Отречение

Это было проблеском прозрачной чистоты среди туманного и сумрачного хаоса, в котором не было ничего спокойного, напротив, все дышало предательством и опасностью. Этот прозрачный, как хрусталь, блеск пустынного ровного берега, ясное сияние которого привлекло ее внимание, показал ей, чем является и чем вскоре может стать это место. И кем она может вскоре стать.

Проблеск света во мраке Абисса обещал возрождение и еще большую славу, а намек на опасность – смертельную опасность для бессмертного по своей природе существа – делал это обещание еще слаще. Матерью хаоса был страх – не зло, хаос питался постоянным страхом перед неведомым, перед сменой самих основ и пониманием, что любой толчок, любой поворот может привести к катастрофе.

Это было именно то, чего дроу так до конца не поняли и не оценили, и такое неведение было для нее предпочтительнее. Что касается дроу, то хаос для них был средством личностного роста; в их суматошной жизни не было прямых лестниц для восхождения. Но она-то знала, что и красота не служит прямому подъему. Красота была моментом, всего лишь моментом жизни в водовороте неведомого, в истинной пучине хаоса.

И таким образом, красота тоже двигала вперед, но в пределах этого движения игра становилась рискованной, и риск был таков, что мог запустить хаос ее мира к невиданным высотам. Или безднам. Хотелось бы ей сохранить ясное сознание, чтобы стать свидетелем этого и насладиться зрелищем.

Впрочем, неважно. Она все равно испытает удовольствие от их страха, от их жадных амбиций.

Блеск ровного края, обрезающий серый бесконечный туман вращающейся плоскости, навел это переменчивое, капризное существо на странную мысль и напомнил, что существует время. Ей пора.

Не отводя взгляда от этого блеска, создание медленно поворачивалось, принюхиваясь к воздуху пустынного побережья. Первого побережья из миллионов.

Начинаются перемены, обещано.

ГЛАВА 1

Громф Бэнр, Архимаг Мензоберранзана, щелкнул длинными, цвета обсидиана, пальцами перед прямоугольником черной мраморной двери его рабочей комнаты, иссеченной штрихами крошечных рун. Дверь бесшумно распахнулась и сама собой закрылась за ним.

Наконец-то уверенный, что его никто не видит, дроу повернулся лицом к черной стене и начал делать руками пассы, выводя сложный узор. Спустя секунду в рифленой поверхности известняковой стены открылась еще одна дверь.

Как у всякого темного эльфа, зрение Громфа не страдало от недостатка света, и потому маг уверенно ступил в темноту за открывшимся входом. За порогом никакого пола, на который можно было бы поставить ногу, не было, и в течение нескольких мгновений Архимаг просто падал, но затем призвал мощное левитационное заклинание, в чем ему помогла брошь с эмблемой Дома Бэнр (с этой брошью он не расставался никогда). И начал подниматься. Как всегда, прохладный воздух пощипывал и покалывал кожу, но вместе с тем донес до него и отвратительный запах тления. Вероятно, один из коренных обитателей этой своеобразной псевдоплоскости существования пронюхал о потайном ходе.

И в самом деле, что-то загрохотало над его головой. Омерзительный запах внезапно стал таким резким, что ярко-красные глаза дроу заслезились и защипало в носу.

Громф взглянул вверх. Сначала он ничего не увидел, но затем разглядел в темноте неясные очертания какого-то крупного существа.

Интересно, каким образом эта тварь попала в шахту? Раньше ничего подобного здесь не встречалось. Пробила ли она отверстие в стене или просочилась сквозь нее, как привидение, или сделала что-нибудь еще более странное? Возможно…

Существо стремительно приближалось, и это положило конец размышлениям мага.

Громфу не составило бы труда сразить создание одной из своих волшебных палочек, но он предпочел сохранить их силу на случай настоящей угрозы. Вместо этого он спокойно прекратил действие левитации, поднимавшей его тело, и позволил себе нырнуть обратно вниз, в глубину шахты. Падение должно было унести его прочь от бестии на достаточно большое расстояние, с которого можно было бы метнуть заклинание. А беспокоиться о том, чтобы не удариться о землю, не приходилось – здесь не было земли.

Усыпанное драгоценностями и украшенное магическими символами, облачение Архимага развевалось вокруг него. Громф выхватил из кармана пузырек с ядом, вспышкой пламени с кончика пальца заставил его светиться и произнес заклинание. На последнем звуке он вытянул руку в сторону существа, и шар черной, пылающей жидкости сорвался с его раскрытой ладони.

Смертоносная жидкость устремилась вверх по шахте, навстречу хищнику. Тварь пронзительно взвизгнула, словно от боли, заметалась, отскакивая от стены к стене. Ядовитая жидкость, попав на кожу, стала шипеть, тело – покрываться пузырями и струпьями, но тварь продолжала опускаться, теперь уже вполне целеустремленно.

На Громфа это произвело некоторое впечатление: ядовитая сфера была способна уничтожить огромное количество хищников, разумеется помельче, которых можно встретить в пустынных местах между мирами.

Громф метнул следующее заклинание. Буквально за одно биение сердца тело бестии съежилось, словно сдулось, и беспомощно заскользило вниз… а затем оно вновь раздулось, покрылось мягкими складками и обрело прежнюю форму.

«Вот и хорошо, – подумал Громф, – тут-то я и уничтожу тебя».

Он приготовился наколдовать множество клинков, но в этот момент неведомое создание резко увеличило скорость.

Громф и помыслить не мог, что это существо способно лететь с такой быстротой, и оказался не готов к неожиданному маневру противника. Тварь преодолела расстояние между ними в одно мгновение и повисла прямо перед его лицом.

У нее был расплывчатый, какой-то незавершенный вид, но этим и отличались существа межуровневого пространства. Ряды невыразительных маленьких глазок и извивающихся длинных хоботков имели место на голове, точнее, некой выпуклости, неуловимо выделяющейся общей эластичной бесформенности. У монстра не было крыльев, и все-таки это был летающий монстр. И только Ллос знает, за счет чего он летал! Зато ноги были самой отчетливо видимой частью тела. Десять тонких, сегментированных конечностей заканчивались острыми, зазубренными крюками, которые разом метнулись к Громфу.

Монстр неистово царапался, но ему не удалось причинить Архимагу какого-либо вреда. Волшебство, заключенное в окутывающем Громфа пивафви, – не говоря уж о кольце и амулете, – защищали его не хуже металлических пластин рыцарского доспеха. Тем не менее, Архимага раздражало, что он позволил этой бестии приблизиться к себе так близко. Он почувствовал еще большее раздражение, когда заметил, что от резких движений с тела твари на его, Громфа, персону отлетают дымящиеся капельки ядовитой жидкости.

Тогда волшебник прорычал финальное заклинание и крепко вцепился в бородавчатое брюхо вонючего хищника. Магия немедленно включилась в работу. Жизненная сила и энергия потекли в него мощным потоком, и Громф даже закричал от этого потрясающего удовольствия.

Он выпил всю жизнь своего противника, чего не смог бы сделать даже вампир. Летающая бестия завыла, засучила ногами, а потом стала стихать. Вот она поблекла, увяла, усохла, обмякла и, наконец, окончательно зачахла в объятиях волшебника. Удостоверившись, что высосал всю жизнь без остатка, Громф отбросил тварь прочь.

Сосредоточившись, он прекратил падение и снова начал подниматься вверх по шахте. Через несколько минут он достиг нужного отверстия, проплыл сквозь него, для удобства хватаясь за поручни, вытащил себя на пол мастерской и только потом позволил своему весу вернуться. Облачение, шелестя, складками укладывалось вокруг него.

Огромная круглая палата располагалась в самой респектабельной части Магика – школы магии, которой Архимаг руководил, – но Громф не без оснований полагал, что ни один из мастеров Магика и не подозревает о существовании этой палаты, несмотря на то, что уж кто-кто, а мастера школы привычны и к тайнам, и к магической архитектуре. Помещение освещалось вечными свечами и было похоже на любое рабочее помещение школы, но обнаружить его, даже находясь вблизи, а тем более посетить не мог никто, поскольку хозяин немного сместил его и по отношению к обычному пространству, и по отношению к общепринятому времени. В одном, очень тонком, если не сказать хитроумном, смысле эта палата существовала в далеком прошлом, в тех днях, когда Мензоберра Безродный основал свой город, а в другом – в отдаленном и пока непознаваемом будущем. Еще в те времена, когда это место было прочно расположено в настоящем и на уровне существования множества вульгарных смертных, Громф создал в этом помещении свою самую тайную магию, способную влиять на жизнь в сегодняшнем Мензоберранзане. Это был фокус высочайшего уровня мастерства, Громф порой едва ли не сожалел об убийстве семерых пленников, мастеров магии, которые помогали ему строить это место в обмен, как они полагали, на свободу. Они были подлинными мастерами своего дела, но нет смысла говорить о тайном убежище там, где нет гарантии, что секрет останется нераскрытым.

Удалив несколько пятнышек и смахнув несколько капелек, упавших на изящные руки, Громф перешел в ту часть комнаты, где хранилась обширная коллекция разнообразных магических принадлежностей. Напевая, он выбрал украшенный витиеватой резьбой эбонитовый жезл, вынул усыпанный ониксами амулет из бархатной коробочки и свирепо изогнутый атаме – ритуальный нож. Потом понюхал несколько флаконов с благовониями, выбрав, как всегда, эссенцию эфирного масла черного лотоса.

Пока Громф бормотал заклинание, взывая к силам Абисса, и разжигал медную жаровню, небольшое пламя которой можно было укрощать или усиливать по собственной воле, он, к своему удивлению, вдруг обнаружил, что сомневается. Так ли уж ему хочется идти дальше?

Мензоберранзан находился в отчаянно затруднительном положении, хотя большинство его жителей этого еще даже не осознавали. Другие маги-дроу воспользовались бы такой ситуацией как беспримерной и единственной в своем роде возможностью усилить собственную власть, но Архимаг смотрел дальше. За века существования у города накопился опыт потрясений и разрушений, спадов и неудач. Еще один переворот может нанести ему слишком большой вред, а то и вовсе уничтожить. А Громф не представлял себе жизни без Мензоберранзана. И он ни за что не хотел бы видеть себя бездомным бродягой, выпрашивающим приюта и службы у равнодушных правителей каких-нибудь дальних держав. Он намеревался помочь в устранении возникших проблем, а не использовать эти проблемы в своих интересах.

«Но я некоторым образом все-таки использовал ситуацию в своих целях, не так ли?» – подумал он, признавая искушение воспользоваться преимуществом, даже если это дестабилизирует и без того ненадежное существующее положение и еще более зыбкое будущее.

Громф даже фыркнул, поймав себя на столь нехарактерных для него опасениях. Дроу были детьми хаоса – парадоксов, противоречий, несогласий и порочного упрямства. Но в нем же заключался и источник их силы. Итак – да будь оно все проклято! – почему бы не прогуляться в двух разных направлениях одновременно? Когда еще у него будет шанс на такое изменение собственных обстоятельств?

Он подошел к одной из магических рун, инкрустированной золотом на мраморному полу, и кончиком черного жезла проследил все ее завитки и повороты, завершив движение в той же точке, из которой начал. Так, это сделано. Затем он начал размахивать атаме и бормотать рифмованные палиндромы, которые возвращались к своему началу, подобно змее, заглатывающей собственный хвост. Назойливый аромат черного лотоса висел в воздухе, и Архимаг почувствовал, как одурманивающий туман сжимает его сознание до состояния почти болезненной сосредоточенности и ясновидения.

Он утратил чувство времени, в голове не осталось ни одной мысли. Он декламировал десять минут или час, во всяком случае довольно долго. Но вот он закончил речитатив, и дух нижнего уровня Берадакс появилась в центре магической фигуры, выдернутая из пола, словно рыба из воды.

Столетия колдовской практики наградили Громфа неколебимым равнодушием ко всякой мерзости, но сейчас даже ему показалось, что Берадакс – все-таки очень неприятное зрелище. Существо представляло собой некое подобие женщины-дроу… или, возможно, человеческой женщины, но состояло целиком из влажно блестящих, слипшихся вместе глаз. Почти половина из них имела темно-красные радужные оболочки, характерные для дроу, в то время как остальные были голубыми, карими, зелеными, серыми… Одним словом, тех цветов, которые обычно обнаруживались только у низших рас.

Ее тело непрерывно двигалось, облик постоянно деформировался. Берадакс метнулась к вызвавшему ее волшебнику. К счастью, она не могла вырваться за пределы магической руны, а потому, ударившись о невидимый барьер с отвратительным чавкающим звуком, отскочила.

Несмотря ни на что, она сделала второй бросок, и с тем же успехом. Ее возмущение и злость были неиссякаемы, она могла бы колотиться еще сто лет, если бы ее предоставили самой себе. Громф захватил и мог сколь угодно долго удерживать ее, но требовалось нечто большее, раз уж им нужно поговорить. И тогда он воткнул ритуальный нож в свой живот.

Берадакс завертелась. Глазные яблоки слезились и вздрагивали. Некоторые оторвались от общей массы и полопались в воздухе словно мыльные пузыри.

– Убью! – взвизгнула Берадакс, пронзительный голос прозвучал неестественно громко, разинутый рот представлял собой два ряда вытянувшихся в линии глаз. Провал между разошедшимися линиями тоже являл скопление глазных яблок. – Я убью тебя, колдун!

– Нет, рабыня, не убьешь, – возразил Громф. Он обнаружил, что от долгой декламации и благовонных курений у него слегка першит в горле, пришлось сделать глоток, чтобы избавиться от сухости. – Ты служишь мне. Сейчас ты успокоишься и подчинишься. Или хочешь опять отведать ножа?

– Убью тебя!

Берадакс опять метнулась к нему и скорчилась, поскольку Громф начал поворачивать ритуальный нож в своей брюшной полости. Наконец, она застыла, стоя на коленях.

– Я покоряюсь, – прохрипела она.

– Хорошо. – Громф вытащил атаме, который не оставил даже прорехи на его пивафви.

Берадакс перестала вздрагивать и колыхаться.

– Чего ты хочешь, дроу? – спросило создание. – Сведений? Говори быстрее, чтобы я могла ответить и отбыть.

– Не надо сведений, – ответил темный эльф. Весь прошлый месяц он вызывал бесчисленное множество нижних духов, и ни один из них ничего не смог поведать ему о том, что он желал знать. Архимаг был уверен, что Берадакс не мудрее остальных. – Я хочу, чтобы ты убила мою сестру Квентл.

Громф уже давно ненавидел Квентл. Она всегда обращалась с ним как со своим вассалом, хотя он тоже принадлежал к благородному роду Бэнров и Первому Дому Мензоберранзана и был самым могущественным волшебником города. Но в ее глазах только верховные жрицы заслуживали уважения.

Его неприязнь только усилилась, когда они оба, он и Квентл, пытались что-то советовать Верховной Матери Бэнр, некоронованной королеве Мензоберранзана. Если учесть, что у них не было согласия ни по одному вопросу, то им обоим оставалось только без конца копать друг под друга и изводить друг друга всеми возможными способами.

Враждебность Громфа превратилась в ненависть, когда Квентл стала наставницей Арак-Тинилита, Школы Ллос. Наставница руководила всей Академией, включая и Магик, и Громф был вынужден терпеть ее надзор.

Впрочем, он безропотно переносил бы высокомерную заносчивость Квентл и постоянное вмешательство в его дела, если бы не внезапная и неожиданная смерть их матери.

Положение советника прежней Верховной Матери было больше честью, чем удовольствием. Она обычно игнорировала все советы, и ее помощники могли считать себя счастливчиками, если этим все и заканчивалось. Гораздо чаще она откликалась на их предложения потоком брани и оскорблений.

Но Триль, еще одна сестра Громфа и новая глава Дома Бэнр, доказала, что бывает и совсем другой тип правительницы. Нерешительная, ошеломленная и подавленная ответственностью своего нового служения, она полностью полагалась на мнения единоутробных сестры и брата.

А это подразумевало, что Архимаг, хоть и «всего лишь мужчина», теоретически мог править Мензоберранзаном «из-за трона» и по давно заведенному порядку все дела решать к собственному удовлетворению. Но только при условии, что сможет избавиться от другого советника Матроны – обладающей дьявольским даром убеждения Квентл, которая перечила ему практически по каждому вопросу. Он давно задумал ее устранение и ждал только благоприятной возможности. Как сейчас.

– Ты посылаешь меня на смерть! – запротестовала Берадакс.

– Твоя жизнь, твоя смерть. Это не так важно, – отозвался Громф, – только моя воля имеет значение. Кроме того, ты можешь уцелеть. Как ты хорошо знаешь, Арак-Тинилит изменилась.

– Даже сейчас Академия охраняется всеми старинными чарами.

– Эти препятствия я для тебя устраню.

– Я не пойду!

– Ерунда. Тебе приказано – ты должна повиноваться. И хватит болтать вздор, пока я не потерял терпение.

Он взвесил на руке ритуальный нож, и Берадакс зашипели.

– Очень хорошо, волшебник, посылай меня и будь проклят! Я убью ее так же безжалостно, как в один прекрасный день тебя!

– Ты еще не вполне готова и идти не можешь. При всех своих громких заявлениях ты самый ничтожный из нижних духов, гусеница, ползающая по дну Ада, но сегодня ночью ты наденешь личину настоящего демона, дабы произвести должное впечатление на постоянных обитателей замка.

– Нет!

Громф обеими руками поднял атаме и выкрикнул слова заклинания. Берадакс взвыла от боли, когда вся масса ее глаз потекла и стала превращаться в нечто совершенно иное.

По завершении этого дела Громф опять опустился на уровень рабочей комнаты, чтобы вернуться к своим обязанностям. Ему предстояла еще одна встреча, с другим агентом.

Фарон Миззрим и Рилд Аргит решительно шагали по улице, где воздух был более свеж, чем в школе воинов Мили-Магтир. Аргит рассматривал Брешскую крепость, удивляясь тому, как много дней он не давал себе труда высунуть нос наружу. Впрочем, пейзаж нисколько не изменился.

Брешская крепость, где со дня своего основания располагалась Академия, представляла собой огромную пещеру, в которой труд бесчисленных заклинателей, ремесленников и рабов превратил громадные сталагмиты и массы камней в три замечательные и необычные цитадели. На востоке поднималась пирамида Мили-Магтира, где Рилд наряду с другими ему подобными превращал неоперившихся дроу в воинов. На западе возносилась башня Магика, где Фарон с коллегами обучал волшебников, а на севере громоздилось самое внушительное и импозантное из всех городских зданий – школа Арак-Тинилит, замок, построенный в форме паука с восемью лапами. В этой школе жрицы Ллос, фанатично преданные богине, воспитывали девиц-дроу и готовили их к служению Паучьей Королеве.

И все же величественная и пышная Брешская крепость была только одним из архитектурных ансамблей Мензоберранзана. Академия располагалась в одной из боковых пещер, имеющей выход в главную. Главная же пещера имела в ширину две мили, а в высоту тысячу футов, и всю ее занимал город Мензоберранзан.

И пол пещеры, и замки, вытесанные из природных выступов кальцита, светились в темноте голубым, зеленым и фиолетовым. По фосфоресцирующим особнякам можно было определить плато Ку'илларз'орл, на котором Дом Бэнр и почти равные ему по могуществу и влиянию Дома выстроили свои жилища; район Западной стены, где меньшие, но все же солидные и благородные фамилии разрабатывали планы того, как вытеснить обитателей Ку'илларз'орла и занять их место; и Нарбонделлин, где всякие выскочки интриговали и устраивали заговоры, рассчитывая заменить собой обитателей Западной стены. Имелись и другие дворцы, они, высеченные из сталактитов, свисали с высоченного потолка пещеры.

Блистательная аристократия Мензоберранзана подсвечивала свои дома, чтобы всем были видны их колоссальные размеры, их прекрасные линии и монументальные скульптуры, украшавшие стены. Большая часть резных фигур изображала пауков и паутину. Рилд полагал, что этому вряд ли стоит удивляться в королевстве, где Ллос была единственным божеством, которому поклоняются все, а ее жрицы управляют жизнью всех дроу города.

По некоторым причинам Рилд находил тягостным назойливо повторяющийся узор в городском убранстве, поэтому он переключил свое внимание на другие подробности. Отсюда можно было различить бесстрастные и холодные глубины озера, именуемого Донигартен, в узком восточном конце пещеры. Похожие на коров рофы и рабы-гоблины, которые пасли их, жили на острове в центре этого озера.

И конечно, сама Нарбондель – единственный кусок необработанного камня, оставленный в пещере, толстая, неправильной формы колонна, протянувшаяся ввысь от пола до самого потолка. С началом каждого дня Архимаг Мензоберранзана метал в ее основание заклинание, заставляющее камень светиться. Свечение поднималось по колонне вверх с постоянной скоростью до определенной отметки, и его движение помогало жителям города отмерять время.

Шагая рядом с Фароном, мастер Мили-Магтира размышлял о том, что едва ли они с мастером Магика представляют собой зрелище, достойное роскоши, которая перед ними, но, тем не менее, все равно любопытное.

Маг Миззрим, стройный, с изящными манерами, элегантным и даже франтоватым нарядом и сложной прической воплощал собой умного и благородного волшебника. Рилд рядом с ним выглядел странно: огромный, рослый, широкоплечий – такая конституция больше подошла бы представителю грубой человеческой расы, чем темному эльфу. Его странность заключалась и в том, что он носил нагрудник и наручи от доспехов дворфов, предпочитая их гибкой кольчуге дроу. Такая броня вызывала косые взгляды других воинов-дроу, но Рилд считал, что именно дворфский доспех подходит ему лучше всего, а свое мнение он полагал единственно заслуживающим внимания. Рилд и Фарон прошлись по краю Брешской крепости и сели, свесив ноги над обрывом. Неподалеку парой столбов стояли караульные – студенты последнего года обучения Мили-Магтира. Рилд подумал, что они с Фароном устроились на достаточном расстоянии от их ушей, если говорить, понизив голос.

Говорить, понизив, будь оно проклято, но ведь не молчать! Маг наслаждался панорамой города, явно оттягивая начало беседы. Впрочем, он скоро заметил, что мастер оружия теряет терпение, уже стиснул губы.

– Мы, дроу, никого не любим, и речь не идет о плотских удовольствиях, – заметил, наконец, Фарон, – но я думаю, можно было бы почти любить сам Мензоберранзан, не так ли? Или, по крайней мере, чувствовать глубокую гордость за него.

Рилд пожал плечами:

– Ну, если ты так говоришь…

– Звучит не слишком восторженно. У тебя сегодня опять мрачное настроение?

– Со мной все в порядке. Во всяком случае, оно улучшилось, когда я увидел, что ты все еще жив.

– Ты думал, что Громф казнит меня? Значит, мой проступок кажется таким страшным? А разве тебе никогда не случалось уничтожить парочку своих студентов, младших братьев или младших сыновей, представителей младших фамилий?

– Это как посмотреть, – откликнулся Рилд. – Воинская подготовка опасна по своей сути. Конечно, бывают несчастные случаи, но никто и никогда не мог усомниться в том, что это были несчастные случаи, неизбежные в обязательной и законной деятельности Мили-Магтира. Видит Ллос, я никогда не терял семерых за какой-то час, не говоря уж о том, что Дома двоих из них входят в совет. Как такое происходит?

– Мне нужны были семеро помощников, сносно разбирающихся в магии, для призывающего ритуала. Если бы мне пришлось обратиться за помощью к действительно знающим волшебникам, то по окончании ритуала они знали бы все мои секреты, касающиеся вызова демона Сартоса и управления им. Естественно, я желал избежать такого партнерства и, соответственно, дележа, поэтому я и выбрал учеников. – Фарон широко улыбнулся и продолжил: – Оглядываясь назад, должен согласиться, что это была, может быть, не лучшая идея. Злому духу не потребовалось времени больше чем на семь ударов сердца, чтобы уничтожить всех семерых.

Восходящий поток воздуха овеял лицо Рилда, принеся с собой неумолчный гул города под ними, а заодно и запахи: всю гамму оттенков – от благовоний и кухонного дыма до запаха немытых тел рабов.

– Во-первых, зачем вообще исполнять такой опасный обряд? – спросил воин.

Фарон снисходительно улыбнулся, как будто ему задали глупый вопрос. Хотя, может быть, вопрос и впрямь был глупый.

– Чтобы стать могущественнее, конечно, – ответил волшебник. – В настоящее время я один из тридцати самых сильных магов в городе. Если бы я управлял демоном Сартосом, то стал бы пятым, а возможно, даже первым. Я стал бы влиятельнее самого Громфа.