Гай Юлий Цезарь. Предпочитаю быть первым…
- -
- 100%
- +
«Всем людям, стремящимся отличаться от остальных, следует всячески стараться не прожить жизнь безвестно, подобно скотине, которую природа создала склоненной к земле и покорной чреву. Вся наша сила ведь ― в духе и теле: дух большей частью повелитель, тело ― раб, первый у нас ― общий с богами, второе ― с животными. Поэтому мне кажется более разумным искать славы с помощью ума, а не тела, и, так как сама жизнь, которой мы радуемся, коротка, следует оставлять по себе как можно более долгую память. Потому что слава, какую дают богатство и красота, скоротечна и непрочна, доблесть же ― достояние блистательное и вечное»
(Гай Саллюстий Крисп. О заговоре Катилины)
Предисловие
Детство и юность героя нашего повествования пришлось на смутное время гражданских распрей и войн. Он мог погибнуть, едва сделав в жизни первые шаги, но судьба словно берегла юношу для своих великих планов. Впрочем, что касается Цезаря, судьбе отводилась небольшая роль; он сам выбирал путь в жизни и упорно шел к поставленной цели.
Гай Юлий Цезарь внимательно следил за происходящим в Риме; сначала на ощупь, затем целенаправленно, он искал свою тропу в полной хаоса жизни; он взял самое лучшее из опыта предшественников и приложил все старание, чтобы не повторить их ошибок; чтобы не только стать первым в Риме, но остаться им надолго… навсегда.
К Цезарю можно относиться по‑разному: восхищаться им, либо порицать, благоговеть перед его деяниями либо ненавидеть, но невозможно стереть его имя из памяти человечества. Цезарь, «овладевает рукой пишущего и заставляет, как бы он ни торопился, задержать внимание на своей личности», ― признается римский историк Веллей Патеркул.
Его титанические усилия, перевернувшие Рим и вынудившие Западную Европу идти по пути им определенному, заставляют исследователей с глубокой древности и до наших дней изучать его биографию, искать разгадку феномена по имени «Цезарь».
Путь Цезаря пытался повторить самый известный авантюрист Наполеон Бонапарт. Он подражал великому римлянину в битвах, в каждой из которых оставлял резерв, неизменно приносивший победу в решающую минуту. Наполеон подражал далекому кумиру и в деле государственного устройства (даже в мелочах). Во главе Франции оказались два непонятных консула, но реальную власть имел первый консул ― Бонапарт. Интересен момент коронации Наполеона: на его голову была возложена не золотая и даже не железная корона лангобардских королей, но корона римских императоров из лавровых листьев.
Удивительно, но Цезаря считают своим люди совершенно чуждых друг другу идеологий, моральных принципов, политических взглядов.
Какой‑то особый подход к личности Цезаря существует уже не одно тысячелетие. Мы возмущаемся деянием восточного владыки, построившего пирамиду из человеческих голов. Но этот факт тускнеет перед подвигами Цезаря в Галлии. Счет его жертв идет на миллионы, этот рано начавший лысеть римский щеголь уничтожил, продал в рабство или отправил на арену цирков большую часть мужского населения Европы.
Его идейного последователя ― Наполеона ― именовали «Корсиканским чудовищем». Цезарь же за убийство целых народов при жизни получал славу и триумфы, а после смерти и вовсе прослыл человеком, щадившим своих врагов.
Гай Юлий ловко уничтожил римскую республику, стал пожизненным диктатором, и фактически первым римским императором. Удивительное дело: узурпация власти, ликвидация демократии в Риме трактуется историками (начиная с древних), как прогрессивный шаг, как объективная необходимость.
Немецкий историк Теодор Моммзен за подобные шалости лишь слегка, словно ребенка, пожурил Цезаря:
«Однако великие люди замечательны вовсе не тем, что они меньше всего ошибаются. Если же спустя тысячелетия мы все еще благоговейно склоняемся перед тем, что хотел и сделал Цезарь, то причина этого не та, что он добивался короны и получил ее, ― в чем, собственно, так же мало великого, как и в самой короне, а та, что он никогда не забывал своего великого идеала свободного государства под главенством одного лишь лица и благодаря этому, даже достигнув монархической власти, не опустился до низкого царизма».
Что ж, отдадим должное Цезарю и мы, раз Моммзен настаивает, ― Цезарь был неплохим правителем. Но к чему привело сосредоточение верховной власти в одном лице? Императоров, подобных Цезарю, были единицы, но имелись многие десятки бездарностей либо исчадий ада на римском троне. И что ждало народ, который вместе с историками рукоплескал Цезарю и радовался его победам?
Непонятно, в чем прогрессивность единовластия, когда читаешь биографии Каллигуллы, Нерона, Клавдия и прочих менее известных императоров‑злодеев либо ничтожеств. С концом республики великая мировая держава начала неудержимо катиться к гибели, попутно проливая реки крови в братоубийственных войнах.
Можно понять множество больших и маленьких наполеонов, которые не одно тысячелетие пытаются подражать своему кумиру. Однако марксистско‑ленинская идеология считала убийцу республики Цезаря своим в доску парнем.
Во всем мире принято ругать правителей: королей, президентов… Наполеон много сил и стараний уделял тому, чтобы его образ и после смерти оставался привлекательным и достойным подражания. И все же Цезаря в этом отношении ему не удалось превзойти. Поразительно, как государственный деятель, всю жизнь творивший в мире зло, остался в памяти потомков положительным человеком.
Как и любой диктатор, Цезарь желал оставить после себя добрую память. И это ему удалось.
Две тысячи лет лучшие умы человечества волнует вопрос: как Цезарь стал Цезарем? Но не менее важна и другая проблема: как оценить его деяния беспристрастно. Кто‑то видит в нем героя, кто‑то подлеца, кто‑то безумно гениального и расчетливого карьериста. Но прежде всего, он человек, и как человек неординарный ― он разный. Цезаря невозможно изобразить в одном цвете. Если даже проникнуться духом той далекой эпохи и мыслить так как мыслили древние римляне, деяния Цезаря окажутся неподвластны для объективной оценки. С Цезарем соприкасались тысячи и тысячи людей, а он был он не с ними. Этот колосс жил в будущем, где не было места республике с ее атрибутами, столь дорогими соотечественникам. Он искал гармонии в обществе, мечтал об идеальном правителе…
Образ Цезаря при обилии исторических фактов настолько скользкий и неуловимый, что даже признанный знаток Рима ― Теодор Моммзен ― попадал в тупик. Гениальный немецкий историк полагал, что в цельной человеческой натуре Цезаря совместились отличительные особенности римского народа и эллинизм:
«Но в этом также заключается и трудность, можно даже сказать невозможность отчетливо изобразить Цезаря. Как художник может изобразить все, кроме совершеннейшей красоты, так и историк, встречая совершенство один какой‑нибудь раз в тысячелетие, может только замолкнуть при созерцании этого явления».
Настолько поражал масштаб деяний этого человека, что древние авторы выводили родословную Цезаря от богов: «Он происходил из найзнатнейшей семьи Юлиев и, как это установлено всеми знатоками старины, вел свое происхождение от Анхиза и Венеры» (Веллей).
Венера почиталась римлянами как богиня любви и красоты; что ж, в жизни Цезаря найдется места для любви, и не одной. Анхис (Анхиз) считался мифическим властителем дарданов в Троаде. Согласно легенде, околдованная Зевсом Афродита воспылала любовью к Анхису и родила от него сына Энея. В общем, предков Цезарь имел весьма достойных.
На этом с мифологией закончим вместе с Веллеем Патеркулом, ибо далее он пишет о Гае Юлии Цезаре как о вполне обычном человеке, рожденном для великих целей:
«Выделявшийся среди граждан внешностью, наделенный неукротимой силой духа, неумеренный в щедротах, вознесшийся духом выше всего человеческого, естественного и вероятного, величием помыслов, стремительностью в военных действиях, выносливостью в опасностях уподоблявшийся Великому Александру, но рассудительному, а не гневному, наконец, сном и пищей всегда пользовавшийся для поддержания жизни, а не для удовольствия».
С таких же реальных позиций будем рассматривать величайшего человека и мы (по крайней мере, будем стараться, ибо человек субъективен): без положительных и отрицательных эмоций, поклонения или ненависти ― мы проследим путь Цезаря от «ничего» до «всего». Цитаты из древних источников помогут читателю разобраться, что это был за человек и в чем секрет его успеха.
Наверх по лестнице
1. Начало конца римской республики
Рим был не похожим на государства, существовавшие до него и с ним одновременно, его граждане изобрели уникальную форму правления: два консула, избираемые сроком на год. Предел мечтаний каждого честолюбивого римлянина был вполне досягаемым; к высшей должности вела лестница, которую мог при желании пройти любой желающий гражданин. Впрочем, с некоторыми оговорками: гражданин должен иметь кроме желания и некоторые способности, и еще, в начальный период существования республики такое право являлось исключительной прерогативой патрициев ― коренного населения римской общины.
Однако плебеи, ― сословие, состоявшее из покоренные римлянами латинов и чужеземцев, переселившихся в Рим, ― довольно скоро исправили эту несправедливость. В 445 г. до н. э. (далее в тексте все даты до н. э.) были официально разрешены браки между патрициями и плебеями. Бесправное в начале своего существования сословие шаг за шагом отвоевывало позиции у потомственных римских аристократов, наконец, в 367 г. после упорного противостояния патриции отказались от главной привилегии: согласно закону Лициния и Секстия плебеи получили право занимать должность консула.
Итак, к началу 3 в. гражданские и политические права плебеев и патрициев уравнялись полностью. Но уже в следующем веке в самом демократическом государстве мира стала острой другая проблема ― социальное неравенство. Проблема не только Рима, но всего человечества во все времена, в государствах с любым политическим строем. Именно существование богатых и бедных приводило к самым кровавым революциям и гражданским войнам. Собственно, не столько само неравенство было страшно и даже не несправедливо (не могут иметь равные блага лентяй и трудоголик, пьяница и гений), более опасны попытки всех облагодетельствовать. И чаще всего на роль справедливых вождей претендуют беспринципные авантюристы. Впрочем, в Риме «начало эпохи гражданских кровопролитий и безнаказанных убийств» связывается с благородными братьями Гракхами.
Старший ― народный трибун Тиберий Гракх ― решил изъять часть земель у крупных землевладельцев и раздать ее бедным согражданам. Затея понравилась римским деклассированным элементам, и вскоре у Тиберия появилось некоторое количество сторонников. Это и погубило трибуна; он возомнил себя борцом за справедливость и, согласно Плутарху, «всеми средствами и способами старался ограничить могущество сената, скорее в гневе, в ожесточении, нежели ради справедливости и общественной пользы».
Бедняга Тиберий предлагал народу «удочку» за символическую плату, однако нищие, но гордые плебеи не хотели ловить рыбу, а желали получать ее готовой и бесплатно. Показательно, что борец за народные права не был даже избран народным трибуном на следующий срок. Число его сторонников не превышало трех тысяч, и в 133 г. Тиберия убили ножкой от скамьи, а тело сбросили в Тибр. С его сподвижниками управились тоже легко и скоро. «Всего погибло больше трехсот человек, убитых дубинами и камнями, и не было ни одного, кто бы умер от меча» (Плутарх).
Дело Тиберия продолжил его брат ― Гай Гракх. Ему удалось даже основать колонию беднейших граждан на месте разрушенного Карфагена. (Как далеки от народа эти древние борцы за его благоденствие! Они так и не поняли, что стало ясно одному российскому политику в 1917 г. нашей эры: чтобы добиться успеха, народу надобно обещать ВСЕ, и при этом достаточно указать, у кого это ВСЕ можно отнять.) Гай Гракх вместо бесплатной раздачи хлеба и прочего имущества принялся раздавать святая святых для каждого римлянина; он предложил права римского гражданства предоставить латинским союзникам, ― это и лишило его большей части сторонников‑римлян.
Глашатаи сената объявили, что за голову мятежного Гая Гракха будет уплачено столько золота, сколько она завесит. Голову народному трибуну отрубил Септумулей, которого Аврелий Виктор называет «другом Гракха». «Когда ее положили на весы, ― рассказывает Плутарх, ― весы показали семнадцать фунтов и две трети (римский фунт ― 327,5 г.). Дело в том, что Септумулей и тут повел себя как подлый обманщик, ― он вытащил мозг и залил череп свинцом».
Из неудач Гракхов честолюбивые римляне сделали свои выводы. Главное, что они поняли: ничтожных нищих плебеев можно использовать, чтобы добиться высшего положения в государстве, и вовсе не обязательно к заветному консульству идти путем, определенным древними законами и римским правом. С этой поры замечательная римская республика начала неудержимо катиться к гибели. По иронии судьбы наиболее способствовали этому процессу те, что были призваны защищать государственность и закон ― консулы, военачальники, первые лица Рима. Увы! Непомерному римскому честолюбию стало тесно в рамках закона и традиций. Государство долгое время поощряла в гражданах стремление к славе, почестям ― такая политика приносила небывалые плоды и вывела Рим на первое место в мире; она же его ввергла в бездну произвола, сделала игрушкой в руках жестоких, сумасшедших, порой безвольных императоров.
Гай Марий стал следующим за братьями Гракхами, кто внес посильный вклад в дело уничтожения республики.
«Родители Мария были люди совсем не знатные, бедные, добывавшие пропитание собственным трудом, ― пишет о его происхождении Плутарх. ― Марий поздно попал в город и узнал городскую жизнь…, он жил, не ведая городской утонченности, просто, но зато целомудренно, воспитываясь так, как римские юноши в старину».
Что ж, римские законы позволяли карьерный рост и гражданам из небогатых семей, тем более, Гай Марий обладал для этого мужеством, упрямством в достижении целей и определенными способностями. Но вот беда, вместе с лучшими качествами в будущем консуле жила ненависть к тем, кто знатнее и богаче его. И чем выше он поднимался, тем становилась она сильнее, тем старательнее он пытался натравить на своих собратьях вечно недовольных плебеев. После одного столкновения, по словам Плутарха, «все поняли, что Мария нельзя ни запугать, ни усовестить и что в своем стремлении заслужить расположение толпы он будет упорно бороться против сената».
Плебеи оценили старания своего неожиданного покровителя: не обладавший ни богатством, ни красноречием в 107 г. Гай Марий избирается консулом. Впрочем, скромный защитник обездоленных с удовольствием породнился с благородным семейством Цезарей. Вот как рассказывает об этом событии, наложившем определенный отпечаток на судьбу Гая Юлия Цезаря, Плутарх:
«Однако граждане высоко ценили его (Мария) за постоянные труды, простой образ жизни и даже за его высокомерие, а всеобщее уважение открывало ему дорогу к могуществу, так что он даже смог вступить в выгодный брак, взяв в жены Юлию из знатного дома Цезарей, племянник которого, Цезарь, немного лет спустя стал самым великим из римлян и, как сказано в его жизнеописании, часто стремился подражать своему родственнику Марию».
Марий поступил гораздо мудрее, чем побуждаемые добрыми намерениями Гракхи. Он дал нищим гражданам жалование, паек, но они получили это… в качестве собственных солдат Мария. «Избранным консулом, Марий тотчас провел набор, вопреки закону и обычаю записав в войско много неимущих и рабов, которых все прежние полководцы не допускали в легионы, доверяя оружие, словно некую ценность, только достойным ― тем, чье имущество как бы служило надежным залогом, ― и далее Плутарх пишет о возросшей заносчивости нового консула. ― Но больше всего нареканий вызвали не действия Мария, а его высокомерные, полные дерзости речи, оскорблявшие самых знатных римлян: он говорил, что консульство ― это трофей, с бою взятый им у изнеженной знати и богачей, или, что он может похвастаться перед народом своими собственными ранами, а не памятниками умерших и чужими изображениями».
Марий в своих речах безжалостно ниспровергал древние славные сенаторские роды. «Все это он говорил не ради пустого бахвальства, ― замечает Плутарх, ― не с тем, чтобы понапрасну вызвать ненависть к себе среди первых в Риме людей: народ, привыкший звонкостью речей измерять величие духа, ликовал, слыша хулу сенату, и превозносил Мария, этим побуждая его в угоду простонародью не щадить лучших граждан». Вот он ― самый действенный способ добиться народной любви и реализовать самые черные планы! Вот такой пример древней грязной политтехнологии!
Марий был первым, кто заимел фактически личную, подвластную только ему армию, но скоро у него появится множество последователей.
Однако мало завербовать солдат, раздать оружие и выплатить жалование: нужно, чтобы армия верила полководцу и шла за ним куда угодно и против кого угодно. Механизм преданности солдат полководцу довольно прост; он был прекрасно известен древним. Поскольку им с успехом пользовался не только Марий, но и его родственник ― Гай Юлий Цезарь, ― то познакомимся с описанием Плутарха:
«Война несет с собой много тягостных забот, и Марий не избегал больших трудов и не пренебрегал малыми; он превосходил равных себе благоразумием и предусмотрительностью во всем, что могло оказаться полезным, а воздержанностью и выносливостью не уступал простым воинам, чем и снискал себе их расположение. Вероятно, лучшее облегчение тягот для человека видеть, как другой переносит те же тяготы добровольно: тогда принуждение словно исчезает. А для римских солдат самое приятное ― видеть, как полководец у них на глазах ест тот же хлеб и спит на простой подстилке или с ними вместе копает ров и ставит частокол. Воины восхищаются больше всего не теми вождями, что раздают почести и деньги, а теми, кто делит с ними труды и опасности и любят не тех, кто позволяет им бездельничать, а тех, кто по своей воле трудится вместе с ними».
Воевал Гай Марий неплохо. Он блестяще закончил долгую Югуртинскую войну (111–105 гг.). Когда над Римом нависла смертельная опасность в виде орд кимвров и тевтонов, Марий вторично, в нарушение всех законов, избирается консулом. И вновь он оправдал надежды сограждан: сотни тысяч тевтонов были уничтожены на подходе к Италии. Разгром был столь страшным, что, по словам древнего автора «жители Массилии костями павших огораживали виноградники, а земля, в которой истлели мертвые тела, стала после зимних дождей такой тучной от наполнившего ее на большую глубину перегноя, что принесла в конце лета небывало обильные плоды».
Приблизившиеся к Альпам кимвры долго ждали тевтонов. Наконец, они вступили в переговоры с Марием и потребовали предоставить в Италии «им и их братьям достаточно обширную область и города для поселения. Когда на вопрос Мария, кто же их братья, послы назвали тевтонов, все засмеялись, а Марий пошутил: «Оставьте в покое ваших братьев; они уже получили от нас землю, и получили навсегда» (Плутарх).
В упорном бою Марий разбил и кимвров.
Восторженные римляне продолжали вручать консульство Марию год за годом, а следовало бы им вспомнить о довольно несправедливой традиции остракизма у своих соседей, ― самого популярного политического деятеля греки отправляли в изгнание, дабы у него не возникло соблазна установить тиранию.
К несчастью для римлян, у Гая Мария появился соперник в борьбе за славу ― удачливый военачальник Луций Корнелий Сулла, происходивший из ненавистного консулу‑простолюдину патрицианского рода. Оба полководца не поделили войну с понтийским царем Митридатом, и в результате шесть лет (с 88 по 82 гг.) римляне сражались друг с другом.
«И вот эта‑то вражда, столь незначительная и по детски мелочная в своих истоках, но затем через кровавые усобицы и жесточайшие смуты приведшая к тирании и полному расстройству дел в государстве, показывает, сколь мудрым и сведущим в общественных недугах человеком был Еврипид, который советовал остерегаться честолюбия, как демона, самого злого и пагубного для каждого, кто им одержим», ― приходит к такому выводу Плутарх. Если отложить в сторону умные учебники по истории, очерки и монографии, где подробно разбираются предпосылки всех римских внутренних конфликтов и войн, а заняться рассуждениями вместе с древними авторами, то именно честолюбие (развитое в римлянах, как ни в одном народе) и являлось причиной всех римских побед и бед одновременно.
Все те же человеческие слабости и явились причиной долгой кровавой войны, они же раскололи Рим надвое и каждую сторону обеспечили гражданами, готовыми сражаться друг с другом не на жизнь, а на смерть. «Никто из тех, кто превосходил его (Мария) славой, не заставлял его так страдать и терзаться, как Сулла, который приобрел могущество, используя ненависть знати к Марию, и сделал вражду с ним основой своего возвышения» (Плутарх).
«Только этой напасти не хватало римскому народу ― пронзить братоубийственным мечом самого себя, чтобы посреди города, на форуме, словно на арене, граждане стали сражаться с гражданами на манер гладиаторов! ― возмущается римский историк Луций Анней Флор. ― Можно было бы отнестись к этому более спокойно, если бы высокая должность и положение предводителя были использованы для преступления плебейскими вождями. Но ― о позор! ― какие это были люди! Что за полководцы! Марий и Сулла! Гордость и украшение века! Все свои достоинства они, однако, поставили на службу самому низкому злодеянию».
Марий умер в начале братоубийственной войны, но успел оставить память о себе не только как о талантливом полководце. «При виде разбросанных по улицам и попираемым ногами обезглавленных трупов никто уже не испытывал жалости, но лишь страх и трепет», ― так описывает древний автор последние деяния обожаемого победителя кимвров и тевтонов.
Зачинщик страшнейшей гражданской войны умер, но она продолжалась еще долгих четыре года. И Луций Сулла, который поставил цель вернуть в Рим закон, безжалостно убивал тех, кто делали то же самое ранее, и не только их. «Ярость овладела всей Италией и свирепствовала до тех пор, пока было кого убивать, ― читаем у Флора. И далее историк сообщает число жертв только последних сражений в войне. ― Убийство Суллой у Сакрипорта и Коллинских ворот более семидесяти тысяч было меньшим преступлением: шла война». Луций Корнелий Сулла возвратил гражданам древние обычаи очень дорогой ценой, и ненадолго.
2. Первые шаги
Родился Гай Юлий Цезарь в 100 г., в месяце, который впоследствии назовут его именем.
В литературе довольно часто встречается другой год рождения Цезаря ― 102. «Состарил» нашего героя на целых два года Теодор Моммзен (1817–1903 гг.). Свои выводы немецкий историк делает на основании того обстоятельства, что Цезарь занимал государственные должности на два года раньше положенного срока: Цезарь был эдилом в 65 г., претором ― в 62 г., консулом ― в 59 г., тогда как по римским законам эти должности можно было занимать не ранее как на 37–38, 40–41 и 43–44 году жизни.
Однако заметим, что все это происходило во времена, когда законы больше нарушались, чем соблюдались. Товарищ Цезаря по триумвирату и его соперник в борьбе за власть ― Гней Помпей ― получил триумф в 27 лет (раньше, чем стал сенатором), а консульство ― в 36 лет. Как увидим далее, деятельный Цезарь столь же мало считался с древними римскими законами.
Дата рождения в 100 г. подтверждается античными историками Аппианом, Светонием, Плутархом. Они единодушно утверждают, что Цезарь умер 15 марта 44 г. на 56‑м году жизни. Веллей Патеркул сообщает, что «Цезарю едва исполнилось восемнадцать лет, когда Сулла захватил власть». (Хозяином Италии Луций Корнелий Сулла стал после кровопролитной гражданской войны в 82 г.).
Тацит в «Диалоге об ораторах сообщает, что «на двадцать первом году» жизни Цезарь выступил с обвинениями против Долабеллы. Это произошло, по свидетельству Светония, после смерти Суллы и подавления мятежа Эмилия Лепида, ― то есть событий относившихся к 78 г. Если бы Цезарь родился в 102 г., то к моменту суда над Корнелием Долабеллой он бы находился далеко не «на двадцать первом» году.
Поэтому, при всем уважении к величайшему немецкому историку Теодору Моммзену, мы все же примем цифру 100 за год рождения Цезаря.
Он рано лишился отца, и воспитанием мальчика занималась мать ― Аврелия. (Точно так же Александра Македонского растила Олимпиада; а Летиция оказала огромное влияние на становление Наполеона. Великих диктаторов, тиранов, завоевателей почему‑то растили и пускали в мир с напутственным словом не отцы, а именно матери; впрочем, этот вопрос больше касается психологов, и не будем в него углубляться.)