Каролина. Часть четвертая

Няня уходит на кухню, но ей прекрасно слышно, о чем мы разговариваем, ведь стена, разделяющая кухню и гостиную, не была возведена. Странный дом. Оно и неудивительно, ведь его строило странное семейство.

– Тебя так напугала моя прическа? – спрашиваю я. – Дейл, в чем проблема?

– Тебе надо поговорить с доктором, – говорит он, продолжая разглядывать все вокруг и больше не смотря в мою сторону.

Не сдерживаюсь и прослеживаю путь его взгляда. Он видел эти стены сотни раз, но так тщательно исследует их впервые.

Меня тут же бросает в жар. Неужели Дейл уже знает о беременности? Откуда? Или он увидел перебинтованную руку и из-за этого решил, что мне нужно идти к доктору?

Поднимаю ладонь и, благодарно улыбнувшись, говорю:

– Ничего страшного, это подождет до завтра. У меня нет сил идти к доктору и будить его среди ночи.

Няня на кухне слишком громко брякает кружкой о поверхность стола, Дейл снова отводит взгляд и поджимает губы.

– Да что творится-то? – требовательно вскрикиваю я.

Волнение, которое я оставила за порогом дома, снова набрасывается и смыкает когтистые пальцы вокруг шеи. Взгляд мечется от Охры к Дейлу и обратно.

– Брайан здесь? – напряженно спрашиваю я.

– Надо было сказать ей утром, – причитает Охра, слишком активно перемешивая ложкой чай.

– Это ложь, я не хочу ей лгать, – вторит Дейл.

– Это не ложь, – спорит она.

– Так ты думала, когда обманывала Люка? – стреляет Дейл в упор.

Няня показывает ему язык и протягивает мне кружку с напитком, не принимаю ее и спрашиваю еще раз:

– Что-то случилось с Брайаном?

Перед мысленным взором за пару ударов сердца пролетают картины, одна ужасней другой. Он сильно ранен, мутировал, его убили, расчленили, вздернули на столбе…

Вся былая обида уходит на дальний план. Мне плевать, что мы никогда не будем вместе, что он отверг меня, я просто хочу, чтобы он был жив и у него все было в порядке.

– Нет, – вскрикивает Охра. – Это о твоей маме.

– Мама? – хриплю я.

Меня подбрасывает на адреналиновых волнах. Не успеваю осознать и принять облегчение от того, что Брайан не пострадал, как меня уже тянет в другой страх.

– Что с ней? – спрашиваю я, уже направляясь к двери.

– Я не знаю, но док сказал, что ей становится хуже и…

Дальше не слушаю, спускаюсь со ступеней и перехожу на бег. Куда уж хуже? Что может быть хуже, чем потеря реальности? Мама рассталась с нашим миром уже давно и пребывает в своем, одиноком и жутком.

Дыхание спирает, но я продолжаю дышать сквозь ком в горле. Со всех ног несусь в сторону дома Печали, но окрик Дейла заставляет меня сменить ориентир. Маму перевезли в обычную больницу. И в любой другой ситуации это могло бы означать улучшение здоровья, но не в этот раз.

Останавливаюсь перед зданием и боюсь переступить порог. Что если уже поздно? Черт.

Дейл останавливается по правую руку и рассказывает:

– Она на первом этаже в семнадцатой палате. Без дока тебя туда не пустят. Оливия заперта на случай, если снова начнет кричать и крушить все вокруг. Но это… маловероятно.

Я не могу стоять тут вечность и трусить.

Сжимаю пальцы на левой руке и собираю в кулаке всю силу, что у меня еще осталась.

Смыкаю пальцы вокруг дверной ручки и поворачиваю вниз.

– Зови доктора, – безэмоционально произношу я.

Медленно иду по пустому коридору. В это время посещений нет, город спит, даже не подозревая, что у его владелицы день ото дня рушится мир. Будут ли спокойные дни в моей жизни?

Ступаю мягко, как кошка при охоте. Из-за моего появления в больнице ничего не изменилось. Не стало шумно, я не потревожила больных. Как будто ничего не произошло, но каждый шаг приближает меня к повороту, после которого пути назад не будет. Сейчас от меня скрыта истина – что происходит с мамой, но через жалкие минуты я все узнаю и тогда придется принять, что бы с ней ни произошло.

Замираю у палаты номер семнадцать и прислушиваюсь. Тишина слишком неприятная.

Не стараюсь открыть дверь до прихода доктора.

Не предпринимаю попыток расслышать хоть что-то за белым чистым полотном.

Не думаю о том, что могу увидеть в палате.

Мне страшно. Ужас неизбежного и неизвестного снова сковывает по рукам и ногам.

Мама. Это единственный живой человек, который помнит меня в детстве. Не стань ее и… с ее уходом уйдет и ребенок, которым я была когда-то.

В конце коридора открывается дверь. Дейл придерживает ее для доктора. Узнаю его сразу же. Я привела именно этого мужчину в больницу в момент нападения мутировавших. Доктор Огли, тот самый, что заставил меня подписать документы по умирающей Каролине. Он, как и прежде, тащит с собой чемоданчик с самым необходимым. Его худая высокая фигура контрастирует с идущим рядом Дейлом. Они как будто из разных миров. Один широкоплечий, у второго фигура, как у насильно растянутого недоедающего подростка. Дейл загорелый, так как большую часть времени проводит на улице, а доктор бледный, ведь скорее всего уже позабыл, как выглядит солнце и отдых. Удивительно, насколько много внешний вид может рассказать о человеке.

– Миссис Куин, – приветствует он, чопорно кивнув.

Доктор достает ключ из кармана и открывает дверь. Он входит первым, а я топчусь на месте. Бросаю потерянный взгляд на Дейла.

– Пойти с тобой? – спрашивает он, нахмурив брови.

– Нет. – Слышу издалека свой голос.

Захожу в прохладную палату, и сердце сжимается. Мама лежит на спине, к ней прикреплены трубки, что берут начало из капельниц. Обе руки прикованы к кровати с помощью наручников. Не замечаю на запястьях никаких следов. Ни единой царапины или покраснения, значит с момента, как ее приковали, она не двигалась, а если какие-то движения и были, то минимальные.

Сердце сжимается.

– Что с ней? – Мой голос глухой. Он отлетает от пустых белых стен и падает между мной и доктором Огли.

– У нее был очередной припадок. Она бросалась на медсестру и упала, ударилась головой. Скорее всего этот удар запустил непоправимые последствия.

– Какие последствия?

– Думаю, ее мозг умирает.

Мозг умирает? Что он такое говорит? Я вижу, как ее грудь медленно поднимается и опадает. Мама не выглядит слишком бледной, Огли и того более серого цвета, так что это не показатель. А что является показателем?

– Думаете? А помочь? Вы можете ей помочь?

Огли переводит взгляд от мамы на меня. В нем нет сочувствия или жалости, только усталость человека, который работает без выходных и праздников.

– А смысл? Если бы эта потерянная душа была моим родственником, то я бы даже эти капельницы не стал ей назначать. Она уже долгие годы как потеряла связь с реальностью, улучшений нет, ей было только хуже и хуже. Мы тратим на нее медикаменты, которых и так немного. Я знаю, что это ваша мать, но…

– Не продолжайте, – прошу я.

Доктор молча смотрит на меня, мне же плевать на его присутствие.

Смотрю на маму и перед глазами пробегают воспоминания из детства. Она была для меня всем. Я старалась ограждать ее от отца и делала все, чтобы она не узнала, какому ужасу я подвергалась. И ведь не будь ее тогда рядом, не будь этого мягкого нежного голоса, теплых любящих рук, я бы не выдержала. Я бы сломалась еще тогда.

– Она дышит, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно.

– Только с помощью аппаратов.

– Она может прийти в себя?

– Вероятность этого слишком мала. Если бы она не была вашей матерью, то ее бы даже не подключали к аппаратам.

Неудивительно, что люди так держатся за власть. Она дает нам то, чего не может быть у обычных смертных.