Пролог
2050 год. Это был не просто год, это был последний вздох, последний счастливый обман для нашей планеты. Воздух тогда ещё не был пропитан запахом гнили и радиоактивной пыли, небо ещё не затянули вечные серые облака, а воды не превратились в мутную, ядовитую жижу. Но под этой обманчивой зеленью и синевой уже давно кипел гнойник. Войны, климатическое безумие, прогнившие политические распри – всё это, год за годом, десятилетие за десятилетием, пожирало Землю, словно раковая опухоль. Мы, люди, были этим раком, медленно, но верно убивающим собственный дом.
И вот, в одной из очередных бессмысленных, отчаянных войн, рука дрогнула. Чья именно? Сейчас уже никто не помнит, да и нет смысла гадать. Названия стран, их границы, идеологии – всё это стёрлось в ядерном огне, став таким же прахом, как и тела миллионов. Но эта дрогнувшая рука, этот миг безумия, положил конец. Конец старой цивилизации, её лживой гармонии, её слепой вере в завтра. И взамен родилось новое начало – начало хаоса, разрушений и бездонной пустоты.
Ядерная война. Об этом кричали из каждого "утюга" – из новостных лент, из пророчеств, из шёпота безумцев. Мы слышали разное: про дождь из пепла, про мутации, про болезни, что будут косить выживших, словно чума. Но никто, абсолютно никто, не смог постичь истинного масштаба произошедшего. Никто не увидел ядерную войну во всей её ужасающей "красоте", потому что люди умирали в ту же секунду. Миллиарды судеб, миллиарды жизней оборвались в один миг, вместе с нашей некогда прекрасной планетой.
Кости детей, взрослых, животных – всё это валялось на истерзанной Земле, словно чёрное, отвратительное раковое пятно, навсегда въевшееся в человечество. Мы убили. Мы убили нашу планету, наши мечты, наше будущее. Мы убили саму жизнь, превратив её в безмолвный, застывший крик.
К счастью, или к неизбежной горести, были те, кто выжил. В каждой стране, в каждом уголке мира существовали те "сумасшедшие", те безумцы, которые десятилетиями твердили о бункерах, о спасении, о конце света. Те самые, кого мы считали юродивыми, те религиозные фанатики, что кричали с городских площадей, что планета не выстоит, что мы все умрём. Именно эти люди выжили. Именно их безумная, отчаянная вера, их нечеловеческая выдержка дали начало новому, искорёженному зарождению нашей Земли.
Именно им, этим выжившим, пришлось доставать жизнь из-под слоя пепла, из-под завалов рухнувших надежд. Им, на руинах нашего мира, пришлось создавать свой, новый. Столетия. Прошли столетия. Уже никто не может точно сказать, сколько зим сменилось летами, сколько десятилетий и столетий пронеслось, словно призрачные тени, в этом новом, медленно затягивающем раны времени. Годы, десятилетия, полвека, век, сотни лет – время текло, как мутная вода по разрушенному руслу.
Выжившие люди объединялись в кланы. Они воевали, убивали, насиловали, чтобы выжить, чтобы просто продлить своё несчастное существование ещё на один день. Но когда-то это всё закончилось. Закончилось тогда, когда мир переродился, когда сменились многие поколения, и выросли новые. Те поколения, которые знали лишь язык предков – язык выживания, который им передали их родители. Эти поколения не знали о старой Земле, они не знали о старом мире. Они не знали о простых вещах, которые для нас сейчас кажутся такой обыденностью: о текущей воде из крана, о электричестве, о безграничном интернете, о зелёных полях, нетронутых радиацией.
Эти поколения, потомки обречённых, создали свой новый мир на руинах, каждый так, как мог, как получалось. Люди, объединившиеся в кланы, создавали деревни, кто-то – подобия городов. Каждый выживал, как мог, в своей изоляции. Они не знали друг о друге. Они даже не подозревали, что Земля настолько огромна, что кто-то ещё мог выжить за пределами их крохотного, изуродованного мира.
Люди учились заново. Учились добывать пропитание из отравленной почвы, учились строить из обломков, осваивать письмо, чтение, говорить – заново, по крупицам, собирая осколки былого знания. Планета пыталась воссоздать старый мир, залечить свои раны, но это было невозможно. Ведь новое поколение жило по своим, жестоким, племенным законам, законам стаи. Они подчинялись новым религиям: Богу Солнца, Ветра, и другим, более мрачным и древним божествам, рождённым из страха и невежества. Мир изменился. Навсегда.
Мы – те, кто первыми уничтожили его. И теперь наши потомки боролись с теми ужасами, что остались после нас. Мы – те, кто не оставил для своих потомков ничего, кроме обугленной, истерзанной, навеки проклятой земли.
Глава 1
Мозолистые руки матери, истерзанные годами тяжелого труда, привычно поглаживали меня по голове, вырывая из липкой паутины сна. Её голос, родной до боли и усталости, был низким, почти шепотом, словно сам воздух просыпающейся деревни ещё спал, не смея нарушить хрупкий покой. – Просыпайся, дочка… вставай, просыпайся перед утренней молитвой. Мы ещё должны разжечь печь, покушать и обязательно сходить на речку простирнуть белье. Эти слова были не просто напоминанием о рутине – это был гипнотический напев выживания, который каждое утро будил меня и брата, возвращая в реальность, где каждый новый день был битвой.
Мама ушла, её силуэт растворился в полумраке нашей крошечной хижины. Я потянулась, чувствуя, как хрустят затекшие кости на моей деревянной кровати, набитой сухим, колючим сеном, пропахшим пылью и временем. Под грубой шкурой неведомого животного, служившей мне одеялом, тело ещё хранило тепло ночи. Это утро было таким же, как сотни других, сотни дней, что сливались в одно серое, нескончаемое полотно. Время шло, но ничего не менялось, кроме одного – нашей жизни. После исчезновения отца она стала невыносимо тяжелее, словно неподъемный камень, привязанный к нашей шее.
Раньше, до того, как отец исчез из деревни, мы были почетной семьей. Отец был Охотником – это звание звучало в нашей деревне как титул, как молитва. Это означало, что наша семья была избавлена от самой грязной и мучительной работы. Женщины в нашей семье не гнули спины, стирая белье в ледяной реке, не копались в скудных огородах, пытаясь выжать хоть что-то из истощенной земли. Благодаря отцу-Охотнику, наша семья считалась приближенной к Богу Солнца. Это означало, что женщины в нашей семье должны были лишь прислуживать Идолу и Главному Начальнику деревни. Этим мы и занимались. Каждый день мы обмывали громадного Идола, возвышающегося в центре деревни, подносили ему жертвы – скудные цветы, редких, тощих животных, которых с трудом удавалось поймать. Жизнь, хоть и была подчинена суровым правилам, тогда казалась почти… сносной.
Но потом отец бросил нас. Исчез без вести, словно растворился в промозглом лесном воздухе. И наша семья скатилась по иерархической лестнице с оглушительным грохотом. Из тех, кто прежде возвышался над всеми, мы стали мусором, отбросами, презренными и жалкими. Лишь последний год мой брат, упрямый и отчаянный, пытался хоть как-то выровнять наше и без того безнадежное положение. Он пошел по стопам отца, занялся охотой. Охотники в нашей деревне – это элита, избранные, Поцелованные Богом Солнца. Они приносили пищу, а значит – жизнь.
Встав с кровати, я потянулась ещё раз, разгоняя остатки сна. Надела длинное, грубое платье, достававшее почти до пят, завязала волосы простой лентой, и натянула ботиночки, сшитые из выделанных шкур, таких же жестких, как и наша жизнь. Мама вставала ещё раньше. Она, как женщина семьи, обязана была перед Богом Солнца и Начальником деревни замаливать грехи. И самый огромный грех, который черным клеймом висел на нас, был уход отца – нашего добытчика. Он ушел семь лет назад. Ушел навсегда, не вернулся. Для нашей семьи это до сих пор было тайной, жгучей загадкой. – Куда? Почему? Почему он бросил нас? – Эти вопросы я задавала себе каждый день, и каждый день они оставались без ответа, отравляя душу. Отец был не просто прекрасным, добрым и отзывчивым человеком. Он безумно любил меня – это отличало его от других отцов в деревне.
Женщина в нашей деревне была ничтожна, никчемна, низшее существо на самой последней ступени иерархии. Девочек с детства растили как слуг – мужчине и Богу Солнца. Женщина не имела права обучаться грамоте. В то время как мальчики с самого рождения учились охоте, ремеслу, чтению и письму, девочек учили только прислуживать. Мы должны были убираться, стирать, выполнять самую тяжелую работу, выделывать шкуры, шить одежду. Девочкам нельзя было думать, иметь свое слово, рассуждать. Женщина обязана была появляться на молитву перед Богом Солнца трижды в день, на главной площади, стоя на коленях, тогда как мужчины приходили лишь один раз – на утреннюю главную молитву.
Несмотря на всю эту жестокость, которая для меня была просто нормой, отец был моим светом в этом кромешном царстве. Это он обучил меня письму, чтению, грамоте. Каждую ночь, когда брат уже спал, а мать погружалась в тяжелый сон, отец будил меня. Мы, забившись в самый дальний угол нашей хижины, чтобы никого не потревожить, при мерцающем свете одной свечи, учились по книжкам брата. Эти книжки не были остатками той старой цивилизации, что существовала до его рождения, и даже до рождения моей пра-пра-пра-пра-бабки. Нет, эти книжки были написаны вручную нашим Главным Духовным Направителем деревни. Отец учил меня не только грамматике, но и ремеслам – охотиться, стрелять из лука. Поздно ночью, пробираясь в лес, мы тренировались. Я умела ставить капканы на зайца, попадать из лука в птицу, и даже старым мечом могла нанести удар.
Отец любил меня, помогал во всем и всегда говорил, что – все у нас будет хорошо —. Я верила ему. Надеялась на светлое будущее, которому, наверное, не суждено было сбыться. Однажды отец просто не вернулся с охоты, не принеся добычу. Он не вернулся ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый. Его лук, стрелы, остатки вещей – ничего не нашли. Это означало лишь одно: отец сбежал. Сбежал из деревни, бросив меня, мать и брата. А это значило, что мы – семья предателя. Нас не могли изгнать из деревни – по законам Бога Солнца, мы все его дети. Но это означало, что мы теперь находимся на самой последней, самой низшей ступени этой невыносимо тяжелоей жизни. Нам некуда было идти, некуда бежать. Я родилась в этой деревне. Мой брат родился здесь. Моя мать, отец, их родители, их родители – все родились здесь. Другой жизни у нас не было. А за деревней был Лес – густой, непроходимый, опасный и темный, где по ночам бродили страшные животные, ищущие своих жертв. От этого нам было бесконечно страшно и непонятно, почему отец бросил нас, почему сбежал.