Запретный гримуар и смерть в библиотеке

АКТ I: ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Элвин Кейдж медленно шёл между стеллажами, и его потёртый бархатный камзол не издавал ни звука. Пальцы скользили по корешкам, и каждая книга отзывалась ему едва уловимым импульсом, смутным шепотом на грани чувств.

– Спокойной ночи, старый друже, – его низкий, глухой голос идеально растворялся в симфонии безмолвия.

Ладонь легла на потрепанную кожаную обложку трактата по низшей некромантии. Книга была холодна, и от её прикосновения по коже бежали мурашки. Элвин слегка надавил, ощущая, как струящаяся изнутри негативная энергия под его ладонью успокаивается и затихает. На следующей полке покоился манускрипт в золоте и самоцветах – «Песни Созвездий». От него исходило смутное тепло и лёгкий трепет, напоминающий о пульсации далеких звёзд. Элвин провел по корешку сухой тряпицей, смахнув невидимую глазу пыльцу снов.

– Не сегодня, красавица, – тихо прошептал он, обращаясь к тонкой книге в чёрном пергаменте. Та пыталась нашёптывать ему на грани слуха, суля власть над мыслями врагов. Элвин аккуратно развернул книгу корешком к стене, и шёпот тут же прекратился.

Эта работа требовала не просто внимания, а своеобразного диалога, где его молчаливые вопросы встречали беззвучные, но ощутимые ответы. Он был не столько читателем, сколько переводчиком с языков дремающей магии, и за годы этой службы научился слышать больше, чем когда-либо слышал, будучи полноправным магом.

Идиллия рухнула в одно мгновение. Сначала в висках застучал тупой, отдаленный набат. Затем по затылку пронеслась ледяная волна, сменившаяся адским жаром. Элвин вздрогнул, тряпица выскользнула из ослабевших пальцев. Он судорожно уперся руками в резной дуб стеллажа, пытаясь устоять на ногах.

– Нет. Только не сейчас… – прошептал он, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

Шатаясь, Элвин побрел к своему столу, затерянному в нише под огромным витражом. На стекле застыла старая картина со сценой «Подавления Эпидемии Безумия»: замершие в муке фигуры, балахоны следователей и спазмы одержимых. Сегодня это древнее изображение казалось едкой и зловещей насмешкой. Его руки предательски дрожали, когда он начал рыться в ящиках, отодвигая груды каталогов и рассыпавшиеся перья. Наконец пальцы наткнулись на маленькую, невзрачную склянку с темной маслянистой жидкостью – «Настойка Молчащего Корня». Он выдернул пробку зубами и залпом выпил несколько глотков. Жидкость обожгла горло горьким, вяжущим вкусом полыни и металла.

Но было уже поздно. Острая боль вонзилась ему в мозг, свет померк, а стены библиотеки поплыли и растворились. Его сознание пронзила ослепительная вспышка памяти. Он снова был молод и полон сил, а магия пела в его жилах. Элвин стоял в ритуальном круге, подняв руки и удерживая силовой щит. Рядом с ним был его напарник, лицо которого исказилось гримасой ужаса. «Элвин, не может… он слишком силен!» – кричал он. Щит под давлением невидимой силы затрещал и пополз трещинами. А затем обрушился удар – невыразимой мощи, пронзивший насквозь. Это был не удар по телу, а по разуму, разрывающий самую душу. Он почувствовал, как что-то рвется и ломается внутри. Это был его дар. Его связь с магией. Её вырывали из него с корнем, с мясом и кровью.

Элвин упал на колени, и каменные плиты холодом проникли сквозь ткань штанов. Он стоял на четвереньках, тяжело дыша, уткнувшись лбом в прохладный каменный пол. Каждый вдох поднимал с пола облачко пыли, смешанной с запахом старого пергамента и высохших чернил – этот знакомый аромат медленно, но верно возвращал его к реальности. Лекарство начинало действовать, отступающая боль оставляла после себя лишь изнуряющую, костную пустоту, будто из него вынули все внутренности и оставили одну оболочку. Он с тихим стоном перевернулся на спину, глядя в высокий, темный свод потолка, где в витраже застыл безумец с разинутым ртом, кричавший в вечном безмолвии прямо в лицо Элвину.

– Снова плохо, мастер Кейдж?

Элвин медленно, с усилием повернул голову на звук. В проходе между стеллажами стояли двое младших писцов в нарядных синих мантиях. Один, румяный и пухлый, смотрел на него с нескрываемым любопытством, другой, более худой, – с лёгкой, но отчетливой брезгливостью, будто нашёл на полу что-то неприятное.

– Ничего, – хрипло ответил Элвин, с трудом поднимаясь на ноги и опираясь на ближайший стеллаж так, что корешки книг зашатались. – Просто голова закружилась. От пыли.

– А вы бы поосторожней, – наставительно сказал пухлый писец, и в его голосе слышалась не столько забота, сколько желание продлить этот неловкий момент. – В ваши годы и с вашей… историей… лучше бы сидеть где-нибудь в сухом архиве. А не тут, с этими… – он неопределенно, почти брезгливо махнул рукой по направлению к тёмным полкам с книгами по некромантии.

– Этими «этими» требуют такого же ухода, как и все остальные, – резко отрезал Элвин, с силой отряхивая свой потертый камзол. Его голос, только что хриплый и слабый, вновь обрел привычную твёрдость, ставшую его щитом.

– Ну как знаете, – пренебрежительно пожал плечами второй писец, и они, перекинувшись многозначительными взглядами, пошли дальше, почти сразу же начав перешептываться. Элвин поймал обрывок фразы, долетевший из-за угла: «…и его причуды… все ждали, что он займет место Торна… а теперь…» Дальше он не расслышал, но и услышанного было достаточно, чтобы горечь подступила к горлу.

Он остался стоять один, прислонившись к стеллажу, слушая, как их шаги затихают в глубинах библиотеки, оставляя его в компании лишь с призраками прошлого и кричащим витражом. Он их не винил. В их глазах он читал лишь отражение собственной, новой реальности – реальности, в которой он застрял навсегда. Когда-то он, Элвин Кейдж, был не просто многообещающим магом. Он был восходящей звездой следственного отдела Арканума, чьё имя произносили с почтительным трепетом.

А теперь? Теперь он был просто «старым Кейджем», изгоем, застрявшим между мирами, как застряла между небом и землей пыль в лучах заходящего солнца. Над ним – маги-начальство, вроде всесильного декана Торна, которые смотрели на него сверху вниз, презирая за утраченный дар, за то, что он стал живым напоминанием о хрупкости их могущества. Под ним – простые служители, писцы и библиотекари, которые побаивались его мрачного прошлого и с неприкрытым любопытством жалели его жалкое настоящее.

Глухой удар, за ним другой. Вечерний колокол на башне прозвонил семь раз. Медный звук, тяжёлый и неспешный, плыл сквозь толстые стены библиотеки, просачивался сквозь стеллажи с книгами, наполняя воздух вибрацией. Рабочий день, как и всегда, подошёл к концу. Элвин завершил вечерний обход, бегло проверив дальние полки, и направился к выходу из Запретного отдела. Массивные дубовые двери с резными рунами с глухим стуком закрылись за его спиной. Он повернул тяжёлый ключ в двух сложных механических замках, слыша, как с точностью часового механизма щёлкают и сдвигаются стальные затворы. Засовы, запиравшие не только дверь, но и часть его жизни.

В центральном вестибюлю, у главного выхода, в специальной каменной нише, стоял неподвижный, грубо высеченный из тёмного гранита почтовый голем. Он напоминал скорее бесформенную глыбу, чем человека, и лишь в его груди зияло аккуратное отверстие, предназначенное для монет и свёрнутых в трубочку записок.

Элвин, не глядя, нащупал в своем потёртом кожаном кошельке медную монету. Лёгкий, привычный бросок – и монета с сухим лязгом провалилась внутрь каменного тела. Мгновение спустя камень с низким, скрежещущим звуком ожил. Голем повернул свою бесформенную голову, и в его глубоких глазницах вспыхнул тусклый красный огонек, безжизненный и холодный.

– Заказ, – тихо, почти беззвучно произнёс Элвин, чувствуя горький привкус стыда от этой необходимости. – Настойка Молчащего Корня. Стандартная порция. Аптека «У Седого Алхимика».

Голем коротко, отрывисто кивнул своей тяжёлой головой, и огоньки в его глазницах погасли, словно их и не было. Заказ был принят. Оставалось только ждать.

Элвин медленно вышел на главную галерею, и его, как всегда, охватило смешанное чувство благоговения и тоски. Грандиозный зал, сердце древней библиотеки, уже утопал в глубоких сумерках. Последние лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь многоцветные витражные стекла, отбрасывали на отполированные мраморные полы и уходящие в сумрачную высь стеллажи длинные, причудливо искажённые тени. Они сплетались в немой хоровод, наполняя пространство таинственным, почти живым мерцанием. Где-то в вышине, под самым темнеющим куполом, одна за другой зажигались магические сферы. Их мягкий, холодный свет постепенно затмевал угасающий день, и они повисали в поднебесье, словно первые, одинокие звёзды на вечернем небе. Огромное пространство, ещё недавно наполненное отголосками шагов и шелестом страниц, постепенно погружалось в торжественную тишину и всепоглощающий покой, наполняясь ровным, глубоким дыханием спящих знаний.

Он стоял так несколько минут, затерянный в величии этого зала, не в силах оторвать взгляд от величавой, мрачной красоты. Постепенно знакомая горечь от воспоминаний и призрачная боль от потери отступали, растворяясь в безмолвном хоре теней. Их место занимало странное, горькое спокойствие, принятие своей судьбы. Его жизнь теперь была здесь. Не в сияющих чертогах Арканума, не в погоне за опасными тайнами, а здесь – среди этих тихих голосов, нашептывающих со страниц, среди этих спящих могуществ, заключенных в переплётах. Он нашел своё место. Не то, о котором когда-то страстно мечтал, не то, что ему пророчили, но – своё.

Наконец он глубоко вздохнул, и, развернувшись, твёрдыми, измеренными шагами направился к узкому служебному выходу, скрытому в тени одной из колонн. Впереди его ждал долгий, пустой вечер: одинокая комната с голыми стенами и бутылка дешевого, терпкого вина, которая должна была помочь уснуть. Но завтра, как и всегда, с первым ударом колокола, он снова вернется сюда. Домой.

Утро в Запретном отделе началось с привычного, почти священного ритуала. Элвин Кейдж, уже облаченный в свой потёртый, но аккуратный камзол, одним за другим поворачивал тяжёлые ключи в массивных замках. С каждым щелчком сложного механизма двери словно пробуждались ото сна. Дневной свет, робко пробивавшийся сквозь высокие витражи с их вечными сценами страдания, медленными золотистыми лучами начинал разгонять ночную прохладу, копившуюся между тёмными стеллажами.

Воздух, неподвижный и густой за ночь, пах старым пергаментом, застывшим воском и тем безошибочным, слегка металлическим запахом спящей магии, что витала над свитками и фолиантами. Элвин только что сделал первый обжигающий глоток крепкого, почти чёрного чая из своей походной кружки, как вдруг в размеренную тишину отдела ворвалась самая настоящая буря.

Дверь с оглушительным грохотом распахнулась, ударившись о каменный косяк и заставив содрогнуться несколько ближайших полок. На пороге, едва переводя дух, заливаясь потом и с лицом белым стоял юный посыльный. Его грудь судорожно вздымалась, а глаза были невероятно широко раскрыты от чистого, немого ужаса.

– Мастер Кейдж! – выдохнул он, хватая ртом воздух. – В Запечатанном Зале… Дверь… она не открывается!

ХзЭлвин медленно, с преувеличенной точностью, поставил свою кружку на стол.

– Успокойся, – его голос прозвучал тихо, но с такой внезапной, неоспоримой властью, что юноша на мгновение замолчал, подчинившись старому рефлексу. – Не открывается – это как? Чары не реагируют? Замок заклинило?

– Нет! – парень сглотнул ком в горле и замотал головой, его пальцы судорожно сжимали край одежды. – Она… она мертвая! Я должен был отнести мастеру Элдриджу утренние депеши. Я постучал – ответа нет. Потом попытался активировать руну-ключ… и ничего! Руна не светится, не теплеет, дверь даже не дрогнула! Как будто… – он понизил голос до шепота, – как будто её наглухо завалили камнями с другой стороны!

Ледяное спокойствие, знакомое по долгим годам работы следователем, медленным, но неотвратимым потоком наполнило Элвина, вытесняя всю суету и горечь.

– Беги к дежурному стражнику у Западного входа, – приказал он, и в его голосе послышалась стальная твёрдость, заставившая юношу вздрогнуть. – Передай, что в Запечатанном Зале возможна авария. Затем возвращайся сюда и не говори ничего лишнего. Я попробую найти другой путь.

– Другой путь? – удивленно прошептал посыльный, не в силах поверить, что в этой каменной твердыне может существовать что-то, неизвестное ему, вечному бегуну по коридорам.

– Архитектурные чертежи этой башни, включая все служебные ходы, я изучал досконально, когда еще носил мантию следователя, – коротко, без лишних пояснений, отрезал Элвин, уже направляясь вглубь отдела, к дальним, самым пыльным стеллажам.

Посыльный, всё ещё бледный как полотно, лишь молча кивнул и тут же рванул с места, исчезнув в дверном проёме с быстротой пули. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в отдалении послышались торопливые шаги. В дверь, тяжело дыша и опираясь о косяк, влетел запыхавшийся посыльный.

– Стражник… уже в пути, – он сделал глубокий глоток воздуха, пытаясь выговорить слова. – Пошёл… через главный вход… прямо сейчас.

Только тогда Элвин двинулся к дальнему стеллажу с трактатами по элементальной магии. Словно бы проверяя прочность полок, он с силой надавил на боковую стойку, и весь массивный стеллаж с глухим скрежетом отъехал в сторону. За ним, почти неразличимая в грубой каменной кладке, находилась потёртая от времени металлическая пластина, испещрённая мелкими, стёршимися значками. Элвин приложил к ней ладонь и надавил в строго определенной, давно забытой последовательности. Раздался тихий, но отчетливый щелчок скрытого механизма, и часть стены, идеально подогнанная, бесшумно отъехала в сторону, открыв узкий, поглощающий свет проход, от которого пахло сыростью, остывшим камнем и вековой пылью.

– Теперь следуй за мной и не отставай ни на шаг, – Элвин шагнул в проём, даже не оглянувшись, чтобы проверить, послушается ли юноша.

Они двигались по старой вентиляционной шахте, служившей когда-то для циркуляции магических энергий между этажами башни. Теперь она была мертва и заброшена. Под ногами хрустел нанесённый за века песок и мелкий камень, а в скудном свете, пробивавшемся из-за спины, поблескивали странные, высохшие следы слизи, тянувшиеся по стенам.

Элвин шёл уверенно, не спотыкаясь: его пальцы машинально скользили по шершавой, холодной кладке, словно читая невидимую, нанесённую прямо на камень карту. Он не использовал магический свет – его глаза, привыкшие к вечному полумраку библиотечных глубин, сносно различали зловещие очертания низкого тоннеля. Через несколько минут напряжённого молчания он резко остановился перед старой чугунной решёткой, сквозь переплетённые прутья которой пробивался тусклый, мёртвенный и неестественный свет.

– Мы на месте, – тихо, одним лишь движением губ, произнёс Элвин.

Решетка, проржавевшая насквозь, не поддавалась. Элвин, отступив на шаг, с силой уперся в неё плечом. Металл заскрипел, ржавые петли с визгом поддали, и решетка с грохотом отвалилась внутрь. На мгновение застыв в облаке пыли, они проскользнули в зловещую тишину Запечатанного Зала.

Воздух здесь был густым и совершенно неподвижным. Пространство заливало фосфоресцирующее, ядовито-зеленоватое сияние, исходившее не от какого-то конкретного источника – светились сами молекулы, сама атмосфера была пропитана этим магическим свечением. Свет был холодным, безжизненным и неестественным: он не отбрасывал теней, а лишь подчеркивал контуры предметов, делая их плоскими, двухмерными и нереальными.

В центре этого застывшего марева, за большим дубовым столом, в массивном, резном кресле, сидел Верховный Архивариус, мастер Элдридж. Его тщедушная фигура казалась еще меньше в этом громоздком кресле. Голова была запрокинута на высокую спинку, а руки безвольно лежали на подлокотниках ладонями вверх. Лицо застыло в выражении не ужаса или боли, а глубочайшего, абсолютного ошеломления. Его седые, кустистые брови были высоко приподняты, а губы слегка приоткрыты, словно в последний миг он собирался задать вопрос самой Вселенной и просто не успел вымолвить ни звука.

Никаких следов борьбы. Ни опрокинутой мебели, ни разбросанных свитков, ни единой соринки, выбившейся из идеального порядка. На столе перед ним лежал развернутый древний манускрипт, тяжёлая чернильница была аккуратно закрыта крышкой, а гусиное перо лежало на своей бронзовой подставке, будто архивариус всего лишь на секунду отвлёкся.

– Он… он спит? – прерывающимся, детским шёпотом спросил посыльный, не решаясь сойти с места у зияющего проёма в стене.

Элвин не ответил. Он сделал медленный, осторожный шаг вперёд. Взгляд, привыкший выискивать неочевидное, скользнул вниз, к основанию кресла. И там, возле самой ножки, почти стёртый, был начертан мелком бледно-жёлтого, почти серного оттенка, сложный символ. Это был переплетающийся круг с острым, геометрически выверенным треугольником в центре. Узор был похож на алхимический знак. Знак сдерживания. Печать, запирающая не дверь, а нечто иное. Нечто, что могло находиться внутри.

В этот момент снаружи, за главной дверью Запечатанного Зала, послышались громкие голоса, решительные шаги и характерный бряцание оружия. Защёлкнулись тяжелые механизмы, и массивная дверь с глухим стуком распахнулась, впуская в замершую атмосферу зала поток свежего воздуха и яркого света из коридора.

В проёме, залитый этим светом, стоял Декан по безопасности Келвин Торн. Его осанистая фигура в идеально сидящей парчовой мантии, расшитой серебряными нитями, казалась воплощением порядка и неоспоримой власти. За его спиной теснились несколько стражников в полированных до зеркального блеска латах, готовые по первому слову броситься вперёд.

– Что здесь, чёрт возьми, происходит? – громовым, привыкшим к повиновению голосом потребовал Торн. Его пронзительный взгляд скользнул по Элвину и съежившемуся посыльному, а затем упал на неподвижную фигуру в кресле. На его холеном лице на мгновение мелькнуло что-то – возможно, удивление или даже удовлетворение, – слишком быстрое, чтобы это можно было уверенно распознать, и тут же сменилось официальной, каменной суровостью.

Торн тяжёлой, мерной поступью вошёл в комнату и, не глядя, грубо оттеснил Элвина плечом в сторону, как назойливую муху.

– Отойди, Кейдж. Не мешай служащим закона выполнять свою работу.

Он не спеша, с видом эксперта, обошёл тело, склонился, двумя пальцами пощупал шею Элдриджа, уже заранее зная, что пульса нет. Затем его пальцы провели в сантиметре от кожи, сканируя остаточное магическое поле. Он фыркнул, выпрямился во весь рост, отряхивая ладони, будто испачкался о саму смерть.

– Некромантский артефакт с обратной связью, – объявил он безапелляционно, обращаясь больше к перешёптывающимся стражникам, чем к Элвину. – Самоубийство по неосторожности. Типично для покойного Элдриджа с его вечной, до безумия, любовью к рискованным экспериментам с запрещенными фолиантами. Никакого формального расследования не потребуется. Дело ясное.

– Мастер Торн, – тихо, но на удивление чётко и твёрдо произнёс Элвин, не сдвигаясь с места. – Прежде чем ставить точку, обратите внимание на знак, начертанный на полу у ножки кресла. А также на тот факт, что дверь в Зал была заперта изнутри магически. И самое главное – защитные чары на ней были не взломаны, а аккуратно деактивированы. Изнутри.

Торн медленно повернулся к нему. Его взгляд был тяжёлым, напитанным холодной неприязнью и откровенным презрением.

– Я вижу, ты всё ещё любишь играть в детектива, Кейдж, – сказал он ледяным, режущим тоном. – Знак? Чертил что попало в предсмертной агонии. Бред умирающего сознания. Дверь заперта? Так он же был здесь один! Неужели ты предполагаешь, что призрак вышел и запер её за собой? – Он сделал шаг вперёд, нависая над Элвином, используя свой рост и положение как оружие. – Твоё дело, библиотекарь, – составлять каталоги и вытирать пыль со стеллажей. А не строить фантастические теории там, где их место. О происшествии будет доложено Совету в установленном порядке.

– Согласно протоколу о происшествиях в архивах, – голос Элвина прозвучал тихо, но с твёрдостью, – любое помещение, где обнаружено тело, подлежит немедленной описи. До завершения инвентаризации ничто не может быть перемещено. Это правило вы утвердили сами, магистр Торн.

Торн замер, его глаза сузились. Он явно не ожидал такого формального сопротивления.

– Ты хочешь сказать, что сейчас будешь тут со своей описью торчать? – его голос прозвучал опасным шёпотом.

– Это обязанность хранителя Запретного отдела, – невозмутимо ответил Элвин. – Я составлю опись. А вы тем временем можете доложить Совету… о самоубийстве.

На лице Торна на мгновение исказилась ярость, но он тут же взял себя в руки. Он не мог открыто нарушить собственный же протокол.

– Делай свою опись, библиотекарь, – прошипел он. – Но помни: одно неверное движение, одна «случайно» испорченная улика – и ты разделишь участь Элдриджа в самой мрачной тюрьме Арканума. Стража! Оставайтесь с ним. Чтобы ничего… не упустили.

С этими словами Торн развернулся и вышел, и громкие удары его каблуков по каменному полу долго эхом отдавались в замкнутом пространстве, постепенно затихая вдали. Посыльный, всё ещё дрожа и боязливо оглядываясь через плечо, пулей выскочил вслед за деканом, словно боясь остаться в зловещей атмосфере зала даже на секунду дольше. Двое стражников остались стоять у входа, застыв подобно каменным изваяниям, но их внимательные взгляды неотрывно следили за каждым движением Элвина.

Оставшись один под их бдительным присмотром, Элвин сделал глубокий вдох и приступил к осмотру, начав свой методичный обход с тщательного изучения массивных дубовых створок. Его глаза, лишённые магического дара, но заточенные годами скользили по сложной вязи серебряных рун защиты, выискивая малейшие несоответствия в их безупречном, казалось бы, узоре. Его прошлый опыт подсказывал ему, что магия такого высокого уровня всегда оставляет после себя след, своеобразное «эхо», и взлом должен был проявиться в виде энергетического шрама.

Однако тщательный осмотр не выявил ничего подобного: руны оставались целыми и невредимыми, а их свечение, теперь едва заметное, было ровным и спокойным, что указывало не на пролом, а на аккуратное отключение. Это открытие навело его на мысль, что кто-то знал правильную последовательность – комбинацию мысленных импульсов или физических прикосновений, – чтобы усыпить защиту, а значит, сделать это мог либо сам Элдридж, либо тот, кому он доверил свой код, тот, кого он впустил сюда добровольно.

Отвернувшись от двери, Элвин медленно прошелся по периметру комнаты, и его взгляд скользил по аккуратным корешкам книг, по безупречной поверхности стола, по тщательно расправленным складкам мантии на плечах покойного. Повсюду царил идеальный порядок, не было ничего лишнего, ничего, что нарушало бы гармонию, и эта стерильная чистота, эта неестественная аккуратность казались ему подозрительными для места, где произошла внезапная смерть во время работы с нестабильным артефактом.

Его путь естественным образом привел его обратно к креслу, где его внимание вновь привлек тот самый бледно-желтый знак на полу. Медленно, с тихим скрипом суставов, нарушавшим звенящую тишину, Элвин опустился на колени и наклонился низко, почти касаясь носом холодного камня, чтобы рассмотреть символ во всех деталях. Это был сложный узор, переплетение окружностей и угловатых линий, нанесенных мелом или чем-то похожим, и он разительно отличался от магических рун Арканума, которые всегда стремились к гармонии и плавным изгибам. Напротив, этот знак казался техничным, почти инженерным, и Элвин припомнил, что видел нечто подобное в старых алхимических манускриптах, в тех разделах, что были посвящены не трансмутации, а герметизации и связыванию. Перед ним был символ, обозначающий «сдерживание» и «поглощение» – не призыв, а самую настоящую тюрьму.

Именно в этот момент, сосредоточившись, он почувствовал нечто ещё. Закрыв глаза, Элвин сделал медленный, глубокий вдох, анализируя спёртый воздух, пахнувший пылью, старым деревом и чем-то едва уловимым, но знакомым – сладковатым, терпким химическим ароматом с горьковатым послевкусием. Он узнал этот запах. Память перенесла его на два года назад, в ботаническую лабораторию, где он провёл бессонную ночь, пытаясь без помощи магии идентифицировать реагент по обонянию. Это был Корень Молчащего Папоротника – растение, экстракт которого использовали для создания локальных зон, подавляющих магические вибрации. Стало ясно, что кто-то принёс его сюда, кто-то, кто хотел гарантировать, что никакие защитные чары и никакие аварийные заклинания Элдриджа не сработают в решающий момент.

Поднявшись с колен с невозмутимым лицом, за которым скрывалась кристаллизующаяся ясность, Элвин направился к столу, взял чистый лист бумаги и перо и начал составлять не опись, а подробный доклад. Он был краток, лаконичен и лишен эмоций, но в нем он изложил все ключевые находки: состояние двери, природу алхимического знака, идентификацию запаха, – увязывая их в единую цепь доказательств, которая не оставляла места для версии о несчастном случае.