Панк

– Ну, кое-что я уже сделал, – подмигнул я и хлопнул ладонью по кровати, подняв облачко пыли.

Жанна состроила брезгливую гримасу.

– Я хочу сказать, не пора ли выходить на новый уровень?

Новый уровень! Она произнесла то, о чём я постоянно думал! Новый уровень! Знакомство с не последним человеком в музыкальной сфере, неужели Жанна проведет нас к той заветной лестнице наверх? Неведомые горизонты, большие клубы, гастроли, интервью, признание, в конце концов, деньги! И на расхожий вопрос: «Занимаешься музыкой, сколько зарабатываешь?», – я небрежно отвечу: «Не жалуюсь, на жизнь хватает», – вызывая одобрение и уважение собеседника.

Быстро умывшись, я надел камуфляжные шорты и единственную белую футболку. Рядом с красной надписью «Casualties» виднелось застиранное жёлтое пятно. Пока я второпях собирался, Жанна спокойно курила на кухне свою тонкую сигарету и разглядывала паука Фёдора. «Готов!» – чуть ли не выкрикнул я. Она расплющила окурок об пепельницу, медленно прошла по коридору и стала надевать красные босоножки, накинула на плечо маленькую красную сумочку с золотой застежкой. Я взял ключи, зажигалку, сигареты, хотел убрать в карман паспорт, но Жанна меня остановила: «Не надо, не бери». Я чуть замешкался и положил документ обратно. Мы вышли на лестничную площадку, дверь Петровича находилась по диагонали от моей: выглянул бы он сейчас да посмотрел, с какой классной телкой я тусуюсь!

В эти дни город закипал. Под ногами проминался мягкий асфальт, накалялись бетон и кирпич домовых стен, чадили выхлопом автомобили, неподвижно висели на ветках деревьев грязно-зеленые листья, белым огнем горела сталь трамвайных рельсов. Я не замечал духоты, не спросил, куда мы едем и даже не узнал: «А кое-что – это, собственно, что?». В дороге мне мерещились большие залы, пресс-конференции, выступления на телепрограммах, автограф-сессии. Мне казалось, что ступень эскалатора, куда я поставил ногу – это концертный монитор, светильники и люстры – софиты, гул поездов – шум толпы, а пассажиры – преданная публика. В один момент я перестал понимать, где нахожусь на самом деле: возможно, мне, стоящему на сцене, вдруг на секунду померещилась поездка в метро? В реальность вернул сильный толчок в плечо. «Перед собой смотри!» – буркнул быковатого вида мужик. Словно из тумана, выступили очертания покатых потолочных сводов, показался белый мрамор колонн, я опомнился.

Внимание привлекла собака в камуфляжной попоне с надписью «Полиция». Она прерывисто дышала, в клыкастой пасти дрожал большой розовый язык, собака казалась приветливой. Здоровенный омоновец в полной экипировке, проходя мимо, сердито посмотрел на нас из-под поднятого забрала шлема. «Давай быстрее, а то сейчас не выйдем отсюда, – поторапливала и тянула за руку девушка. Мы спешно прошли платформу, поднялись по лестнице, миновали турникеты, я украдкой обернулся и увидел, как полицейский со скрежетом подтаскивал к выходу металлическое ограждение. «Успели», – чеканно произнесла Жанна. Мне захотелось спросить, куда мы идем и что вообще происходит, но на улице вопросы отпали сами собой. Митинг.

Вдоль проезжей части плотной цепью выстроились росгвардейцы, по площади ходили группы людей, мелькали яркие жилеты журналистов, стояли отряды ОМОНа за заграждениями. С фонарного столба полицейские стягивали за ногу парня, под склонившим набок голову памятником Пушкину собрались самые активные митингующие. Тут на постамент залез безумного вида седовласый тощий дед, он развернул черный ватман с большими белыми буквами «Putin 666», все радостно заулюлюкали. Вдруг лицо его исказилось, тело надломилось, из перекошенного рта вырвался тяжелый стон. Несколько полицейских винтили старика, вырвали из толпы, потащили к зарешеченным автобусам вместе с измятым и изорванным плакатом под дружные окрики «Позор», заглушившие натужный лай мегафона.

– Жалко деда.

– Старый еблан, – процедила Жанна.

Я всегда сочувствовал протестующим, но сам никогда не участвовал в митингах и шествиях. Меня переполняли эмоции, сердце колотилось, волнение смешивалось с восторгом, чувство опасности подстегивало, общее возбуждение овладевало мной. Жанна, напротив, скользила спокойным взглядом по площади, изредка бросала односложные фразы, чем напоминала спецагента из фильмов.

– Панкам хой! – обратился к нам парень-неформал.

Жанна с плохо скрываемым отвращением посмотрела в его сторону, а я, напротив, обрадовался встрече с возможным единомышленником. «Может, он вообще узнал меня и решил выразить уважение?», – промелькнула тщеславная мысль, но новый знакомый просто представился Петром и заговорил про протесты:

– Народ подтягивается, на Кремль пойдем скоро, брать будем!

– Серьезно, будем? С трудом верится.

– Не сейчас, так в другой раз. Люди устали терпеть беспредел, устали смотреть на одни и те же лица во власти! Кто угодно, лишь бы не они!

– Ну, придут другие, какая разница? – протянул я. – Что для нас поменяется?

– Поменяется! Сначала уйдут все эти кгбшники и совковые деятели, на их места придут более прогрессивные, а потом и их черед настанет. Тут-то и придем мы, это движение в сторону свободы, понимаешь?

– Да не особо.

– Да как не особо?

– Ну, так. У нас всё через жопу всегда, кого ни приведи, что ни сделай. Я поэтому на митинги и шествия не хожу, хотя бунтовать против властей, безусловно, похвально, но менять что-то на культурном уровне надо сначала. Мы в группе об этом и поем, так воздействуем на общество. Разруха – она в головах, – удачно ввернул я где-то услышанную фразу.

– Они и концерты скоро запретят. Будем, как в Совке, в одинаковой одежде все ходить и Газманова слушать. Гайки закручивают! Бороться за свободу надо не только словом, но и делом! – как бы в укор сказал он мне.

Наше внимание отвлекла возня полицейских с молодым человеком возле скамейки. Четверо правоохранителей крутили руки, хватали его за ноги, а тот извивался змеей, каждый раз выбираясь из цепких объятий. Подбежали еще несколько сотрудников и парня всё же повалили, схватили и мешком потащили к автозакам. «Цепные псы, ублюдки! Ненавижу! Ненавижу!», – собеседник раскраснелся, на его висках выступили вены, кулаки сжались. «Позор! – срывающимся голосом просипел он. – Позор!». Толпа подхватила крик, наш новый знакомый увлекся скандированием лозунгов, а Жанна потихоньку отвела меня к другой стороне памятника, поближе к журналистам. Она обхватила мое лицо руками, улыбнулась, притянула к себе, поцеловала, а потом резко толкнула. Я попятился и задел двух полицейских. Толчок был резкий, неожиданный, казался невозможным, но она это сделала, толкнула! Ее рот кривился в ухмылке, пока мне заламывали руки. Я опешил от происходящего и острой боли в суставах, еще чуть-чуть, и мои кости наверняка бы сломались.

Зачем, зачем, зачем? Что за хуйня?!

Тело стало податливым, о сопротивлении двум крепким молодцам в шлемах не могло быть и речи, но тут девушка бросилась на нас, вцепилась в мое предплечье, закричала: «Прекратите, отпустите! Вы совершаете ошибку!». Я инстинктивно принялся брыкаться, сотрудники слегка ослабили хват, но сразу же усилили напор, к ним уже спешила подмога, полицейские схватили Жанну. Сбежались журналисты, заработали фотоаппараты, самый бойкий из корреспондентской своры чуть ли не в лицо мне засунул свой телефон на длинном штативе. Свалка продолжалась недолго, вскоре меня тащили волоком к автозаку, Жанну вели под руки. Один омоновец поднял ее маленькую красную сумочку, которая слетела с плеча во время борьбы.

«Что же вам дома, ебанатам, не сидится?» – с раздражением спросил несший меня за левую ногу полицейский. Я сам задавался точно таким же вопросом и ничего не мог ему ответить. За ограждениями стояли сине-белые автобусы. Меня впечатали в горячий от солнца борт машины, стали обыскивать. «А ведь мог бы пиво дома пить, а теперь вот», – подумал я, борясь с захлестывающей жалостью к самому себе. Странный поступок Жанны не поддавался объяснению. Притащила меня на митинг, устроила провокацию – для чего это всё? Я повернул голову и увидел свою спутницу.

– Ты что, глухой? – раздраженно обращалась она к сотруднику. – Тебе еще раз надо повторить?

– Ну а чего раньше-то не сказала?

– Забыла, разволновалась.

Он подошел к нам, шепнул пару слов на ухо тому, кто меня обыскивал.

– Повезло тебе сегодня, иди гуляй, лучше подальше отсюда. Второй раз не отпустим, – буркнул он.

И я оказался свободным. Жанна забрала сумочку, поправляя на ходу платье, приблизилась ко мне. «Пойдем, быстро. Потом всё объясню», – произнесла она. Я опять не стал задавать вопросов, раз нас так легко и без проблем отпустили, возможно, у Жанны, действительно, имелся свой план, да и я до сих пор находился в ступоре. Мимо провели того парня-неформала, согнутого, со скрученными руками, он удивленно посмотрел на нас, я отвернулся. Мы отошли от площади, свернули на тихую улочку, где ничего не напоминало о происходящем, кроме нескольких припаркованных полицейских машин. Тут я больше себя не сдерживал, как из рога изобилия, посыпались мои вопросы:

– Это что, блядь, вообще было? Зачем мы сюда приехали, для чего ты меня толкнула, почему нас так быстро без проблем отпустили? Что вообще происходит?

– Ваня, не всё сразу, – спокойно ответила Жанна и провела рукой по моим волосам, – сейчас расскажу. Ты молодец, всё сделал правильно, даже лучше, чем я рассчитывала. Заслужил приз, подожди.

Она скользнула в магазин, через пару минут вышла с прохладной бутылкой виски в руках, скрутила пробку, сделала небольшой глоток, передала мне. Я небрежно отхлебнул, тонкая струйка алкоголя стекла по подбородку прямо на футболку, волнение улеглось.

– Ничего не понимаю.

– Я тебе говорила, – одной музыки мало, сегодня ты внес существенный вклад в развитие вашего коллектива, по сравнению с тем, что вы делали раньше – это большой шаг вперед. Завтра все оппозиционные СМИ напишут о жестком винтилове андеграундного музыканта на мирном митинге. Вспомни свою подругу Эллу: после «Красно-коричневой акции» о ней заговорили за пределами арт-пространств и крафтовых пивных. В нашем концертном агентстве, кстати, нередко прибегают к таким штукам. Продуманные действия, – последние слова она акцентировала.

Услышанное всё равно не укладывалась в голове, походило на выдумку или розыгрыш.

– А почему нас отпустили?

– Слово волшебное сказала.

– Ты сейчас серьезно?

– Конечно, серьезно, Ваня. Есть пароль, ну или шифр, типа того. У ментов работают свои в гражданском на таких акциях, вот для них, чтобы случайно не задержали, обычно какая-нибудь бессвязная ерунда.

– А ты откуда…

– Откуда знаю? – перебила меня девушка, – забыл, на кого я работаю? На не последнего человека в музыкальном бизнесе, на солидного господина! Там такие выходы и связи, огого!

Жанна поднесла бутылку к моим губам, я не стал отказываться, быстро хмелел. Каких еще сюрпризов сегодня мне ждать?

Она добродушно глядела на меня, поила, сюсюкала, гладила по волосам, пыталась всячески показать свое расположение. Я чувствовал себя маленьким пуделем, который выполнил команду хозяйки и в награду получил внимание вместе с лакомством. Декоративная собачонка для забавы и умиления, с розовым бантиком – это я.

– Молодец, хороший песик, а теперь подай голос и принеси вон ту палку!

– Гав, гав! Будет сделано!

Жанна кокетливо закусила губу, я же, напротив, имел вид мрачный и подавленный. «Беги от нее, не связывайся с ними, – настойчиво звучал внутренний голос, – ничем хорошим для тебя это не закончится. Беги от нее, не связывайся». Однако я не послушал, отмахнулся от навязчивого шепота, и тогда внутренние когти заскребли нутро, стали царапать по нервам. Меня задергало, закрутило, я с кристальной ясностью вдруг понял – да, ничем хорошим это действительно не кончится, но уже никуда не деться, я в водовороте, и меня затягивает в бездонную мглу. Жанна спрутом обвила меня, ее щупальца с множеством присосок уже проникли в голову, считывали мысли, пробирались в дальние уголки сознания.

Примечания