Развод. Закаленная сталью

Глава 4+

Девять недель. Четыре недели в больнице после операции, пять недель в реабилитационном центре. Девять недель, когда я училась делать первые шаги, не падать от головокружения. Девять недель, когда мой мир сузился до размеров больничных палат, а главной победой было дойти до туалета без посторонней помощи.

Операция прошла успешно – врачи сумели стабилизировать поврежденные позвонки, и риск серьезных осложнений миновал. Но полное восстановление потребовало времени, терпения и ежедневной работы над собой. Сначала я лежала неподвижно, потом сидела, потом делала первые робкие шаги с ходунками. Каждый день – маленькая победа над болью и страхом. Теперь предстояло продолжить восстановление дома – с ежедневными упражнениями, регулярными визитами к физиотерапевту и постепенным возвращением к обычной жизни.

Ольга приезжала каждые выходные. Привозила домашнюю еду, смешные истории из университета и главное – любовь, которая грела лучше любых лекарств.

Володя появлялся редко. Раз в неделю, максимум – раз в пять дней, всегда с тем же оправданием: «Дела на заводе, важные переговоры, не могу оставить всё». Приходил на десять минут, приносил дорогие фрукты из элитного магазина, спрашивал о самочувствии тоном человека, выполняющего неприятную, но необходимую обязанность.

– Как дела? – спрашивал он, косясь на часы.

– Лучше, – отвечала я. – Сегодня прошла почти сто метров без посторонней помощи.

– Молодец, – говорил он рассеянно, уже листая что-то в телефоне. – Значит, скоро домой.

Домой. Это слово звучало в его устах как приговор. Не «скоро будешь дома», не «я соскучился», а просто констатация факта – скоро его обязанности по посещению больной жены закончатся.

Но сегодня всё это осталось позади. Сегодня я наконец возвращалась домой.

Ирина встретила меня у выхода из реабилитационного центра, как и обещала. Она выглядела такой же энергичной и прямолинейной, как всегда, но в ее глазах читалось что-то новое – осторожность, почти жалость.

– Светочка! – она осторожно обняла меня, стараясь не потревожить еще не окрепшую спину. – Боже, как же хорошо видеть тебя на ногах!

– Ира, спасибо, что приехала, – я улыбнулась, поправляя трость в руке. – Не хотела беспокоить Олю, у нее экзамен сегодня.

– Да что ты! – Ирина взяла мою сумку. – Конечно, встречу. Машина вон там стоит.

Мы медленно шли к парковке, и я чувствовала, как непривычно после долгого заточения дышать свежим воздухом, видеть небо над головой, слышать городской шум. Простые вещи, которые здоровые люди принимают как должное.

– Ира, – сказала я, садясь в машину, – спасибо тебе. За всё. За поддержку, за визиты…

– Света, не надо, – она завела мотор. – Мы же подруги. Настоящие подруги всегда рядом.

Настоящие подруги. В отличие от некоторых мужей.

Дорога домой заняла полчаса, и всё это время Ирина развлекала меня новостями – рассказывала о работе, о новых проектах в агентстве, о смешных случаях с клиентами. Я слушала и понимала: она специально избегает вопросов о Володе, о нашем браке, о том, что будет дальше. Деликатность настоящего друга.

Наш дом – девятиэтажка в тихом районе – встретил меня серыми окнами и знакомым двором с детской площадкой. Сколько лет я здесь прожила? Пятнадцать? Нет, шестнадцать. Здесь росла Оля, здесь мы с Володей обустраивали наш быт, строили планы на будущее.

– Доехали, – сказала Ирина, глуша мотор. – Как ощущения?

– Странные, – честно ответила я. – Словно возвращаюсь в чужое место.

Подъем на четвертый этаж дался мне тяжело, несмотря на лифт. Ноги всё еще были слабыми, спина ныла от непривычной нагрузки, а трость то и дело соскальзывала на мокром после уборки полу. У двери квартиры я остановилась, переводя дыхание, и Ирина участливо взяла меня под руку.

– Давай помогу, – предложила она.

Я достала ключи – те же самые, с брелоком в виде совы, который подарила мне Оля на день рождения. Повернула в замке, толкнула дверь…

И ощутила холод. Не физический – в квартире было тепло. Эмоциональный холод пустоты и заброшенности.

– Володя? – позвала я, хотя машины его во дворе не было. – Володя, я дома!

Молчание.

Мы прошли в прихожую, и я сразу заметила: его куртки нет на вешалке. Ботинок тоже. Только мои пальто висят одиноко, как напоминание о том, кто здесь действительно живет.

– Света, – осторожно сказала Ирина, – может, он на работе?

– Может быть, – ответила я, но сердце уже сжалось в предчувствии.

Мы прошли в гостиную. Всё было чисто, прибрано, как в тот день… еще до аварии. Но что-то было не так. Не хватало каких-то деталей, мелочей, которые делают дом домом.

Я заглянула в спальню и сразу поняла.

Его прикроватная тумбочка была пуста. Ни книг, ни зарядки от телефона, ни очков для чтения, которые он надевал перед сном. Половина кровати выглядела нетронутой, словно на ней никто не спал уже давно.

Дрожащими руками я открыла его шкаф.

Пусто.

Идеально, стерильно пусто. Ни рубашек, ни костюмов, ни галстуков. Даже запаха его одеколона не осталось. Только пустые плечики качались на штанге, как призраки ушедшей жизни.

– Ира, – позвала я, и голос мой прозвучал странно – тихо и хрипло.

Она тут же появилась в дверях спальни, взглянула на открытый шкаф и выругалась сквозь зубы.

– Сволочь, – сказала она тихо, но с такой злостью, что я вздрогнула. – Подонок чертов.

Я опустилась на край кровати, чувствуя, как подкашиваются ноги. Не от слабости после болезни – от шока, от понимания того, что произошло.

Он ушел. Просто собрал вещи и ушел, не сказав ни слова. Пока я лежала в больнице, боролась с болью и училась заново ходить, он освобождал наш дом от своего присутствия.

– Может, записка есть? – предположила Ирина, заглядывая в ящики комода. – Письмо какое-нибудь?

Мы обыскали всю квартиру. Кухню, где не хватало его любимой кружки с логотипом завода. Ванную, где исчезли его бритва, зубная щетка, шампунь. Кабинет, где пустой стол зиял черным экраном выключенного компьютера.

Никаких записок. Никаких объяснений. Он просто исчез из моей жизни, как будто его и не было.

– Свет, – Ирина села рядом со мной на диван, – ты как?

Как? Я не знала, как я. Больно? Да. Страшно? Безусловно. Но почему-то не удивительно. Словно я подсознательно готовилась к этому весь последний год.

– Ира, – сказала я медленно, – а ты знала?

– О чем?

– О том, что он уйдет.

Она помолчала, и по ее лицу я поняла – знала. Или догадывалась.

– Света, я… В последние недели, когда ты была в больнице, ходили слухи. Говорили, что он снял квартиру в центре. Дорогую. Для себя и… для кого-то еще.

Для Анжелы. Конечно, для Анжелы. Пока его жена лежала в больнице, он обустраивал любовное гнездышко с молодой любовницей.

– Почему не сказала?

– Зачем? – Ирина взяла мою руку. – Ты и так через многое проходила. Я думала… надеялась, что слухи неправда.

Но это была правда. Пустой шкаф, исчезнувшие вещи, мертвая тишина в квартире – всё это была правда.

Я встала и подошла к окну. Во дворе дети играли в песочнице, их смех доносился сквозь стекло. Обычная жизнь продолжалась, а моя рухнула окончательно.

Телефон зазвонил, и я вздрогнула. На экране высветился номер Володи.

– Алло? – сказала я, и даже удивилась твердости собственного голоса.

– Света, ты дома? – голос мужа звучал натянуто, неестественно.

– Да. А твоих вещей здесь нет.

Пауза.

– Слушай, мне нужно было… у меня сейчас сложный период на работе, много командировок. Снял квартиру поближе к заводу, чтобы не мотаться…

Ложь. Такая очевидная, жалкая ложь, что мне стало почти смешно.

– Володя, – перебила я его, – хватит. Просто скажи прямо.

– Что сказать?

– То, что ты хочешь сказать. То, что ты, видимо, не решался сказать все эти недели.

Еще одна пауза, дольше предыдущей.

– Света, я… Мне нужно время. Подумать. Всё слишком сложно стало.

– Время на что?

– На то, чтобы понять, что мы хотим. Оба. От этого брака, от жизни… Ты изменилась после аварии. Стала другой.

Я изменилась? Я стала другой? Человек, который бросил больную жену, говорит мне, что я изменилась?

– А ты не изменился? – спросила я.

– Я всегда был честен с тобой.

– Честен? – Я рассмеялась, и смех прозвучал как хрипение. – Володя, ты снимаешь квартиру с другой женщиной и говоришь мне о честности?

Тишина на том конце провода стала такой долгой, что я подумала – связь прервалась.

– Откуда ты знаешь? – наконец спросил он, и в голосе его была не вина, а раздражение. Раздражение тем, что его поймали.

– Неважно. Важно то, что ты трус, Володя. Ты не смог сказать мне в лицо, что любишь другую. Предпочел сбежать, пока я лежала в больнице.

– Света, всё не так просто…

– Нет, – сказала я твердо. – Всё именно так просто. Ты сделал выбор. И я тоже сделаю.

Я положила трубку, не дослушав его ответ.

Ирина смотрела на меня с восхищением.

– Света, ты была потрясающей, – сказала она. – Я бы его тысячью способами обложила, а ты – как королева.

Королева. Может быть. Королева разрушенного королевства, но всё же королева.

– Ира, останься со мной сегодня? – попросила я. – Не хочу быть одна в первую ночь.

– Конечно, дорогая. Конечно.

Мы сидели на диване, пили чай и смотрели в окно на заходящее солнце. Я думала о том, что завтра начнется новая жизнь. Страшная, неизвестная, но моя.

Глава 5+

Ночь прошла скверно. Я лежала в нашей – теперь уже только моей – кровати и слушала незнакомые звуки. Когда живешь с человеком двадцать два года, привыкаешь к его дыханию рядом, к тому, как он ворочается во сне, похрапывает, встает в туалет. Тишина рядом ощущалась как провал, как отсутствие части себя.

Ближе к утру меня накрыло. Не боль в спине, не физическая слабость – паника. Внезапная, удушающая, иррациональная. Что если я никому больше не нужна? Что если Володя был прав, и я действительно стала обузой, неинтересной, старой? Что если Ольга тоже когда-нибудь устанет от больной матери и найдет более важные дела?

Я сидела на краю кровати в пять утра, обнимала себя руками и пыталась дышать ровно. За окном начинался серый декабрьский день, и мне казалось, что весь мир стал черно-белым, как старая фотография.

– Света? – в дверях появилась растрепанная Ирина в моей старой пижаме. – Что-то случилось?

– Не могу спать, – призналась я. – Думаю всякую ерунду.

Она села рядом, обняла меня за плечи.

– Какую ерунду?

– О том, что я никому не нужна. Что он был прав, когда ушел. Что я правда стала… неинтересной.

– Свет, – Ирина повернула меня к себе лицом, – посмотри на меня. Ты самая интересная, умная и сильная женщина, которую я знаю. Если этот кретин не сумел этого разглядеть – значит, он слепой. И это его проблема, а не твоя.

– Но Ира…

– Никаких «но». – Она встала и решительно направилась к окну, распахнула шторы. – Хватит жалеть себя. Да, было больно. Да, было страшно. Но ты выжила, ты встала на ноги, и ты свободна. Свободна от человека, который не ценил тебя. Разве это не повод для радости?

Радости. Странное слово в моей нынешней ситуации. Но в чем-то Ирина была права. Впервые за много лет мне не нужно было подстраиваться под чужое настроение, думать о том, понравится ли ужин, не буду ли я мешать важным делам своими просьбами провести вечер вместе.

– Кофе будешь? – спросила Ирина.

– Буду.

Мы пили кофе на кухне, и я чувствовала, как постепенно возвращается какое-то подобие нормальности. Ирина рассказывала смешные истории о своих клиентах, и я даже несколько раз улыбнулась.

– Знаешь, – сказала она, намазывая масло на хлеб, – я всегда думала, что вы с Володей неподходящая пара.

– Почему?

– Он эгоист. А ты – нет. Он думает только о себе, а ты всю жизнь думала о других. Ты заслуживаешь большего.

Заслуживаю большего. Когда в последний раз кто-то говорил мне подобное?

В половине девятого зазвонил телефон. Я взглянула на экран и увидела знакомый номер. Сердце сжалось, а потом забилось так, что в висках застучало.

– Володя, – прошептала я.

– Отвечай, – кивнула Ирина. – Пора поговорить по-взрослому.

Я нажала на зеленую кнопку.

– Алло.

– Света, это я. – Голос мужа звучал странно – не виновато, как я ожидала, а почти… раздраженно? – Нам нужно поговорить.

– Да, нужно, – согласилась я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Теперь ты можешь объяснить, почему забрал все вещи, не сказав ни слова?

– Слушай, давай без истерик, хорошо? – Его тон стал еще более холодным. – Я взрослый человек, имею право жить где хочу.

Право жить где хочет. Двадцать два года брака, и он говорит о правах.

– Володя, мы женаты. У нас есть дочь. Нельзя просто исчезнуть, как будто нас не существует.

– Никто не исчезал. Я же звоню, разговариваю.

За его спиной раздался женский смех. Легкий, звонкий, молодой. И потом голос, который я узнала сразу:

– Котик, кофе готов!

Котик. То самое слово, которое он запрещал мне произносить. «Мне тридцать семь, а не семнадцать», говорил он. А теперь ему сорок пять, и он – котик для двадцативосьмилетней Анжелы.

Тишина затянулась. Я слышала, как он отходит от телефона, что-то шепчет, вероятно, просит Анжелу не шуметь. Как неловко, наверное – разговаривать с брошенной женой в присутствии новой пассии.

– Света, ты там? – вернулся он к телефону.

– Да, – сказала я тихо. – Я здесь. А ты, кажется, совсем в другом месте.

– О чем ты?

– Анжела рядом, да?

Пауза. Долгая, красноречивая пауза.

– Света, давай говорить прямо, – наконец произнес он, и в голосе появились нотки того самого делового тона, которым он разговаривал с поставщиками. – Мы оба взрослые люди. Наш брак давно трещит по швам. Авария просто… ускорила процесс.

Ускорила процесс. Мой перелом позвоночника ускорил процесс развала его семьи.

– Володя, – сказала я, чувствуя, как внутри что-то ломается окончательно, – ты говоришь так, словно я виновата в том, что сломала спину.

– Я этого не говорил.

– Говорил. Ты сказал, что я изменилась после аварии. Что стала другой.

– Ну и стала! – впервые в голосе появились эмоции, правда, не те, которых я ожидала. Не вина, а злость. – Ты стала… тяжелой. Депрессивной. Постоянно ноешь, жалуешься…

– Я восстанавливалась после операции на позвоночнике!

– Дело не только в операции, – отрезал он. – Ты и до аварии была… как бы это сказать… скучной. Домашней. У тебя нет амбиций, интересов. Ты как… как мебель. Привычная, но незаметная.

Мебель. Он сравнил меня с мебелью.

Ирина, которая слышала весь разговор, вскочила со стула и показала в сторону телефона неприличный жест. На ее лице была такая ярость, что я почти улыбнулась.

– А Анжела не мебель? – спросила я.

– Анжела… она другая. Яркая, амбициозная. У нее есть цели в жизни, планы. С ней интересно.

Интересно. Двадцать два года брака оказались неинтересными.

– Понятно, – сказала я. – И что ты предлагаешь?

– Развод, – ответил он без колебаний. – Цивилизованный, без скандалов. Ты оставляешь себе квартиру, я не претендую на алименты…

– Не претендуешь на алименты? – я рассмеялась, и смех прозвучал истерично. – Володя, это я должна претендовать на алименты с тебя, а не наоборот.

– Ну да, конечно. Я имел в виду… в общем, мы разойдемся по-хорошему. Как взрослые люди.

По-хорошему. Он бросает больную жену ради молодой любовницы и хочет разойтись по-хорошему.

– А дочь? – спросила я. – Ты с ней говорил?

– Пока нет. Думал, ты расскажешь.

Конечно. Объяснить Ольге, почему ее отец предпочел чужую задницу родной семье, тоже должна была я.

– Володя, – сказала я медленно, – ответь мне честно. Как долго ты с ней?

– Это важно?

– Для меня – да.

Он помолчал.

– Несколько месяцев.

– Сколько именно?

– Света, зачем эти подробности?

– Сколько, Володя?

– Четыре месяца, – выдавил он наконец.

Четыре месяца. Значит, когда я готовилась к нашей годовщине свадьбы, покупала ему подарок, планировала романтический ужин, он уже спал с другой. Когда я волновалась о его здоровье, потому что он стал часто задерживаться на работе, он обустраивал любовное гнездышко.

– Света, я не хотел, чтобы ты узнала вот так, – продолжал он. – Хотел сказать сам, но…

– Но?

– Но ты попала в аварию. Не мог же я бросить тебя в больнице.

Как благородно. Не мог бросить жену в больнице, зато мог трахать любовницу, пока жена лежала под капельницей.

– То есть если бы не авария, ты бы ушел раньше?

– Возможно.

Возможно. Даже в этом он не мог быть честным до конца.

– Понятно, – сказала я. – Володя, а ты любишь ее?

Вопрос повис в воздухе. За спиной снова раздался голос Анжелы:

– Котик, ты долго? У нас встреча в десять.

У них встреча. В десять утра, пока бывшая жена сидит дома с костылем и разбирается с обломками разрушенной жизни, у них деловая встреча.

– Да, – ответил он тихо. – Люблю.

Вот и всё. Двадцать два года брака, дочь, общие планы, мечты – всё это перечеркнуто тремя словами: «Да, люблю».

– Тогда удачи вам, – сказала я и почувствовала странное облегчение.

– Света…

– Что?

– Я… прости. Не хотел, чтобы так получилось.

– Знаешь, Володя, а я не прощу. – Голос мой звучал удивительно спокойно. – Не прощу не измену – люди иногда влюбляются в других. Не прощу трусость. То, что ты не смог сказать правду в лицо. То, что заставил меня самой догадываться. То, что исчез, как вор в ночи, оставив пустые шкафы вместо объяснений.

– Света, я понимаю, ты злишься…

– Я не злюсь, – перебила его. – Я просто больше не хочу тебя знать. Документы о разводе пришли мне адвокатом. А сейчас иди к своей Анжеле. И больше не звони.

Я положила трубку и выключила телефон.

Ирина смотрела на меня с восхищением.

– Света, ты была потрясающей, – сказала она. – Прямо королева!

– Королева помойки, – мрачно ответила я.

– Нет. Просто королева. Он этого не заслуживал – ни твоих лет, ни твоей любви, ни твоих слез. А ты наконец это поняла.

Я встала и подошла к окну. Во дворе женщина выгуливала собаку, дети бежали в школу с рюкзаками, мужчина чистил снег с машины. Обычная жизнь, которая продолжалась, несмотря на то, что моя рухнула.

Но впервые за долгое время я не чувствовала себя жертвой. Я чувствовала себя… свободной? Да, пожалуй, свободной.

Свободной от необходимости оправдывать чужие ожидания.

Свободной от человека, который считал меня мебелью.

Свободной начать новую жизнь.

И это было страшно, но и… воодушевляюще.

Телефон зазвонил снова, но теперь это была Ольга.

– Мам, как дела? Как первая ночь дома?

– Оль, – сказала я, – у нас с папой серьезный разговор был. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Глава 6+

Разговор с Олей длился почти час. Сначала – молчание, когда я рассказала ей о звонке отца, о том, что он живет с Анжелой уже четыре месяца, о том, что хочет развод. Потом – слезы. Не истерика, а тихие, горькие слезы разочарования.

– Мам, мне так жаль, – шептала она в трубку. – Так жаль, что ты через это проходишь. И так стыдно за него.

– Оленька, не надо стыдиться. Это не твоя вина.

– Но он же мой отец! Как он мог? Как можно быть таким… таким подлецом?

Я не знала, что ответить. Как объяснить двадцатилетней девочке, что люди меняются? Что тот папа, который читал ей сказки на ночь и учил кататься на велосипеде, и этот мужчина, который называет жену мебелью, – один и тот же человек?

– Мама, я приеду, – сказала дочь решительно. – Сегодня же. Не могу оставить тебя одну в такой ситуации.

– Не надо, солнышко. У тебя сессия, экзамены…

– К черту экзамены! – воскликнула она, и я услышала в ее голосе ту же непримиримость, с которой она выгоняла отца из больничной палаты. – Мам, ты важнее любых экзаменов. Я буду вечером.