Танец в пустоте

Пролог.

На кухне было душно. Стараясь ни о чем не думать, я сидела на подоконнике и рисовала пальцем узоры на запотевшем стекле. Любая мыслительная деятельность вызывала головную боль. Федор Аркадьевич, невролог у которого я наблюдаюсь, говорит, что после травмы и сотрясения мозга – это нормально. Все, что я могу в настоящее время – пить глицин и не давать больших нагрузок на организм.

Очередное МРТ показало, что с головой теперь все в порядке, хотя полгода назад я едва не погибла: после удара случился отек головного мозга и, если бы не Ангелина Васильевна, то я бы уже не ходила по этой земле. Без последствий, правда, не обошлось. Память упорно отказывалась восстанавливаться, что Федор Аркадьевич считал едва ли не личным оскорблением его профессиональному мастерству.

Я закрыла глаза и попыталась вернуться в «начало». Удавалось это лишь частично. Яркими световыми вспышками мелькали образы. Темно. Холодно. Больно. Яркий свет в глаза – это фары проезжающих мимо машин. Приходит странная мысль, что боль словно притуплена – я уверена, что она должна быть гораздо сильнее. Я постоянно подгоняю себя. Вперед. Идти. Не останавливаться. Опасность. В чем состоит опасность я не могла сказать, но до сих пор помню тот ужас, гнавший меня вперед.

Резкий звук затормозившей машины. Голос женщины. Я пытаюсь, что–то сказать, но не справляюсь с речью и падаю на колени. Нет. Встать. Просить о помощи. Идти вперед. Опасно. Темнота.

Я открыла глаза. Это все, что я помню. Что же гнало меня вперед? Я ведь знала это! Знала! Но кто–то словно закрыл двери, за которыми таились мои воспоминания.

«Жить без прошлого ужасно неудобно, – думала я, вновь погружаясь в воспоминания. – Но мне очень повезло. Если бы не моя работодательница, то я бы вообще не жила».

Да это так. Той женщиной, чей голос я слышала невнятно, была Ангелина Васильевна. Увидев на дороге избитую, измученную девушку, она не проехала мимо, не вызвала полицию, а затащила меня, уже потерявшую сознание, в машину, и отвезла в платную клинику. Рассуждая об этом случае, ее супруг лишь качает головой, не представляя, что же случилось с его женой, раз она остановилась и помогла бродяжке. Что уж говорить, даже сама Ангелина Васильевна не в силах объяснить свой поступок. В больнице сделали МРТ, показавший отек головного мозга. Грамотные действия врачей вытащили меня с того света, но если бы не щедрая рука Ангелины Васильевны, то лежать мне в краевой больнице, где ограниченный бюджет и уставшие затюканные врачи едва ли серьезно отнеслись бы к моей проблеме. Хотя кто его знает? Возможно, я вообще везучая, и даже оказавшись с такими травмами и небольшим обморожением в бюджетной клинике, то выжила и восстановилась бы? Или напротив, везучий человек вообще бы туда не попал? Сплошное сослагательное наклонение…

Ангелина Васильевна не только оплатила лечение и восстановительный курс, но и дала мне жилье и работу. Хотя экономка не может считаться престижной профессией, я могла зарабатывать себе на жизнь, практически не занимаясь физическим трудом. В другом доме мне пришлось бы серьезно работать, но только не у семьи Филимоновых! Кроме меня, штат состоял из пяти домработниц, садовника, дворецкого и повара. Все они проживали в огромной усадьбе семьи. В принципе, справиться с содержанием дома можно было и с половиной штата, но пафосность статуса «обязывала» Ангелину Васильевну поддерживать должный уровень жизни семьи.

Домработницы – Ира, Катя, Милана, Маша и Таня, были обычными девчонками от 18 до 25, которые не смогли или не захотели поступить в высшее учебное заведение. Или как–то иначе получить специальность. Все были высокими, длинноногими, фигуристыми. Глядя на них, Ангелина Васильевна терзалась смутными подозрениями, кидая косые нервные взгляды на мужа, а я вздыхала от зависти. Уж я–то не была ни высокой, ни фигуристой, ни стройной…. Обычная девушка, лет двадцати двух – двадцати пяти (точный возраст мы так и не установили), с обычной фигурой, невысокая, но с длинными каштановыми волосами. Ой, нет. Уже не длинными. Еще когда я лежала в больнице меня остригли почти налысо, потому что когда я смогла отмыть грязь, то увидела, что волосы представляют с собой лохмотья разной длины, словно меня таскали за пучки «гривы» пока они не рвались. Да уж, внешность доставила мне много проблем. Ничто не радовало взгляд: ни бледные зеленые глаза, ни по–детски округлое личико…

Впрочем, я не жаловалась на судьбу, мне действительно повезло. Перед выпиской меня посетил психолог, который после беседы сделал следующие выводы: у меня высокий уровень IQ, скорее всего, есть высшее образование. А еще провел около часа за перечислением женских имен и вынес вердикт, что скорее всего меня звали Ириной. На самом деле это имя, как и все остальные, не вызвало во мне ни эмоций, ни воспоминаний о прошлом. Просто я чихнула, а врач решил, что это знак судьбы. Глупо, но лучше хоть какое–то имя, чем вообще никакого….

Позднее психолог провел беседу с моей спасительницей, описав меня «сангвиником без явных акцентуаций характера», что в купе с рекомендацией от невролога об ограничении нагрузки, заставило Ангелину Васильевну предложить мне место экономки.

Работа была не сложной: следить за прислугой, распоряжаться финансами по хозяйственной части, делать заказы на закупки. Иногда я помогала Ангелине Васильевне с ее расписанием, и она в шутку называла меня личным секретарем. Впрочем, она и хотела меня им сделать, но Дмитрий Александрович был против. Он считал, что верная и честная экономка на дороге не валяется, а его жена может и перебиться без секретаря. Вот и приходилось совмещать. Я не возражала. Работа мне нравилась, я с ней справлялась. Да и платили Филимоновы очень прилично.

В который раз я задумываюсь о своем прошлом за эти месяцы? В сотый? Или уже тысячный? Кажется, я сбилась со счета. Слишком много вопросов, требующих ответа, слишком много кусочков украдено из мозаики. Не люблю собирать паззлы, но теперь, когда судьба заставила это делать, мне достался бракованный комплект….

Сегодня почему–то особенно остро вспоминаются дни, проведенные в больнице. Например, однажды ко мне в палату вошел гинеколог. Сев рядом со мной, он начал задавать вопросы о моем отношении к детям. Тогда я не могла ответить вразумительно: саму себя я ощущала неполноценно, не всегда могла определить свои эмоции или чувства. Не добившись от меня ответа, врач попытался шокировать меня информацией о том, что скорее всего у меня есть ребенок. Во всяком случае, я когда–то рожала. Но видимо тот день был у врача особенно неудачным: я отнеслась к этим сведениям с холодным безразличием, предпочитая смотреть в окно. Гинеколог резко попрощался со мной и вышел из палаты. На его лице я успела прочитать презрение к моим родительским чувствам и отвращение как к личности. Но и это не вызвало в душе ответа. Мне было все равно. Тогда.

Теперь же я пытаюсь вспомнить ребенка. Маленький нежный комочек. Мальчик или девочка. Нет. Все та же пустота. Но сегодня к ней примешивалась еще и боль, словно у меня отняли нечто важное, как будто вырвали кусок моей души, и эта рана все еще сочилась кровью….

Еще мне не давало покоя серебряное кольцо на безымянном пальце правой руки. Меня нашли с ним. Это единственное, что осталось от моей прошлой жизни. Кольцо было не особенно красивым и изящным: в центре находился крупный рубин, вокруг которого десять небольших красных кораллов. Камень пламенной любви и страсти…. А коралл дает сильную ментальную защиту. Любовь и защита. Что это может значить? И не может ли такого быть, что я оказалась в таком положении именно из–за этого?

Что–то в последнее время меня тянет на мистику. Я встряхнула головой и полюбовалась на то, как внутри рубина словно загораются маленькие искорки золотисто–алых оттенков. Что же значит это кольцо? Что я была замужем? Или обручена? Или это просто безделушка? Подарок от близкого человека? Одно я могла сказать точно: это кольцо было мне безумно дорого. Страх потерять его намного сильнее желания обрести утраченные воспоминания, хотя это очень странно. Как может безделушка затмить инстинкт самосохранения? Эти вопросы я не переставала задавать себе и после выписки из больницы.

В день, когда я покинула неврологию, куда была переведена за месяц до «освобождения», меня встречала семья Ангелины Васильевны. Я словно окунулась в доброту, тепло и заботу этой необычной женщины.

Устроившись на работу, привыкнув к распорядку дня, по настоянию Ангелины Васильевны, я стала посещать психолога. За счет Филимоновых. Отказаться я не могла, но лишь под угрозой увольнения хозяйка смогла заставить меня пойти на прием.

Надо сказать, что Зигмунд Степанович оказался отличным специалистом. Как сейчас помню нашу первую встречу, когда я вошла в его просторный, уютный кабинет, скорее напоминающий номер–люкс дорогого отеля. Здесь не было никаких классических кушеток, хотя они представляются неотъемлемым элементом любого психотерапевта. Светлая комната, со стенами нежно–малинового оттенка, наполненная солнечным светом, поражала свободным пространством.

Небольшой, но удобный письменный стол бледно–кремового цвета стоял в углу, возле окна, но так, чтобы на экран ноутбука не падали прямые лучи солнца. Рядом со столом расположился письменный шкаф такого же оттенка. У противоположной стены стояла огромная.... Кровать, с красивым балдахином белого цвета, а рядом с кроватью – кожаный диван бело–розового цвета. В центре комнаты находился огромный коричнево–бело–розовый ковер, на котором стояло несколько удобных кресел. Сам же хозяин кабинета, высокий мужчина лет сорока, с темными волосами, тронутыми сединой, словно посыпанными солью, и необыкновенно добрыми голубыми глазами, встречал меня с широкой улыбкой, словно для него не было ничего более приятного, чем принимать меня у себя. «Еще бы, за десять тысяч рублей в час», – мелькнула неприятная мысль, смутив неожиданной желчностью.

– Здравствуйте, дорогая! Прервал мои мысли приятный низкий голос врача. – Проходите и не стесняйтесь! Вы ведь Ирина от Ангелины Васильевны?

– Здравствуйте. Да, это я.

– Меня зовут Зигмунд Степанович Красноярский…

– Что, действительно так зовут? – не сдержавшись спросила я, на что доктор добродушно рассмеялся.

– Паспорт показать? – с улыбкой спросил он. – Не скажу, что меня сильно радует это имя, но родители хотели назвать меня в честь Зигмунда Фрейда. Сначала это жутко раздражало, но подростком я увлекся популярной психологией и чем глубже становились мои знания, тем больше определялся жизненный выбор. Теперь я часто задумываюсь, а не ясновидящими были мои родители?

Я вежливо улыбнулась, чувствуя, что Зигмунд Степанович раскрылся мне не просто так. Одна из старых уловок: откройся сам, и собеседник почувствует необходимость поделиться личным в ответ.

– Ирина, присаживайтесь, выбирайте любое место. Если вас что–то раздражает, можем убрать или закрыть любую часть комнаты. Бывало, что вся первая встреча проходила в попытках выбора комфортного положения и перемещения мебели.

– Вы серьезно?

– Конечно! Комфорт очень много значит. Если вам не будет удобно, вы будете отвлекаться на раздражающие факторы. К тому же, выбранное место очень много говорит о человеке.

– Первый тест, значит? Знаете, мне было бы комфортно в кресле, но не в центре комнаты. Что это говорит обо мне?

– О, лишь о том, что вы не любите находиться в центре внимания. Скорее всего вы скромный, отзывчивый человек. Возможно, нелюдимый. Но об этом говорить еще рано.

– Я не знаю какой я была до…, но теперь я такая и есть.

– А знаете, я ведь не обещаю вернуть вам память, – грустно сказал Зигмунд Степанович. – И даже если она вернется, прежней вы уже не будете.

– Почему?

– Новый опыт. Много нового опыта. Если память вернется, произойдет наложение старой личности на новую.

– А в чем же ваша цель?

– Постараться примирить вас с переменами, с вашей новой жизнью. И найти для вас ответы: кем же вы были. Видите ли, память – очень сложное явление. Насколько я помню, Геля… То есть Ангелина Васильевна говорила, что у вас нет повреждений мозга на МРТ?

– Нет, повреждений нет. Но пару месяцев назад была травма головы с сотрясением мозга. И множественными травмами по всему телу.

– Как вы думаете, травмы нанесены человеком? Или людьми?

– Не знаю. Одежда на мне была буквально разодрана в лохмотья. Грязные, кровавые лохмотья. Врачи говорят, что признаков сексуального насилия не было. Некоторые травмы могли быть нанесены человеком, а некоторые возможны и при падении.

– Ирина, я ведь спросил, что думаете именно вы, а не консилиум врачей.

– Зигмунд Степанович, я не знаю. Вы сказали, что ваша цель помочь мне найти ответы? Так давайте попробуем их отыскать. Со мной будет нелегко, но я постараюсь вам помочь.

В тот момент Зигмунд Степанович улыбнулся и ловко перетащил два кресла поближе к окошку. Оказалось, что почти вся мебель у него на колесах – так легче подстраивать кабинет к запросам пациентов. Далее потекли недели, месяцы монотонных занятий и бесед. Мой психолог оказался потрясающим дядькой, интересным собеседником и слегка чокнутым гением. При всем при этом он был невероятно милым.

Зигмунд Степанович давно знал мою хозяйку, еще со времен института и, как видно, был безнадежно и безответно влюблен. Это проскальзывало во взгляде, в жестах и легкой горечи в те моменты, когда наши беседы касались моих обязанностей и отношений с Ангелиной Васильевной. Но я никогда не лезла к нему с вопросами, хотя временами мне становилось безумно любопытно: а признавался ли он в своих чувствах?

– Ирина, – тихо позвал меня Зигмунд Степанович, выводя из очередной задумчивости. – Ты ведь думаешь не о занятии?

– Нет, – улыбнулась я. – Я думаю о том, что за последние полгода вы стали мне другом. Вы, и немного Ангелина Васильевна.

– Хм… А ее муж и дети?

– Нет, они для меня чужие. Относятся с уважением, но теплых чувств ко мне не питают. Это у нас взаимное.

– Ясно. Ирина, как бы то ни было… Я рад, что мы с вами стали друзьями. Перейдем на «ты»?

– С радостью.

– Можешь звать меня Зиг.

Я улыбнулась, вспомнив шаловливое выражение лица Зигмунда, когда он сообщил мне свое «имя для друзей». Оно действительно было смешным и трогательным. Странно, что мой лечащий врач стал мне так близок. Но, с другой стороны, после всех наших разговоров, после взаимной откровенности, это было неизбежно. Одно из последних занятий стало прорывным…

– Давай, Ира, сосредоточься! Нам просто необходимо взломать эту дверь!

– Зиг, не дави на меня! Я не помню, что было до паники. И не хочу вспоминать.

– Прости. Нам стоит прекратить наши сеансы. Мы стали слишком дружны для отношений врача и пациентки. Возможно, тебе стоит подыскать другого специалиста. Я же… слишком хочу тебе помочь, чтобы оставаться спокойным и не давить там, где не стоит.

– Нет, Зиг, никаких других специалистов. Только ты. Если я сейчас буду искать нового специалиста, будет слишком больно раскрыться снова. Ты понимаешь?

– Конечно. Я же вижу результат наших встреч: ты приняла реальность, твоя личность сейчас максимально стабильна. Однако рассказывать о пережитом по-прежнему пытка.

– Да. Ладно, Зиг. Я постараюсь сосредоточиться на тренинге.

В тот раз, описывая мое первое воспоминание моими же словами, Зиг довел меня до того же эмоционального состояния из прошлого. Мной овладел страх. Он казался бледной тенью того, что мне пришлось испытать, но был достаточно силен, чтобы я перестала воспринимать реальность. Передо мной снова была та страшная ночь. Я закричала.

Зиг схватил меня за плечи и выкрикнул:

– Ирина, ты со мной!

Меня трясло. Я снова закричала. Едва ли я слышала врача.

– Чего ты боишься?! – спросил психолог.

– Его! – выдохнула я шепотом и потеряла сознание. После этого сеанса мне стали сниться хищные бирюзовые глаза, наблюдающие за мной.

– Ира, прости, – виновато сказал мой врач. – То, что тебе хуже – это исключительно моя вина. Я не должен был на тебя давить.

– Мне не хуже, – упрямо ответила я.

– Ты почти не спишь, у тебя пропал аппетит, ты дергаешься. И еще я вижу явные признаки паранойи.

– Мне не хуже, – все так же упрямо повторила я. – Мне кажется, я вижу во сне глаза того, кого боялась в тот день.

– Ты боишься его во сне?

– Нет, но его взгляд… ммм… волнует меня. Тревожит. Я просыпаюсь с бешено бьющимся сердцем и после этого не могу заснуть.

– Кажется мы сделали первые шаги к восстановлению твоих воспоминаний. Но память еще не возвращается.

– Почему?

– Не все так просто. Психика – это очень загадочное явление. Возможно твое подсознание считает, что ты еще не готова вернуть воспоминания.

– Почему?! – на этот раз я выкрикнула это слово. Зиг вздрогнул. Впервые я проявила собственные чувства столь бурно.

– Ира, мы не знаем почему ты все забыла. Учитывая обстоятельства, при которых тебя обнаружили, это могло быть последствием травмы головы.

– Почему это происходит со мной! – я схватила стакан со стола бросила его в стену. И расплакалась. Зиг обнял меня и просто дал мне прорыдаться.

С моей позорной истерики прошел месяц, но я больше не видела Зигмунда Степановича. Через секретаршу отменяла сеансы по личным причинам. Хорошая отмазка, а главное не требующая объяснения, что личная причина – это жгучий стыд.

Я понимала, что только оттягиваю нашу встречу с Зигом, но мне нужно было время, чтобы побыть одной. Наедине со своими чувствами и эмоциями. Мой психолог это понимал, и не пытался сам выйти на связь.

Да, я вела себя как ребенок. Мне нужна была его помощь, ведь странные глаза так и не ушли из моих снов.

– Ирэна! Ты снова мечтаешь? – раздался голос Ангелины Васильевны.

– Нет, конечно, – улыбнулась я, вытирая начерченные узоры. – Вот окно запотело – вытираю. Сейчас хочу составить список и съездить за покупками. У вас есть какие–либо указания?

– Да. Закончилась бумага для печати у Ланы и ежедневники у Димы. Возьми машину с Антоном и заскочи в канцелярский. Бумаги как обычно – 5 больших коробок.

– Отлично, рядом с супермаркетом как раз есть приличный книжный.

– О, тогда мне… – Ангелина Васильевна покраснела от смущения.

– Я помню – улыбнулась я. – Если будет новая книга Кинга куплю непременно.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила меня хозяйка и вышла из кухни. Смешная она. Любишь ты ужастики, так чего стесняться? Но Филимонова часто делала то, что удивляло. Например, называла свою дочь Светлану Ланой. Сама же восемнадцатилетняя девушка предпочитала называться Светой или Ветой. Она училась в институте и собиралась выйти замуж через пару месяцев. Сына же Ангелина Васильевна назвала Сергеем, но сама обращалась к нему не иначе чем «Серж». Двадцатипятилетний мужчина злился, но терпел. Вот и мне она придумала «ненашенский» вариант имени. Ирэна.

Владивосток встретил меня ясным солнцем и обычной сентябрьской жарой. Можно было закупиться и поближе к дому, но раз меня «спалила» хозяйка, да еще и дала машину, следовало ехать в центр города в ее любимый супермаркет. Но я не жаловалась. Владивосток казался одновременно близким и далеким. Словно я его любила, хотя совсем не знала. То есть не помнила.

Несмотря на дискомфорт, ходить по улицам города было безумно нравилось. И по магазинам тоже. Нет–нет, да и проскакивало ощущение дежавю, словно я уже когда–то была здесь.

Закупившись, я попросила Антона заехать в любимую кофейню и пригласила его на минутку зайти перекусить. Несмотря на то, что заведение располагалось в самом центре, в нем редко было много народа. Полумрак давал отдохнуть глазам, а прохлада позволяла выпить горячий кофе, к которому в последнее время я пристрастилась.

Приглашая Антона, я не думала, что он поймет меня неправильно. Ему недавно стукнуло 50 лет и был он отличным мужем своей супруге. Мы с водителем быстро нашли общий язык, и были в добрых отношениях. Он любил молчать и не лез в душу.

Так было и сегодня. Я пила кофе, а он, сладкоежка, пил чай и уплетал огромный кусок шоколадного торта, посыпанного орехами. Я еще не знала, что готовит мне будущее. Не знала какие тени сокрыты в моей душе.

Глава 1.

Сегодня утром я встала рано. Подняться раньше Дениса – повара Филимоновых, сложно, но я справилась. Чтобы проверить одну вещь мне было необходимо воспользоваться кухней, но так, чтобы под ногами не путались посторонние. Только я, кухня и мое подсознание.

Стряхивая с себя остатки сна, я побежала в душ. Прохладные струи воды смывали остатки сна, в котором вновь на меня смотрели внимательные бирюзовые глаза. Кто ты? Кто? Человек из прошлого или мои страхи? Мужчина или женщина? Ребенок или взрослый? Ох, с ребенком я погорячилась, конечно. Это определенно взгляд взрослого человека. И скорее мужчины, чем женщины.

Я задумчиво уставилась на свое отражение в зеркале. На меня смотрели растерянные зеленые глаза. Почему я решила, что это мужчина? Что во взгляде такого, позволяющего сделать этот вывод? Пожалуй, присутствие властности. Так мужчина может смотреть на принадлежащую ему женщину…

Я со злостью ударила кулаком по зеркалу и тут же испуганно отскочила от него. Нет, не разбила. Хорошо.

Когда я вошла на кухню, по моему безмятежному лицу уже нельзя было сказать, что меня что–то беспокоит. И только сердце тревожно билось в груди, выдавая переживания.

Я быстро нашла в шкафчике блинные сковородки. Как ни крути, а Денис со своими обязанностями справляется идеально: во вверенном ему хозяйстве было все необходимое. Всегда.

Так, как бы отключиться от реальности и позволить рукам действовать самостоятельно? Сколько мне надо яиц? Пять? Или все–таки шесть? Но когда я потянулась за яйцами, руки автоматом захватили всего четыре. Послушаемся голоса тела.

Четверка яиц была разбита в небольшой таз и к ним добавилось четыре столовые ложки сахара. Здесь появилась четкая уверенность, что нужно именно то же количество ложек, сколько яиц я взяла. Хмм… Кажется, эксперимент удается!

Немного взбив смесь, я добавила маленькую щепотку соли и полчайной ложки соды. Когда рука привычным жестом стряхнула горку, я поняла, что больше этого брать не стоит.

Снова взбивание. Затем пол–литра молока и четырнадцать ложек муки с горкой. Господи, откуда пришел сформулированный рецепт?

После того как тесто было хорошо взбито, я добавила оставшиеся пол–литра молока и 3 столовые ложки растительного масла.

Итак, дело за малым – напечь блинов. Прокалив сковородки и смазав их маслом, дело пошло быстро и качественно. Правда, забыв убавить огонь, я едва не спалила первую партию, однако успела перевернуть блинчики вовремя. Ни один блин не вышел комом. Это заставляло меня задуматься. Неужели в прошлом я часто пекла блины? Настолько часто, что даже потеряв память, рецепт не пожелал забыться вместе с остальным моим прошлым?

Пришедший в пять тридцать Денис обнаружил меня, рассеянно глядящей на стопку тонюсеньких, ароматных и еще горячих блинов.

– Неужели я потерял работу, а ты теперь еще и за повара будешь? – хмыкнул он.

– Ой, не смеши, – отвлеклась я от созерцания своей работы.

– Пробовать можно?

– Можно есть. Угощайся.

Первый блин Денис очень медленно откусил и столь же медленно прожевал.

– Ммм, – пробормотал он. – Вкусно! Откуда рецептик?

– Если бы я знала, – прошептала я. – Видимо семейный.

– И, конечно, очень тайный?

– Весьма вероятно, – поддержала я шутку.

– Что ж, придется взять тебя в плен и пытать каленым железом, пока не сознаешься.

– Сдаюсь сразу. Тебе написать, или так запомнишь?

– Так не интересно! – в этот момент я стояла спиной к Денису. И вдруг, я почувствовала его руки на своих плечах. – Может все–таки ты хоть немного посопротивляешься?

Мужчина развернул меня к себе и увидев приближающееся лицо, я успела пискнуть: «Не надо!..». Поцелуй это не остановило. Впрочем, я особенно и не хотела его останавливать.

Губы Дениса мягкие и, несомненно, умелые, не вызвали во мне страстного отклика. Было довольно приятно, но не более того. Он отстранился и внимательно посмотрел на меня. У Дениса были яркие зеленые глаза. Не бирюзовые.

– Ммм… Не приятно?

– Денис… Зря ты так.

– Не приятно, Ира?

– Приятно.

– Уже хорошо, – Денис снова было потянулся к моим губам, но я успела вывернуться и со смехом сказала:

– Не торопись.

– Почему?

– Потому что я не здорова. Тебе нужны отношения с девушкой, у которой мозги набекрень?

– По мне так только с такими и интересно. Обычные и беспроблемные слишком скучны.

– Ну, ты экстремал, – снова рассмеялась я.