Кордон

ПРОЛОГ

Катастрофа никогда не приходит одна. Она приходит с мёдсестрой.

Я сидел на корточках на холодном асфальте, уши заложило от недавнего выстрела, а в нос бил резкий химический запах – смесь озона, гари и чего-то сладковато-гнилого, что я уже научился узнавать. Это запах другой реальности. Здесь, в этом тихом московском дворике, он был такой же неуместный, как труп в детской коляске.

«Господин Сомов, дышите, пожалуйста, в эту трубочку». Мёдсестра – а её звали Татьяна, я видел бейджик – сунула мне под нос пластиковый приборчик, похожий на алкотестер для гномов. Я дёрнул головой, пытаясь отстраниться.

«Я в порядке».

«Протокол, господин Сомов. После прямого контакта с КТ-А-пятнадцать обязательна проверка на перцептивную контаминацию. Дышите. Или хотите на две недели в изолятор?»

Я вздохнул в трубочку. Прибор пискнул зелёным. Татьяна кивнула, делая пометку на планшете.

«Нормально. Адреналин зашкаливает, кортизол в пределах допустимого для вашего… хм… профиля. Шок минимальный. Как будто на автобусе прокатились, а не с Призраком-Собирателем встречались». Она посмотрела на меня с профессиональным любопытством. «У вас что, нервы титановые?»

У меня не нервы титановые. У меня мозг, который вместо паники включает режим сортировки мусора. Сейчас он обрабатывал вчерашний ужин, мрачное выражение лица моей бабушки, когда я в десять лет рассказал ей про реку с багровой луной, и тот факт, что я только что едва не лишился личности. Всё раскладывалось по полочкам. Даже страх.

«Страх – это неэффективное использование когнитивных ресурсов в условиях дефицита времени», – процитировал я мысленно учебник «Кордона». Звучало глупо, но работало.

«Сом!» Голос майора Волковой прорезал гул ликвидации. Она шла ко мне, раздвигая бойцов в чёрной тактичке, как ледокол – льдины. На ней не было и намёка на усталость, хотя мы провели в этом дворе четыре часа. Только лёгкая сажа на скуле да привычная складка гнева между бровями. «Отходил? Жив ещё?»

«Жив, товарищ майор».

«Не товарищ. Иди сюда». Она кивком указала за угол пятиэтажки, где уже стоял её бронированный внедорожник без опознавательных знаков. «Расскажешь, какого чёрта ты полез к нему без прикрытия».

Я последовал за ней, чувствуя на себе взгляды бойцов «Периметра». Они смотрели на меня как на странный, хрупкий инструмент, который почему-то работает. «Сом», – пробормотал кто-то. Дружелюбно? Насмешливо? Я уже перестал различать.

В машине пахло кофе, порохом и её духами – что-то резкое, хвойное. Волкова завела мотор, но не тронулась с места, уставившись на руль.

«Объясняй», – сказала она без предисловий.

Я вздохнул. «Протокол по Собирателю не работал. Он не реагировал на гармоники рассеивания. Я предположил, что он не агрессивен, а дезориентирован. Он не крал „образы“ чтобы вредить. Он строил из них гнездо. Как птица. Ему было страшно».

«И ты решил его пожалеть?» – её голос был плоским, как лезвие.

«Нет. Я решил, что протокол исходит из неверной предпосылки. Мы считаем его хищником. А он – беженцем. У страха и агрессии разные паттерны. Я… почувствовал разницу».

Волкова повернулась ко мне. Её глаза, серые и холодные, как ноябрьское небо, изучали меня. «Почувствовал. Твоя „синестезия“».

«Моя особенность», – поправил я, ненавидя этот термин.

«Особенность», – она фыркнула. «Знаешь, сколько таких „особенных“ ребят, которые „чувствуют“, уже сошли с ума или лежат в капсулах на уровне „Дельта“?»

Я знал. Проходил курс психостойкости. Видел видеозаписи.

«Но твой метод сработал, – признала она нехотя. – Мы вернули все „образы“. Никто не пострадал. Шеф доволен. Я – нет».

«Почему?»

«Потому что ты рисковал не по инструкции. Потому что следующий раз то, что ты „почувствуешь“, может оказаться приманкой. И потому, – она ткнула пальцем мне в грудь, – что ты начинаешь думать, будто понимаешь их. А ты не понимаешь, Сом. Ты не должен даже пытаться. Наша работа – не понимать. Наша работа – ставить заплатки. Зашивать дыры. А не заглядывать в них с фонариком и добрыми намерениями. Понял?»

«Понял, майор».

«Не понял. Но запомнишь». Она повернула ключ зажигания. «Теперь держись. Ты заслужил сюрприз».

«Сюрприз?»

«Да. Сегодня тебе покажут архив пятого уровня. Поздравляю, Сом. Ты стал достаточно ценным и достаточно… адаптированным, чтобы узнать, против чего мы на самом деле воюем. Или, – она бросила на меня тяжёлый взгляд, – с чем пытаемся договориться».

Машина тронулась, выезжая из двора, уже оцепленного обычными полицейскими под легендой об «утечке бытового газа». Я смотрел в окно на проходящие мимо дома, на людей, которые и не подозревали, что в их уютной реальности только что зашили очередную трещину. Мой мозг, верный себе, начал анализировать новую информацию: «Архив пятого уровня. Омега-классификация. Нарушение не физических, а концептуальных законов. Гипотеза: инкрузии – не случайны. Они – симптомы».

«Выключи свою аналитическую херню, – сказала Волкова, не глядя на меня. – Просто смотри и запоминай дорогу. Тебе ещё тут работать. Долго, я надеюсь».

Надеялась ли она на самом деле? Я не знал. Я знал только, что запах другой реальности ещё долго не выветрится из моей памяти. И что где-то там, в глубинах «Кордона», лежала правда, ради которой обычный парень с дипломом системного аналитика учился стрелять в тени и дышать в трубочку после боя с тем, чего не должно существовать.

А что, если правда окажется хуже, чем все тени и все призраки вместе взятые?

Машина вырулила на шоссе, унося меня от призрака во дворе к призракам в архиве. Мне внезапно захотелось, чтобы поездка никогда не кончалась.

Но поездки всегда кончаются. Особенно в «Кордоне».

Глава 1: Нулевой пациент

Дорога заняла чуть больше часа. Волкова молчала, лишь изредка проклиная пробки и каких-то неведомых «бумажных крыс», которые вечно задерживали финансирование. Я смотрел в окно, пытаясь угадать, куда мы едем. Не в Антарктиду, это точно. Здания становились всё менее примечательными, потом сменились промзонами, а затем и вовсе уступили место хвойному лесу, подступающему к самой дороге.

«База „Карантин“», – бросила Волкова, заметив мой взгляд. «Учебно-адаптационный центр. Здесь из таких, как ты, делают… ну, не пушечное мясо. Скорее, сканеры с ножками. Ты здесь не был».

Это было правдой. Меня вербовали и тестировали в Москве, в обычной на вид клинике. Потом был краткий инструктаж и сразу – в поле, с ней. Ускоренный курс выживания. «Кордону» всегда не хватало людей моего… профиля.

Ворота открылись сами, без видимой охраны. Но я почувствовал лёгкий звон в ушах – проход через слабое силовое поле, сканирующее на предмет чужеродных биосигнатур и активных аномалий. За воротами открылась картина, больше похожая на элитный спортивный лагерь или закрытый НИИ: аккуратные трёхэтажные корпуса из тёмного стекла и бетона, площадки с полосой препятствий, даже небольшой стадион. Люди в одинаковой серой форме без знаков различия неспешно шли по дорожкам. Всё было чисто, зелено и смертельно скучно на вид.

«Идиллия, да?» – Волкова припарковалась у главного корпуса. «Пока какой-нибудь практикант из „Ядра“ не устроит утечку полутрансцендентной плесени из лаборатории. Тогда тут на два дня включают сирены „Фейсконтроля“ и всех водят по коридорам с зеркалами. Весело».

Мы вышли. Воздух пах сосной и… озоном. Слабый, но постоянный фон, как от работающих высоковольтных трансформаторов.

«Твоё назначение – архивный сектор, корпус „Дедал“. Там тебя ждёт хранитель Маргулис. Не спорь с ним, он старше Бога и знает всё. Почти всё. Иди, я тебя потом найду». Она махнула рукой, показывая на здание с надписью «Дедал» на стене. Сама направилась к другому корпусу, откуда доносились приглушённые звуки выстрелов.

Я пошёл. Мои кроссовки, ещё пахнущие гарью от вчерашнего вызова, бесшумно ступали по идеальному асфальту. Внутри «Дедала» было прохладно и тихо. Строгий холл, лифты, указатели: «Библиотека», «Серверная», «Архив: Уровни 1-4», «Архив: Уровень 5 (по спецдопуску)». У стойки администратора сидел сухощавый мужчина лет шестидесяти, в очках с толстыми линзами, и что-то печатал. Он поднял на меня глаза.

«Сомов? Жду. Я Маргулис. Пойдёмте». Его голос был тихим, но в нём не было места для вопросов.

Он повёл меня не к лифтам, а в конец коридора, к неприметной металлической двери без маркировки. Приложил ладонь к сканеру, потом набрал длинный код на клавиатуре. Дверь открылась с мягким шипением, обнаруживая за собой не комнату, а лифтовую кабину. Мы вошли.

«Уровень пять – не место, а состояние доступа», – сказал Маргулис, когда двери закрылись. Лифт плавно поехал вниз. Не было ни кнопок, ни индикатора этажей. «Физически это серверная и несколько изолированных капсул. Но доступ к данным регулируется не только ключами, но и вашим текущим нейростатусом, уровнем гормонов стресса и даже… когнитивной гибкостью. Если вы слишком напуганы или, наоборот, слишком уверены в себе, двери не откроются. Защита от любопытных и от тех, кого уже тронуло».

«Тронуло?»

«Термин „Кордона“. Когда чужая логика начинает вытеснять вашу собственную. Когда вы смотрите на стену и видите не стену, а… отсутствие стены с определёнными свойствами. Это необратимо. И заразно». Он сказал это так же спокойно, как будто сообщал прогноз погды.

Лифт остановился. Двери открылись в небольшой круглый зал с мягким белым светом. В центре стояло несколько кресел-капсул, похожих на кресла пилотов истребителей, с шлемами виртуальной реальности на подголовниках. По стенам мерцали голографические экраны с бегущими строками данных и сложными, динамичными графиками.

«Садитесь в капсулу номер три. Надевайте шлем. Система сама определит, что вам можно показывать, а что – нет. Предупреждаю: даже фильтрованная информация пятого уровня может вызвать… дискомфорт. Тошноту, головокружение, временную потерю ориентации. Это нормально. Ненормально, если вам станет интересно. Если вы захотите узнать больше. В таком случае нажмите красную кнопку на правом подлокотнике. Это сигнал тревоги».

Я кивнул, сухо проглотив. Сердце застучало где-то в горле. Я сел в кресло. Оно мягко обняло меня, подстроившись под очертания тела. Шлем оказался лёгким. Когда я его надел, мир не погрузился во тьму. Вместо этого перед глазами возникло меню, похожее на оглавление гигантской энциклопедии, но категории были другими.

**ОМЕГА-КЛАССИФИКАЦИЯ. УРОВЕНЬ ДОСТУПА: НАБЛЮДАТЕЛЬ (СТАЖЁР)**

**>>События:**

– ИНЦИДЕНТ «МЁБИУС»

– ФЕНОМЕН «БЕЗЫМЯННЫЙ ЦВЕТ»

– ЭПИЗОД «ТИХИЙ ГОРОД»

– ЭПИЗОД «ВЕЧНЫЙ ВОПРОС»

– **СОБЫТИЕ «ПРОЗРЕНИЕ» (РЕКОМЕНДОВАНО К ОЗНАКОМЛЕНИЮ)**

Я мысленно выбрал «Прозрение». Текст сменился.

**СОБЫТИЕ «ПРОЗРЕНИЕ»**

**Дата:** 14.02.2008

**Место:** Исследовательская станция «Глубина-7», Баренцево море

**Классификация:** Омега-Дельта (активное концептуальное нарушение)

**Краткое описание:** В результате спонтанной инкрузии на станцию проникла сущность, условно обозначенная как **«Наблюдатель»**. Сущность не обладала материальной формой. Её присутствие описывалось как **условие**: «Если на „Наблюдателя“ направлено прямое осознанное внимание разумного существа, „Наблюдатель“ получает возможность ретроспективно наблюдать за всем жизненным путём данного существа, начиная с момента рождения, с субъективной точки зрения наблюдаемого».

Я замер. Мой мозг, привыкший всё раскладывать по полочкам, споткнулся об эту фразу. Он пытался её обработать, представить. Не получалось.

Текст продолжал возникать перед глазами.

**ЭФФЕКТЫ:**

1. Первый оператор, визуально зафиксировавший сущность (ст. лейтенант А. Колесников), немедленно впал в кататоническое состояние. Мониторинг мозговой активности показал одновременную активацию **всех** участков памяти, связанных с автобиографической ретроспекцией. Фактически, он переживал всю свою жизнь одновременно с точки зрения стороннего, всевидящего наблюдателя. Собственного «Я» не осталось.

2. Попытка изучения сущности через камеры привела к тому, что «Наблюдатель» начал проявляться в записях, сделанных **до** инцидента, на материалах, не имевших к нему отношения. На плёнке с празднования Нового года на станции (за два месяца до события) в углу кадра появился неопознанный силуэт, следящий за Колесниковым.

3. Сущность демонстрировала свойства концептуального вируса. Знание о её природе (доступное только персоналу «Кордона» на станции) начало «просачиваться» в сознание других членов экипажа, не контактировавших с ней напрямую. У них возникали навязчивые воспоминания о моментах, когда они, как им казалось, могли быть под наблюдением.

**МЕТОДЫ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ (ПРИМЕНЕННЫЕ):**

1. Стандартное оружие, энергетическое воздействие, гармоники рассеивания – неэффективны.

2. Попытка «не думать о сущности» провалилась, так как само знание о её существовании уже являлось формой внимания.

3. Разработан метод «Каскадного забывания». Группа добровольцев из 144 операторов последовательно визуально контактировала с сущностью с интервалом в 3.7 секунды, после чего подвергалась процедуре **тотального селективного стирания автобиографической памяти** с помощью экспериментальной технологии на основе модифицированного импульса Альфа-тета-диапазона. Каждый оператор, теряя память о себе, «забирал» с собой часть ретроспективного поля сущности, лишая её опоры в нашей реальности.

4. После 144-го оператора сущность утратила связь с континуумом и рассеялась.

**ПОТЕРИ:**

– 144 оператора с тотальной амнезией и распадом личности (переведены в хоспис «Кордона» с диагнозом «Синдром пустого ядра»).

– Станция «Глубина-7» затоплена в точке с координатами… [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ]

– Концептуальное «заражение» признано минимальным, но остаточные эффекты (случайные «вспышки» ретроспективного наблюдения у лиц, ознакомленных с отчётом) фиксируются до сих пор. Рекомендовано избегать глубокого осмысления деталей события.

Текст закончился. Я сидел, и моё дыхание было громким в тишине шлема. Я пытался это осмыслить. Не монстр. Не призрак. **Условие**. Логическая петля, вирус сознания. Чтобы остановить его, пришлось стереть 144 личности. Не убить – стереть. Сделать пустыми.

И тогда я понял, что имела в виду Волкова. Наша работа – не понимать. Потому что понимание – это внимание. А внимание – это оружие, которое может быть обращено против тебя. Или требовать такой цены, которую нельзя никому назначить.

В животе зашевелилась тошнота. Не от ужаса, а от… нарушения правил. Как если бы мне дали математическую задачу, где два плюс два вдруг равнялось бы тишине. Мой разум отказывался принимать эти данные. Они не укладывались.

Голос Маргулиса прозвучал прямо в шлеме, тихо и чётко: «Достаточно на первый раз, Сомов. Отстраняйтесь. Вспомните своё имя. Год рождения. Первое воспоминание. Закрепите якоря».

Я зажмурился, хотя в шлеме это не имело значения. «Меня зовут Егор. Мне двадцать восемь. Первое воспоминание… отец на рыбалке. Солнце на воде. И… другая река. Нет. Только отец. Только наша река».

Я дышал, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Капсула мягко вибрировала, вероятно, считывая мои показатели. Постепенно тошнота отступила, сменившись ледяной, пустой ясностью.

Шлем отключился. Я снял его дрожащими руками. Маргулис стоял рядом, глядя на меня через свои толстые стёкла.

«Ну?» – спросил он.

«Как… как вы с этим живёте?» – выдохнул я.

«Мы не живём с этим. Мы живём *несмотря* на это. Разница огромная. Вы сейчас её почувствовали». Он помедлил. «Большинство после первого ознакомления просятся обратно в „Периметр“ – рубить гоблинов и вампиров. Некоторые… начинают задавать вопросы. Их переводят в исследовательское „Ядро“. Единицы – как вы – просто тихо сидят и переваривают. Что выберете?»

Я посмотрел на красную кнопку на подлокотнике. Кнопку паники. Я не хотел её нажимать. Но я и не рвался в «Ядро». Мне просто нужно было знать, где дно у этой бездны. Теперь я знал – дна нет. Есть только падающие в неё люди, и моя задача – возможно, стать для кого-то верёвкой. Или просто молча записывать, как они падают.

«Я остаюсь в Авангарде, – сказал я голосом, который прозвучал твёрже, чем я ожидал. – С майором Волковой».

Маргулис кивнул, как будто это был единственно возможный ответ.

«Разумное решение. Тогда запомните ещё одну вещь, Сомов. „Прозрение“ – не самое страшное в архиве. Оно просто одно из самых… элегантных. Есть события, которые не описываются словами. Их можно только промолчать. Или закодировать в музыку, которая сводит с ума. Или в уравнение, решаемое кровью. Ваш дар – видеть patterns, закономерности. На уровне „Омега“ закономерностью часто является само безумие. Не ищите в нём смысла. Ищите границы, где оно заканчивается. И ставьте там наш шов».

Он вынул из кармана маленький чип и протянул мне. «Ваш постоянный допуск к облегчённой версии архива пятого уровня. Только текстовые отчёты, без immersive-симуляций. Читайте вдумчиво. Если почувствуете, что текст начинает… читать вас в ответ, немедленно уничтожьте чип и доложите. Это не шутка».

Я взял чип. Он был холодным и гладким.

«А теперь идите. Майор Волкова ждёт вас у стрельбища. Кажется, она хочет проверить, не разучились ли вы стрелять после знакомства с высшей математикой кошмара».

Когда я выходил из «Дедала», слепящее дневное солнце ударило мне в глаза. Мир снова стал простым, твёрдым, понятным. Трава зелёная, небо голубое, асфальт твёрдый. Но где-то на задворках сознания теперь жила тень. Тень «Условия». И я знал, что эта тень уже никогда не уйдёт. Она стала частью моего паттерна.

Волкова действительно ждала у стрельбища, разглядывая какой-то пистолет. Увидев меня, она бросила на меня быстрый взгляд.

«Ну что, Сом? Узнал, что самая страшная нечисть – это безликая теория?»

«Что-то вроде того», – сказал я.

«Добро пожаловать в клуб. Теперь ты официально наш. Иди возьми „Лотос“. Сегодня будем учиться стрелять по зеркалам. Иногда то, что в них отражается, пытается вылезти наружу. Нужно уметь его… уговорить остаться внутри».

Она улыбнулась. Это была недобрая улыбка. Но в ней была доля того самого чёрного юмора, без которого в «Кордоне» можно было только сойти с ума.

Я пошёл за оружием, сжимая в кармане холодный чип с бездной. Первый урок был усвоен: дьявол кроется не в деталях. Он кроется в правилах, по которым эти детали складываются в картину ада. И мне, Егору Сомову, бывшему аналитику МЧС, предстояло научиться не бояться смотреть на эту картину. Или хотя бы делать вид, что не боишься.

Впереди были зеркала. А за ними – всё, что угодно.

Глава 2: Уроки зеркального этикета**

Стрельбище «Карантина» не было похоже на обычный тир. Оно называлось «Лабиринт», и это было самое точное описание. Вместо линейных коридоров с мишенями – огромный ангар, разделенный на постоянно меняющиеся секции: то стены сдвигались, образуя узкие проходы, то с потолка опускались перегородки, то пол наклонялся под немыслимым углом. И везде – зеркала. Обычные, полупрозрачные, кривые, разбитые, сложные системы призм, создававшие бесконечные коридоры отражений. В этом хаосе стекла и света нужно было не только попадать в цель, но и понимать, в какую именно цель ты стреляешь. И где находишься сам.

«Основная проблема с зеркальными аномалиями, – говорил инструктор, сухощавый мужчина по фамилии Гросс, чье лицо было испещрено мелкими шрамами, будто его кто-то царапал стеклом, – не в том, что отражение живёт своей жизнью. А в том, что оно начинает жить твоей. Оно копирует не только внешность. Оно копирует намерения. Страхи. Память. И в какой-то момент ты уже не понимаешь, кто из вас оригинал. Поэтому правило первое: никогда не смотри в глаза своему отражению дольше трёх секунд. Правило второе: если отражение вышло из зеркала – стреляй не в него. Стреляй в зеркало. Убьёшь источник – убьёшь и копию. Хотя… не всегда».

Мы с Волковой стояли у входа в «Лабиринт». Я держал в руках «Лотос». После вчерашнего чипа и архива он казался удивительно простым и надёжным – кусок умного металла, который всего лишь указывал на аномалии.

«Твоя задача сегодня – не попасть в десятку, – сказала Волкова, проверяя свой компактный автомат. – Твоя задача – пройти лабиринт за мной и не выстрелить в меня ни разу. Я буду твоим „отражением“ в некоторых секциях. Сбишься – получишь холостым зарядом в спину. Не смертельно, но унизительно. Понятно?»

«Понятно, майор».

«И не называй меня майором внутри. Здесь я – Волк. Ты – Сом. Имена упрощают коммуникацию, когда мозг закипает. Пошли».

Она вошла в лабиринт. Я – следом. Первая секция представляла собой простой коридор с зеркалами во весь рост по бокам. Наш с Волковой двойник шагал рядом, точно повторяя движения. Было жутко. Мой мозг сразу же начал анализировать: угол отражения, расстояние, синхронность движений. Всё соответствовало законам физики. Но я знал, что скоро не будет.

«Не заглядывайся, Сом! Вперёд!» – бросила Волкова, и мы свернули за угол.

Здесь зеркала были разбиты. Осколки торчали из стен под разными углами, создавая калейдоскоп искажённых частей наших тел: где-то мелькала моя рука, приделанная к её ноге, где-то её голова улыбалась с моего плеча. Мозг пытался собрать это в целое, но не мог – паттерн нарушался нарочито. В ушах начал нарастать лёгкий гул.

«Игнорируй, – сказала Волкова. – Это просто шум. Не давай ему смысла».

Мы пробежали через калейдоскоп, и я почувствовал лёгкое головокружение. Следующая секция была тёмной. Вспыхнули ультрафиолетовые лампы, и на стенах проявились фосфоресцирующие рисунки – сложные, гипнотические спирали. В центре стояло одно целое зеркало.

«Стой, – сказала Волкова. – Здесь будет активность. Смотри на зеркало, но не в глаза. На грудь. И жди».

Мы замерли. В зеркале мы оба были чёткими, но вокруг наших отражений начало нарастать свечение. Из-за наших двойников в стекле стали проявляться другие силуэты, бледные, размытые. Они тянули к нам руки, открывали рты в беззвучном крике. Фантомы. Эхо прошлых тренировок? Или нечто большее?

«Не аномалия, – тихо сказала Волкова. – Просто запись. Эмоциональный отпечаток тех, кто тут паниковал. Их страх. Не поддавайся».

Но один силуэт выделялся. Он не был размытым. Он был чётким, тёмным, и смотрел прямо на меня. Не на моё отражение, а сквозь зеркало, на меня настоящего. И он улыбался. Улыбка была неестественно широкой.

«Волк…» – начал я.

«Вижу. Это уже ближе к реальности. Но пока ещё симуляция. Провокация. Он хочет, чтобы ты выстрелил. Не делай этого. Выстрел – это внимание. Ты его признаешь. Дай ему исчезнуть самому».

Мы стояли. Силуэт не исчезал. Он начал медленно поднимать руку, указывая пальцем прямо на меня. В ультрафиолетовом свете его палец казался сине-чёрным.

«Он сильнее, чем обычно, – заметил Гросс, его голос донёсся из динамиков. – Ваши показатели стресса, Сом, выше среднего. Он питается этим. Успокойтесь. Вспомните что-то скучное. Налоговая декларация».

Я попытался. Но перед глазами всё ещё стоял текст про «Прозрение». 144 стёртые личности. Этот силуэт… он смотрел, как «Наблюдатель»? Нет. Это было иное. Более личное. Как будто он знал меня.

И тогда силуэт пошевелил губами. Без звука. Но я прочёл по губам: «Сом…»

Адреналин ударил в кровь. Палец сам лёг на спуск «Лотоса». Силуэт улыбнулся ещё шире, ожидая.

«Сом, нет!» – резко сказала Волкова.

Но я не выстрелил. Вместо этого я сделал то, чего, наверное, не ожидал никто. Я медленно, очень медленно, поднял левую руку и показал ему… средний палец. Древнейший, примитивный, абсолютно человеческий жест отрицания и пренебрежения.

В зеркале что-то дрогнуло. Улыбка силуэта сползла, превратившись в гримасу недоумения и злобы. И затем он растаял, как дым в воде. Фосфоресцирующие спирали погасли, включился обычный свет.

В секции повисла тишина. Потом в динамиках раздался короткий, сухой смех Гросса.

«Оригинально. Не по уставу, но… эффективно. Вы отвергли его значимость, Сом. Не борьбой, а презрением. Интересный метод. Запомню».

Волкова смотрела на меня, приподняв бровь. «Сом, ты иногда меня удивляешь. Глупость это или гениальность – я ещё не решила».

«Надеюсь, второе, май… Волк».

«Ладно. Дальше. Теперь будет сложнее».

Следующие полчаса стали адом. Зеркала оживали. Отражения отставали на долю секунды, делали движения, которых мы не делали, показывали нам спины, когда мы смотрели вперёд. В одной секции пришлось стрелять – в зеркало, из которого полезла тень с моим лицом, но с глазами, полными статики. «Лотос» взвыл, указывая на точку в центре стекла. Мой выстрел (специальным зарядом-дезинтегратором для неорганических аномалий) превратил зеркало в дождь безопасных, тусклых осколков.