Леди и Бродяга

* * *

© Ксюша Левина, 2024

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2025

Первая глава

– ЗАЧЕМ ВООБЩЕ ты его позвал? Точнее… их. Они всегда ходят стаей, как собаки?

– Он неплохой парень.

– Антон, я тебя не понимаю, с каких пор ты общаешься с… такими?

– Слушай, он оказал мне кое-какую услугу, и я его отблагодарил. Это простая вежливость.

– Какую еще…

– Вера, отдыхай и не лезь не в свое дело. Это моя вечеринка.

– Это мой… дом!

– Если тебя беспокоит, что они испачкают твои белые диваны, вызовешь завтра клининг. Разговор закрыт.

Слышу шаги и с облегчением выдыхаю. Не хотелось бы подслушивать чужие разговоры, а ссоры тем более, но так уж вышло. Теперь главное – не попасться Вере на глаза. И как только эта мысль возникает у меня в голове, дверь гардеробной вздрагивает, ручка опускается и в полутемное помещение падает луч света из гостиной.

Вера появляется на пороге. Идеально гладкие волосы немного растрепаны – будто она их зачесала назад пальцами, белый муслиновый костюм небрежно застегнут, на шортах виднеется красное винное пятно. Она делает два шага к вешалкам и только потом замечает меня.

– Ты что тут делаешь? – Вера нависает надо мной. Она уже взялась за пуговицы, чтобы расстегнуть рубашку.

– Э-э… сижу.

– На полу? В шкафу? Ты что, домовой эльф? – Она говорит недовольным раздраженным тоном, то и дело морщится и вздыхает. Прямо как мама, когда поругается с папой и еле держится, чтобы не сорваться на нас. – Ты что, на моих носках сидишь?

Это правда. Я перевернула на пол корзину белых носков Веры, чтобы было мягче, и понимала, что возмездие непременно меня настигнет.

– Господи, когда ты уже станешь нормальной? Иди к себе! Живо!

Вера хватает с вешалки новый костюм и явно ждет, когда я уйду.

– Мне и тут неплохо.

– Мне плевать, моя сестра не будет сидеть в шкафу, пока в доме вечеринка! А если тебя тут кто-то увидит? Позорище. Они решат, будто мы тебя терроризируем и держим под замком.

– Да я просто хочу почитать книжку.

– Ну так читай у себя.

– Там очень шумно, ты же знаешь.

– Боже мой, ты взрослый человек, что с тобой не так? Ну пошла бы и провела время с… не знаю, нашла бы себе друзей.

– Сомневаюсь, что там будет кто-то, кто мне понравится.

– Ох, простите, Леди Джейн Остен, мы и правда для вас недостаточно хороши. Господи, страшно представить, как будет выглядеть твой парень и где ты его найдешь. Ах да… Он будет выглядеть никак и найдешь ты его… нигде! Ты же выше этого.

Вера плотно сжимает губы, отворачивается и какое-то время молчит.

– Я просто хочу, чтобы ты вела себя нормально, это не так уж и много. Иди уже на свою крышу, не нервируй.

Я вскакиваю с горы носков, потом пытаюсь собрать их, но Вера шипит на меня: «Сама соберу, иди уже!» Пробираюсь через плотную толпу, извиняясь и держа книгу над головой, чтобы никого не задеть острым углом.

– О-о-о, привет, Леди Джейн. – Один из друзей Веры встает передо мной, раскинув в стороны руки, будто рассчитывает на объятия.

– Э-э… пока…

Уворачиваюсь и бегу к лестнице. Родители не одобряют мое сидение на крыше, потому что считают, что я заболею от первого же сквозняка, но сегодня их нет, а Вера в этом смысле более лояльна. Особенно когда хочет, чтобы я ей не мешала.

– По-здрав-ля-ем! – доносится уже в который раз.

Толкаю дверь на лестницу, преодолеваю двадцать ступенек, и я на воле. Мы живем в красивом большом доме, огороженном высокими заборами. У нас есть оранжерея, зимний сад, большая беседка, где мы никогда не обедаем вместе и тем более ни о чем не беседуем, и терраса на крыше, где бываю только я, и то тайком. Отсюда открывается вид на поселок, звездное небо и озеро, на берегу которого стоит наш дом. Пожалуй, три-четыре главы «Джейн Эйр» – ровно столько нужно, чтобы пережить праздник Веры.

За весну это чуть ли не восьмая вечеринка, а впереди лето, родители уедут на дачу к морю, и мы с сестрой останемся вдвоем. Мне проще съехать к бабушке, чем жить тут. Хотя, если сестра будет не против моего торчания на крыше, может, лето окажется не таким уж и плохим?

Сегодня чествуют парня Веры, который победил не то в математической олимпиаде, не то просто в конкурсе и, кажется, уедет учиться за границу. Вера прожужжала мне уши, какой Антон Васильев молодец и как она им восхищается, а мне уже просто тошно это слушать. За каждым словом кроется мысль, что она, Вера, для него недостаточно хороша и ей просто повезло ухватить этот счастливый билет. Мерзко. Это первый и предположительно последний парень Веры, у них все идеально и правильно. Начать встречаться в одиннадцатом классе, пройти вместе период личностного становления, пожениться, купить квартиру, завести детей, сделать из них таких же идеальных членов общества и стать гордостью для обеих семей.

Вера – образцовая дочь. Она одевается сдержанно, элегантно. Ее светлые волосы либо собраны в строгий пучок, либо идеально выпрямлены. Она с первого класса учится на отлично, в качестве будущей профессии выбрала международные отношения, знает три языка, не слушает музыку, не читает романы. Она правда умная, ей буквально достался весь гений нашей семьи. А мне достались тяга к книгам про любовь, винтажным платьям с юбками миди и кружевами да длинные рыжие волосы, такие тяжелые, что мама в детстве швыряла в стену расческу в тщетных попытках их расчесать. Вера не появляется со мной в обществе, даже в школе она обходила стороной этажи, где проходили мои уроки, и никогда не садилась рядом в столовой. А еще сестра ждет, когда я образумлюсь и стану как все. Найду парня из числа детей друзей семьи, займусь образованием, перестану мучить ее уши игрой на виолончели, которую Вера грозится выкинуть в окно по два раза на дню, поскольку я не то чтобы талантливый музыкант.

Сестра с детства занималась гимнастикой, поэтому она такая гибкая и стройная, как тростиночка. Я ниже ее, у меня нет впалых щек, и я даже в теории не представляю, как можно сесть на шпагат.

Поправляю бархатный бант, удерживающий часть моих тяжелых волос, которые вечно выпадают из всех причесок и лезут в глаза, и, скинув туфли, с ногами забираюсь в кресло.

– Эй, есть тут кто?

На крышу частенько таскаются любители покурить, если не запереть дверь, а я этого, кажется, не сделала. Если они это поймут, терраса превратится в проходной двор.

– Ау-у!

Голос низкий, мужской и незнакомый, но не то чтобы я достаточно близка с кем-то из друзей Веры.

Почти никто из них не откажет себе в удовольствии поиронизировать над моим видом и непременно решит утащить вниз на вечеринку, попытается вручить бокал вина или пива, потому что это самое смешное – споить младшую сестренку Веры. Такую чопорную и возомнившую о себе бог весть что. Я прекрасно знаю, что они думают и как меня называют. Мне жаль, что я не умею веселиться как они, – вероятно, жизнь была бы куда проще.

– О, чего не отзываешься? Немая?

Шаги, выдающие расслабленную, чуть шаркающую походку. Надо мной нависает тень, так что я уже не могу не поднять голову.

Парень совсем не похож на гостей Веры. Он в кожаной куртке, но не в модной и сверкающей фурнитурой, а в затертой до проплешин и наверняка пропитанной тяжелым запахом кожи. У него бритая голова, щетина на подбородке и во всем облике нет ни единого признака роскоши. Кажется, на футболке можно разглядеть дырку в районе груди, но, быть может, это что-то дизайнерское? Вошли же в моду рваные свитера.

Парень склоняется ближе ко мне, уперев руки в колени, и, прищурившись, улыбается. Мне кажется знакомым его лицо, будто я видела его во сне или мельком в толпе. Густые брови, широкая улыбка и очень темные, но живые глаза. Говоря «живые», я имею в виду таинственный необъяснимый блеск, который они излучают. Это заставляет смотреть на человека снова и снова. Как будто передо мной волшебник или мистическое существо в обличье человека.

– Здорóво, принцесса!

У него низкий голос, который я назвала бы прокуренным, но, может, это, конечно, не так, просто я додумываю на ходу романтичные подробности к его и без того яркому образу.

Он загорелый, ничем не походит на холеных парней, тусующихся внизу.

– Привет. – Я так напряжена, что здороваюсь, кое-как разжимая челюсть.

– О, ты все-таки не немая? – Он продолжает улыбаться, а я краснею. Да так, что щеки аж горят, это невозможно остановить. Уголки губ сами дергаются в ответной улыбке.

– Покраснела, – по-кошачьи ухмыляется парень, голос у него мурлыкающий, довольный.

– Это из-за холода, – спокойно отвечаю я, но парень будто не слышит.

Нужно привести сердце в порядок и велеть ему не колотиться так очевидно громко. Аж уши закладывает.

– Не оправдывайся. – Он подмигивает. А потом садится прямо на холодный деревянный пол террасы.

Июнь, вечера еще прохладные, и я кутаюсь в длинный кардиган, мне в голову ни за что бы не пришло сесть прямо на холодный пол, но парня дискомфорт ничуть не смущает.

– Ты кто? Не видел тебя внизу.

– Меня там не было.

Э-э, и как прекратить шептать? Я будто осипла от волнения. Расслабиться не получается, так что я решаю просто смотреть куда угодно, но не на этого парня.

С колен падает книга, и я начинаю шарить по полу, но парень первым поддевает ее пальцами и протягивает мне в тот момент, когда и я хватаюсь за обложку. Он изучает ее, потом смотрит на мои напряженные пальцы, запястье, обхваченное плотной тканью манжета, и так медленно касается взглядом всей руки, плеча, лица.

– Так как тебя зовут?

– Джейн Эйр.

Почему я решила, что он спросил название книги? Он же точно сказал что-то другое!

Я краснею еще больше, на глазах выступают слезы, и перехватывает дыхание. Очень глупо. Но оправдываться будет еще глупее.

– Почему не веселишься, Джейн?

– А это не очевидно? – Я тихо смеюсь, убираю книгу за спину и прикрываю лицо холодными ладонями, чтобы остудить пылающие щеки и как-то отвлечься.

– Красивый наряд. – Парень щурится, покуривает сигарету и внимательно на меня смотрит.

Я в кремовом платье со свободной юбкой, длинными рукавами из легчайшей полупрозрачной ткани на манжетах, в каком могла бы гулять по Пемберли Элизабет Беннет^[1]. Это современная интерпретация, а не костюм для косплея, но все равно выглядит не очень-то привычно, я отдаю себе в этом отчет. Просто никакая иная одежда мне не кажется комфортной.

Я гений мелочей. Старинные сережки, кожаные ботинки со шнуровкой, кулоны, найденные на гаражных распродажах. Никакой бутафории, во всем должен быть смысл. Я могу гнать водителя отца через весь город, чтобы забрать купленную на «Авито» пару древних серебряных пуговиц, потому что мне это нравится, делает меня счастливой.

– Так кто ты? Что тут делаешь, если тебя не было на вечеринке?

– Я тут живу.

– Ты одна из дочерей Звонцова?

– Ага…

– Не похожа на старшую. Ты же младшая, верно?

Киваю.

– Какой курс?

– Я… школу только закончила, – говорю это и протягиваю парню пепельницу, которая стоит на столике у кресла-качалки для гостей Веры.

Парень послушно тушит сигарету, достает бутылку колы из большого кармана куртки и, запрокинув голову, делает пару глотков, даже мне предлагает, но я качаю головой. Он смеется надо мной, кажется, по крайней мере у него улыбка на губах почти все время. Смотрит так внимательно, что я не выдерживаю и опускаю взгляд, будто рисунок на хлопковой ткани интереснее сидящего напротив парня.

– Восемнадцать есть?

– Ч-что?

– Восемнадцать, говорю, есть?

– Е-есть… Неделю как исполнилось.

От вопроса веет чем-то неприличным, но я стараюсь не заигрываться в барышню девятнадцатого века, а отдавать себе отчет, что в нем нет ничего предосудительного. И все-таки не получается. Щеки опять идут пятнами.

– Понятно. Учиться в местный институт пойдешь?

Он имеет в виду частный институт в нашем районе, открытый лет пять назад при спонсорской поддержке моего отца и его друзей. Исключительно коммерческая организация, где учится едва ли триста человек.

– М-м… Вроде того, документы… подала.

Вообще-то мне еще не положено знать, поступила я или нет, но, конечно же, да. Уверена, ни для кого не будет сюрпризом, что Звонцова стоит первой в списках первокурсников. Все, что мне для этого было нужно, – переступить порог приемной комиссии, что я и сделала на прошлой неделе.

– А я… не видела тебя раньше?

Сейчас он скажет «да», и чары спадут, я пойму, почему он мне так знаком и почему я краснею, как идиотка. Окажется, что это сосед или, быть может, кто-то, с кем я в детстве играла в песочнице.

– Не думаю. – Он хмурится, качает головой. – А ты прикольная. – Парень широко улыбается и подмигивает мне.

– Тебя кто-то подослал? – Я сглатываю.

Он пожимает плечами. Может, это сын каких-то друзей родителей и Вера решила, что мне нужно начать с ним встречаться, чтобы стать нормальной? Она вечно про это говорит. Правда, одежда у него странная. Но, может, он просто бунтарь, как я? Или я не бунтарь, а скорее не от мира сего?

– Нет, не думаю, что я тот, кого можно подослать. – Он смеется, прикладываясь к бутылке с колой. – Просто ты интересная, платье там, книжка. Ты, наверное, и на каком-нибудь музыкальном инструменте играть умеешь?

– На в-виолончели. А откуда ты знаешь? – Мне не по себе, но не страшно.

Парень улыбается еще шире. Не могу понять, плохой он или хороший, и поэтому не знаю, уйти или остаться.

– Артем. – Он встает со своего места и протягивает мне руку.

– Лидия. – Я подаю свою, и Артем рассматривает пару колец, украшающих мои пальцы.

– Пойдешь вниз?

– Нет.

– Почему?

– Не особенно я там вписываюсь.

Мы все еще держимся за руки. Рука Артема теплая и большая, моя по сравнению с ней просто кошачья лапка.

Он смотрит на меня сверху вниз, и я наконец встаю, чтобы уйти к себе и, быть может, взять плед – тут слишком холодно – или вовсе остаться в своей комнате, но там будет шумно. Артем помогает мне подняться, смотрит, как я надеваю туфли на низком каблуке, и подает книгу.

Мы подходим к лестнице, ведущей вниз, когда толпа друзей Веры во главе с ней высыпает на крышу, и я замираю, как зверек перед охотником. Вера качает головой, глядя то на меня, то на Артема. Рядом стоит ее Антон, ерошит рукой волосы, ухмыляется. Он всегда изучает меня взглядом, будто оценивает, мне это не нравится.

– О, а это у нас кто? Тема, ты себе даже на крыше девчонку нашел? – спрашивает кто-то.

– Так, Вера, ты нас не знако-о-омила! – завывает молодой парень, стоящий рядом с Антоном.

Один из друзей Веры по институту делает шаг вперед, я его прежде не видела, значит, это не очередной сын друзей семьи.

– Тема, познакомишь с новой подружкой? – задает вопрос один из ребят, что стоят особняком от гостей Веры.

Одеты не так хорошо, как остальные, мне кажется, что они тут лишние. Все смотрят на них косо. Девушка с короткими синими волосами, уложенными в небрежные локоны, два парня в худи и кедах – такое не носят в нашем доме.

– Да, Тем, нам так интересно, – закатывает глаза девчонка с синими волосами и буквально прожигает меня взглядом. Ни разу в жизни ко мне не было обращено столько внимания.

Артем молчит, но я чувствую на спине прикосновение теплых пальцев, что ощущается немного странно, кажется, это поддержка.

– Не знали, что у тебя есть подружка. Чего по углам-то прячетесь или сосаться на крышу ходили? – Чей-то неуместный комментарий заставляет меня покраснеть, и я снова смотрю на Веру, у которой в глазах сотня невысказанных претензий.

– Да кто с ней будет сосаться, – злобно говорит она, и я отшатываюсь, словно от пощечины. Все начинают хохотать, сто раз повторяют слова Веры, и они будто множатся, увеличиваются в размерах, нависая над моей головой грозовой тучей.

– Простите, Леди Джейн, как мы могли такое подумать? – Один из друзей Веры отвешивает мне издевательский поклон.

– Только не вы! Кто угодно, только не вы! – восклицает другой.

– Размечталась, – тихо произносит подружка Веры Аня, обращаясь к каким-то девчонкам, и те начинают смеяться, глядя на Артема с такими улыбками, что мне становится не по себе, будто я слушаю не предназначенный для меня разговор. Он им нравится, вот что я подозреваю за этими взглядами.

– А что не так? – Этот вопрос задает Артем, и я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что мне не показалось.

Да, это он. Смотрит на толпу сурово и решительно, а потом на меня. Он как будто напряженно о чем-то размышляет.

Его рука со спины перемещается на мое лицо, большой палец касается щеки и через два коротких вдоха я чувствую на губах свой первый поцелуй, и он оказывается на вкус как сигареты и кола.

У меня по щеке сбегает слезинка и еще до того, как прекращается поцелуй, касается губ Артема. Мы стоим, прижавшись друг к другу, не дольше пары секунд, но сердце успевает облиться чем-то горячим – не то кровью, не то кипятком. Совершенно новое чувство, о котором я, пожалуй, прежде только читала.

– Не нужно так делать, – шепчу я и отворачиваюсь, так и не открыв зажмуренных глаз, чтобы никого не увидеть и не разрыдаться. Щеки пылают, дыхание сбилось.

Передо мной расступаются все, даже Вера, я вижу только их ноги, потому что не поднимаю головы. Мой первый поцелуй. И пусть я сейчас плачу, прижавшись спиной к двери маленькой ванной, примыкающей к моей спальне, я все-таки еще и улыбаюсь.

Вторая глава

Два месяца спустя

ВЕРА ПАРКУЕТСЯ У ИНСТИТУТА, но не торопится выйти из машины. Долго смотрит на меня и хмурится, словно готовится произнести речь. Мы редко разговариваем, поэтому я не удивлена, что ей трудно подобрать слова.

– Ну что, значит, первокурсница? – улыбается она, потирает руками бедра, потом смахивает с них невидимую пыль и глушит мотор.

На улице жарко, так что на Вере кроп-топ с открытыми плечами, через руку перекинут черный жакет, волосы собраны на макушке в тугой хвост, как у Арианы Гранде.

– Вроде как, – киваю я.

– Не наломай дров в первый же день, ладно? – В голосе сестры появляется строгость. – Они… не обязательно сразу тебя полюбят.

Я вздыхаю. Понимаю, о чем она. В школе у меня почти не было друзей, так почему они должны появиться тут? Мама шутит, что я из другого века и должна была родиться на три-четыре поколения раньше, когда у нашего прапрадеда был дворянский титул, и я, быть может, жила бы счастливо, играя на виолончели и читая романы. А уж как я бы этого хотела, кто бы знал.

– Ты уверена, что… – Она машет в мою сторону рукой, в которой зажат телефон, и обводит им не то мое лицо, не то одежду. – Может, хоть бант этот снимешь?

Речь про бархатный кремовый бант, которым стянута на затылке половина волос, завитых в крупные локоны.

– Нет, спасибо, – вежливо улыбаюсь ей, будто сестра предложила что-то обыденное и совсем не обидное. Например, оставить вещи в машине или одолжить мне солнцезащитные очки.

– Ладно, если что, пиши, – бросает она и выходит из машины.

Я выхожу следом, озираясь по сторонам, как будто меня впервые выпустили на волю.

Здание института совсем маленькое и находится в какой-то старой усадьбе на окраине. Это был очень дорогой проект, о котором гудел весь город. Исключительно платное обучение, бассейн. Идеальное место для детей, окончивших частные школы. Я не уверена, что направление, на которое меня отдал папа, какое-то особенное. Ничего интересного или того, что не предложил бы любой другой институт. Экономика? Маркетинг? Что-то в этом духе, кажется.

Поправляю юбку миди из тончайшего шифона, заправляю под пояс тонкий воздушный свитер и поправляю воротничок блузки.

– Выглядишь почти нормально, – говорит сестра, машет мне рукой и удаляется, а я несмело делаю шаг вперед.

Из хорошего – тут все как я люблю. Между прочим, в своем наряде я выгляжу уместнее других, потому что в таких зданиях должны учиться девушки в воздушных платьях. Однако стоит войти внутрь, и впечатление меняется. За массивными дверями, которые открываются автоматически, меня ждет современный ремонт, интерактивные доски с расписанием, указатели и даже администратор за стойкой, будто мы в частной больнице.

– Доброе утро!

– Звонцова Лидия, – улыбаюсь я, чувствуя на себе внимательный взгляд администратора.

– Ваше расписание, хорошего дня!

Мне выдают распечатку формата А5, на которой в столбик написаны пары, напротив указаны номера аудиторий и даже есть мини-карта института на обороте.

Тут очень мало классов, мало людей, и я пока не поняла, успокаивает это или, наоборот, пугает. Мимо проходят компании, парочки и спешащие по делам студенты, а я ни на кого из них, кажется, не похожа. Каков шанс, что мне повезет найти свою компанию? Может, тут есть оркестр или клуб любителей английского романа?

Это лето началось для меня с шокирующего события – поцелуя, а значит, учебный год должен стать особенным, по крайней мере я в это, пожалуй, верила весь остаток июня, июль, а потом и август, что провела на все той же крыше с книгами. При мысли о поцелуе всегда мурашки бегут по коже. Я романтик – это нормально. Мы, романтики, такие. Впечатлительные.

Это же ничего, наверное и не значило. Я больше не видела Артема, не знала его фамилии и не нашла в соцсетях. Пыталась присматриваться к гостям на званых ужинах, которые устраивал отец, но не нашла ни в одном из взрослых знакомых черт. Мне нравилось, что он как настоящий главный герой: возник, подарил первый поцелуй и исчез. И непременно вернется снова, главе в третьей, не раньше, так что нужно только подождать и ни с кем о нем не говорить, все тайное должно оставаться в сердце, в самом сокровенном его уголке. Речь о влюбленности не идет, просто это очень важно для меня. Ерунда в масштабе других и весь мир для романтика, дышащего не воздухом, а пыльцой из нежности и наивности.

Ар-тем.

Сегодняшний день по какой-то причине я посвятила ему, уверенная, что мы встретимся в коридоре института, а я ему ни слова не скажу. Просто улыбнусь, и он поймет, что я та девчонка с крыши. Может, это что-то значит, а может, и нет. Я даже не видела его при свете дня. Но сегодня я не то грустное существо в слезах, сегодня хороший день. Тот же был темным, как самая беззвездная ночь, укрытая тучами, как тяжелым покрывалом. Грустнее всего было бы, если у него, как у Эдварда Феррарса^[2], имелась бы в наличии невеста, с которой он обручился еще в детстве, а я, как Элинор, успела бы влюбиться.

– Лида, ты опоздаешь! – восклицает возникшая рядом со мной Вера и вырывает у меня из рук расписание. – Третий этаж. Ты идешь не в ту сторону. Лестница на третий только в правом крыле. Пошли, мне по пути.

– Э-э, спасибо. – Я улыбаюсь ей, но улыбка не возвращается.

– Кравцов не терпит опозданий.

– Уверена, все будет нормально. – Я пожимаю плечами и улыбаюсь какой-то девушке, которая разглядывает меня.

Она вздрагивает и улыбается в ответ. А потом еще одна. И какой-то парень тоже.

– Привет! – здороваюсь я, столкнувшись с молодым человеком, спешащим в противоположную сторону.

Он слишком удивлен, чтобы поздороваться в ответ.

– О господи, ты можешь это прекратить? Обязательно быть такой странной?

– Разве ты не просила меня быть дружелюбнее, чтобы люди не считали, что я высокомерная?

Вера только качает головой и бормочет: «Ну разумеется». Мы поднимаемся по широкой каменной лестнице, обитой каким-то зеленым материалом вроде ковролина, и я зависаю, увидев потрясающее витражное окно, которое украшает площадку между этажами.

– Быстрее! До начала занятий пара минут.

– Но если мы не увидим рассвет, мы можем опоздать на всю жизнь!^[3] – восклицаю я в ответ, и Вера останавливается на три ступени выше, поворачивает голову и смотрит на меня сверху вниз.

– Ч-т-о? – медленно протягивает она.

– Ничего.

Я пожимаю плечами и наблюдаю, как сестра закатывает глаза. Если отсылки к романам она просто не любит, то отсылки к мультфильмам ненавидит. И, пока мы смотрим друг другу в глаза, вселенная запускает счетчик. Песочные часы перевернуты, первые песчинки уже падают на дно колбы. Три… два… один…

Я вижу Артема. Он, как и я минутой раньше, смотрит на витраж, а затем спускается с третьего этажа вниз и идет нам навстречу.

Мое сердце начинает биться быстрее, оно, будто сорвавшаяся с поводка при виде хозяина собака, просто ликует. Я снова в игре, он опять мне улыбнется, а я покраснею. Сколько раз за лето я представляла этот момент? Сколько раз он мне снился? Мне кажется, во мне столько чувств, которые я копила всю жизнь, ни на что не растрачивала, прослыв высокомерным сухарем, и все ради этого момента! Чтобы… влюбиться с первого взгляда.

Артем смеется, обращаясь к кому-то. У него ямочки на щеках. Какая-то девушка, пробегая мимо, обнимает его, целует в щеку и о чем-то с ним шепчется. У него искорки в глазах. Они почти соприкасаются носами. У него очень красивый профиль. Артем наклоняется, достает кисточку из обрезанной пластиковой бутылки и принимается покрывать раму витражного окна чем-то прозрачным, а девушка убегает, взметнув длинными белыми волосами и пряча что-то в карман. Что-то похожее на записку.

Он все-таки в кого-то влюблен? Или просто флиртует со всеми? Почему мне кажется, что сердце вырвалось из груди и сейчас, как камешек, катится по ступенькам, рискуя рано или поздно оказаться под подошвой какого-то студента?

Я замечаю одежду Артема – черный рабочий комбинезон болтается на талии, белая майка, испачканная, видимо, тем, чем он покрывает раму, сильно пахнет смолой. Он смотрит на меня, кривовато усмехается и подмигивает, а воздух вокруг замерзает до колючих искорок, плавающих в нем вместо пыли. Я хватаю его ртом и закашливаюсь.

– Ты серьезно? – холодно интересуется Вера, с презрением глядя на Артема. – Не смей с ним связываться, поняла? Мало того что он… прислуга, – судя по тому как напрягаются мышцы на спине Артема, он слышит каждое слово, а я чувствую, как крошится под ногами пол, потому что вот-вот провалюсь сквозь землю от стыда, – так еще и от души посмеялся вместе со всеми, когда ты ушла. Неплохой вышел спектакль, но не смей даже мечтать о… продолжении. Поняла? Нашла, в кого влюбиться. Лучше бы продолжала свое затворничество!

Звенит звонок, и, судя по тому, как он нас оглушает, мы стоим под колонкой. Вера тихо и совсем не под стать нашей фамилии матерится и бежит наверх.

– Аудиторию сама найдешь, – бросает она мне через плечо, а потом исчезает за поворотом.

Мы остаемся на лестнице одни. Кисточка замирает над рамой, Артем ко мне не поворачивается, но на его губах улыбка или ухмылка, скорее даже второе. Он будто чего-то ждет, пока я мысленно считаю до трех. Щеки пылают, а сердце колотится, как сумасшедшее. А потом я бегу вслед за сестрой, поскольку не знаю, что ему сказать после всего, что он услышал от Веры. И после всего, что увидела я.