пасмурным челом.Свобода, мщенье и любовь,Всё вдруг в нем волновало кровь;Старался часто ИнгелотТревожить пыл его страстейИ полагал, что в них найдетОн пользу родины своей.Я не виню тебя, старик!Ты славянин: суров и дик,Но и под этой пеленойТы воспитал огонь святой!..Когда на челноке ВадимПомчался по волнам морским,То показал во взоре онДуши глубокую тоску,Но ни один прощальный стонОн не поверил ветерку,И ни единая слезаНе отуманила глаза.И он покинул край родной,Где игры детства, как могли,Ему веселье принеслиИ где лукавою толпойЕго надежды обошли,И в мире может только местьОпять назад его привесть!*
Зима сребристой пеленойОдела горы и луга. КнязьРурик с силой боевойПошел недавно на врага.Глубоки ранние снега;На сучьях иней. Звучный ледСковал поверхность гладких вод.Стадами волки по ночамПодходят к тихим деревням:Трещит мороз. Шумит метель:Вершиною качает ель.С полнеба день на степь глядитИ за туман уйти спешит,И путник посреди полейНеверный тщетно ищет путь;Ему не зреть своих друзей,Ему холодным сном заснуть,И должен сгнить в чужих снегахЕго непогребенный прах!..Откуда зарево блестит?Не град враждебный ли горит?Тот город Руриком зажжен.Но скоро ль возвратится онС богатой данью? скоро ль мечКнязь вложит в мирные ножны?И не пора ль ему пресечьЗловещий, буйный клик войны?Ночь. Темен зимний небосклон.В Новгороде глубокий сон,И всё объято тишиной;Лишь лай домашних псов поройНабегом ветра принесен.И только в хижине однойЛучина поздняя горит;И Леда перед ней сидитОдна; немолчное давноПрядет, гудёт веретеноВ ее руке. Старуха матьНад снегом вышла погадать.И, наконец, она вошла:Морщины бледного челаИ скорый, хитрый взгляд очей,Всё ужасом дышало в ней.В движеньи судорожном рукВидна душевная борьба.Ужель бедой грозит судьба?Ужели ряд жестоких мукИскусством тайным эту ночьВ грядущем видела она?Трепещет и не смеет дочьСпросить. Волшебница мрачна,Сама в себя погружена.Пока петух не прокричал,Старухи бред и чудный стонДремоту Леды прерывал,И краткий сон был ей не в сон!..И поутру перед окномПриметили широкий круг,И снег был весь истоптан в нем,И долго в городе о томХодил тогда недобрый слух.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Шесть раз менялася луна;Давно окончена война.Князь Рурик и его вождиСпокойно ждут, когда веснаСвое дыханье и дождиПошлет на белые снега,Когда печальные лугаПокроют пестрые цветы,Когда над озером кустыПозеленеют, и струиЗаблещут пеной молодой,И в роще Лады в час ночнойЗатянут песню соловьи.Тогда опять поднимут меч,И кровь соседей станет течь,И зарево, как метеор,На тучах испугает взор.Надеждою обольщена,Вотще душа славян ждалаВозврата вольности: веснаПришла, но вольность не пришла.Их заговоры, их словаВаряг-властитель презирал;Все их законы, все права,Казалось, он пренебрегал.Своей дружиной окружен,Перед народ являлся он;Свои победы исчислял,Лукавой речью убеждал!Рука искусного льстецаИграла глупою толпой;И благородные сердцаТомились тайною тоской…И праздник Лады настает:Повсюду радость! как веснойИз улья мчится шумный рой,Так в рощу близкую народИз Новагорода идет.Пришли. Из ветвей и цветовВидны венки на головах,И звучно песни в честь боговУж раздались на берегахИльменя синего. ЛюбовьПод тенью липовых ветвейСкрывается от глаз людей.С досадою, нахмуря бровь,На игры юношей глядетьСтарик не смеет. СединаЕму не запрещает петьПро Диди-Ладо. Вот лунаЯвилась, будто шар златой,Над рощей темной и густой;Она была тиха, яснаКак сердце Леды в этот час…Но отчего в четвертый разКнязь Рурик, к липе прислонен,С нее не сводит светлых глаз?Какою думой занят он?Зачем лишь этот хороводЕго внимание влечет?..Страшись, невинная душа!Страшися! Пылкий этот взор,Желаньем, страстию дыша,Тебя погубит; и позорПодавит голову твою;Страшись, как гибели своей,Чтобы не молвил он: «люблю!»Опасен яд его речей.Нет сожаленья у князей:Их ненависть, как их любовь,Бедою вечною грозит;Насытит первую лишь кровь,Вторую лишь девичий стыд.У закоптелого окнаСидит волшебница однаИ ждет молоденькую дочь.Но Леды нет. Как быть? – Уж ночь;Сияет в облаках луна!..Толпа проходит за толпойПеред окном. Недвижный взглядСтарухи полон тишиной,И беспокойства не горятНа ледяных ее чертах;Но тайны чудной налеглоКлеймо на бледное чело,И вид ее вселяет страх.Она с луны не сводит глаз.Бежит за часом скучный час!..И вот у двери слышен стук,И быстро Леда входит вдругИ падает к ее ногам:Власы катятся по плечам,Испугом взор ее блестит.«Погибла! – дева говорит, —Он вырвал у меня любовь;Блаженства не найду я вновь…Проклятье на него! злодей…Наш князь!.. Мои мольбы, мой стонПрезрительно отвергнул он!О! ты о мне хоть пожалей,Мать! мать!.. убей меня!.. убей!..»«Закон судьбы несокрушим;Мы все ничтожны перед ним», —Старуха отвечает ей.И встала бедная, и тихОтчаянный казался взор,И удалилась. И с тех порНе вылетал из уст младыхПечальный ропот иль укор.Всегда с поникшей головой,Стыдом томима и тоской,На отуманенный ИльменьСмотрела Леда целый деньС береговых высоких скал.Никто ее не узнавал:Надеждой не дышала грудь,Улыбки гордой больше нет,На щеки страшно и взглянуть:Бледны, как утра первый свет.Она увяла в цвете лет!..С жестокой радостью детейСмеются девушки над ней,И мать сердито гонит прочь;Она одна и день и ночь.Так колос нà поле пустом,Забыт неопытным жнецом,Стоит под бурей одинок,И буря гнет мой колосок!..И раз в туманный, серый деньПропала дева. Ночи теньПрошла; еще заря пришла —Но что ж? заря не привелаДомой красавицу мою.Никто не знал во всем краю,Куда сокрылася она;И смерть, как жизнь ее, темна!..Жалели юноши об ней,Проклятья тайные неслисьК властителю; ах! не нашлисьВ их душах чувства прежних днейКогда за отнятую честьМечом бойца платила месть.Но на земле еще былаОдна рука, чтоб отомстить,И было сердце, где убитьЛюбви чужбина не могла!..Пока надежды слабой светНе вовсе тучами одет,Пока невольная слезаЕще пытается глазаКоварной влагой омочить,Пока мы можем позабытьХоть в половину, хоть на мигИзмены, страсти лет былых,Как мы любили в те года,Как сердце билося тогда,Пока мы можем как-нибудьОт страшной цели отвернутьНе вовсе углубленный ум,Как много ядовитых думБоятся потревожить нас! —Но есть неизбежимый час…И поздно или рано онРазрушит жизни сладкий сон,Завесу с прошлого стащитИ всё в грядущем отравит;Осветит бездну пустоты,И нас (хоть будет тяжело)Презреть заставит, нам на зло,Правдоподобные мечты;И с этих пор иной обманДушевных не излечит ран!Высокий дуб, краса холмов,Перед явлением снеговРоняет лист, но вновь веснойПокрыт короной листовой,И зеленея в жаркий деньПрохладную он стелет тень,И буря вкруг него шумит,Но великана не свалит;Когда же пламень громовойМогучий корень опалит,То листьев свежею толпойОн не оденется вовек…Ему подобен человек!..*
Светает – побелел восходИ озарил вершины гор,И стал синеть безмолвный бор.На зеркало недвижных водЛожится тень от берегов;И над болотом, меж кустов,Огни блудящие спешатУкрыться от дневных огней;И птицы озера шумятМежду приютных камышей.Летит в пустыню черный вран,И в чащу кроется теперьС каким-то страхом дикий зверь.Грядой волнистою туманВстает между зубчатых скал,Куда никто не проникал,Где камни темной пеленойУныло кроет мох сырой!..Взошла заря – зачем? зачем?Она одно осветит всем:Она осветит бездну тьмы,Где гибнем невозвратно мы;Потери новые людейОна лукаво озарит,И сердце каждое лишитВсех удовольствий прежних дней,И сожаленья не возьмет,И вспоминанья не убьет!..Два путника лесной тропойИдут под утреннею мглойК ущелиям славянских гор:Заря их привлекает взор,Играя меж ветвей густыхБерез и сосен вековых.Один еще во цвете лет,Другой, старик, и худ и сед.На них одежды чуждых стран.На младшем с стрелами колчанИ лук, и ржавчиной покрытЕго шишак, и меч звенитНа нем, тяжелых мук браздыИ битв давнишние следыХранит его чело, но взглядИ все движенья говорят,Что не погас огонь святойПод сей кольчугой боевой…Их вид суров, и шаг их скор,И полон грусти разговор:«Прошу тебя, не уменьшайВосторг души моей! ОпятьЯ здесь, опять родимый крайСужден изгнанника принять;Опять, как алая заря,Надежда веселит меня;И я увижу милый кров,Где длился пир моих отцов,Где я мечом играть любил,Хоть меч был свыше детских сил.Там вырос я, там защищалСвоих богов, свои права,Там за свободу я бы пал,Когда бы не твои слова.Старик! где ж замыслы твои?Ты зрел ли, как легли в кровиСыны свободные славянНа берегу далеких стран?Чужой народ нам не помог,Он принял правду за предлог,Гостей врагами почитал.Старик! старик! кто б отгадал.Что прах друзей моих уснетВ земле безвестной и чужой,Что под небесной синевойОдин Вадим да ИнгелотНа сердце будут сохранятьСтаринной вольности любовь,Что им одним лишь увидатьДано свою отчизну вновь?..Но что ж?.. быть может, наша вестьНе извлечет слезы из глаз,Которые увидят нас,Быть может, праведную местьСудьба обманет в третий раз!..» —Так юный воин говорил,И влажный взор его бродилПо диким соснам и камнямИ по туманным небесам.«Пусть так! – старик ему в ответ, —Но через много, много летВсё будет славиться Вадим;И грозным именем твоимНароды устрашат князейКак тенью вольности своей.И скажут: он за милый крайНе размышляя пролил кровь,Он презрел счастье и любовь…Дивись ему – и подражай!»С улыбкой горькою боецСпешил от старца отвернутьСвои глаза: младую грудьПечаль давила как свинец;Он вспомнил о любви своей,Невольно сердце потряслось,И всё волнение страстейИз бледных уст бы излилось,Когда бы не боялся он,Что вместо речи только стонМолчанье возмутит кругом;И он, поникнувши челом,Шаги приметно ускорялИ спутнику не отвечал.Идут – и видят вдруг курганСквозь синий утренний туман;Шиповник и репей кругом,И что-то белое на немНедвижимо в траве лежит.И дикий коршун тут сидит,Как дух лесов, на пне большом —То отлетит, то подлетит;И вдруг, приметив меж деревВдали нежданных пришлецов,Он приподнялся на ногах,Махнул крылом и полетел,И, уменьшаясь в облаках,Как лодка на море, чернел!..На том холме в траве густойБездушный, хладный труп лежал,Одетый белой пеленой;Пустыни ветр ее срывал,Кудрями длинными играл,И даже не боялся дутьНа эту девственную грудь,Которая была белей,Была нежней и холодней,Чем снег зимы. Закрытый взглядЖестокой смертию объят,И несравненная рукаУж посинела и жестка…И к мертвой подошел Вадим…Но что за перемена с ним? —Затрясся, побледнел, упал…И раздался меж ближних скалКакой-то длинный крик иль стон…Похож был на последний он!И кто бы крик сей услыхал,Наверно б сам в себе сказал,Что сердца лучшая струнаВ минуту эту порвана!..О! если бы одна любовьВ душе у витязя жила,То он бы не очнулся вновь;Но месть любовь превозмогла.Он долго на земле лежалИ странные слова шептал,И только мог понять старик,Что то родной его язык.И наконец страдалец встал.«Не всё ль я вынес? – он сказал, —О, Ингелот! любил ли ты?Взгляни на бледные чертыУмершей Леды… посмотри…Скажи… иль нет! не говори…Свершилось! я на месть иду,Я в мире ничего не жду:Здесь я нашел, здесь погубилВсё, что искал, всё, что любил!..»И меч спешит он обнажитьИ начал им могилу рыть.Старик невольно испустилТяжелый сожаленья вздох,И безнадежному помог.Готов уж смерти тесный дом,И дерн готов, и камень тут;И бедной Леды труп кладутВ сырую яму… И потомЕе засыпали землей,И дерн покрыл ее сырой,И камень положен над ним.Без дум, без трепета, без слезПоследний долг свершил Вадим,И этот день, как легкий дым,Надежду и любовь унес.Он стал на свете сирота.Душа его была пуста.Он сел на камень гробовойИ по челу провел рукой;Но грусть ужасный властелин:С чела не сгладил он морщин!Но сердце билося опять —И он не мог его унять!..«Девица! мир твоим костям! —Промолвил тихо Ингелот, —Одна лишь цель богами намДана – и каждый к ней придет,И жалок, и безумец тот,Кто ропщет на закон судьбы:К чему? – мы все его рабы!»И оба встали и пошли,И скрылись в голубой дали!..Горит на небе ясный день,Бегут златые облака,Синеет быстрая река,И ровен как стекло Ильмень.Из Новагорода народТесняся на берег идет.Там есть возвышенный курган;На нем священный истукан,Изображая бога битв,Белеет издали. ПредметБлагодарений и молитв,Стоит он здесь уж много лет;Но лишь недавно князь пред нимСклонен с почтением немым.Толпой варягов окружен,На жертву предлагает онДобычу счастливой войны.Песнь раздалася в честь богов;И груды пышные даровНа холм святой положены!..Рассыпались толпы людей;Зажглися пни, и пир шумит,И Рурик весело сидитМежду седых своих вождей!..Но что за крик? откуда он?Кто этот воин молодой?Кто Рурика зовет на бой?Кто для погибели рожден?..В своем заржавом шишакеПредстал Вадим – булат в руке,Как змеи кудри на плечах,Отчаянье и месть в очах.«Варяг! – сказал он, – выходи!Свободное в моей грудиТрепещет сердце… испытай,Сверши злодейство до конца;Паденье одного бойцаНе может погубить мой край:И так уж он у ног чужих,Забыв победы дней былых!..Новогородцы! обо мнеНе плачьте… я родной странеИ жизнь и счастие принес…Не требует свобода слез!»И он мечом своим взмахнул, —И меч как молния сверкнул;И речь все души потрясла,Но пробудить их не могла!..Вскочил надменный буйный князьИ мрачно также вынул меч,Известный в буре грозных сеч;Вскочил – и битва началась.Кипя, с оружием своим,На князя кинулся Вадим;Так, над пучиной бурных вод,На легкий чёлн бежит волна —И – сразу лодку разобьетИли сама раздроблена.И долго билися они,И долго ожиданья страхБлестел у зрителей в глазах, —Но витязя младого дниУж сочтены на небесах!..Дружины радостно шумят,И бросил князь довольный взгляд:Над непреклонной головойУдар спустился роковой.Вадим на землю тихо пал,Не посмотрел, не простонал.Он пал в крови, и пал один —Последний вольный славянин!–Когда росистой ночи мглаНа холмы темные легла,Когда на небе чередойЯвлялись звезды, и лунойСребрилась в озере струя,Через туманные поляОхотник поздний проходилИ вот что после говорил,Сидя с женой, между друзей,Перед лачугою своей:«Мне чудилось, что за холмомСогнувшись человек стоял,С трудом кого-то поднимал:Власы белели над челом;И, что-то на плеча взвалив,Пошел – и показалось мне,Что труп чернелся на спинеУ старика. ПоворотивС своей дороги, при лунеЯ видел: в недалекий лесСпешил с своею ношей он,И наконец совсем исчез,Как перед утром лживый сон!..»Над озером видал ли ты,Жилец простой окрестных сел,Скалу огромной высоты,У ног ее зеленый дол?Уныло желтые цветыДа можжевельника кустыЗабыты ветрами растутВ тени сырой. Два камня тут,Увязши в землю, из травыЯвляют серые главы:Под ними спит последним сном,С своим мечом, с своим щитом,Забыт славянскою страной,Свободы витязь молодой.*
A tale of the times of old!..The deeds of days of other years!..[2]Примечания
Печатается по беловому автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 46, 18 лл. В посвящении имя Н. С. Шеншина заключено в скобки.
Впервые опубликовано в газете «Русск. слово» (1910, № 65, 20 марта) и одновременно в Соч. изд. Академической библиотеки (т. I, 1910, стр. 225—253).
Датируется предположительно первой половиной 1831 года. Ранее 1830 года поэма не могла быть написана, так как в ней имеется реминисценция из VII главы «Евгения Онегина» (стих «С руками, сжатыми крестом»), вышедшей в свет в марте 1830 года. Эта же строка Пушкина повторена в стихотворении Лермонтова «Наполеон», написанном в марте—апреле того же 1830 года. Не могла быть написана поэма и позднее 1831 года, так как в конце тетради, вслед за поэмой приписано стихотворение «Романс к И…», датированное 1831 годом.
Вадим Храбрый упоминается в Никоновской летописи, где сказано, что вместе со своими сподвижниками он погиб от руки Рюрика, защищая независимость Новгорода. Вадиму посвящен ряд вольнолюбивых произведений, начиная со второй половины XVIII века; для декабристов он служил символом борьбы за политическую свободу. В поэме отсутствуют явные реминисценции из декабристской поэзии и нет оснований утверждать, что Лермонтов был знаком со списками этих произведений, не напечатанных при его жизни, однако трактовка образа Вадима как борца за вольность народную и характеристика эпохи в поэме Лермонтова по своим освободительным устремлениям находились в тесной зависимости от идей передовой литературы века.
Николай Семенович Шеншин, в автографе Шиншин (1813—1835), которому посвящена поэма, – друг Лермонтова университетской поры, поступивший одновременно с ним в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
Эпиграф – из поэмы Байрона «Гяур», стих 6.
Заметна некоторая связь поэмы с повестью Карамзина «Марфа Посадница».
Стих «Так спой же, добрый Ингелот». Ингелот – имя, встречающееся у Карамзина в «Истории Государства Российского». В тексте договора с греками в числе подписей русских послов стоит имя Ингелота.
Стихи «Он всё любил, он всё страдал.» и «Но память, слезы многих лет!.. Кто устоит противу них?» с незначительными изменениями перенесены из стихотворения Лермонтова «Ночь» Заключительная цитата взята из поэмы Оссиана «Картон».