«Воля сделает любой выбор правильным. Это так» – Гаруспик (Pathologic 2)
Актуальный текст поколения, которому «не дали войны, но дали слишком много рефлексии».
«Мы всё ещё здесь, и мы всё ещё дышим. Только теперь – иначе!» – из ненаписанного письма Марка самому себе
Предпочитаем начинать с конца
Монотонный гул толпы на улицах столицы страны – когда-то первого, а теперь уже и не посчитать какого мира – сменила густая тишина. Такая вожделенная, но в то же время – нестерпимо нас терзающая. Всепоглощающая, оглушительно уверенная в своей собственной уникальности…
*
«Иногда попадаются звёзды, что даже в абсолютном мраке способны светить для нас – как мне теперь всё чаще думается – скорее даже избыточно; по иронии судьбы, параллельно нас же и ослепляя. Своей безграничной яркостью они постепенно затмевают всё вокруг. Но вскоре лишь до безобразия искусно затухают, навечно заключённые внутри наших обожжённых сердец.
Хм. Редко же трезвая реальность может мне предложить нечто подобное», – излишне трепетно отнёсся к своим мыслям Марк.
Вот уже третий час он лишь ворочался на «каменном», словно крышка древнего саркофага, матрасе.
И, как назло, никак не мог уснуть. Вместо этого, будто сильно боясь забыть о чём-то очень важном, он лишь раз за разом прогонял в голове так и не прочитанный им монолог, рассчитанный, по ошибке, на двоих.
*
А за окном по-королевски пышно разгуливала морозная декабрьская ночь.
Тем временем, как привычно курсирующий по обыденному ежедневному маршруту героя, незаменимый, словно кровь, разливающаяся по нашим сосудам, рогатый людоед-трамвай, погрузившись в дрем, пустовал: давно уж опорожнив своё брюхо, чинно отстаиваясь в хоть изредка окутываемом маревом беззвучия громадном депо, закономерно располагающемся в самом сердце такого же, как и оно само, монструозного человейника…
С намёком на величие и даже некую историческую значимость… жаль, ныне на право и налево переписывающуюся. Доставшуюся нам в наследство от сюрреалистичного в своей незавершённости социалистического покойника – сразу же после смерти предательски высмеянного жиреющими потомками, но до сих пор временами воскресающего уродливыми шаржами в головах миллионов вечно обманутых людей, принимавших самое что ни на есть активное участие в его не только всесоюзно одобренной похоронной процессии.
Расставляем капканы
– Как же я рада, что ты всё-таки забрал меня оттуда.
Терпеть не могу это беззаботное, удушающее «оттуда», неизвестно почему именующееся железобетонными десятилетиями ночным клубом, – обращалась к нему, как тогда казалось парню, самая очередная: случайная и однодневная, а точнее – почасовая и неповторимо-ночная спутница. Кажется, её звали Мар… Мариной? Или Марией?
Какая разница? Юношу это совершенно не интересовало. Скорее наоборот – его перманентно помутнённое, вечно убегающее от клыкастой реальности и, наконец, зацикленное лишь на самом себе сознание вполне вероятно смогло бы принять очевидную личную невнимательность по отношению к собеседнице за случайно подаренный Вселенной комплимент.
И угадайте – в чью бы он был сторону?
Например, Марк был бы крайне рад и вполне простому, заурядному:
«Да, парень, ты сегодня нереально крут и без труда в очередной раз возьмёшь своё!»
Но в настоящий, возможно даже детский восторг, вероятнее всего, наш главный, пусть местами и до ужаса второстепенный герой, пришёл бы от немного другой формы:
«Быть мудаком нынче стильно. И у тебя это отлично получается! Продолжай в том же духе – в духе по-настоящему тебе родной, мертворождённой эпохи, сковывающей плечи твоего рассыпающегося в прах настоящего!»
*
Они медленно продвигались сквозь кромешную темноту и мрачные кроны, наголо обритые нагрянувшей внезапно – словно весеннее обострение или осенний воинский призыв, вероломно начавшийся в этот раз уже летом – голодной зимой.
Обглоданные морозом, стоявшие в первых рядах вдоль хаотично проложенного маршрута, ведомого лишь отчаянным порывом – то ли ребяческого, то ли, наоборот, с натяжкой дорабатывающего свою последнюю передпенсионную смену сердца, – всё новые и новые каштаны теперь оставались позади наших не случайных, но случайно оказавшихся рядом знакомых.
Тёмно-коричневые, давно обезоруженные столбы лишь молча провожали их стеклянным, оцепеневшим от извечно повторяющейся трёхмесячной безнадёги взглядом.
– Надо срочно что-то с этим безобразием делать…– Им же, наверное, безумно холодно! – внезапно громко воскликнула девушка и продолжила:
– Интересно, что же она может сделать с такого рода, знаете ли, глобальной, почти планетарного масштаба проблемой? – в это же время размышлял про себя Марк.
*
– Вот, теперь тебе будет хоть немного теплее нас тут охранять, – прошептала она, обвязывая старый ствол своим внезапно оказавшимся максимально уместным коричневым шерстяным шарфом. Связанным, наверное, лишь для мимолётного торжества, завязанного на этом островке чистоты, подаренном извечно позабытой нами природой – в качестве театрального помоста, лишь случайно обнаруженного предками среди бескрайних промышленных океанов и впадающих в них неоновых рек и глянцевых морей.
Марк попытался иронично улыбнуться, но вместо этого – с нехарактерной для него несуразностью – «увековечил», пусть и на мгновение, безнадёжно глупую гримасу на своём блеклом лице, уставшем за прошедший день от фальшивых улыбок.
Его же, а именно лицо, по-хорошему – а точнее, по давно потерянному паспорту – хотелось бы назвать молодым. Но, к сожалению, ветшающего лжеца всегда выдавали глаза.
В них отчётливо просматривался покорёженный жизненными вихрями старик – едва ли разменявший второй десяток, но уже бесцельно тоскующий по давно ушедшим «молодым годам»; увы, не осознающий, что такие желанные «драгоценные» минуты прямо сейчас рассыпаются жгущим песком по его замёрзшим рукам.
Что за глупое ребячество? – наконец подумал он, но почему-то побоялся прокомментировать последние действия спутницы, уже стоящей в его голове знаком вопроса, вслух.
Никогда не видел ничего подобного, – произнёс парень, словно вступая в оппозицию к своим же мыслям, выражавшим ещё мгновение назад стереотипное порицание.
– Теперь им будет теплее, – улыбаясь, повторила Ма…
– Но ведь это всего лишь деревья… Разве они сами не разберутся? Всегда же как-то стояли себе, разбирались.
– И что с того, что деревья? Они ведь тоже живые. Иногда мне кажется – поживее многих людей! Так что сегодня без нас они точно не разберутся. Поверь, никому на свете не хочется разбираться самим. Давай поможем согреться хотя бы им. Иди же скорее сюда и попробуй обнять…
– Ну, например, вот его, – указывая пальцем на толстый ствол, продолжала девушка. – Уверена, ты сразу всё поймёшь!
Недолго думая, парень сошёл с тропинки, протоптанной в хрустящей белизне ногами шатавшихся в округе зевак, и тут же вступил в плотные, ранее никем не обузданные сугробы.
Что происходит? Как я оказался в этом парке? – неожиданно мелькнула мысль в голове юноши.
Алкоголь, допитый уже достаточно давно, к сожалению, совсем его не согревал. С этой задачей не справлялось и явно не по сезону – но, как ему казалось, по последнему писку моды – подобранное пальто. Ну, оно хотя бы и вправду шло этому почти молодому человеку.
Какой же я дурак! Естественно, надо было одеться потеплее – на дворе ведь уже зима. И она, вопреки дурацким прогнозам, совсем не умеренная, – сокрушаясь, бормотал он себе под нос. Всё продолжал пробираться сквозь упрямый снег, казавшийся ему в ту минуту враждебно плотным.
До проклятого дерева оставалось пару шагов. Ещё пару… и уже через мгновение он достиг непонятной ему самому цели.
– Смелее! – подбодрила его девушка. – Не будь таким робким.
Робким?! Да она вообще понимает…? – злость буквально съедала Марка изнутри, но почему-то была уже не в силах, взорвавшись в его сердце, вырваться наружу.
А в постепенно замерзавших без шапки ушах Марка продолжал одиноко выть хронически простуженный ветер.Небрежно, словно тающий пломбир, выпущенный из рук неосторожного ребёнка, их путь простирался через всё настырнее рассыпающийся под ноги снег.
*
Они стояли посреди небольшой посадки и обнимали очередной – но в ту секунду самый близкий и тёплый – каштан, никогда вовсе и не казавшийся ей мрачным или постыдно оголённым.
Какая удивительная пара, – лепетали случайные очевидцы, с умилением наблюдая за происходящим.
Но её никогда не волновало мнение других людей. Она всего лишь была счастлива – прямо сейчас.
Когда же это закончится? – безнадёжно утомлённый собственной инертностью, повторял про себя Марк.