Каролина. Часть четвертая

1. Ночные шорохи

Сухость во рту, головокружение и злость на себя – с этим коктейлем чувств и ощущений открываю глаза и упираюсь взглядом в кроны деревьев и серое небо за ними. Облака лениво проплывают, периодически загораживая свет и отбрасывая тени.

Как же болит голова.

Касаясь лба, морщусь и шиплю от боли.

Несмотря на то, что сейчас мое тело валяется на спине – я снова в бегах. Скрываться от опасности любого толку – уже стало моим кредо.

Прогоняю последние воспоминания… я думала, что кто-то ударил меня по голове и я отрубилась, но все оказалось куда печальнее.

Я вижу ее. Вижу толстую ветку, на которую налетела, сбегая в ночи непонятно от чего и от кого. Проклятая ветвь в засохшей крови непреклонно нависает надо мной, шурша листьями, словно в насмешку, и сквозь этот шорох в голове отчетливо слышится: «Уделала я тебя знатно». А у меня даже нет сил и желания показать ей язык или сказать пару ласковых.

На острове меня одурманили чем-то непонятным. Сейчас все тело ломит, глаза сухие, а голова идет кругом настолько, что ветка периодически начинает кружить вокруг своей оси.

Как долго я провалялась среди опасности леса? Если судить по цвету неба – практически всю ночь. Черт, как меня еще не погрызла и не растащила на куски местная флора и фауна? Да, я и позабыла, что вблизи тропы стараются уничтожать мутировавшие растения. Но даже это не дает гарантии, что какой-нибудь цветок-людоед не затерялся среди травы.

Принимаю сидячее положение и на мгновение замираю, фокусируя взгляд на куске валяющейся коры. Я врезалась настолько неудачно, что оторвала шмат дерева. Даже не хочу знать, что я оторвала от собственного лица. Какое-то время на периферии все пляшет и меняется местами с неконтролируемой скоростью. Меня мутит. Опускаю веки, царапая при этом сухие глазницы, открываю и снова упираюсь взглядом в кусок коры. Зрение стабилизируется после нескольких попыток, и у меня появляется возможность осмотреться.

Лес как лес.

Близко растущие деревья, низкая трава. Никаких животных не замечаю. Мутировавших тоже нет, но самое главное – тут нет людей. Я одна и это скорее хорошо, чем плохо.

За время отключки сознание прояснилось, и теперь я не понимаю, какого хрена послушала Миранду. Мне нужно было вернуться в комнату и покинуть остров вместе с Адрианом. Нельзя! Черт возьми, нельзя было разделяться. Это опасно.

Чертово пойло. Или еда. Воздух?

А как, собственно говоря, меня опоили?

Вода в комнате? Еда в кафе? Не могу припомнить…

Я не чувствовала посторонних примесей, но Адриан-то должен был. Или все это ложь, и Адриана никто не травил? А меня, пожалуйста.

Идиотские люди. Идиотская власть и борьба за нее…

Поднимаюсь в полный рост и осматриваюсь еще раз. В какой части леса я нахожусь? Как далеко удалось убежать?

Подбираю выпавший при падении пистолет и прячу его за пояс. Со злостью смотрю на ветку, которой удалось справиться со мной, и показываю ей средний палец. Эта сучка вывела меня из строя на несколько часов. Еще один момент жизни, за который я не испытываю гордости. Досада на необдуманные поступки уже стоит за спиной и шепчет логичные вещи, которые я не сделала.

В десятый раз проклинаю Миранду.

В двадцатый – себя.

Осмотревшись по сторонам, понимаю, что я бежала не по тропе, а зарюхалась в лесную чащу. Не удивительно, что дерево остановило меня. Не оно, так это сделало бы любое другое. Сквозь них невозможно пробежать и остаться невредимой. В каком направлении я вообще двигалась? Как далеко забралась? Воспоминания мутные и скомканные.

Содранная ладонь напоминает о себе, и я тут же морщусь от воспоминаний. Уверена, Брайана в лесу не было. Разум настолько запутался в мыслях, что нарисовал единственное лицо, которое я бы хотела видеть в момент, когда мне угрожает опасность. Но ведь опасность теперь не только моя, я делю ее с ребенком… Опускаю скрюченные пальцы на живот и медленно развожу их в стороны. Как бы я не старалась обнять его, у меня это не получается.

– С тобой все в порядке? – дрожащим голосом спрашиваю я.

Ответа нет, как и реакции тела. Ничего не происходит, и это пугает. Как я должна понять, что из-за отравления и сумасбродного побега не пострадал ребенок?

Никак.

Я просто должна верить, что с ним все хорошо.

Я просто должна вернуть нас домой.

Я просто обязана защитить нас от сумасшедшей Каролины, которая решила, что может использовать свой дар в личных целях. Нечто невесомое, но надоедливое внутри меня, напоминает, что я и сама пользовалась даром, когда заглядывала в голову Брайана. Но ведь это другое. От этого никто не пострадал. Только если мое сердце. Отпускать дорогого человека, понимая, что ты ему не менее дорог в разы мучительнее, чем оттолкнуть того, кто этого заслужил. В тот раз я сделала больно себе, а Элли мучает всех вокруг.

– Мы выберемся, – обещаю я, не понимая, что испытываю при мыслях о том, что отныне я отвечаю не только за свою безопасность, но и за… него… нее?

Никто не получит этого ребенка. Ни сумасшедшая Элли, ни ублюдок Поул.

Как же легко давать себе обещания, и насколько сложно их сдержать.

Что я буду делать с ребенком, когда он появится на свет? Как будут проходить дни и ночи? Чему я научу его? Как воспитаю? А если он заболеет? Или при родах что-то пойдет не так?

Меня моментально бросает в холод. Я не готова и совершенно не знаю, что делать в будущем. Иметь ребенка – это дар, которого лишены многие женщины. Ребенок – это дар… Готова ли я к нему? Ситуация не подходящая для таких мыслей. Я подумаю об этом и о многом другом, когда буду внутри безопасности стен Салема. До этого я должна сосредоточиться на выживании и пути, что мне предстоит преодолеть.

Кручусь и разглядываю лес, он никак не хочет дать мне подсказку, в какую сторону двигаться. Хотя… ветка. Я ударилась о нее лбом, значит бежала оттуда. Если я выйду к причалу, то смогу понять, в какую сторону идти, чтобы добраться до первой хижины. Но Миранда сказала, что мне нужно миновать первую хижину. То есть, я должна пройти мимо и не заходить внутрь. Да какая уже к черту разница? Смысл думать о словах Миранды? Время, отведенное на это, все равно уже вышло. Даже если она и говорила правду, это уже не актуально.

Твою же мать! У меня, в отличие от Адриана, нет ключа. Нет воды и еды. Ничего нет, кроме пистолета, так заботливо подсунутого Мирандой, и бесполезного зеленого плаща. Выползаю из созданной природой ямы, куда свалилась после нокаута, и осматриваюсь, легкий плеск воды долетает до слуха, и я направляюсь вперед. На ходу снимаю плащ, но не выкидываю, хотя очень хочется от него избавиться. Здравая часть мозга подсказывает, что я смогу использовать его в качестве укрытия от насекомых, подушки или ловушки для мелких зверят.

Немного поблуждав, мысли возвращаются на остров, столь неожиданно мною покинутый.

Конклав – сборище лицемерных людей, которым досталась власть. Что важного и ценного они обсудили? Договоры практически не меняются десятилетиями, а эти встречи приносят только затраты. Взять хотя бы хижины. Сколько средств уходит на их поддержание? Сколько топлива тратится на вертолеты и машины, доставляющие глав к началу пути? Изначально я испытывала трепет перед конклавом, теперь же только презрение. Не хочу иметь с ними ничего общего, но чтобы защитить себя навсегда, я должна сделать так, чтобы они считались со мной. Я не могу использовать для этого Салем. Город не принадлежит мне даже несмотря на то, что я единственный настоящий наследник Куин. Я не буду поступать так с Адрианом, не уподоблюсь остальным главам и никогда не пойду по головам тех, кто мне дорог.

Не променяю себя на власть и безопасность.

Шаг за шагом приближаюсь к шуму волн. Я пробежала не больше трехсот метров. Вот это дерево я могла принять за Брайана. Саднящая содранная ладонь дает о себе знать, напоминая, что несколько часов назад я ругалась с одним из деревьев, а потом была повержена другим. Не самый продуктивный день.

«О таких оплошностях я ребенку рассказывать не буду», – решаю я и иду дальше к воде. Паром пуст, поблизости никого нет. Насколько мне известно, переправщик перестает патрулировать только после того, как конклав официально заканчивается, то есть, когда последний человек покинет остров.

Шелест волн успокаивает и дарует видимость контроля и умиротворения. Кажется, что кроме меня в мире больше никого не осталось. Есть только я и море.

Около десяти минут наблюдаю за водой, гонимой ветром, и перебираю мысли, заставляя мозг работать на максимум.

И что мне делать?

Пешком дойти до Салема не вариант. Будь у меня еда и вода, шансы были бы достаточно высоки. Не имея ничего, я уже могла бы вернуться в яму и закопать себя листвой, но по соображениям упорства и здравомыслия этого не сделаю. Не позволю Элли и Поулу плясать на моей могиле.

Снова проверяю место, куда спрятала пистолет, и нахожу его там. Вот насколько я была не в себе, что не смогла его обнаружить в нужный момент? Два средства самозащиты лучше одного. От осознания этого даже немного увеличивается позитивный настрой. Скручиваю плащ в жгут и обматываю его вокруг талии. В будущем он может послужить мне крышей или подстилкой. Идти в нем не вариант, этот зеленый чересчур яркий и отличается от листвы. В нем я слишком заметна. Не знаю пытается ли кто-то поймать меня, но не собираюсь давать преимущество даже воображаемому противнику.

Отправляюсь вглубь леса и в этот раз стараюсь держаться тропы. Может быть, мне удастся догнать кого-то из тех, кто покинул конклав совсем недавно? Тогда появится возможность попасть в одну из хижин и привести себя в порядок, взять необходимое и отправиться дальше.

Предположим, я встречу кого-то из глав городов, и что я им скажу? Как объясню то, что я не с Люком? Где он? Почему у меня нет ключа и даже рюкзака? Какого черта я пропала с острова ни с кем не попрощавшись? Хотя последний вопрос вряд ли кто-то задаст.

Если и догоню кого-нибудь, то буду действовать по обстоятельствам. Скорее всего попытаюсь украсть ключ.

Где Адриан? Если паромщика нет на месте, это значит, что Адриан покинул остров. Может, он ищет меня прямо сейчас? Несколько раз оборачиваюсь, будто возможность увидеть соратника в данных обстоятельствах достаточно высока.

Никогда в жизни не поверю, что Адриан решил уйти без меня. Либо с ним что-то случилось, либо он уже мертв. Иных уважительных причин бросить меня в лесу у него не было.

А знает ли он, что я в лесу?

Голова раскалывается. Виски давит, а затылок простреливает тупой неприятной болью. Хочется пить.

Миранда могла не рассказать Адриану о нашем нелепом диалоге и о том, как она вытолкнула меня за пределы острова. Почему я ей поверила? Какого черта оставила Адриана там, а сама сбежала?

Все произошло настолько быстро, что я не смогла обдумать возможные выходы из сложившегося положения. Да еще и этот дурман.

Былая симпатия к Миранде исчезает как дым от потухшего костра.

Иду по меньшей мере четыре часа, ноги гудят, а голова периодически кружится так сильно, что приходится хвататься за ближайшие деревья, а если таковых нет, то прямо за воздух. Теряю равновесие по меньшей мере семь раз, а сколько еще предстоит, неизвестно.

Постепенно скорость сокращается до минимума, а жажда раздирает горло.

Кажется, я начинаю ненавидеть Миранду. Не появись она на конклаве, все закончилось бы иначе. Она не смогла бы проголосовать против Брайана, не запудрила бы мне мозги. Что она за человек? Какие мотивы руководят ею? Какие цели эта сука поставила перед собой и что готова сделать ради их свершения?

В очередной раз хватаюсь за воздух и валюсь на землю, больно вонзившись коленями в тропу.

– Ненавижу, – шиплю я и снова поднимаюсь.

Я обязана выбраться отсюда. Я должна найти Брайана и рассказать ему обо всем. Не ради того, чтобы мы стали парой, я больше не буду просить его остаться – насильно мил не будешь, но я буду просить его о другом. Он должен убить Поула и Элли, только в таком случае ребенок будет в безопасности. Не только наш, но и многие другие, над которыми Элли решит провести очередные эксперименты. А она решит. Ведь даже считая, что ребенок внутри меня приходится ей внуком, она готова пожертвовать им ради свершения своего замысла. А замысел-то в чем заключается? Править всеми, чтобы никто даже не смел посягнуть на ее трон? Создать армию, с которой не справятся даже мутировавшие?

Дрянная старуха.

Даже представить не могу, что у нее и у безэмоционального и бесхребетного Патрика родился такой замечательный человек как Адриан. Он ведь совершенно на них не похож, а вот Миранда вполне могла бы быть их дочерью. Такая же змея как и Элли.

Официально заявляю, Миранда самый неоднозначный человек в моей жизни. Не уверена, что когда-нибудь смогу понять ее.

Когда силы окончательно покидают меня, я сажусь на землю прямо посередине тропы. Сколько прошло времени? Я не знаю.

Сижу раскинув ноги и прикрываю веки, чтобы хоть немного сбить вращение, что в очередной раз застало меня врасплох. Глаза сухие, будто я только что достала их из песка и вставила в глазницы.

Болит все, но в разной степени. Что-то горит, где-то колет, где-то ноет и так далее до бесконечности.

Сейчас я не уверена, что меня вырубила ветка, куда более вероятно, что это произошло из-за пойла, которым меня отравили. Видимо, у этого яда куча побочек и, кажется, я испытываю их все.

Слух улавливает странный звук слева. Что-то среднее между щебетанием птицы и фырканьем. Стараюсь не делать резких движений, приподнимаю веки и медленно поворачиваюсь.

Среди кустов сидит создание, изуродованное природой, когда-то очень давно, скорее всего… это могло бы быть зайцем, сейчас же от первоначального облика милого зверька остались только уши и красные глаза. Морда настолько безобразна, что хочется отвернуться и проморгаться, чтобы забыть его вид, но я не смею этого сделать. Чудище смотрит на меня, повернув голову немного вправо. Оно не увидит меня, если будет держать голову прямо, ведь глаза расположены, как у птиц – по бокам. Серая шерсть растет клочками – тут мягко, там голо. Стоит животине открыть пасть, как оттуда вылетают странные звуки, которые и привели меня в чувство. Крепко сжимаю рукоять пистолета. Если эта тварь решит напасть, то я выстрелю, не задумываясь. Да, это выдаст мое примерное местоположение, но я не могу позволить себе отрубиться из-за яда мутировавшего животного. Не факт, что когда я буду без сознания этот зверь останется сидеть и смотреть на меня. Скорее всего он оттяпает самый привлекательный кусок и приступит к насыщению желудка. Вот же прожорливый уродец.

Минуты утекают сквозь пальцы, и постепенно из травы появляются все новые и новые уши. Насчитываю восемь особей и медленно поднимаюсь на ноги. Чем дольше я буду сидеть, тем больше их придет, а магазины с патронами не резиновые. Да и стрельба в любом случае выдаст меня с потрохами. Жаль, что у меня нет пистолета Брайана, бесшумного и безжалостного, как и его владелец.

Чудища не бросаются на меня, но стоит мне начать движение, как они издают более громкие звуки и идут следом, не покидая пределы высокой травы. Даже боюсь представить, что у них за лапы. На данный момент я могу сказать две вещи. Первая, эти кролики-птицы точно мутировавшие. Второе, они падальщики, так как идут за мной, но не предпринимают попыток напасть. Терпеливо ждут, когда я совсем останусь без сил и потеряю сознание, тогда-то они и примутся за меня.

– Пошли вон, – рычу я, остановившись и обернувшись к ним.

Они в ответ чирикают и шипят, от этого звука становится тошно. Смотрю на их клювы, что раскрываются и захлопываются с характерным звукам, и воображение моментально рисует картину, как я, блуждающая по лесу, валюсь без сил, и чудовища начинают рвать тело, вонзаясь клювами.

– Хрен вам, – бросаю я и продолжаю путь.

Периодически оборачиваюсь, чтобы проследить за моим сопровождением – они не отстают и не приближаются. Держатся на идеально выверенном расстоянии, чтобы я не смогла нанести им вреда. Умные гадины.

– Не дождетесь, – шепчу я и сама не понимаю, кому именно отправляю эти слова, Поулу и Элли или же кроликам-птицам.

Мыслям становится тесно, я продолжаю переставлять ноги, шепча себе под нос все, что планирую сделать в ближайшее время.

– Сначала я доберусь до Салема и узнаю, что случилось с Адрианом. Схожу к доктору, чтобы получить подтверждение или опровержение заявлению Элли.

Голова идет кругом, нога подгибается, и я присаживаюсь на колено, фокусирую взгляд на чем-то примечательном выше по склону и приказываю себе подняться. Иду не отводя взгляда и, когда до предмета остается всего ничего, останавливаюсь. Это человек. Он лежит на спине, руки его раскинуты в стороны, а ноги согнуты в коленях и покоятся слева, тем самым скручивая тело в районе талии. Форма на нем из Дэйли, это военный, вот только его кто-то застрелил четким попаданием в лоб и снял все боеприпасы. Несмотря на это, я все равно подкрадываюсь к телу, потому что вижу фляжку на его бедре. Не могу думать ни о чем другом, я адски хочу пить.

Мои верные друзья-падальщики прутся за мной и в любом случае выдадут мое местоположение, если кто-то прячется в кустах, лежит в траве или стоит за вон тем толстым стволом старого дерева.

Плевать.

Жажда сильнее инстинкта самосохранения.

Протягиваю руку к фляжке и отстегиваю ее, чувствую тяжесть и без зазрения совести откручиваю крышку. Даже не понюхав содержимое, с жадностью вливаю в себя воду, она скатывается по подбородку и проливается мимо, но я не могу остановиться и пью, пока внутри не остается всего пару глотков.

Губы растягиваются в улыбке. Поднимаю фляжку и салютую падальщикам.

– За мое здоровье, уродцы.

Оставшуюся воду не трачу, закручиваю крышку и обшариваю корманы служителя Дэйли. Больше ничего нет.

Смотрю на молодое лицо с дырой во лбу.

– Кто же на тебя охотился? – спрашиваю я в пустоту.

Ответить он мне не сможет, даже если бы и хотел. Самой догадаться или найти подтверждение любой из догадок – не вариант. Его мог убить Адриан или случайно забредший охотник. Может, он что-то не поделил с людьми из своего отряда и за это его пристрелили и бросили здесь, а по приезду в город, убийцы могут придумать любую историю, ведь проверять никто не станет.

Главы городов продолжают мериться членами, а страдают от этого вот такие юные, еще не пожившие и ничего не видевшие юноши. Жалость к убитому уже ничем ему не поможет.

– Спасибо за воду, – шепчу я.

Поднимаюсь и продолжаю путь, а солнце тем временем клонится ниже к земле. Резко оборачиваюсь на усилившийся звук издаваемый зайцами. Трое раздирают тело парня, один отпугивает оставшихся. Видимо, у них есть своя иерархия и порядки. Ужасное зрелище. Отворачиваюсь и продолжаю путь, понимая, что теперь за мной идет меньше падальщиков. Разделились? Или эти поняли, что к той добыче их никто не подпустит?

Ночью здесь будет хуже, чем днем. Если блуждающие тучи спрячут от меня луну, то я не смогу ориентироваться.

Заблудиться страшно, именно поэтому я не схожу с тропы, пока вконец не темнеет.

Осматриваю ближайшие к тропе деревья, но не рискую залезать на них. Толстые ветви располагаются достаточно высоко, и если я свалюсь, то убьюсь мгновенно. Одна из подобных веток уже одержала надо мной верх, так что рисковать не буду.

Отхожу немного в лес и выбираю мохнатый куст с белыми цветами, они лениво закрывают бутоны, готовясь ко сну, который мне, как и им необходим.

В животе урчит, но порадовать его совершенно нечем. Косо смотрю на кроликов и прикидываю, отравлено ли мясо мутировавших? Если да, то подействует ли яд на меня? Я ведь была заражена, подтверждение тому не уходящие рисунки на теле.

По идее я могу попытаться поймать одного из них с помощью плаща, но тут же столкнусь с другой проблемой. Огня мне не раздобыть, а сырое мясо… Пусть пока живут.

– Зря вы за мной идете, – говорю я шерстяным клювам, разворачиваю плащ и устраиваюсь под деревом за кустом.

Спать в лесу опасно, но за неимением выбора я сдаюсь и прикрываю веки, концентрируясь на звуках преследователей. Кажется, что они не сокращают расстояние, и я постепенно расслабляюсь.

Из пучины психоделического сна меня вырывает боль в руке. Распахиваю веки и вскрикиваю. Передо мной стоят все восемь кроликов-птиц, и один из них только что меня клюнул в тыльную сторону ладони.

– Я вообще-то еще жива, – рычу я.

Пинаю ближайшего к ногам наглеца. Нога запуталась в плаще, и только это спасает наглую голодную уродскую морду от сокрушительного удара.

Они, пища и клацая клювами, начинают прыгать на… лапах? Не знаю, как обозвать их конечности, они слишком уродливы, чтобы смотреть на них дольше пяти секунд. Что-то паучье-собачье.

– Пошли вон, – гоню их я.

Им плевать на мои просьбы, они бесцельно бегают-прыгают кругами. Раздражают.

Компания снова вместе. Ненасытные твари сожрали парня и даже не взяли перерыва, отправились за мной.

Я бы назвала это бесконтрольной паникой уродцев, иного определения придумать не могу. Они позволили мне поспать около пары часов. По крайней мере, я так ощущаю. Снова закрываю глаза, но под неутихающий гомон невозможно заснуть, поэтому поднимаюсь, выхожу на тропу и продолжаю идти вперед.

Мысли постепенно заполняют мозг, а потом одновременно улетучиваются, оставляя после себя пустоту. Нахожусь в прострации. Возвращаюсь из нее. И уже через час снова делаю привал и вырубаюсь.

Мне снится Брайан. Снова находимся в его доме. Мы не разговариваем, но по его взгляду я знаю – он снова отвергает меня. В груди становится так больно, будто мне кол вогнали в сердце. Все так же безмолвно он переводит взгляд на дверь.

– Уходи отсюда, – говорит он и тем самым делает мне еще больнее, хотя, кажется, что больнее уже быть не может. С чувством маньяка-садиста он проворачивает кол с заостренными краями прямо в сердце.

– Я не хочу, – слышу свой голос, но губы не шевелятся. – Ты читаешь мои мысли?

– Никогда не хотел знать, о чем ты думаешь. Уходи. Уходи отсюда и иди домой.

Неожиданно он толкает меня, и я возвращаюсь в реальность.

Даже во снах я унижаюсь перед ним, а он только и делает, что приносит мне боль и опустошение.

Слух улавливает странные шорохи на тропе, и я тут же забываю про сон. Кто-то шаркает по истоптанной дороге.

День уже вошел в битву с ночью за права главенствования, и это помогает разглядеть троих. Слева идет женщина примерно моих лет, она поддерживает мужчину, который явно угодил в передрягу, ведь его нога то ли прострелена, то ли проколота в районе бедра, под другую руку его держит огромный мужчина со слишком мохнатым лицом. Нет, он не какой-то там изменившийся или мутировавший, ему просто никто не рассказал, что всю эту длинную хрень с лица можно хотя бы состричь.

Их форма не дает мне расслабиться. Очередные люди из Дэйли. Старуха что – отправила весь город на мои поиски? Она не прекратит, пока не получит ребенка, или пока не умрет. Другого варианта ее остановить не существует.

Я одна и измождена.

Их двое с половиной.

Я не могу сойтись с ними в рукопашном бою, слишком велик шанс проигрыша. Недальновидно вступать в схватку, если на твоей стороне меньше пятидесяти процентов удачи. На моей сейчас что-то около пятнадцати.

От прямого столкновения меня отодвигает новое положение.

– Они так и идут за нами, – обливаясь потом шипит раненый.

Кто они и так понятно. Мои друзья-падальщики срулили от меня, пока я виделась во сне с Брайаном. Неожиданная и странная мысль сбивает с толку. Брайан сделал мне больно во сне, но именно из-за этого я проснулась в нужный момент и засекла людей из Дэйли. То есть, Брайан спас меня? Точнее, это была часть подсознания, которая, вероятнее всего, отвечает за безопасность. Интересно.

Падальщики, видимо, почувствовали запах крови, или мужчина ранен не первый день и стал несчастным владельцем омертвевшей плоти, что непреклонно привлекло зайцев-птиц к их компании. И что более ценно – отвело чудищ от меня.

– Я уже говорила, стрелять мы в них не будем, и ловить тоже. Хочешь поймать, беги за ними сам, – рычит короткостриженная женщина.

– Не смешно, – бурчит раненый, обливаясь потом.

На самом деле немного смешно, но у меня настолько истощился энергетический запас, что я даже не улыбаюсь. Они медленно продолжают шаркать мимо меня, пока раненый не просит отдыха для простреленной ноги.

На протяжении десятков минут они сидят на середине дороги и разговаривают. Жаль, что не делятся полезной для меня информацией. Они пьют воду и достают еду, это всего-то какие-то батончики, но у меня даже от этого текут слюни, а желудок урчит настолько громко, что я вздрагиваю, а вдруг меня услышали…