- -
- 100%
- +
– Илюха, ты не все каляки с лица убрал, у тебя еще на лбу осталось, потри получше.
Жаль, что речная вода не выводит татуировки.
– Не пизди.
Синица не проникся шуткой, ну еще бы!
– Сколько я спал?
– Хер тебя знает, минут тридцать, сорок.
Возле нашей палатки заметно прибавилось людей. Подошел Монстр, уже знакомые девицы в рваных колготках, компания ребят из пяти-семи человек, блогер со своими друзьями. Заглушая музыку, громоподобным басом травил истории из жизни в Омске Серёга. Я встал на ноги, прокашлялся.
– Зажигалки не будет? – раздался приятный женский голос.
Симпатичная девушка выжидающе крутила в руках тонкую сигарету. Она отличалась от большинства дамочек фестиваля своим опрятным видом без привычной грязи под ногтями, пыли на лице и размазанной косметики. Длинные каштановые волосы были изящно подвязаны красной косынкой, чуть выше верхней губы красовалась черная точка пирсинга, короткие джинсовые шорты и майка в обтяжку подчеркивали достоинства девичьего стана. Руки и ноги украшали разноцветные татуировки: ласточки, бабочки, цветочки и прочий олдскул.
– Алло, зажигалка есть, спрашиваю?
– Есть.
Она приняла из моих рук израненный пивными пробками жёлтый «Крикет», которым я пользовался вместо открывашки.
– Спасибо, – девушка лукаво улыбнулась и слегка подмигнула.
Я хотел пошутить, но замялся, не пошутил.
– Классная девка, да? Хехехе, – осклабился Кирилл.
– Классная, – меланхолично сказал я.
– Глянуть бы, что у нее там на пизде набито, хехехе.
Захотелось съездить ему по физиономии.
– Кирилл, твое необузданное любопытство тебя погубит. Иди, там водку бесплатно разливают, не прозевай.
Он сконфуженно глянул на меня, потом с сожалением добавил:
– Да выпили всю водку.
Мимо нас двигалась процессия из трех молодых панков. Один держал в руках сколоченный из палок крест с прибитой к нему иконой. Молодежь паясничала и неистово богохульствовала.
– Это что же вы делаете, суки?
Что-то горячее внутри лопнуло и разлилось по телу, во мне проснулось то самое религиозное чувство, – как говаривал мой батя, память предков.
– В смысле, а чего? Чего мы делаем? – стушевались панки.
– Кто икону вверх ногами прибил, ты? – гаркнул я на щуплого крестоносца.
Он заметно побледнел, отступил назад. Начинающие богоборцы с недоумением переглядывались, на нашей поляне воцарилась тишина. Серёга прекратил травить байки про жизнь в Омске, все наблюдали.
– Ну это, ну…
– Так, вы двое, пошли отсюда, а ты оставайся. Сейчас будешь извиняться и исправлять свои ошибки.
– В чём проблема?
Паренек покрепче заслонил собой приятеля и попер на меня.
– Ты говорливый, что ли, самый?
Дистанция между нами сокращалась.
– Говорливый, – с некоторой дрожью в голосе и деланой смелостью ответил он.
– Хочешь поговорить?
Я сжал кулаки, сделал страшную гримасу.
– Да!
– Уверен?
– Нет!
– Тогда пиздуй отсюда!
Я слегка оттолкнул его и подошел к панку с крестом.
– Снимай икону!
Он послушался, его друзья расступились, но не ушли, к нашей поляне стали подходить другие люди.
– Давай быстрее! Ну!
Наконец он справился с задачей, его колени дрожали, паренек тихо пролепетал:
– Что… что дальше?
– Проси прощения у небес! – повелительным тоном произнес я.
Он поднял голову к небу и стал просить прощения:
– Небеса про… стите.
– Теперь целуй крест и икону в том месте, где был гвоздь!
Он послушно приник пересохшими губами, стукнулся лбом об икону, но мне показалось, что этого мало для искупления.
– Видишь, на том берегу часовня? Там родник, говорят, есть. Иди туда, всё оставишь там, я прослежу, а сам воды попей, смой скверну.
– Хорошо.
Молодой панк бережно взял икону, взвалил на плечо крест и уныло побрел по дороге к мосту: никто не вмешивался. На меня уставились двадцать пар недоумевающих глаз.
– Ну и хуле? – затравленным зверем рявкнул я.
– Ты чё, Ваня?
Кирилл начал двигаться ко мне, я его остановил, оттолкнув протянутую руку. Публика не оценила моего религиозного порыва, все подумали на обычный пьяный барагоз, а я не знал, что лучше.
– Солнце напекло? – спросил Серёга.
Кровь пульсировала бухающими ударами в висках, лицо горело.
– Знаете что! Выступайте сегодня одни, без меня.
Я резко развернулся и пошел прочь от поляны, где находилась компания. Все молчали, только издалека доносился едва различимый гитарно-барабанный шум вперемешку с вокальными рычаниями. Наше выступление сорвалось.
Небо из синего окрасилось в рыжий, всё так же золотым огнем горел купол часовенки, по дороге плелась с крестом маленькая фигурка молодого панка, посланного на искупление грехов. Религиозное чувство притихло, подступили сомнения. Я пока не знал, что сделать: вернуться к парням и извиниться или дальше стоять на своем. На остальных мне было, естественно, наплевать, но тщедушные мыслишки, что поползут слухи о моем поступке и нас перестанут звать на концерты, добавляли сомнений. Имелась еще одна серьезная загвоздка, ведь на опенэйр вписал нашу группу и настоял на поездке именно я, а теперь сам отказывался выступать. Но алкогольный морок лишал вариативности, я был уверен, что играть мы уже не сможем, мое прилюдное отречение – дело совершенное, по-другому теперь не будет. Я сел у бревна на берегу, из-за близости воды комары жалили с удвоенной силой, я стоически терпел, принимал укусы как наказание.
– Неплохое ты шоу устроил, подогрел интерес, теперь вся поляна вас слушать будет. Ты же музыкант, верно?
Ко мне подсела девушка в красной косынке, еще говорит про какое-то шоу… Чего?
– Какое еще шоу?
– Ну и комаров тут! Давай закурим, может, поменьше кровососы досаждать будут.
– Давай.
Зажглись два огонька.
– То, что ты устроил скандал с этими молодыми ребятами и своих послал, привлек внимание, все только про вас и говорят, наверняка будет аншлаг. Меня, кстати, Жанна зовут.
– Ну да. Конечно, всё так и задумано, перформанс, – промямлил я, – меня Ваня.
Девушка изобразила обольстительную улыбку, ведь и правда всё можно выставить как шоу, надо только поговорить с ребятами – и почему я сам не додумался обернуть дело так?
– Жду вашего выступления, что-то слышала про вас вроде.
– Да, мы вжарим как надо, всех тут разнесем, – уверенности в моем голосе прибавилось. – Пошли отсюда, пока у нас осталось хоть немного крови, познакомлю со своими!
Я воспринял всё как должное. Почему бы такой девушке не интересоваться нашим творчеством, не заинтересоваться мной? Она про нас что-то слышала, и унылый блогер про нас что-то слышал, к кому не подойди, у кого не спроси, все про нас что-то слышали, вопрос только – что.
Ребята ко всему отнеслись с пониманием и байку про перформанс проглотили, лишь в выражении лица Кирилла, как обычно, читалась неприкрытая зависть. Этот пизденыш, как бы ни старался, всегда подбирал объедки с барского стола, вечно плелся в хвосте. Я сочувственно похлопал приятеля по плечу, мол: «Не переживай, и на твоей улице будет праздник. Когда-нибудь».
Выступление задерживалось. Посетители фестиваля еле стояли на ногах, бар пустел, звукач лениво позевывал за пультом. Коллективы сменяли друг друга, музыка становилась всё менее выразительной. Пьяные артисты скидывали аппарат со сцены, выясняли отношения, вокалисты жевали кашу слов между песнями, мы на фоне остальных смотрелись бы вполне прилично.
К моменту нашего выхода на поляне осталось человек пять. У дерева стояла Жанна. За несколько часов знакомства мы успели сблизиться, поговорить о музыке, концертах, я как бы случайно тронул ее за грудь, она прикоснулась своей щекой к моей и провела рукой по штанам – тоже как бы случайно. На «Крастотеку» Жанна приехала с двумя подружками, в итоге подружки напились и спали в палатке, а Жанне стало скучно, она пошла бродить по лагерю, так и встретила нас в момент разборок.
– Всю установку раздолбали! – ругался Синица.
Вася аккуратно разложил свои шнуры и педали на пыльных паллетах, он брезгливо скинул мыском кроссовки грязный скомканный лист с порядком песен, который остался от другой группы. Доска щелкнул кнопкой включения усилителя, покрутил ручки громкости и тембра; было темно и он светил себе фонарем мобильного. Педантичный Вася поставил рядом бутылку воды, выудил из гитарного чехла влажные салфетки и принялся старательно вытирать пальцы. Я вспомнил про утреннее представление с микрофоном, решил тоже его протереть. В помятой защитной сетке застряли комья грязи вместе с чужими соплями, майк неприятно пах, каждое прикосновение к проводу отдавалось сухим хрустом.
За установкой чертыхался Синица, то отодвигая, то пододвигая стойки с тарелками, крутил ручки на усилке и педалях Вася, я вытирал салфетками остов микрофона. Один Сержант стоял и, покуривая, снисходительно поглядывал на наши долгие приготовления, он просто воткнул шнур и выкрутил ручку громкости на аппарате.
– Нам звук почекать бы, – сказал Доска.
– Да начинайте, по ходу докручу! – отмахнулся от просьбы звукач.
Я обхватил стойку покрепче, героически поставил ногу на колонку, слегка кивнул в сторону Жанны. Она изобразила воздушный поцелуй и показала козу.
– Доброй ночи, дамы и господа. Мы музыкальный ансамбль «Мятежный Дух»! Сейчас мы сыграем настоящий панк-рок.
Внезапно прекратил стрекотать бензиновый генератор. Потухли гирлянды на баре, теперь в темноте угадывался только прямоугольный силуэт конструкции, медленно погасли красные и зеленые лампочки на усилителях.
– Ууу, ёпт, – протянул звукач и почесал курчавую голову. – Бензин в генераторе закончился. Всё, не будет музыки.
– Как же наше выступление? – жалобно, с обидой произнес я.
Моя горделивая рокерская стать моментально улетучилась вместе с последними парами бензина.
– Завтра утром в поселок съездим, заправим, и сыграете.
Мы стояли на погруженной во мрак сцене как оплеванные. Грустные клоуны, герои комедийного сериала про неудачников, дела которых всегда заканчиваются полным конфузом.
Наше выступление на «Крастотеке» не состоялось.

Глава 4
Старый знакомый
Прогулочный теплоход «Москва-88» резал мутную воду реки. От боков острого носа расходились пенные барашки, превращались в волны и лениво бились о серый гранит. Маршрут начинался у Кленового бульвара, метро Коломенская, далее – через центр города, а после у памятника-гиганта Петру теплоход разворачивался и полз обратно, демонстрируя пассажирам красоты и прелести древней столицы.
В стальном чреве посудины располагался бар. Занятые общением люди пили теплое баночное пиво, виды за окном их почти не занимали, а на верхней палубе проходил концерт, выступала одна знакомая ска-панк группа, они пригласили меня, а я позвал Жанну. После «Крастотеки» мы обменялись контактами, и панк-концерт на корабле мне показался хорошим местом для свидания. Вокруг мелькали знакомые и не очень лица, а я, нагруженный различной синевой, всем глуповато улыбался и приветливо жал руки – настроение было приподнятым. Когда теплоход проходил мимо Кремля, Кирилл нагнулся, спустил штаны и крикнул: «Эй, вы там, поцелуйте меня в жопу!», – несколько молодых ребят последовали его примеру, все смеялись, я тоже.
Ночью мы залили в сеть новый трек «Мы – это мы!», и песня уже к утру имела порядочное количество прослушиваний с репостами, поэтому провал «Крастотеки» меня мало беспокоил, к тому же там я познакомился с клёвой телкой! Теперь она стояла рядом и уже недвусмысленно намекала, что пора бы перейти на новый уровень общения. Кирилл постоянно вился возле нас, флиртовал с моей новой подругой, а та вроде как ему подыгрывала, но до известных пределов. «Братан, да я всё понимаю, даже в мыслях не было!» – отвечал Кирилл на мое недовольство, пока Жанна отошла по своим делам, но, когда она вернулась, он начинал снова заигрывать. Я представил, как Кирилл случайно поскальзывается на пивной бутылке и падает за борт: зрелище достойное улыбки!
Жанна прильнула ко мне, обняла, ее грудь уперлась в спину, а ловкие пальцы с длинными ногтями скользнули по моим штанам. Я резко развернулся, поцеловал девушку в губы. Пиздёныш Кирилл изобразил сконфуженную гримасу и наконец отвалил. «Веснааа, моя доскааа, я не хочу домой, ска-ска-ска», – пел вокалист под заводную танцевальную музыку. Очень захотелось, чтобы сейчас Надежда увидела меня вместе с Жанной и поняла, от какого классного и востребованного парня она отказалась. Я поглядел на набережную, будто бывшая девушка могла следить за нами оттуда с биноклем. Естественно, Надежды не было.
Внезапно всё показалось пресным, ненатуральным: панк-корабль, выступление, убогие ласки с Жанной, ожидания от нового трека, а следом – мои прожитые годы и даже я сам. Почему всё время нельзя быть радостным или хотя бы в одном расположении духа, откуда эти перепады настроения? От таких размышлений стало не по себе, захотелось выкурить сигарету. «Сейчас приду», – сказал я своей подруге, небольшая туча заслонила солнце и добавила пошлой драматичности ситуации, я поморщился. В голову пришла мысль, что весь мрачняк – есть главная составляющая моего творчества, ведь только негативные эмоции рождали сюжеты, помогали подбирать нужные слова, складывать их в строчки, в хорошем настроении песни почему-то не сочинялись.
Однажды в детском саду нас повели на кукольное представление «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Погожий зимний день, воспитатели ставят малышей по двое, но мне пары не достается, ничего. Вот мы идем в театр, толкаемся в гардеробе, сдаем свои маленькие курточки, варежки болтаются на пропущенной через рукава резинке, мы проходим в зал, рассаживаемся. Поднимается занавес, выходит Буратино, с соседних рядов доносятся нарастающие перешептывания, смех. Я слышу свое имя и догадываюсь – готовится что-то нехорошее, мне становится стыдно, щёки заливает краской, хотя я ни в чём не виноват, но предчувствие оказывается верным. После театра я становлюсь обладателем обидного прозвища Деревянный нос. Деревянный… Нос… Хоть Буратино и положительный персонаж, но мое погоняло имело совсем другие коннотации. Спустя много лет в сознательном возрасте я смотрел фильм, и вдруг один из героев произнес фразу: «Ты как бревно». Слово «бревно» оживило невеселые воспоминания из далекого детства, я набрался злости и сочинил песню «Поле Чудес в стране дураков». А «Золотой ключик», кстати, с тех пор мне ненавистен.
Я поднял руки, представил те самые бордовые варежки с белой снежинкой, под пальцами хрустнул податливый металл пивной банки, а от тлеющей сигареты отвалился столбик серого пепла. Я задумался: не будь я одиноким ребенком без друзей и нормального общения со сверстниками, стал бы я музыкантом? Интересно: может, и нет.
– Ваня, привет, рад встрече! – со мной поздоровался наш старый знакомый Игнат.
Он здорово изменился, отпустил длинные усы, отрастил раздвоенную бороду, волнистые волосы прилежно зачесаны набок, – вообще Игнат напоминал мужика с этикетки пива «Очаковское». Одет он был в белую льняную рубаху до колен с большим карманом на груди и в такие же штаны, на ногах красовались сандалии, конечно же, с носками.
– О, здарова, Маргинал, классно выглядишь.
Настроение тем временем, прочертив параболу, устремилось вверх.
– Я отказался от этого скабрезного прозвища, как и от много другого. А ты всё пьешь? – он окинул взглядом мою помятую банку.
– Пью, – сухо ответил я.
– А я бросил. После того раза – ты, наверное, помнишь.
Я помнил. В свое время сложно было найти человека хуже Игната, хоть его послужной список из пьянства, наркомании, распутства и мелкого воровства не отличался особой оригинальностью, но был один нюанс. Он вроде бы делал то же самое, что и остальные, только с повышенной концентрацией мерзости, переходящей в гротеск. Общался он с опустившимися районными пьяницами и бомжеватого вида молодыми людьми, любил провоцировать окружающих, часто дрался и высокомерно называл обывалами тех, кто не соблюдал его катехизис панка. Одно время пытался играть в группе, но быстро выяснилось, что музыка – обычный способ выудить у своих товарищей бухла и денег, даже Синица старался держаться от него подальше, а это говорит о многом. Маргинал, именно так он просил себя величать, отказавшись от своего имени, методично разрушал себя и всё, что вступало с ним в контакт.
Однажды он попал в неприятную историю с наркотиками. Мы начали сбор денег на адвоката, и, в общем-то, наш приятель чуть не уехал хлебать тюремную баланду на несколько лет. Тогда мы увидели его отца и обнаружили, что Игнат как две капли воды похож на него, только выглядит куда хуже своего бати. Мы думали, отец Игната сейчас устроит нам выволочку: мол, дурная компания завела сына на плохую дорожку, – но он вздохнул и произнес: «Игнат – старший, отломленный ломоть, у меня же пять детей, где-то не доглядел. Не повторяйте ошибок моего сына». Мы с пониманием кивнули, будто бы рядовое напутствие внезапно произвело переворот в нашем мировоззрении. Отец Игната махнул рукой, осознавая всю бесполезность сказанных слов, а про «отломленный ломоть» мне запомнилось, врезалось в память. На этом история не закончилась.
После случая с наркотиками Игнат увеличил количество потребляемого алкоголя, но дурить перестал, тихо напивался и куда-то исчезал, из главного дебошира он превратился в мрачного парня, присутствия или отсутствия которого уже никто не замечал. Так и все позабыли про Маргинала, пока перед очередным концертом он не подошел и с угрюмым видом не произнес: «Я решил покончить жизнь самоубийством. Путь, который я выбрал – пройден, дальше дороги нет». Мы не отнеслись серьезно к его словам, а через несколько дней узнали, что его нашли полуживого на крыше с охапкой таблеток.
Потом Игнат пропал на несколько лет, но вот буквально недавно он появился на горизонте в своем странном прикиде и со смешной бородой. Обновленный Игнат стал посещать концерты и рассказывать о прелестях трезвой жизни, как делали многие, кто подвязал со старыми привычками. Поговаривали, будто он подался в язычество, а сейчас работает в теплице, собирает клубнику.
– В автошколу на днях записался.
Я зевнул.
– Похвально.
Разговор не клеился, мы замолчали.
– Ваня, хочешь откровенность?
Конечно, нет.
– Давай.
– Я ведь тогда не просто так говорил про пройденный путь, – Игнат сделал многозначительную паузу. – Я же верил в то, что делаю: пьянки, драки, думал это не просто так, философию подводил под свои действия, а потом, после того случая, я задумался: а что я из себя вообще представляю без всего этого аморализма? И понял – ничего.
– Ага, верил, да, понимаю.
Слушать Игната было неинтересно, совсем даже не хотелось, я намеривался побыстрее соскочить с душной беседы.
– Передо мной такая пустота открылась, ты не представляешь, просто мрак окутал.
– Может, стоило меньше употреблять?
– Может, и стоило, – буркнул Игнат. – Да ты дослушай.
Он, наверное, всем старым знакомым рассказывал свою историю преображения, рассчитывал обратить в свою веру.
– Да я слушаю, слушаю.
– Я и пошел до логического конца свой путь доводить, надо было переступить черту, чтобы понять. Я тогда на крыше лежал, у меня всё на составные части разложилось, вся жизнь по кирпичикам разобралась. Быть панком, быть собой, а как быть собой? Какой я настоящий? Панк мне не дал ответа, только готовые конструкты, которые не разбираются. Я пока там лежал, всё понял, всё осознал.
Игнат выжидающе замолк, я слушал вполуха, ради поддержания беседы спросил:
– Ты всё понял, всё осознал?
– Да, Ваня, всю мерзость, всю скверну своих поступков, своего окружения, себя. Воспринимать панк так, как я – это тупик, а иначе никак. Иначе я не могу.
– Ну, а чего снова по концертам таскаешься-то, скучно?
– Да хожу, смотрю. Думал, на корабле интересно будет, как Sex Pistols, а всё так… жалкое подобие того, что было в семьдесят седьмом, музыка вторичная, неактуальная. Кумиры, которые восстали против поддельных кумиров, сами оказались фальшивыми. Великое рок-н-ролльное надувательство, – произнес Игнат и многозначительно уставился вдаль.
Над ответом не пришлось думать, выручил Кирилл.
– О, Игнатушка, ебать! Сколько лет? Да ты никак в старообрядцы подался?
– Вроде того, – улыбнулся в бороду он.
– Вань, – Кирилл сложил пальцы буквой «V» и ударил ими по рту.
Я покорно протянул сигарету, он закурил, огонек был едва заметен на солнце. Не знаю, какую истину открыл там для себя Игнат, наверное, для этого надо бухать так же, как он и есть из помоек. Если он разочаровался в панке – это не проблема панка, а проблема лично его, что он такой мудак. Теперь рядится в льняные одежды и поучает жизни – сектант, не иначе. Но он говорил про пустоту, которая перед ним открылась, похоже ли это на то, что видел я? Не повторяю ли я его путь, только в замедленном варианте, не стану ли в конце концов таким, как Игнат, переступлю черту? Настроение вновь устремилось в крутое пике – можно благодарить бородатого козла.
– Частые перепады в настроении, да, Ваня?
– Нет, Игнат, всё нормально, настроение на высоте.
Вот гнида!
– У вас там в секте девки есть, чпокал кого? – произнес Кирилл сквозь сигаретный дым.
Теплоход тем временем добрался до Петра и пошел на разворот, впереди высился Крымский мост.
– Ну и уродство, – цокнул языком парень слева.
Мы невольно уставились на огромное изваяние. Игнат от вопроса про «девок в секте» деликатно уклонился.
– Эй, ты! – продолжали басовито гудеть рядом с нами. – Ты зачем бычки в реку кидаешь? Тут урна есть. Всё засрали, бляди! Куда вас не пусти, всё обосрете!
Кроме бычков, в воде плавали пивные бутылки и банки. Игнат вздохнул, а Кирилл передумал бросать окурок в воду. Завибрировал телефон, Жанна искала меня. Я предложил встретиться возле сцены. Вот и появился приличный повод закончить скучную беседу.
Я поднялся по лестнице и пошел к месту встречи. Пару раз меня останавливали незнакомые ребята, жали руки, кто-то предложил даже сфоткаться. Я млел от чувства собственной важности: нас слушают, нас узнают! Рядом с Жанной увивался долговязый хмырь с передними зубами, как у зайца. Я обнял ее за плечи, хмырь недовольно поморщился и отвалил восвояси. «Я успела соскучиться», – промурлыкала она. Верилось с трудом, но мы поцеловались. Я заглянул в соцсеть посмотреть, как идут дела с нашим синглом. Лайков и репостов заметно прибавилось, под записью появились хвалебные комментарии от друзей, оставили пару объемных рецензий преданные фанаты группы, а в одной из веток сообщений устроили спор со взаимными оскорблениями. Всё шло, как надо, но для закрепления успеха не хватало нормальной рекламы, а значит, денег. Надо было выходить на новый уровень, но где эта лестница на этаж выше – я не знал. Опять подкралось смутное состояние тревожности.
Если люди далекие от нашего дела слышали, что я занимаюсь музыкой, их первый вопрос всегда звучал так: «А сколько денег ты зарабатываешь?». Я говорил, что не зарабатываю ничего, а только трачу. Они качали головами и чеканно выдавали: «Понятно, хобби, значит». Неопределенность своего положения беспокоила хуже кожного зуда: значит, дело моей жизни – всего лишь жалкое хобби, а себя я нашел в работе барменом? Раскрываюсь целиком и полностью на разливе пива: «Вам какого, светлого или темного, чего изволите-с?». Часто панк-группы плюют на свой успех и популярность, но с таким материалом и качеством исполнения я бы тоже ни о чём подобном не думал; у нас же все круто и достойно, поэтому хочется какой-никакой отдачи, хочется большего.
Начинало темнеть, теплоход постепенно приближался к конечной точке своего маршрута. Жанна схватила меня за руку и потянула на нижнюю палубу.
– Покажу кое-чего, – с улыбкой сказала она.
– Бар? – понадеялся я.
– Узнаешь.
Мимо нас пробежали два парня, потом еще два, теплоход стал останавливаться, все резко засуетились.
– Что случилось? – спросил я у проходившего знакомого.
– Человек за бортом, – с перекошенным лицом ответил он.
«Неужели Кирилл?» – промелькнула мысль. Мы пошли обратно. Музыканты на сцене стояли в замешательстве. В воде барахталась маленькая фигурка, ей кинули рыжий спасательный круг.
– Кто упал, что случилось? – голосили в толпе.
– Что такое?
– Вроде драка была.
– Да нет, он просто прыгнул на спор.
– Да драка, я тебе говорю. Двое из-за бабы подрались.
На палубе я заметил Кирилла: он смотрел в воду, туда, где барахтался незадачливый посетитель концерта. Да, пиздёныш непотопляем, такие, как он, не тонут – по известным причинам.
Скоро человека вытащили, вроде обошлось. Теплоход причаливал, мероприятие остановили, что мне хотела показать Жанна, я так и не узнал.






